***
Он был раздражен, и это было странно. Том обычно казался спокойным и сдержанным. Временами он был немного расстроен, но для нормального человека Том был просто еще одним студентом, который, возможно, просто игнорировал всех остальных. Уже дважды Гарри видел, как Том огрызается и безмолвно рычит на кого-то. В первый раз гнев Тома был направлен на группу слизеринцев — возможно, на год старше или младше. Гарри не слышал, что было сказано, но по языку тела и птичьим позам понял, что ничего хорошего. Во второй раз, когда Гарри увидел, что Том рычит, и это выглядело значительно хуже. Том был высоким, худым и жилистым, что говорило о потенциально высоком росте, но хрупкости костей. Тонкие запястья и толстые веревочные мышцы горла. Неестественная структура мышц и сила на скелете, слишком хрупком, чтобы поддерживать их. Рука Тома вцепилась в воротничок младшекурсника, туго обхватив галстук бедного Хаффлпаффца. Одна тонкокожая рука поднялась вверх, когтистая и изогнутая, словно белая костяная лапа хищника. Губы Тома были растянуты, зубы оскалены, а бедный мальчик, казалось, вот-вот обмочится. — Том! — крикнул Гарри, бросаясь вперед, прежде чем успел подумать. Его ноги громко шлепали по полу, а дыхание раздувало щеки. Хаффлпаффец захныкал, его глаза были так широко раскрыты, что белки хорошо просматривались даже издалека. Гарри сморщил нос от резкого кислого запаха — он был недостаточно быстр, чтобы остановить бедного мальчика. — Гарри, — сказал Том, выплевывая имя сквозь стиснутые зубы. — Уходи. — Если ты думаешь, что я сейчас уйду, то ты просто чокнутый. — О, всегда герой, — прошипел Том, его рука расслабилась, и мальчик упал на землю. Хаффлпаффец мягко приземлился и унесся прочь со сдавленными рыданиями. Гарри почувствовал, как у него сдавило горло — ледяной тон, каким говорил Том, заморозил воздух своим отвращением. Темпераментный зверь, жаждущий крови. — О, только не это дерьмо, — сказал Гарри. — Только не от тебя. Рука Тома протянулась и сжалась. Каждый палец, длинный и тонкий, кожа плотная и бледная как кость. Гарри знал, что если он проведёт рукой, то сможет почувствовать каждый бугорок и выступ каждой кости на его ладони. Том медленно выдохнул через нос. Бушующий огонь абсолютного презрения в глазах. Гарри судорожно сглотнул и попытался унять дрожь. — Только не от меня, — решительно повторил Том. Его голос был невозмутимым, но почему-то звучал более отвратительно, чем любая форма крика. — Конечно. Никогда от меня — не поклонник эмономантии? * * от франц. Демономантия — (греч., от daimon — демон, и manteia — гадание). Мнимое ясновидение больных, которых принимают за одержимых бесов. — Я не знаю, что означает это слово, но ты не можешь просто так запугивать других людей. Жизнь устроена не так. Верхняя губа Тома дернулась, когда он шевельнулся. Изменив позу и положение торса, он полностью повернулся к Гарри. — Думаешь, я не знаю, как устроена жизнь? Я знаю это лучше тебя. — Я не какой-то наивный невинный ребёнок, — холодно сказал Гарри. — Так что перестань быть таким чертовым придурком. — О, так это я придурок? Я? Не Великий Гарри Поттер. Способный одолеть Темного Лорда одним словом! В состоянии изгнать его ещё младенцем! Гарри замер. Его сердце грохотало в груди. — Где ты это услышал? — спросил Гарри. В глазах Тома была словно лихорадка, в его жестах — почти нервозность. Гарри наблюдал за ним, волнуясь и пугаясь. Он уже сталкивался с Лордом Волдемортом раньше, но тот человек был невменяем и не стал бы запугивать Хаффлпаффца. — Он издевался над Седриком, — проскользнуло в мозгу Гарри. — Он убил Седрика. Том закрыл рот, так ничего и не сказав. Он смотрел на Гарри с восхищением, с лихорадочным любопытством, которое в конце концов пало жертвой дикой ненависти. — Скажи мне, Гарри, — сказал Том, — каково это по-твоему — смотреть в глаза человеку, который тебя убил? Он навис над ним, и улыбка Тома стала жестокой, но он не ждал ответа. Жжение в горле Гарри, резкое открытое ощущение, что его сердце бешено колотится. Том рванул прочь, как молния; электрическая, смертоносная, и Гарри снова остался один в темноте.***
— У нас проблема, — сказал Гарри, заметив Рона и Гермиону. — Том издевается над студентами. — Если это слизеринцы, приятель, то это не проблема. Гермиона издала протестующий звук, схватив ближайший предмет и швырнув его в лицо Рону. Это была улитка, учитывая, что Рон все еще не научился исчезающему заклинанию. Улитка прилипла, и как тающая жвачка, медленно продвигалась вниз, пробираясь в щель между бровями Рона. — О, Рон! Мне очень жаль! — воскликнула Гермиона, поспешно взмахнув палочкой, чтобы улитка исчезла. — Гарри! Что случилось? С учеником все в порядке? О, мы должны пойти к профессору или… — Все в порядке! — вмешался Гарри, поднимая обе руки, чтобы показать, что с ним все в порядке. — Честно говоря, я думаю, что он был просто…в плохом настроение. Рон фыркнул. — Дружище, «в плохом настроении» для него — это все равно что есть щенков. Не удивлюсь, что и того мальчика тоже. Гарри нахмурился, протягивая руку, чтобы почесать чуть выше правого глаза. — Неужели так трудно представить, что он просто встал не с той ноги? Гермиона закусила губу. — Ты говоришь так, будто защищаешь его. Был ли ученик сильно проклят? Гарри моргнул. — Он даже не был проклят. Он просто…у него «потекла труба» так сказать. И он убежал, как только я немного отвлек Риддла. Рон закатил глаза, уже возвращаясь к учебе. Это было не столько учеба, сколько его попытка сложить улиток друг на друга пирамидкой, пока они не упадут. Гермиона повернулась назад, быстро заставила их исчезнуть, пока эта скользкая башня не коснулась ее записей. Гарри обнаружил, что разговор уже прерван, и почувствовал себя почти оскорбленным тем, как быстро они прекратили его. Что-то беспокоило Риддла. Судя по тому, как он набрасывался на людей, это, вероятно, касалось его больше, чем кого-либо еще. Гарри понятия не имел, как именно — Том не был похож на человека настолько обычного, чтобы нервничать из-за уроков. Может быть, у его…клуба злых злодеев случился конфликт в расписании? Гарри знал одного человека — на самом деле двоих, которые могли узнать все, что угодно, если были должным образом мотивированы. Учитывая, что оба близнеца экспериментировали с результатом недавнего финансового бума Турнира Трех Волшебников… — Боюсь, что мы можем помочь, — серьезно сказал Фред, дважды постучав себя по голове, пока Джордж сохранял печальный вид. — Бедняга встает ни свет ни заря. И Умудряется избегать большинства наших гадостей. — Однажды мы ему подсунули сыворотку от лунатизма, — заметил Джордж. — Предполагалось, что она поможет немного размяться, когда ты задремлешь. Но ничего не вышло, думаю, он спал как чертов младенец. — Он должен как-то это делать, иначе он будет плохим маленьким темным лордом, — Фред прищелкнул языком. — Он идёт на Завтрак сразу, как только тот начинается, а иногда даже ждет в холле, — сказал Джордж. — Поставь будильник, по утрам он как-то странно спокоен. Оттаивает к семи. Гарри вытаращил глаза. — Семь? Во сколько он встает? — В пять, — хором ответили близнецы. — К девяти вечера он уже в своей комнате. — Девять? — Гарри быстро заморгал, так как не мог понять, в чем тут дело. — Он уже в чертовой постели в девять? — Думаю, потому что уже закат, — сказал Фред. — Следует за солнцем, как чертов псих, которым он и является. Очевидно, Том был жаворонком.***
В шесть утра Том был в Большом зале. В десять минут седьмого Гарри, спотыкаясь, вышел на утренний свет с безумным беспорядком на голове и затуманенным мозгом. Гарри скользнул на скамейку рядом с Томом, чувствуя себя немного раздражённым от того, насколько он был вымотан. Утро было мягким и нежным, чистым, и вокруг никого почти никого не было. Совы прыгали вокруг, расправляя крылья, и клевали черствые вчерашние пирожные. Появился домовой эльф, щурясь на Гарри в равной степени смущенно и радостно. Он нетерпеливо спросил его, что бы он хотел; Гарри успел прохрипеть тост и сок, прежде чем он взвизгнул и исчез. Том повернулся и, прищурившись, посмотрел на Гарри, словно не заметил приближения мальчика. Все тело Тома было расслабленным. Его глаза слегка остекленели после сна, кожа была бледной, а кончики пальцев розовели там, где он крепко сжимал кружку. — Доброе утро, — хмыкнул Гарри, выуживая свой тост. Он слишком сильно схватил, не дотянувшись до корки и палец попал в середину тающего масла. Выругавшись, он сунул палец в рот, чтобы слизнуть его. — Ты такой слепой, — пробормотал Том ласково и почти напевая. Он слегка покачивался, выглядя таким же измученным. — Такой слепой. Так ты быстро умрешь. — Пробовал, не получается, — пробормотал Гарри, ухитряясь найти корочку. Том засмеялся в свою кружку, звук был приглушенным и искаженным бульканьем пузырьков. Солнечный свет слабо просачивался сквозь витражи, и глаза Тома были похожи на ртуть, а не на обычную ледяную голубизну. — Значит, ты был не в духе, — сказал Гарри, не заботясь о собственной смертности. — Уже не откусываешь головы первокурсникам? Том издал низкий жужжащий звук, потягивая из своей постоянно наполняющейся кружки. — Н-нет? — заикаясь, пробормотал Том. Гарри вдруг почувствовал себя гораздо бодрее. — Собираешься ударить меня? — наугад спросил Гарри. — Собираешься заколоть меня? — возразил Том. Его глаза были остекленевшими и уставшими, когда он дошел до того, что подтащил остывающий тост Гарри, чтобы откусить его. Крошки рассыпались по его коленям, сыпясь на пустую тарелку. - Ты на удивление болтлив по утрам, — отметил Гарри. Он сам сделал глоток и прополоскал рот апельсиновым соком и прожевал мякоть коренными зубами. — Утром, Господь, ты слышишь мой голос, — сказал Том, слегка наклонив голову и глядя на двух сов, дерущихся за недоеденный багет. — Утром я изложу тебе свои просьбы и буду ждать ответа с нетерпением. — Что? — мудро выдал Гарри. Том повернул шею, но его тело осталось неподвижно. Мешки под глазами были слегка фиолетово-серебристыми, как и его глаза. — Ты чего-то хочешь от меня, не так ли? Гарри возмутился. На самом деле, он просто хотел знать, почему Том нападает на всех, как очень злой дикобраз. И не менее колючий. — Я хочу просто проснуться и выпить свой сок, — Гарри поднял свой стакан с апельсиновым соком, наблюдая, как он снова наполняется. Том медленно и устало моргнул. — Я принимал метамфетамин до того, как ты отправил меня в этот ад, - Том снова слегка покачнулся, его язык словно распух во рту, когда снова начал использовать этот лишенный изящества акцент Кокни. — Я думаю, что Дамболдор не позволил бы мне привезти его сюда, да и эта медиведьма. Скорее всего, привратил бы в пыль в любом случае. Не знаешь, где его можно достать? * *говорит с акцентом кокни Гарри откинулся на спинку стула, желая, чтобы сова врезалась ему в череп и вдолбила смысл в то, что только что сказал Том. — Подожди-ка, мет? — Гарри выудил что-то из неразборчивой чепухи. — Разве это не … Мет? Кокаин? Я … теперь это крайне незаконно. — Оу, — Том медленно и сонно моргнул. — Жаль. Значит больше курева. Почему это вообще была хорошая идея? Почему это вообще была хорошая идея? — Ты не похож на курильщика, — сказал Том, на этот раз с идеальным акцентом, что, по мнению Гарри, значило вообще не иметь акцента. — Ты уже убил меня, так что, может, и опять убьёшь. — Я тебя не убивал! — возразил Гарри, вздрагивая так сильно, что апельсиновый сок расплескался по краю его чашки. — Я… ты — это ты. Том уставился на птиц в дальнем конце зала, которые теперь царапали друг друга большими крючковатыми когтями. Пучки перьев распушились в воздухе, прилипая к подогретым сливкам и делая их негодными с употреблению. — Здесь так много еды, — Том задумался, полностью игнорируя Гарри. — Больше, чем я мечтал. Благослови нас, о Господь, и эти Твои дары, которые мы… Том замолчал, бормоча что-то себе под нос, а его пальцы дергались, прижимаясь к груди, лбу и костлявым выступам каждого плеча. — Ты, черт возьми, под кайфом? — спросил Гарри с любопытством и восхищением. Том фыркнул, остановившись, чтобы протереть оба глаза, но постепенно приходя в себя от своего прежнего странного поведения. — Нет, конечно, нет. Что тебе нужно, Поттер? Гарри был честен. — Ты был агрессивен, и я беспокоюсь, почему. Том хрустнул шеей, словно вправляя позвонок. Его глаза тлели, как тигель, наполненный металлом, который медленно затвердевал, превращаясь в аквамарин. — Как странно с твоей стороны говорить «беспокоюсь», мальчик-герой. — Не называй меня так, — сказал Гарри. — Я не герой. Том посмотрел на него, на глазах превращаясь в кого-то чужого и нового, в ком Гарри узнал того, кто прижимал маленьких мальчиков к стенам. — Нет, — сказал Том, — это не так.***
Том получал письма по почте. Скучные, посредственные коричневые совы. Сипухи с пернатыми лапами, передающие пергамент, закрепленный стандартным тканевым ремешком. Небольшой рывок — и письмо открылось; бумага более низкого качества, чем восковая печать. Такую можно купить в полумиллионе различных магазинов. Ничем не примечательный пергамент, не отслеживаемый. Первое письмо, всего через несколько дней после начала семестра, Том вскрыл с безразличным выражением лица. Все сканировалось на предмет возможных нелегальных товаров или проклятых писем. Студенты, которые пытались заказать алкоголь или темные артефакты в его время, были соответствующим образом остановлены и наказаны. Те немногие студенты, которые осмелились попытаться присоединиться к Гриндельвальду через письма, были прокляты и повешены на стропилах за плащи. Том смотрел на них, висящих, как цыплята в мясной лавке, и воображал, что они висят на шарфах. Письма продолжали приходить через день, а потом раз в неделю. Октябрь был сладок в его величественном приходе, окрашивая листья в цвета восходящего солнца и срывая их с деревьев. С его приходом письма стали приходить гораздо чаще. Это были маленькие записки, сладкие, как от любовника с белладонной. — Привет, Том! Я скучаю по тебе… - гласила первая. — Том, ты не хочешь ответить? — прочитал он в четырнадцатой. Том спокойно выдохнул и потянул за полоску ткани. Письмо было написано тем же почерком. Незначительным и зловещим в своем утверждении. — Когда ты идёшь в Хогсмид? Я хочу тебя видеть. Том будет избегать Дожа так долго, как только сможет. — Ты меня вообще не увидишь, — тихо сказал Том, постукивая палочкой и шепча заклинание, чтобы превратить письмо в пепел. Ситуация обострилась, к черту финансы. Его голова пульсировала, болела и ныла спина. Боль была его постоянным спутником, просыпаясь в полдень и только усиливающаяся по нарастающей в своем безмолвном крике. Ему удалось приручить ее, утихомирить ее громкие стоны к сумеркам только для того, чтобы цикл снова повторился с утра. У него не было времени разбираться с навязчивыми желаниями старого мерзавца. У него были приоритеты, у него были цели, он должен был понять, как вести себя с Поттером. Поттер, который должен был убить его, который убил его. Поттер, который в разбитых воспоминаниях поднялся с первыми лучами зари, чтобы допросить его за…тостом? Том не помнил, в голове стучало, а на бедрах пульсировали черные прыщи, с которыми ему скоро придется ещё разобраться. Как только он разрешит свою…зависимость от зелий Сна Без сновидений, он сможет поднять этот вопрос. Скорее всего, это была не более чем чесотка, что-то неприятное, но в конечном счете легко поддающееся лечению. Проблема с Поттером была гораздо хуже. Даже мальчик Малфой — не Абраксас — не мог помочь ему разобраться в мельчайших деталях. Учебники, как старые, так и новые, не содержали обширной информации о его — Лорда Волдеморта — падении. Том наблюдал за Гарри Поттером, видел его плохую успеваемость на уроках и не мог понять, как этот… болван мог превзойти его. У Тома не было всей информации, и единственным, кто обладал ею, был чертов Дамблдор. Человек, который подводил его снова и снова, пока это не стало ожидаемо. У Дамблдора была нужная ему информация, но по какой-то непонятной причине мальчик Поттер испытывал… жалость к Тому. Этот источник сочувствия, который одновременно влиял на Тома, а позже ударил его ножом в…руку. Это было неприятно, грубо, отвратительно, но почему-то возможно. С тем же успехом Том мог бы наклониться и стиснуть зубы, потому что предложение себя в качестве такой жертвы было, по сути, равносильно его гордости. Тому не нужно было ничего выяснять. Он знал достаточно о Дамблдоре и людях со слишком большими сердцами, и он знал, как заставить их истекать кровью. Том шел, оставляя за собой пепел. Ему нужно было вздернуть за горло гриффиндорского льва.***
Гарри подпрыгнул, вздрогнув так сильно, что чуть не упал со стула. Рон издал звук, похожий на крик встревоженного голубя, и упал со стула. Гермиона тихонько пискнула. Том Риддл стоял, слегка прищурившись, и многозначительно смотрел на Гарри и больше ни на кого. — Я хочу, чтобы ты отвел меня к Дамблдору, — сказал Том. — Э-э, нет, — сказал Гарри. — Что? — воскликнул Рон, вскакивая на ноги. — О, ты хочешь поговорить с Дамблдором, а? Давай, дерзай, пусть он запрет тебя в Азкабан… — Силенцио, — сказал Том, взмахнув волшебной палочкой и не отрывая взгляда от Гарри. Рот Рона двигался, как у рыбы, задыхающейся от сладких арбузных кубиков. — Отведи меня к Дамблдору. Вам всем есть, что объяснить. — Гарри не обязан ничего объяснять! — взвизгнула Гермиона, нервно сглотнув, когда Том очень медленно перевел взгляд на кудрявую девушку. — Он … это Хогвартс … — Давай, продолжай, — решительно сказал Том. — Я спрошу кого-нибудь другого. Например, мое альтернативное «я». Гермиона напряглась и замерла. Рон начал стучать кулаком по столешнице, но этот звук тоже был тихим. — Хорошо, я отведу тебя к профессору Дамблдору, — сказал Гарри, несомненно импульсивно побуждая себя к действию. — У меня сегодня занятия с Амбридж … — Пропусти. — Я … Гарри, нет! Она наша Профессо … — Прекрасно, — сказал Гарри, вздернув подбородок и уставившись на Тома, который ответил ему таким же свирепым взглядом. — Но почему? Я хочу, чтобы они знали, так что если ты убьешь меня, у меня будет алиби. Том пошевелил челюстью, мышцы его шеи слегка дрогнули. — У меня есть вопросы, и твоим ответам на них я не доверяю. Я хочу поговорить с Криной Димитриу, что вполне в моих силах. Я прошу, чтобы Дамблдор тоже был там, чтобы я мог услышать, какие оправдания он может предложить. Гарри чуть было не сказал, что он не обязан ничего делать. Ему не нужно было отчитываться перед Томом — выдавать секреты, которые он держал внутри. Гарри не знал, почему он выжил. Гарри не знал, почему он так понравился Волдеморту. Он не знал почему… Седрик умер за него, а Том Риддл не имел права совать нос в чужие дела. Если Гарри не отведет его к Дамблдору, то он…что, попытается встретиться с … Мальчик-Который-выжил, пришел, чтобы умереть… — Отлично, — сказал Гарри. — Но профессору Дамблдору нечего тебе объяснять. Том слегка приподнял подбородок, и в груди Гарри разлилось тепло, которое создавало впечатление немого удовлетворения. Том был не в восторге от этой договоренности, но и не разочарован. Это был обмен, сделка, заключенная без выигрывшего или проигравшего. Это означало, что Том не хотел встречаться с Дамблдором, он действительно хотел встретиться с Криной; это не было угрозой или шантажом. Том хотел встретиться со своим…психотерапевтом. — Ну что ж, — подумал Гарри, — может быть, он станет менее раздражительным.***
Замок Нурменгард был не похож ни на что другое. Прогрессивная и архаичная одновременно смесь элементов и идей, создавшая жесткий эликсир неизвестного потенциала. Было что-то ужасающее в нем, вызывавшее что-то, что даже Дементоры, охранявшие тюрьму Азкабан, не вызывали. Вокруг было очень мило. Деревья были пышными и хорошо росли. Белка сосредоточено жевала желудь, сидя на тонких задних лапках. Гарри не мог не оглянуться вокруг, чтобы полюбоваться крошечными полевыми цветами, которые увянут с наступлением зимы. — Оставайся на тропинке, — сказал Дамблдор твердым и серьезным голосом. Тропинка была немногим больше, чем грязная колея, утоптанная и местами покрытая камнем. Повсюду был посыпан гравий, заполнявший глубокие ямы, где собиралась вода. — Почему? — спросил Гарри, стараясь оставаться на середине грязной дорожки. Пышная трава все равно не соблазнила бы его. — Я могу пораниться? Выражение лица Дамблдора оставалось каменным. Спокойный, но с очень напряженным выражением сдерживаемого разочарования на лице. Что-то и в замке, и в этом месте не нравилось ему, что-то в нем боролось с тем, во что он верил. Гарри почувствовал себя еще более неуютно, то ли из-за необычного явного выражения презрения и агрессии по отношению к такому мирному месту, то ли из-за того, что сбившийся с тропинки заслуживал такого предупреждения. Том казался равнодушным, не обращая внимания на них обоих, и быстро зашагал по тропинке к старому каменному замку на поляне. — Замок Нурменгард мало чем отличается от нашего Азкабана, Гарри, — сказал Дамблдор. — Вместо дементоров есть другие охранники. Те, которые кажутся обычными, но мало заботятся о судьбе своих пленников. Гарри прищурился, вглядываясь между деревьями в поисках какой-нибудь большой фигуры в черном плаще. Он ничего не видел, не чувствовал холода в воздухе. Другой холодок, отличный от подавляющей волны эмоциональных приливов, которые вносил Том в их поток. Другое чувство на ветру. — В чем дело, сэр? Дамблдор посмотрел в небо, туда, где неторопливо парила птица. Это был прекрасный день, нежный, с предупреждающим дыханием приближающегося холодного фронта. Хороший день для полета. — Стервятники — зоркие глаза Нурменгарда. Гарри почувствовал, что его разум стопорится, когда он смотрит на непрятязательную птицу, наслаждающуюся полётом наверху. — Эта штука, сэр? Разве это не просто животное? — Я думал, что ты большего мнения о животных, особенно с учётом профессором Макгонагалл и твоим крестным. Гарри чуть не дернулся от осознания. — Это анимаг? Стражи Нурменгарда-анимаги? — К сожалению, нет, — сказал Дамблдор. — Нам лучше идти дальше, Стены Нурменгарда защитят нас от множества зорких глаз. Гарри огляделся и вздрогнул. Из-за деревьев на него смотрели зеленовато-желтые глаза. Темные фигуры низко пригибались к земле, их невозможно было разглядеть в тени низко свисающих кустов ежевики. Он насчитал три, четыре пары глаз. Рассеянные среди деревьев, светящиеся по-звериному. Гарри не слышал, как они подошли. — Пойдем, Гарри, — сказал Дамблдор. — Мы должны идти дальше. Они шли, приближаясь к большому замку. Он выглядел красивым, уединенным и тщательно продуманным. Выветрившийся известняк говорил о старости, но тщательная детализация каменной кладки говорила о времени, предшествовавшем даже шотландским замкам. Ступени, ведущие в главный вестибюль, были широкими и легко вмещали толпу людей. Для них двоих было тревожно войти через толстые дубовые двери. Том не дождался их и уже скрылся из виду без малейшего колебания. Гарри хотел, чтобы у него было такое же мужество. Гарри придержал дверь открытой, убедившись, что она не задела Дамблдора, когда тот медленно вошел. Не торопясь и оставаясь спокойными, они приготовились к встрече с коллекцией монстров в человеческом обличье. Солнце осветило холл, и Гарри замер, увидев нового посетителя. Существо, которое он сначала не узнал — конечно, ничего из тех, чему их учил Хагрид. Он был большим, даже стоя, его плечи, вероятно, достигали самой нижней кости грудной клетки Гарри. Он был темный, пушистый на вид, с плюшевым мехом. Широко раскрытые глаза, заостренная морда с несомненно острыми зубами. — Лупеску, — сказал Дамблдор, отвлекая Гарри от своих наблюдений. — Это нурменгардские палачи. — Что они такое? — спросил Гарри, глядя на толстые лапы. Почти как львиная, но заостренная. Глаза смотрели на него, тело застыло, как статуя. — Волки, мой мальчик, — сказал Дамблдор. В его голосе звучала боль, видимо их вид вызывал плохие воспоминания. — Это серые волки, но не только. — Анимаги? — Гарри прищурился, сумев различить слабый след красновато-коричневого рисунка на темном меху. Его морда было белой, как будто он окунул голову в открытую банку из-под краски. — Нет, — просто ответил Дамблдор. — Они разумные существа, но не совершай ошибку, обращаясь с ними как с волшебниками. Относись к ним с большей осторожностью, потому что у них нет чувства заботы и милосердия, которыми обладают даже самые темные души. Лупеску пошевелился, медленно поворачивая свою толстую голову, чтобы посмотреть на деревья. Теперь, когда Гарри смог разглядеть его тело, оно действительно было похоже на собачье. Единственным псом, которого Гарри хорошо знал, по мимо Риппера, был его крестный в анимагической форме. Но даже тогда это…существо было гораздо больше Сириуса. По размерам эта тварь, скорее всего, сравнялась бы с Лунатиком, может быть, даже больше, с густым мехом и высокими заостренными ушами. — Это нормально, что они такие большие? — спросил Гарри. Животное выглядело непропорционально большим — достаточно большим, чтобы на нем можно было ездить верхом. Даже Хагрид, вероятно, остановился бы при виде этого животного, но все же достаточно маленького, чтобы беспрепятственно пройти в дверной проем. — Все Лупеску довольно крупные, — сказал Дамблдор. — Они…следствие величайшей ошибки человека. Волк наклонил голову, и легкий ветерок взъерошил его мех. Густой и мягкий, но глаза жестокие и любопытные. — Видишь ли, Гарри, — вздохнул Дамблдор. — Когда мы всем сердцем направляем наши мысли к цели, ничто — даже сама природа и магия — не может предотвратить нашу ошибку. Сердце Гарри бешено заколотилось. Он вдруг почувствовал огромную благодарность к толстым каменным стенам и тяжелой дубовой двери, за которой они стояли. Внезапно стало казаться гораздо более разумным, что замок функционирует, дабы защитить их от внешнего мира. У Гарри перехватило дыхание, когда он с ужасом осознал, что сейчас пять больших волкоподобных зверей охраняют линию деревьев. Наблюдая за ними любопытными глазами и бесшумно ступая огромными лапами. Различающиеся цветом шерсти и умом, но одинаково опасные. — Я не могу представить никого, кто мог бы это сделать, сэр, — признался Гарри, и слова на мгновение застряли у него в горле. Дамблдор вздохнул. Тяжело, устало. Гарри не мог понять, почему этот человек выглядит таким усталым при виде этих животных. — В юности… — Дамблдор помолчал, говоря тихо и словно пристыженно. — Мы во многое верим и совершаем много ошибок. Мы не сломлены, но, о Гарри, мы так испорчены. Лупеску, стоявший посреди дороги, с которой они пришли, с бессловесным рычанием щелкнул челюстью. Том не стал их дожидаться и даже не обратил внимание на тихие шаги Дамблдора и Гарри. Том откинулся назад, прислонившись к каменным опорным колоннам, стоящим с краю помещения, когда Гарри и Дамблдор обратили на него внимание. Они оба почти могли видеть свое дыхание в воздухе. — О, привет, — сказала молодая девушка. Она казалась странно неуместной в этом мрачном замке. Яркие глаза и толстый шерстяной плащ. Он был приятного темно-красного оттенка, и на ней был толстый вязаный шарф и меховые варежки, которые она быстро сняла, увидев их. — Я видела свет у входа, у вас была назначена встреча? Том попятился, шаги его были тихие, лицо задумчивое. Гарри неловко заерзал под ярким любопытным взглядом молодой женщины. Она не могла быть намного старше Билла. — Боюсь, мы прибыли неожиданно, — сказал Дамблдор с таким же сожалением. — Если вы передадите весточку Мадам, мы будем вам очень признательны. Молодая женщина по-совиному моргнула, свет фонаря делал ее больше похожей на тележную помощницу, чем на секретаршу в одной из самых страшных тюрем в мире. — О, ее график немного не нормирован, — женщина пожевала нижнюю губу. По другую сторону стола стояли огромные масляные фонари, как на старых китобойных судах. На столе у нее лежала тонкая записная книжка, наверное, в две дюжины страниц, вшитых в старый потрескавшийся корешок. Гарри отметил, что было заполнено всего несколько страниц, а самая ранняя дата — почти столетие назад. — Мадам, — женщина, к своему удовольствию, проверила это слово на язык, явно чужое и новое для неё. — Получит отчет за день примерно через час. Мне нужно, чтобы вы расписались в реестре гостей, и я просканирую вас на поиск запрещенных магических предметов. Вы также должны сдать на хранение палочки, летучий порошок, портключи и другие подобные транспортные устройства в наш охраняемой склад. Запечатанный кровью, конечно! Могу я узнать ваши имена? — Конечно, — улыбнулся Дамблдор. — Вы предпочитаете полные имена или упрощенные? — Упрощенные, здесь не так уж много места на ближайшие четыре десятилетия! — сказала женщина, небрежно постукивая по книге. — Очень хорошо, Альбус Дамблдор. Со мной Гарри Поттер и Том Риддл. Женщина что-то пробормотала и кивнула, работая над чем-то за своим столом. Гарри заметил, что у нее две косы, закрученные вверх и свисающие на макушку, как бараньи рога. Они выглядели ужасно сложными. — Мистер Дамблдор, вы уже некоторое время набиваете себе цену, — дразнила женщина, передавая маленькую коробочку, которую могла бы нести даже Хедвиг. — Мадам уже много лет проклинает ваше имя! Лупеску хорошо к вам отнеслись? Я думаю, что Эгида патрулирует залы прямо сейчас, но я могу ошибаться, — женщина захихикала и протянула Гарри и Тому еще две одинаковые коробки. — Они были в порядке, — резко отрезал Том. Радость женщины не угасла. — Это хорошо, они иногда становятся немного резкими с гостями с тех пор, как тот комитет из Италии… — она замолчала. — Ну, разве не все мы становимся немного злыми с грубыми людьми? В любом случае, следуйте за мной, не заблудитесь, а то потеряете ногу, а то и две! С этим предупреждением она подняла один из больших масляных фонарей и начала спускаться по самой левой лестнице. Они шли следом, держа в руках коробки, пока не проскользнули в высокое здание с открытой крышей. Оно напоминало совятню: с глубокими прорезями, вырезанными в камне, и открытым дневным небом. — А вот и наш склад, — весело объявила женщина. — Мы не магический объект, поэтому, пожалуйста, уберите все предметы и имущество. В крышке есть прорезь для вашей палочки, не волнуйтесь, мы обо всем позаботимся. Первым пошевелился Том. Он вытащил палочку и положил ее в футляр для волшебных палочек внутри своей коробки. Не задерживаясь, он сбросил мантию и вытряхнул содержимое карманов, оставшись в довольно обычной одежде. Гарри смотрел, как с неба из открытого люка в крыше спускается большая темная птица. Она быстро развернулась, приземлившись на землю между ними и дверным проемом. Она неловко ухватился за веревочную ручку ящика, щелкнула клювом и взлетела, чтобы положить его на полку. Том не выглядел встревоженным. Он выглядел замкнутым и тихим и наблюдал, как птица вернулась, чтобы унести коробки Альбуса и Гарри. — Это для того, чтобы предотвратить побег из тюрьмы или потерю личных артефактов, — сказала их проводник. — Я знаю, но у нас была одна попытка! Анимаг не продержался долго, этот бедный терьер против Эгиды… Гарри вздрогнул и заторопился, стараясь держаться в пределах света фонаря. Сквозь каменные стены он слышал приглушенные крики. Стоны и крики, которые, вероятно, принадлежали заключенным внизу. Худшие из худших, и только каменные стены и огромные волки отделяют их от свободы. — Надеюсь, вы не возражаете, если я пойду длинной дорогой, смотрите под ноги! Том быстро последовал за ней, и они пошли следом. Замок был бы красив, если бы не темнота. Еще одна превентивная мера, Гарри был уверен. Коридор вызывал клаустрофобию, душный, с узкими проходами. Фонари едва освещали путь, но эта женщина, казалось, не чувствовала себя слишком неуютно в замке. Без сомнения, странная женщина. — Вот мы и пришли! — объявила она, остановившись перед массивной деревянной дверью с толстыми металлическими засовами сверху и снизу. Она не столько постучала, сколько стукнула краем фонаря по дереву, громко стуча в толстую дверь. После трех ударов она отступила назад и вежливо ждала. Дверь драматически отворилась на бесшумных петлях. Скользя по старому металлическому механизму, немного схожему с магей. Появилась Крина Димитриу, ее лицо освещалось двумя маленькими, но неподвижными фонарями прямо за толстой дверью. — Вы не склонны прер … — Крина сделала паузу, быстро пробежав глазами по присутствующим. — Альбус Дамблдор. Альбус даже не улыбнулся. Он слегка кивнул в знак согласия. Крина дышала через нос, слегка посвистывая. — Столько лет, и ты наконец сдался. Кого мне благодарить за этот визит? — Они предлагают мне ответы, — решительно сказал Том. Холодно, стоя прямо рядом с их спутницей. Свет от ее большого фонаря бросал на его лицо полутень. — Я настоял, чтобы вы присутствовали. Крина оглядела его, затем группу еще раз. — Ты ещё и Гарри Поттера запросил. Том слегка наклонил подбородок. — У меня есть подозрение, что он замешан. Гарри сглотнул, у него мелькнула параноидальная мысль, что каким-то образом они могли услышать его мысли. — Входите, — разрешила Крина, отступая в сторону. Ее пальто было огромным, отороченное мехом, и выглядело нелепо. Ее ботинки гремели, но через полшага она начала ступать бесшумно. Старинный стиль замка вполне подходил ей. — Присаживайтесь, дайте мне минутку. Крина что-то пробормотала, проходя мимо стола, стоявшего напротив двери. Альбус тяжело опустился на табурет, Гарри и Том — на такие же. Там было одно кресло с уникальной спинкой, изогнутой и особенной, и стоящее отдельно. Они избегали его, боясь, что оно имеет значение, о котором они не знали. Крина закрыла книги и пометила страницы. Она была в середине чего-то, что выглядело как книги по гербологии. Она задвинула книги на полку рядом с собой, а полка, прикрепленная на рабочий стол была занята безымянными кожаными книгами. — Я бы попросила больше времени, но, учитывая вид Альбуса, я боюсь думать о головной боли, которую это вызовет у меня, — вздохнула Крина, устраиваясь поудобнее на стуле. — Мой…назначенный прибудет через сорок минут. Вам не понравится эта дискуссия. Это было такое же приглашение, как и любое другое, и с этими словами Том быстро взглянул на Дамблдора. Мужчина обмяк в кресле, вид у него был усталый и покорный. Крина явно теряла терпение. — Война, — просто ответил Том, не вопрос, но достаточно. — Было… — Альбус помолчал. — Много потерь. Магглы вернулись к необычайной жестокости. В маггловской Германии Адольфа Гитлера объявили мертвым, а Геллерта Гриндельвальда арестовали и судили за его преступления. Том многозначительно посмотрел на Крину. Гарри заметил вспышку боли и обиды за откровенное недоверие к информации Альбуса. — Нацистская Германия пала, на Японию были сброшены две ядерные бомбы. Были заключены соглашения о жестоком обращении с военнопленными. Самый большой концлагерь, Освенцим, сейчас превратился в музей. Говорят, что Адольф Гитлер покончил с собой, однако это восхитительный заговор. Геллерт Гриндельвальд был возвращен в эту самую тюрьму и является моим заключенным, — резко подытожила Крина. Том медленно вдохнул и выдохнул. — Бомбардировка Лондона? — Известен как «Лондонский блиц». Ужасно, но сейчас лишь воспоминание о войне и ничего больше, — сказала Крина. — О чем еще он тебе солгал? Гарри хотел поспорить, но иногда даже у него возникали вопросы, на которые Дамблдор отказывался отвечать. — Я жив, — тупо сказал Том, уставившись на Альбуса, как на статую. — Я думал, твои люди называют меня Темным Лордом, чтобы оскорбить. Но я не он. Гриндельвальд в цепях, а я жив. Альбус кивнул и сказал: — Да. Том очень медленно кивнул. — Я этот… Лорд Волдеморт. На этот раз заговорила Крина. — Да, это ты. Том обдумывал эту мысль, но что-то в ней было не так. Гарри было холодно, вдали от всего этого. Онемевший и опустошенный, как в тот день, когда он услышал правду о смерти своих родителей. Это было неправильно, но жужжащий шепот в его голове сказал ему, что все в порядке. — Почему все крутиться вокруг него? — спросил Том Крину, бросив взгляд на Гарри. Прежде чем Дамблдор успел заговорить, Крина откровенно сказала ему: — Ходят слухи, что Гарри Поттер победил Темного Лорда еще ребенком. Что он убил Темного Лорда Волдеморта и у него не осталось ничего, кроме шрама. Рука Тома мгновенно сжалась в кулак на бедре. Его лицо не изменилось. — Том, ты должен понять. Ты давно уже попался в ловушку … — Что делает тебя особенным? — спросил Том, глядя холодными пустыми глазами прямо в душу Гарри. — Как ты, невинный бессильный младенец, мог остановить Темного Лорда? Гарри вздрогнул, услышав то, что привык слышать постоянно и ничего больше. На автопилоте он ответил то же самое: — Думаю, мне просто повезло. Том улыбнулся так, словно это причиняло ему боль, и решительно сказал: — Ты убил меня. Я живой, здесь сейчас, ты собираешься убить меня снова? — Нет, — Гарри вздрогнул, — это … это было бы неправильно. — Ладно, — сказал Том и снова посмотрел на Крину. — Вы интересуетесь мной только потому, что я вырос Лордом Волдемортом? — Вообще-то нет, — призналась Крина. — Меня мало волнует Волдеморт, на самом деле твой разум и магия — это то еще зрелище, и я наслаждаюсь тем, что ты мне предлагаешь. Альбус Дамблдор связался со мной, потому что я…целитель разума Геллерта Гриндевальда. Глухой стук вдоль стены за пределами комнаты. Крина очень тонко сдвинула в сторону маленькое пресс-папье. — Я бы предупредила вас, что вас ждет сюрприз, но, пожалуйста, сведите свои вспышки эмоций к минимуму. Том улыбнулся, но это не выглядело дружелюбным. Дверь в комнату медленно отворилась, и показался огромный волк лупеску, отливавший медью в свете фонаря. Он держал в зубах маленький факел, что висел так низко, что едва не царапал пол. Мех был грубым и светлым, может быть, желтым или золотистым, но в замкнутом пространстве кабинета Крины Гарри мог думать только о том, что его зубы и горящие глаза делали Пушка похожим на щенка по сравнению. — Привет, Эгида, большое спасибо за помощь, — улыбнулась Крина лупеску, почтительно кивнув чудовищу. — У меня гости, но я не хочу занимать твое время. Волк гортанно зарычал, звуча как одна из громких рок-групп Дадли. Так, что вибрации проникали под кожу и разливали дребезжание внутри костного мозга. Волк повернулся, умудряясь пролезть в дверной проем еще раз, чтобы уйти, и привлекая внимание к своему новому гостю. — Так так, — раздался почти смеющийся хриплый голос старика, стоявшего перед чем-то весьма Примечательно. — Давно не виделись, Альбус. Альбус Дамблдор побелел как мел, подняв руку, чтобы в смятении прикрыть рот. — Геллерт, твои… Геллерт Гриндельвальд рассмеялся, издав высокий хрип, от которого Гарри задрожал. Ужас, пронзивший его спину, как нож, и выставивший себя напоказ, словно чучело попугая. Такой ужас, что он отгрыз бы себе ногу, чтобы сбежать. — Смена обстановки, — прошипел Геллерт, шевеля ампутированными остатками обеих рук, которые заканчивались выше локтя. — Видишь ли, это мера предосторожности. Стихийная магия такая… привередливая. Альбус, охваченный невыразимым ужасом, не мог вымолвить ни слова. Том тихо выдохнул, словно ветерок, постучавший в окно. Гарри почувствовал это, эту пустую птичью клетку, которую составляли его легкие и ребра. Вздох дребезжал, застревая в горле и заставляя грудь сжиматься. Том Риддл сказал: — Темный Лорд Гриндевальд. Король замка, где он сам пленник. Гриндельвальд посмотрел на Тома, потом перевел взгляд дальше. Он резко улыбнулся, обнажив желтые зубы с чем-то похожим на ранний кариес. — Питомец смотрительницы. Здесь, во плоти, и тем не менее все равно ублюдок. Том напрягся и, повернув голову, многозначительно посмотрел на обрубки его рук. — Жаль, что я не смог сделать этого сам. — Как будто это в твоих в силах. Том слегка наклонил голову. — Голодный человек способен убить кого-нибудь кирпичом. Война делает всех нас зверями. Надеюсь, ты кричал до тех пор, пока твой голос не охрип, когда они отгрызали твои окровавленные руки. Мужчина рассмеялся, резко и жестко. — Знаешь эти раны, кретин? — Я видел, как люди отрезают себе ноги и за меньшее, — губы Тома жестоко скривились. — И остаются более достойными, чем твоя жалкая задница. Геллерт выплюнул что-то по-немецки. Альбус, к большому удивлению Гарри, быстро встал и одной рукой схватил Гриндевальда за шиворот. Немец рассмеялся, забавляясь внезапной агрессией и напряжением в маленькой комнате. — Так вот почему ты игнорировал меня, Альбус? — усмехнулся Геллерт, когда его усадили в кресло с высокой спинкой. — Из-за этого мальчика-зверя, который не должен был выжить. — Тебе нечего говорить об этом, — резко сказал Альбус. — Ты не смеешь прикасаться к этому … — Нет, пусть говорит, — спокойно перебил Том. — Я хочу услышать, как этот чертов мерзавец умоляет. Воздух остыл на пару градусов, Альбус резко отпустил Гриндевальда. — У тебя есть язык, — усмехнулся Гриндевальд. — Чтобы лакать зелья твоей суки матери и сапоги Крины Димитриу? Том так внезапно напрягся, что Гарри забеспокоился, не проклят ли он. Это длилось всего мгновение, но Гарри не мог дышать из-за ужаса, который пронзил его легкие. Он не мог дышать, не мог дышать… — Что он имеет в виду? — решительно сказал Том. — Объясните. Пауза, затем Крина медленно выдохнула через нос. — Ты знаешь, почему мы не даем зелья детям, Том? — спросила Крина. В комнате было холодно, маленький обогреватель с оранжевым свечением почти не прогревал воздух. Толстый камень покрывал иней, воздух Тома с каждым выдохом превращался в туман. Теперь он понял, почему Крина носила такое возмутительное пальто. То, что выглядело безвкусным в одной обстановке, оказалось выгодным в другой. Густое, теплое, оно скрывало ее движения и покрывало плотной тканью ее тело. Ни один нож, ни один зуб, ни один коготь не коснется ее кожи. — Передозировка, — решительно сказал Том. Не обращая внимания на легкое трепетание пальцев при этом слове. Слово было просто словом. Оно означает определение, столь же непримечательное, как и следующее. — Отравление. Необратимое повреждение органов и всего остального. Лицо Крины оставалось каменным. Лицо было освещено светом, но тени от ее гусинных лап на висках казались темнее. Масляная лампа выглядела архаичной, подходящей для человека, который пьет марочное вино и живет в замке на досуге. — А ты знаешь, Гарри? Гарри выглядел немного удивленным, что к нему обратились так внезапно. Возможно, мальчик предполагал, что Крина спросит Дамблдора, который занял позицию за толстым дубовым креслом, в котором расслабленно развалился Гриндевальд. Он не представлял для них угрозы, заверила Крина, но Тому и раньше причиняли боль безобидные вещи. — Ну, когда у меня исчезли кости в руке, мне пришлось принимать Костерост, — ответил Гарри. — Мадам Помфри была осторожна, она сказала, что если я приму слишком много, то у меня вырастет слишком много костей? Крина сдвинула какие-то предметы на столе, отодвинула бумаги и перья в сторону. Небольшая полка с журналами в кожаных переплетах, ничем не отличающиеся друг от друга, привлекла ее внимание. Она выбрала одну, по-видимому, наугад. — Альбус, ты вообще заботишься о том, что бы обучать своих учеников? — решительно спросила Крина. Альбус не оторвался от своего безмолвного бдения, но начал говорить низким голосом, подходящим для Нурменгарда. — В маггловском мире многие лекарства не разрешают применять беременным, — сказал Дамболдор. — Известно, что лекарства и питье передаются от матери к ребенку еще до рождения. Лекарство, которое может… помочь при нарушении сна, может помешать нормальному росту плода. Дети могут родиться без конечностей, со слишком маленькими сердцами, и только вырвавшись из утробы становятся беспомощными для жизни. Гарри тяжело сглотнул, слегка встревоженный этой мыслью. Том, однако, не выглядел слишком обеспокоенным. — Я знаю таких, — ровным голосом ответил Том. — Медлительные, с плохими костями. Педики, отсталые, лунатики и те, кто уже родился безумным. Крина моргнула, и это было ее единственным выражением лица на эти современные выражения и бесчувственные комментарии. В его время они были уместны и приняты. В этом не было вины Тома. Вместо этого Том отвел взгляд в сторону, к креслу, где Гриндевальд сидел с закрытыми глазами и расслабленным телом. Голос Тома не дрогнул, не изменился ни в интонации, ни в тоне. — Вы собрали их и вскрыли их головы, а потом перерезали им глотки, как скоту. В комнате стало еще холоднее. Том медленно, как робот, повернул голову с острыми блестящими глазами и тонкой улыбкой, похожей на бритву парикмахера. — Они собирались отправить меня на юг. В Италию и спихнуть со своих рук демоническое дитя. Гриндевальд улыбнулся без особой нежности. Крина тихонько постучала ногтем по своей кожаной книге, глядя на Альбуса ястребиным взглядом. — Альбус, ты еще не закончил. Линии и морщины на лице Альбуса были толстыми и словно вырезанными, как седельный мастер вырезал кожу. Он говорил сквозь веснушки и родинки на подбородке. — Волшебные зелья не дают детям, потому что они действуют подобно…маггловским рекреационным наркотикам. Они вызывают созависимость, зависимость от чего-то, что в конечном итоге приводит к нестабильному контролю над магией. Эта область недостаточно изучена из-за высокого уровня легальности обеспечения будущих матерей магическими зельями. Гриндевальд усмехнулся низким хриплым звуком, от которого Альбус скрипнул костяшками пальцев. — Это сейчас? — риторически спросил Гриндевальд, не потрудившись открыть глаза. Гарри поправил стул, хотя он и не обеспечивал большего расстояния. — Это…постоянная проблема сейчас … — Нет, — сказала Крина. — Это было. Неконтролируемая магия и методы ее подавления являются одним из весьма спекулируемых инструментов для искусственного создания Обскуров. Оружие, которое Геллерт очень любил, особенно тот инцидент в Америке. Зубы Гриндельвальда были желтыми, как у злобного барсука или росомахи. Его улыбка больше походила на рычание. — Обскуры, Гарри, это жестокость по отношению к природе. Они никогда не должны существовать, — сказал Альбус, и на этот раз Геллерт не засмеялся. — Он … есть еще что-нибудь? Он что, вооружал людей? — пробормотал Гарри, не понимая, но чувствуя напряжение в комнате. — Нет, — ответила Крина. — Методология искусственных Обскуров включала в себя дозирование матерям мощных зелий, чтобы заставить их ребенка приспособиться к высокому магическому напряжению. Теория состоит в том, что высокое магическое напряжение во время развития плода заставляет его магическое ядро развивать способность увеличиваться в размерах и создавать резервы для метаболизма токсинов матери еще в утробе. При рождении неконтролируемые резервы приводят к…катастрофическим степеням стихийной магии. — Это безумие, — выпалил Гарри. Он резко выпрямил спину. — Ты … ты не можешь этого сделать! Это эксперименты на детях и, неужели матери даже не знали что происходит? И… — Гарри, — сказал Дамблдор, и Гарри замолчал. — В большинстве случаев это люди, рожденные в волшебных семьях, — сказала Крина чуть тише, словно готовясь к чему-то ужасному. — Они знали о риске, а может, им было все равно. Случаи, когда рождение ребенка не было…запланировано. Несчастный случай или иные цели, которые они имели в виду. Том внезапно встал. В его движениях не было никакой нерешительности, он сидел и в следующую долю секунды уже стоял и шел к двери в коридор с единственным намерением уйти. — Том… — начал Гарри, поворачивая голову в недоумении и беспокойстве. — Что… Гриндельвальд начал хохотать, резкий кашляющий звук, который влажно затих к концу. Несколько раз это прозвучало как смех старика, и возраст Гриндевальда снова стал очевиден. — Эх ты, парень, — засмеялся Гриндевальд. — Не в силах взглянуть в лицо тому, что так отчаянно хотел узнать? Гарри выглядел беспомощными и потерянным, но он понял достаточно, чтобы все, что сказал Гриндельвальд, было дерьмом. — Заткнись, — бросил Гарри, резко вставая и сжимая руки в кулаки. — Ты чудовище! Ты его даже не знаешь, так что заткнись! Кривозубая улыбка Гриндевальда и изогнутые проволочные брови виднелись в слабом свете. Он откинул голову назад, серебристо-белая борода отражала свет фонаря. Его зубы, желтые и воспаленные десны, блестели под прямым углом. — Я его не знаю? — ухмыльнулся Гриндевальд, не двигаясь с места. Его руки согнулись, плечи перекатились, давая понять, что он сделал бы драматический жест, если бы мог. — Я знаю все о таких, как он! — Геллерт, — недобро сказал Дамболдор. — Следи за словами, которые ты произносишь. Ты хорошо сделаешь, если вспомнишь свое место здесь. — Мое место здесь? — удивленно спросил Геллерт, повысив голос до крика. — Мое место здесь! Куда ты забрел наконец-то после стольких десятилетий молчания? После того, как ты приводишь мне этого … этого Гарри Поттера и этого незаконнорожденного ребенка, которому лучше было бы умереть! Том не обернулся, но его шея и плечи напряглась. Крина нахмурилась и слегка повернула голову в сторону. — Геллерт. Я ничего не говорила о его родословной … — Ты сказала достаточно! — крикнул он. — Ты провела слишком много времени с этим бесполезным отродьем! Все время об этом твоем питомце! Ты взяла плод моего труда и превратила в насмешку над всем, за что я стоял! Часами и днями сидела, склонившись над этой жалкой книгой, пытаясь вылечить мою величайшую работу — как будто это какая-то болезнь! — Геллерт! — крикнула Крина, хлопнув ладонями по толстому столу, и резко встала. Ее пальто шелестело, меховой воротник стал больше, а плечи стали внушительными. — Ты будешь молчать! — Я молчу уже много лет! Ты зря потратила время, заботясь об этом — это мое зелье создало этого монстра! Этот ублюдок… осмелюсь предположить, что ты даже не знаешь о своей крови! Как твоя мать любила тебя настолько мало … — Меня тошнит, — медленно произнес Том Риддл, отвернувшись от всех. — От твоих разговоров. Он медленно повернулся. От его лица отхлынула вся кровь, оставив призрачный оттенок, который выглядел больным. Его белые губы были плотно сжаты, а ноздри широко раздувались. Все в нем было сдержанным и спокойным, его зрачки расширились в темноте так широко, что не оставалось прежней синевы. — Ты ненавидишь это, то, что ты рожден из ничего, и вся твоя жизнь все твои страхи правдивы. Ты родился жалким орудием, и ты тоже это знаешь, — рассмеялся Гриндевальд, мокрым и диким смехом. — Если бы я нашел тебя раньше, я бы использовал тебя как ошибку, которой ты и являешься… Гарри вздрогнул, волосы на его руках встали дыбом. Это было похоже на то, как будто дементор налетел на него, охладив воздух и заставив затаить дыхание. Он не слышал криков, кроме приглушенных криков самой тюрьмы. Он не чувствовал счастья. — Геллерт! — Дамблдор повысил голос, громкий возглас раздался легким эхом от стен. Крина стояла прямо, кончики пальцев побелели от того, как сильно она сжимала край стола. У них не было ни волшебных палочек — ничего, что могло бы предоставлять угрозу. Только слова, но какими жестокими и болезненными могут быть слова. Лупеску убедился, что они в безопасности, но лупеску не мог говорить на человеческом языке и не имел против слов оружия. — Ты ошибаешься, — решительно заявил Том. На его лице не было никаких эмоций. Гарри заметил, что его руки слегка дрожат. — Крина, — взмолился Дамблдор, его голос был усталым и с низким хрипом. Это было похоже на плач Фоукса, грустного, раненого и отчаянно желающего помочь. — Крина, не надо… Крина медленно выдохнула через нос, ее губы расслабились и снова покраснели. Она подняла руку, заставив замолчать Дамблдора и Гарри, и обратила свое внимание на Тома. — Скажи мне, почему ты позволяешь ему ранить себя? — спросила Крина. Том не смотрел на нее, его бездонные черные глаза были сосредоточены на широко улыбающемся пожилом мужчине. — Я не позволяю. — Ты позволяешь, — недобро поправила его Крина. — Он калека, и силы у него не больше, чем у сквиба. Геллерт рассмеялся, он продолжал смеяться, и губы Тома скривились в выражении, которое Гарри не мог узнать. — Перестань смеяться надо мной, — сказал Том, маленький, но не слабый. Гриндевальд поднял серые обрубки рук, откусанные и скормленные лупеску его собственного пооизводства, и ухмыльнулся. — Чего тебе бояться? Ты бы стал убивать людей, как я? Станешь ли ты моим судьей и палачом и скажешь потом, что мы разные? — Я не слабый! — прошипел Том, слегка повысив голос. — Ты незаконнорожденный ребенок этой сучки! Женщина, которая осудила своего нежеланного ребёнка на такую судьбу, потому что ты не хуже меня знаешь — ты никому не нужен! Тебя не любят! — Я не калека, живущий по милости свиней, кормящих его помоями! — прошипел Том, его голос сместился на октаву выше, и Гарри вздрогнул против своей воли. Казалось, что воздух покинул комнату, и остался статический и слабый запах озона, словно будто масляная лампа превратилась в молнию. Дамблдор потянулся морщинистой рукой, чтобы оттащить Гарри назад, вплотную к стене, где он мог быть защищен от кулаков. Челюсть Гарри безмолвно двигалась, не в силах издать ни звука. Его глаза горели, словно обоженные кислотой. — Том, он говорит, как цепной лающий пёс, — тихо успокаивала Крина, ее взгляд был острым, хотя одна рука все еще была поднята. Возможно, это был сигнал к тому, чтобы вызвать помощь или позволить лупеску закончить есть то, что они когда-то начали. — Он говорит о вещах, о которых ничего не знает, — возразил Том. — О, поверь мне, мальчик, — сказал Гриндевальд. — Я знаю о тебе все. Я сделал тебя … Я знаю твою осиротевшую жизнь, твое украденное имя, которое означает то, чего ты не знаешь. Твой ублюдочный отец, твоя одурманенная сука-мать. Она обняла тебя перед тем, как бросить? Или она отбросила тебя в сторону, как я отбросил первого несостоявшегося ребенка, как отбросил сотого! В тебе нет ничего особенного! Вы все заявляете о добре и зле в этом мире, но все, что существует, — это гниль, которая пытается нас задушить. Воздух потрескивал, или это только казалось. Мягчайшее шипение кончиков пальцев по камню, ласка ногтей по стене. Крина взволнованно выдохнула. Гарри почувствовал, как его сердце бьётся где-то в горле, так сильно, что он медленно дышал, чтобы сдержать рвоту. Это было так больно и так глубоко. Рука Дамблдора на его плече сжалась достаточно сильно, чтобы сжать впадину между ключицей и лопаткой. Гарри не был уверен, что сможет когда-нибудь снова заговорить. Его голова сильно пульсировала от боли, а кожу покалывало, как от ужасного солнечного ожога. — Ты много проповедуешь, — сказал Том, медленно контролируя свои слова до такой степени, что высокий гнусавый визг из прошлого остался далеким воспоминанием. Тем не менее, его голос звучал напряженно, слишком очевидно в попытках сдержать себя. — И я видел много святых людей. Том закрыл глаза, дыша так тяжело, что вся его грудь двигалась от усилий медленно вдыхать и выдыхать. Крина слегка расслабилась, ее поднятая рука дрогнула. Хватка Дамблдора тоже ослабла. Кожа Гарри горела и покалывала, и он чувствовал себя беспомощными даже подавить низкий стон через рот. Оно лопнуло, как мыльный пузырь, и вырвался отчаянный крик, который, казалось, подходил для этой атмосферы. Трескучей, обнаженной и больной. — Гарри! — вскрикнул Дамблдор. Он колебался лишь мгновение, ровно столько, сколько потребовалось Тому, чтобы открыть глаза. Его черные зрачки снова поглотила синева, зубы были белы, как кость. — Твоя война, — сказал Том тихо, терпеливо и снисходительно, как в кошмарах Джинни и при встрече Гарри с василиском. — Научила меня многому. Мне проповедовали о добре и зле, но один покойник однажды сказал мне … Том заговорил по-французски. Крина дважды моргнула, соображая чуть быстрее, чем Дамблдор. Ее губы двигались между словами, переводя сначала на румынский, потом, наконец, на английский. Она молча переводила, переводила так быстро, что Дамблдор успел только резко вдохнуть и снова сжать плечо Гарри. Гарри почувствовал пустоту, боль и болезненное желание заплакать. Он никогда раньше не чувствовал себя таким, таким обнаженным и расколотым изнутри. Больно, больно, больно. — Ты называешь меня слабым? — спросил Гриндевальд. Он свободно говорил по-французски, но предпочел продолжить разговор на английском с акцентом. Гарри был благодарен судьбе за то, что он оказался единственным, кто не понимал французского. — Меня? Кто победил и создал наследие, которое заставляет тебя нагадить в собственные штаны. Ты, который давится словами и … — Мне надоел твой язык, — решительно сказал Том. Гарри почувствовал пронзительную пульсацию, которую он не мог описать, и внезапно почувствовал, как слезы неудержимо текут по его лицу, хотя он не знал почему. Он не понимал, он не мог дышать, и ему было так больно и … — Подавись, — сказал Том. Гриндельвальд ухмыльнулся и захохотал влажным смехом, потом еще более влажным. Кровь хлынула ему на грудь, когда он запрокинул голову, и во рту вспенилась кровь, черная, как смола. Глаза Крины расширились в тревоге, и она взмахнула рукой. Движение привело в действие защитный камень какого-то древнего происхождения, который запульсировал синим цветом и закрепился вокруг арок и выбоин в полу. Этот замОк безопасности был встроен в сам замок задолго до их рождения. Гриндевальд поперхнулся; булькая и корчась, он упал со стула. Он упал на землю, извиваясь, как червяк, и кровь хлынула из его рта. Он продолжал смеяться, катаясь в луже собственной слюны и слизи. — Гарри, Гарри, ты ранен? — Дамблдор отчаянно похлопал его по плечу, вздернув подбородок при виде безудержного плача Гарри. — Ты в порядке? — Он такой грустный, профессор, — вырыгнул Гарри сквозь икоту чужих эмоций. — Он такой грустный. Ботинки Тома покраснели, покрытые густой слизью крови, мокроты и слюны. Его лицо было пустым, плоским и бледным, но между большим и указательным пальцами он держал скользкий кусок мяса. — Зови своих собак, — уныло и отрывисто сказал Том. Крина смотрела на него с обожанием, впечатленная его способностями. Том поднял руку и сказал: — У меня есть для них ужин. Ему было так грустно и больно, что Гарри не смог найти в себе ни злости, ни отвращения, когда понял, что Том держит в руках язык Гриндевальда.