***
Том отогнал воспоминания легким прикосновение мысли. Олливандер протянул ему волшебную палочку: - С вами было совсем нетрудно, мистер Риддл. Вы особенный, и только самое лучшее может сработать. Гарри Поттер, во всем мире и в своем сознании, жадно умолял его: — Ещё. Том подчинился, вспоминая Ориона Блэка и Сигнуса Лестрейнджа. Абраксаса Малфоя, так похожего на своего внука. Дамблдора с каштановыми волосами и юное увлечение Тома тем, что может принести будущее. — Я назову тебя Нагайна, — сказал Том, и она пообещала любить его вечно. — Еще, — взмолился Гарри, когда Том посмотрел ему в глаза, а потом они подняли их и посмотрели вверх…. — Это рождественский подарок. Ты должен быть благодарен. — Я ненавижу тебя, — говорили они в кошмаре, во сне, в воспоминании, которое пахло цитрусовым одеколоном. Он смеялся, а они кричали и плакали, и было больно, и больно… — Я знаю, — проворковал Дож, играя с ними, чтобы увидеть, как громко они будут умолять. Не было времени, только циклическая заикающаяся остановка воспоминаний и травм, которые неконтролируемо закручивались в фильтр: Я ненавижу тебя, Я ненавижу тебя, Я ненавижу тебя, Я ненавижу тебя,***
— Знаешь, я не расстроена, — сказала Крина, щелкнув языком. — Я слишком хорошо знала об этом, о множестве возможностей, которые представились мне за эти годы. Я уже не молода, Том. Я знаю разум, это логичное решение для тебя. — В этом есть смысл, — объяснила Крина. — Крестраж, чтобы спасти себя. Я говорила тебе, что они изначально использовались для исцеления. Садись, все в порядке. Том чопорно сел, уставившись пустыми глазами куда-то рядом с ее горлом. Крина подняла руку и провела кончиками пальцев по татуированному скарабею возле сердца. — И вот мы здесь, — сказала она, вспоминая что-то очень давнее. — Я могла бы предотвратить такую катастрофу, но никогда бы этого не сделала. Я всегда буду считать этот виноградник своим, и хотя он мне не принадлежит, я буду защищать его. Том издал высокий сдавленный звук, то ли стон, то ли смех, услышав ее слова, сказанные давным-давно на винограднике во Франции. — Это то, что ты хочешь сказать? — Я всегда надеялась, что ты выберешь другой вариант, — сказала она. — Но это было больше из…эгоизма, чем из истинного альтруизма. Я не несу ответственности за судьбу других … — Его зовут Дож, — сдавленно прошептал Том. Его голосовые связки словно были сделаны из колючей проволоки. — Дож из Ордена. Он… Голова Тома дернулась, одна рука взлетела вверх, чтобы больно вцепиться в волосы, так резко, что она услышала влажный треск раскалывающейся кожи головы. Вдоль горла Тома тянулись дикие красные следы когтей, очерчивающие его трахею, показывающие, что он сам себя искалечил. — Дож и-изнасиловал меня. Крина Димитриу ничего не сказала, потому что даже у нее не было слов. — Я не могу этого сделать, — продолжал Том с резким скрипучим смехом. — Я не могу … не могу, черт возьми, спать. Каждую чертову секунду… — Ты не знаешь, что это такое, — огрызнулся Том. Он повернулся к ней, смотря диким взглядом, наполненный отчаянием тех, кому слишком часто было больно. — Это… Я не могу так жить. Я не могу… Я не могу так жить. Крина очень медленно переместилась, пока не оказалась в более профессиональной позиции. — Ты хочешь поговорить об этом? — Я закончил с разговорами! — крикнул ей Том. Горло выпячено, зрачки расширены, пан или пропал. — Ты бы все равно ничего не сделала. Никто, черт возьми, не сделал бы! Я не могу принять это — я не могу, черт возьми, так! Они молча смотрели друг на друга, пока Том не начал дрожать. — Ты, должно быть, ненавидишь меня. Все это время и усилия только для того, чтобы потерпеть неудачу. — Нет, — ответила Крина. — Я все еще верю больше всего на свете, что ты лучший из нас. Ты слишком много чувствуешь, и в этом причина твоего чистолюбия. Ни жадности, ни злобы. Том уставился на нее и заплакал, а потом признался срывающимся голосом: — Я собираюсь убить тебя. — Я знаю, — согласилась Крина. — И все же ты не понял смысла. Тебе не удастся сделать Крестраж, Том. Ты потерпишь неудачу и будешь учиться на своих ошибках. — Заткнись, — прошептал Том. Его глаза метались по сторонам, плечи ритмично подергивались, словно пытаясь сбросить невидимого врага. Его руки судорожно сжали нож и запустили пальцы в волосы. Струйка крови потекла с его головы и скатилась по щеке, смешиваясь со слезами. — Заткнись! — У тебя ничего не получится, — сказала Крина. В конце концов она начала смеяться, потому что выиграла. — Даже сейчас, в таком отчаянии, ты потерпишь неудачу. Тебе не удастся бросить вызов своей природе, и я принесу себя в жертву, чтобы доказать это. Он в ужасе уставился на нее, потом покачал головой и принялся расхаживать по комнате. Отрывистые шаги, бормотание низкое и дикое, прежде чем он повернулся к ней с испуганными глазами. — Мне нужно бросить вызов природе. Я все сделаю. Я сделаю. Крина улыбнулась и с тихим смешком покачала головой. — Ты можешь попытаться, но у тебя ничего не получится. — Я сделаю это! — закричал он так громко, что его голос дрогнул. Его нож сверкнул, когда он бросился на нее, одной рукой вывернувшись, чтобы схватить за волосы и заставить откинуть голову назад. Было больно, но она уже давно отстранилась от физической боли. Крина рассмеялась, ее дыхание пахло белладонной, и сказала: - Ты всегда будешь терпеть неудачи, Том, потому что отчаяние не разбивает твое сердце. Ты вырастешь из этого и станешь еще лучше. — Как ты можешь так говорить? — спросил Том, заставляя ее горло распрямиться еще шире. Он поднес нож по дрожащей линии к ее горлу, крепко прижимая, пока кожа не начала трескаться. — Я собираюсь убить тебя! — Потому что ты боишься, — рассмеялась она. — Ты этого не понимаешь, но я уже победила. Я долго умирала, но теперь вижу, что не напрасно. Я выиграла, Том. Том уставился на нее широко раскрытыми глазами и отчаянно замотал головой. — Я … я убью тебя. Я не хочу … это против моей натуры … — Это нормально, — прошептала Крина, — чувствовать сожаление. — Нет, — тихо простонал Том. — Нет, нет … я … я должен это сделать. Я не могу … я не могу так жить. Я… Крина рассмеялась, а Том под шумом раненого сердца закрутил ей волосы. Ее волосы поддались под его резким рывком, отшелушивая кусочки кожи головы, которые кровоточили смесью гноящегося гниения и свежей красной крови. Крина все еще смеялась, а разум Тома ломался и пытался вновь восстановиться. Ему нужно было бросить вызов своей природе, разбить свое сердце. Он не хотел убивать ее — это уже губило его, но она настаивала, что он не прав. Он все испортил. — Ты всегда все портишь, — фальшиво посочувствовал Дож. Мой идеальный маленький провал. Улыбка Крины была такой нежной и любящей. Забота и принятие. Что бы ни хотел Том, она предложит это ему. Не было Бога, кроме него. (Так близко, с одной рукой в волосах, а другой на ноже, он мог сосчитать поры между ее бровями. Он мог видеть, насколько глубокими были морщины у ее глаз, точный оттенок мешков под ними. Ее глаза были прекраснейшего цвета, но они говорили о страдании, которое могли разделить только старики.) Желудок Тома скрутило, а нож затрясся, когда он сказал: — Я…я тебя съем. Кровь Крины оставляла следы слез под глазами. — Это, конечно, достаточно отвратительно, чтобы бросить вызов природе, но для тебя этого недостаточно. — Заткнись, — повторил Том. Он не мог думать. — Я… Том выронил нож. Он позволил ему со щелчком соскользнуть с подлокотника дивана и упасть на персидский ковер. Он отпустил ее окровавленные волосы. Том обхватил обеими ладонями ее шею, наложив пальцы на позвоночник. Ее глаза слегка расширились от удивления, прежде чем она улыбнулась и кивнула в меру своих возможностей. Его большие пальцы впились в ее трахею, чувствуя ровное и спокойное сердцебиение. — Я всегда жила взаймы, — сказала Крина. — Пришло время вернуть украденные у тебя годы. — Перестань, пожалуйста … — Оставайся верен себе, Том, — сказала Крина, сверкая глазами. — Ты можешь спасти нас всех. Удушение, признали неудачи Тома. Интимный способ убийства. Последние слова Крины Димитриу были нежно прошептаны Тому на ухо: — Я всегда гордилась тобой.***
От ее внутренностей не шел пар, как от других знакомых Тому трупов. Ее кожа раздвинулась слишком легко, как спелая дыня на солнце. Она уже была готова лопнуть, живя с приближающимся сроком годности. Ее кости ломались, как ветки дерева, ребра раздирались кинжалом в промежутках. Ее диафрагма напоминала формованную говядину, легкие были маринованными и тягучими. — Прости, — дрожащим голосом воскликнул Том, стягивая ее на пол. Кровь сгустилась, как желе он зачерпнул сложенными чашечкой пальцами. На вкус как Темза, где раздутые трупы плавают лицом вниз. — Мне очень жаль. Он закричал ей в волосы, кровь окрасила его рубашку и брюки. Она улыбнулась ему мертвой улыбкой, ее глаза были стеклянными и пустыми, но у него не хватило духу закрыть их. Посмотри на нее, требовал он от себя. Мучая себя даже сейчас. Посмотри, что ты наделал! Он тут же пожалел об этом, как только почувствовал, что ее пульс остановился, а тело обмякло. Ее желудок разлил мерло на коже Тома, цвета, которым должна была быть кровь. — Прости, — крикнул Том ей в волосы, и его вырвало разлагающейся плотью и внутренностями на ковер. — Я чудовище, прости, прости! Она сказала, что гордится им, а он задушил ее прямо на полу. Она улыбнулась и позволила ему убить себя, потому что любила его. Он хотел бы, чтобы это сработало, потому что тогда он никогда больше не почувствует этой боли. — Может быть, ты… ты не … — пробормотал Том, пытаясь найти разумное объяснение. Он смотрел на нее, покачивая на коленях ее безвольные руки, туловище и открытые глаза. Он смотрел на ее расколотый и расчлененный таз и иррационально думал, что сможет вылечить ее. Соберет ее обратно вместе. Трясущимися руками он зачерпнул один пучок кишок обратно в ее тело. Тот скользнул внутрь, как слизняк, и безжизненно ударился о ее раковину. — Может быть, т-ты не… — Том заикался, ничего не понимая. — Может быть… Ты мертва, — с ужасом подумал Том. — Я сделал это. Том зарылся носом в ее волосы, вдохнул ее успокаивающий запах и закричал. Уязвимые люди — такие хрупкие существа.***
Сентябрь 1942 года Том Риддл шел на запах костра и горелого мяса так тихо, как только мог. Город молчал на рассвете, все еще шатаясь от толчков. Люфтваффе вернутся следующей ночью, как только солнце опустится и скроет их приближение. Бомбардировки теперь шли каждую ночь. Некоторые здания все еще горели, разламываясь и превращаясь в груды обломков. Он сломает о них ногу, если сделает неверный шаг. Небо начало светиться мягким розовым светом, нежное впечатление от облаков, которые постепенно сделают небо серым. Теперь оно всегда был серым. Том наступил на кусок цемента, быстро балансируя, когда арматура искривилась. Оползень обрушится каскадом, если он двинется слишком поспешно, и это прозвучит как песня сирены для других мусорщиков, ищущих еду и припасы. В последний раз, когда он видел такого, он едва улизнул. Только по счастливой случайности ему удалось спрятаться в незнакомом месте, проспать весь адский огонь, надеясь, что его логово не пострадает. Том пошел на еще один расчетливый риск, мысленно проклиная кусок бетона, сдвинувшийся под его новым насестом. Его палочка лежала в кармане как горящее напоминание - заманчивый вариант, если бы не широко распространенная защита. После убийств, взрывов, пожаров и немецких бомбардировщиков в небе вся магия была запрещена в маггловских районах. Наложите заклинание под военной защитой, и эффект обратится на вас же. Заглушающее заклинание может оторвать палец. Оглушающее мог забрать его руку. Лишиться пальца или позволить обеим ногам сгнить. Палец или ноги. (Он избегал магии, когда мог). Том продолжал идти, наконец-то спустившись по нетронутой брусчатке. Некоторые тихонько грохотали, спрятавшись под далекие сирены за городом. Том сделал паузу, прислушался и продолжил движение. Дважды он останавливался и слышал кашель, попытку очистить легкие от гипса или удалить металл из груди. Тому пока везло, ведь для изготовления древних рун не требовалось волшебной палочки. Трудно было ориентироваться в зонах бомбардировок. Шрапнель может задеть тебя и заразить твою кровь. Крысы свободно передвигались, заражённые чумой. Огонь никогда не переставал гореть в худших местах эпицентра. Том давно не мылся, и желудок напомнил ему о прошедших днях. Том завернул за угол, держа глаза высоко и выискивая любую цветную вспышку. Он посмотрел вниз, вдоль стен оштукатуренных зданий, и замер. — Нет, — хрипло сказал Том. Он нарушил свое правило никогда не говорить, потому что это перевешивало любое правило, которое он мог придумать. — Нет- нет. На улице лежала бомба, упавшая под абсурдным углом на обрушившийся металлический фонарный столб. Она была новой, отдыхая в изрезанном каньоне, созданном ей самой. Оружейная сталь, окрашенная и изготовленная в Германии. Царапины по краям в местах укуса плафона. Бомба была абсолютно жива. Она не разорвалась. Том уставился на нее, чувствуя такой острый ужас, что ему пришлось сглотнуть, чтобы проглотить остатки подступающей еды. Бомба осталась, даже когда он протер глаза и отчаянно отпрянул назад. На улице лежала бомба, которая не взорвалась, но должна была взорваться. Иногда у них были таймеры, маленькие сенсоры, которые реагировали на солнечный свет или огонь и вызывали взрыв. Том развернулся на каблуках, его зубы стучали, когда холод пробрал его до костей. На разрушенных улицах было слишком много завалов, он не сможет добраться до безопасного места до взрыва. Он попадет в её эпицентр, разорванный в клочья или разорванный на куски, и станет пищей для пролетающих над головой стервятников. Он кончит тем, что будет кричать и просить милостыню на улице, истекая кровью, когда другой падальщик съест его мясо и украдет его одежду. — Тебе она не понадобится, — говорили они. — Нет, — прошептал Том и опустился на колени. Бомба оставалась там, и Том оцепенел от осознания этого. Он умрет. — Я не умру здесь, — сказал Том, отчаяние подталкивало его вперед. Его ботинки скользили по песку и гравию, снова опуская его на колени. Его власяница резко укусила, предупреждая, чтобы напомнить о своем месте. — Пожалуйста, Господи, — выдохнул Том сквозь неистовое дыхание. — Пожалуйста, Господи, умоляю тебя, пожалуйста, пожалуйста, не делай этого, я … Вблизи бомба выглядела еще хуже. Немецкие слова были потрепаны, соскоблены. От неё слегка несло восковой вонью, которой отдавали ночные костры. Том протянул дрожащую руку, остановив запястье на небольшом расстоянии. Так близко, и его смерть будет мирной. Он ничего не почувствует, когда сгорит. — Господи, пожалуйста, — выдохнул Том, сдерживая слезы.…Господи, пожалуйста, дай мне жить. Пожалуйста, дай мне жить. Он опустил голову, не желая, чтобы ужасные звуки вырвались из его горла. Отчаяние горело, как звезды ночью, пылая, как драконье пламя. Том успокоился, и у него закружилась голова от охватившей его паники. Он медленно вытащил палочку, лихорадочно глядя на бомбу. Защита была активна, и замораживающее заклинание любого калибра привело бы к ужасной обратной реакции. Заклинание, обезвреживающее маггловскую бомбу, почти наверняка убьет его или сильно покалечит. Магия и маггловские технологии, как правило, вызывали ужасные реакции — разрушение устройства и взрывоопасные результаты. Том уже испытывал его раньше на маггловских радиоприемниках и электричестве, но пока не нашел способа устранить проблему. Это же была настоящая бомба. Это было взрывное устройство, которое либо замерзнет и позволит ему жить только для того, чтобы магия поразила его в ответ, либо оно плохо отреагирует и убьет его. Выхода не было, если не считать надежды, что магической реакции будет достаточно, чтобы он смог продержаться еще несколько дней. — Пожалуйста, Господи, — взмолился Том, — пожалуйста, Господи, прости меня за … за все, что я когда-либо сделал. Пожалуйста, Пожалуйста, Пожалуйста. Я не хочу умирать. Я не хочу умирать. Том неуверенно протянул руку с волшебной палочкой, позволив ей зависнуть в сантиметре от металла. Солнце поднималось в небо. Когда Том в последний раз поднял глаза, он обнаружил, что задыхается от красоты восходящего солнца, в последний раз запоминая розовые и оранжевые тона. — О черт, — выдохнул Том, чувствуя, как дрожит его голос и по щеке скатывается слеза. — Господи, пожалуйста, дай мне жить. Иммоб … Секунда, минута, тиканье часов, которые будут двигаться до тех пор, пока не закончится время. Тик. Тик. Тик. Том Риддл почувствовал, как хрустнули кости, хрустнули позвонки, и его начало трясти от головокружения. Он задыхался, вдыхая свежий воздух и глядя в прекрасное утреннее небо. Он лежал на спине, раскинув руки, готовый к спасению. Боль пронзила его, как острый хлыст, и это было совсем не похоже на ответную реакцию защиты — вместо этого он почувствовал себя так, словно его ударили кирпичом. Том тихо застонал, вяло приходя в себя. Он заставил свои ноющие кости и суставы опуститься на колени, волосы упали ему на лицо. — Че эт за чертовщина? — Том тихо застонал, прижимая руку к виску, когда мир болезненно закружился. — Кокни, — сказал кто-то. Том собрался и как можно быстрее вытащил нож. Он был не один — заклинание сработало, но теперь мусорщик был здесь, чтобы закончить… — Эй! — сердито крикнул кто-то новый. Том чуть не упал, когда другой мужчина пнул его нож, пытаясь выбить его из руки. — Убери это, мальчик! Том отшатнулся, приняв слабую позу. Его ноги кричали от боли, колени опасно дрожали. Том выкрикнул предупреждение: - Убирайся от меня к черту! Новый мужчина нахмурился, его лицо нахмурилось. Зрение Тома начало проясняться, когда он заметил траву и открытую местность. Он заметил руку человека и чуть не заплакал от облегчения. Он спросил: — Чертова палочка, не так ли? Он снова был в волшебном мире. Том провел рукой по волосам и рассмеялся немного безумно: — Херня. — Кто ты? — спросил мужчина с волшебным глазом. Скорее всего, он потерял его на войне, может быть, аврор? — Кокни, — первый голос из прошлого. Мальчик не старше Тома, с темными волосами и тупым лицом разглядывая одежду Тома, оценивая его маггловское выживание. — Ах, мои извинения, — ядовито сказал Том. Им потребовалось столько времени, чтобы поймать его, они могли пережить его чертовы маггловские ботинки. — Подчеркну, пошли вы на хуй+ ***Я, Крина Мария Димитриу, урожденная Давидеску, гражданка Молдовы, Румынии, заявляю, что это мое последнее слово и воля. Я отменяю все завещания и распоряжения, которые я назвала и написала ранее — это мое намерение и оно навсегда останется. Я Крина Мария Димитриу по законному выбору. До этого меня звали Крина Мария Абабей, Крина Мария Молдовяну. При рождении меня звали Крина Мария Давидеску. У меня нет выживших родственников, семейного положения, законного наследника или потомков. Бенефициар должен пережить меня не менее чем на 80 дней, чтобы получить собственность по этому завещанию. В этом завещании фраза «пережить меня» указывает на то, что он жив или существовал как сущность на 80-й день после моей смерти. Если я передаю собственность двум или более бенефициарам, и ни один из них не переживет меня, я оставляю его или ее долю другим в равной степени, если иное не предусмотрено. Мое остаточное имущество — это все имущество, которым я владею на момент моей смерти, на которое распространяется это завещание, которое не передается по общему или конкретному завещанию, включая все неудавшиеся или отклоненные запросы. Я оставляю свои артефакты, перечисленные на странице 3, Дрогов Хастерии для использования в школе магии Дурстранг по своему усмотрению. Если Дрогов Хастерия не является директором школы магии Дурмстранг после моей смерти, то я оставляю все артефакты, перечисленные на странице 3, для продажи с аукциона в Международной палате аукционов по запросам, а все вырученные средства помещаются в Хранилище 3. Я оставляю свою коллекцию свитков, книг и учебных материалов Австрийской международной магической библиотеке. Я оставляю свои остаточные владения, поместье Филлах (Австрия) и поместье Рормбах (Франция), на ликвидацию, а все вырученные средства помещаются в Хранилище 3. Я оставляю свое оставшееся поместье, поместье Давидеску, на уничтожение, а землю передаю международному заповеднику магических существ. Я оставляю все остальные вещи на усмотрение Тому Марволо Риддлу-младшему и принятие решения о их передаче. Я оставляю все оставшиеся финансовые средства в Хранилище 3 Тому Марволо Риддлу-младшему с инструкциями делать то, что он пожелает. Я назначаю Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора своим душеприказчиком. Если Альбус Дамблдор не желает или не может быть исполнителем, я назначаю своим исполнителем представителя Альянса гоблинов по делам волшебников. Внесение залога от исполнителя не требуется. Я поручаю своему исполнителю предпринять все разрешенные законом действия, чтобы завещание моей воли было сделано как можно проще и без судебного надзора. Моему исполнителю не будет разрешено организовать или обменять какое-либо имущество от одного бенефициара к другому. За исключением залогов и обременений, налагаемых на имущество в качестве обеспечения выплаты ссуды или долга, я приказываю, чтобы все долги и расходы, связанные с моим имуществом, были оплачены с использованием следующих активов: Хранилище 3 в международном банке Гринготтс. Если какой-либо бенефициар в соответствии с этим завещанием будет оспаривать это завещание или какое-либо из его положений, любая доля в моем имуществе, переданная оспаривающему бенефициару в соответствии с этим завещанием, аннулируется и должна быть удалена, как если бы этот оспаривающий бенефициар не пережил меня. В заключение этого завещания я официально представляю эти заключительные заявления. Альбусу Персивалю Вульфрику Брайану Дамблдору — Геллерт Гриндевальд проинструктировал меня сказать вам, если я переживу его — «я тебе верю». К Сириусу Ориону Блэку у меня есть прикрепленный документ с рекомендациями, если он захочет его. Обращаясь к Гарри Джеймсу Поттеру, я прошу передать ему: Каждому человеку есть что сказать другим, что-то, что может напугать других, и что-то, что заслуживает прощения со стороны других. Я прошу тебя помнить, что чудовищами не рождаются.
***
Том Риддл, весь в крови и запекшейся крови, раскачивал труп взад и вперед, тихо напевая ей сквозь слезы. Полный круг, и он вернулся туда, откуда начал. Отчаянный, глупый и молодой. Он бы признался, сказал ей, что совершил ошибку. Она бы рассмеялась и сказала ему, что это нормально, что сожаление делает его человеком. — Прости, — прошептал он. Она бы сказала: «Я люблю тебя». — Вспомни, что привело тебя сюда, — сказала бы она. Смеясь и попивая вино на диване, теперь залитом кровью. Он провел пальцами по ее волосам, пытаясь освободить их от спутанных клочков грязи. — Помни, что я горжусь тобой. Он должен был бросить вызов природе, сломать ее саму. Тысячи людей убили друг друга. Сотни людей поглотили друг друга. — Ты не продумал все до конца, — поддразнивала она его с застенчивой улыбкой. — Крестражи созданы для исцеления. На протяжении всей истории очень немногие люди когда-либо создавали крестраж, потому что природа не была объективной. Она менялась в зависимости от точки зрения и опыта, совершенно уникальная от одного человека к другому. Это было не для того, чтобы бросить вызов природе, это было для того, чтобы бросить вызов своей природе. — Ты гений, — сказала она ему однажды. Она никогда в нем не сомневалась. — Мне так жаль, — крикнул ей Том, склонив голову и позволив сожалению съесть себя заживо. — Мне очень жаль. — Оставайся верен себе, — сказала она ему, когда его руки сомкнулись вокруг ее горла. — Ты можешь спасти нас. Том нашел свой нож и схватил его за окровавленную рукоять. Он поднес ее к глазу, потом к горлу. — Оставайся верен себе, — сказал Том, и прозрение пронзило его. Всё это зря. — О черт, — выдохнул Том, чувствуя, как дрожит его голос и по щеке скатывается слеза. Крина смеялась над ним, потому что знала, что он потерпит неудачу. Он убедился, что не сделает этого, и прижал нож к яремной вене. — Господи, пожалуйста, дай мне жить, — прошептал Том и закрыл глаза. Он отвел руку назад, готовясь нанести удар. — Господи, пожалуйста, дай мне … Секунда, минута, тиканье часов, наконец, заканчивается. Динь…динь…динь!***
Тому Марволо Риддлу-младшему. Вот что я тебе скажу: Как бы ни кончилась моя история, знай, что я буду вспоминать тебя с любовью. Оставайся верен себе. Измени мир, дай ему лучший конец. Я знаю, что ты сможешь.