Призрак замка Бражелон

      Атос ощущал странный прилив сил. Частично, вероятно, сказывалось пережитое волнение или облегчение, которое он, к собственному изумлению, испытал, слушая возбужденные речи гасконца. Частично – действовало вино. Но, куда вероятнее, причиной было само жизнелюбие д'Артаньяна, которым он заражал всех, кто оказывался в зоне его прямой видимости.              Жизнь бурлила в д’Артаньяне, мерцала смешливыми искорками в глазах, срывалась бесконечными шутками с языка, прорывалась в резковатой подвижности его лица. Таким они впервые его увидели, и никто из них не смог устоять перед его неуемной энергичностью. Даже сдержанный Арамис. Между собой они первое время считали это проявлением молодости и южного темперамента. Но шли годы, и становилось ясно, что для их друга молодость - просто ещё одно неотъемлемое качество его натуры, как гасконский акцент или цвет глаз.              Атос знал силу собственного влияния на людей. Он умел этим пользоваться, хотя и не любил. Он знал, что может вести за собой, вселяя в души благородное желание умереть за правое дело. Но умение д'Артаньяна воспламенять сердца окружающих было абсолютно противоположного рода. Идя за ним, шли не на смерть, а ради жизни. Его безрассудная храбрость дополнялась любовью к жизни. И эти два, на первый взгляд, несочетаемых начала сплетались в его натуре так тесно, что одно от другого было неотделимо.              Мало кто мог похвастать тем, что видел уныние д'Артаньяна. Даже Атос не мог припомнить, когда, кроме одного единственного раза, этому смертному греху д'Артаньян придавался дольше получаса. Тоска в организме гасконца превращалась в жажду деятельности подобно тому, как пища становится источником жизненных сил. И долго унывать рядом с ним было тоже почти невозможно.              Вот и сейчас. Атос не заметил, когда собственные мрачные мысли отступили, сжимавшая сердце ледяная рука ослабила хватку, а сам он вдруг почувствовал, будто четверть века рухнула с его плеч. Хотелось безумств, приключений, жизни. Прямо сейчас. Тем более, что это состояние эйфории точно не продлится долго.              – Идите за мной, д'Артаньян! Только поторопитесь!              – Черт побери, куда это вы собрались?              – Как куда? Во-первых, познакомить вас с коридорами, по которым вы будете носиться после смерти, распевая эти ваши неприличные гасконские песни. Во-вторых, встречать рассвет.              – Рассвет? – д'Артаньян ошалело уставился на друга.              – Д'Артаньян, да что с вами? Уже почти утро, утром всходит солнце, это называется рассвет. Вот, возьмите плащ. Там прохладно. И, пожалуйста, пока вы еще не приступили к своим завывательным обязанностям, не перебудите мне всю прислугу.              Атос наслаждался произведенным эффектом. Выбить из колеи д’Артаньяна – задание непростое. Впрочем, привычка взяла верх обидно быстро – гасконец никогда не отказывался от авантюр, особенно, если предлагал Атос.              – Это вы меня простите не будить прислугу? – невинно поинтересовался д'Артаньян.              Атос пропустил мимо ушей эту колкость, взял в одну руку свечу, а другой вытолкнул ничего не соображающего, но готового на все д'Артаньяна из комнаты. Оба старались не шуметь, что хорошо получалось у Атоса и не слишком хорошо у д'Артаньяна – тот постоянно на что-то натыкался в темноте и крайне изобретательно ругался громким шепотом. Атос передал д'Артаньяну незнамо откуда оказавшуюся у него бутылку вина, и взял друга за свободную руку, надеясь сократить количество проклятий, сыпавшихся на так некстати пребывающие уже пару столетий на своих местах предметы мебели, ступени, углы и дверные ручки.              Друзья спустились вниз и, крадучись, направились в крыло слуг. Атоса забавляла необходимость красться по собственному замку. Было в этом что-то почти столь же безрассудное, как в завтраке на обстреливаемом бастионе, конечно, с поправкой на возраст участников.              Вдруг они услышали звук шагов на кухне. Вполне освоившийся д’Артаньян прижался к стене и тихо заглянул внутрь. Мерцающий огонек свечи выхватил из темноты силуэт полной женщины. Наверное, кухарки. Результаты разведки были тут же жестами доложены хозяину замка. Д’Артаньян сделал знак Атосу молчать. Он снял плащ и халат, вручил их графу вместе с бутылкой. Затем издав какой-то негромкий потусторонний звук одним скачком пронесся мимо двери. Увы, лейтенант был слишком проворен для пожилой неповоротливой кухарки, поэтому маневр пришлось повторить еще пару раз, прежде чем из кухни донесся приглушенный вскрик и звон разбитой посуды.              Атос схватил друга за руку, и они почти бегом пробрались по коридору до низкой двери в небольшую комнату, заполненную разнообразным хламом, в дальнем углу которой узкая лестница вела куда-то наверх. Здесь оба друга наконец смогли перевести дух. Атос сумел изобразить глубокое осуждение на своем лице, правда, всего на несколько секунд, после чего оба расхохотались. Атос не знал, что развеселило его больше: эта сомнительная выходка друга или тот факт, что тому вообще могло прийти такое в голову.              – Д’Артаньян, вы невозможны, – чуть успокоившись заявил Атос. – Вы представляете, что завтра обо мне будут говорить?              – Граф, вы всерьез думаете, что кто-то из ваших слуг подумает, что вы в этом замешаны? Вы, граф? Да они скорее поверят в то, что в вашем замке действительно завелся призрак, чем в то, что их безукоризненный сеньор бегает по замку в ночной сорочке и подвывает.              Атос покачал головой и вернул д’Артаньяну одежду.              – Они подумают, что я напился до чертей.              Д’Артаньян, натягивая халат, странно поглядел на графа:              – Дорогой мой, они либо никогда не видели вас пьяным, и тогда считают, что это в принципе невозможно. Либо видели, и тогда точно знают, что это невозможно.              Возразить было нечего. Атос вспомнил, как действовало на него вино в былые времена, и содрогнулся. Пробежки в исподнем и завывания он скорее исполнял бы трезвым. Как сейчас. Он повел друга по лестнице вверх, открыл люк в потолке и ловко выбрался наверх, после чего подал руку д’Артаньяну.              – Мы на крыше?              – Разумеется. Рауль отыскал эту лестницу лет семь назад. Он иногда сбегает сюда, когда его юному сердцу требуется одиночество. И я тоже, – Атос развернул друга на восток и задул свечу, после чего сел на небольшом ровном пятачке крыши, потянув д’Артаньяна за собой. Некоторое время казалось, что вокруг непроглядная темнота. Но уже спустя несколько минут горизонт едва-едва заметно посветлел.              – Успели, несмотря на ваше ребячество, д’Артаньян.              – Наше, Атос, наше.              Атос улыбнулся, достал пробку из бутылки, сделал глоток и передал бутылку д'Артаньяну. Вино было превосходным. Они некоторое время молча глядели на полоску света впереди. Оба испытывали одинаковое чувство глубокого спокойствия.              – Знаете, граф, а ведь у нас есть серьезная проблема. Нам нужно придумать, каким образом мы собираемся вернуться в наши комнаты так, чтобы не слишком поколебать светлую веру ваших слуг в ваше душевное здоровье. Сначала ночная побудка, затем прогулки по крыше в ночной сорочке – не щадите вы их, – покачал головой д'Артаньян.              – У нас есть еще полчаса. Мы как раз успеем допить эту бутылку. Если, конечно, вы не замёрзли, д'Артаньян.              Д'Артаньян фыркнул – он встретил за свою жизнь множество рассветов, но лишь немногие из них с большим комфортом. Ему тоже не хотелось уходить. Их побег из реального мира был немного волшебством – будто бы им удалось обмануть время и на миг вернуться в прошлое.              Д'Артаньян сделал ещё один глоток и вернул бутылку:              – Жаль, что наши друзья не с нами. Арамис бы оценил символичность момента. Рассветы и закаты – это по его части. Может, он даже посвятил бы этому рондо.              – Или целый сонет. А Портос задал бы тысячу вопросов: «Куда мы идем, почему, зачем?»              Они вновь замолчали. Каждый из них думал о том, что это была очень странная ночь. Такая ночь и закончиться могла только так: в нелепых халатах, на крыше, с вином прямо из бутылки. Они это заслужили. Д'Артаньян знал, что Атос пережил встречу со своим страхом. Но и он тоже оказался лицом к лицу со своим. И не так уж они разнились. Атос, будто бы прочитав мысли д'Артаньяна, положил руку ему на плечо:              – Д'Артаньян, я куда крепче, чем ты думаешь. Я буду жить, пока мне есть, ради чего жить. Да, сегодня я понял, что способен предать. Но благодаря тебе я понял, что, возможно, смогу себя простить.              «Ты ведь действительно однажды предашь меня, – мысль появилась в голове д'Артаньяна одновременно с краем солнечного диска, такая же яркая и слепящая. – Но, надеюсь, это произойдет еще нескоро. Пожалуйста, просто будь со мной до того, большего мне не надо». Он отобрал у Атоса бутылку.              Солнце вступало в свои права, прикосновением лучей возвращало цвет в невыразительный мир предрассветной тьмы.              – Начинается новый день, мой друг. Мы не можем знать, сколько их нам осталось. А значит будем просто жить, наполняя жизнь самым важным. У меня есть Рауль и вы трое. У вас – все мы и служба. Так будем же счастливы, пока можем!              – Пью за это!              ***              – А сейчас, дорогой д’Артаньян, я надеюсь, вы не забыли, как лазать по карнизам.              – Я-то не забыл, а вот то, что вы это умеете, меня удивляет.              – Я получил весьма разностороннее образование. Будьте осторожны, тут скользко, - с этими словами Атос повел друга по крыше своего замка.              Они спускались и поднимались по черепичным скатам, иногда пробираясь по узким карнизам. Сказать, что д’Артаньян получал удовольствие от происходящего - было бы явным преуменьшением. Его глаза блестели, как у восьмилетнего мальчишки. Атос смотрел на него с нескрываемым восхищением. Это ж надо. Пережить столько опасных приключений, принять участие в стольких битвах, спасать королей и королевства и так радоваться абсолютно глупой выходке.              Впрочем, граф слегка лукавил. Происходящее доставляло ему немногим меньше радости. Иначе он вряд ли бы это все затеял. Оставалось только благодарить бога, что Рауля не было дома.              – Атос, а можно я пролечу мимо окна кухарки?              – Разумеется, нет, д'Артаньян. Во-первых, бедная Жанетта и так от вас натерпелась. А во-вторых, мы не собираемся спускаться настолько низко, – хмыканье за спиной подтвердило, что игру слов гасконец оценил. – Ограничимся окном моей спальни, если вы не против. Кстати, мне кажется, мы на месте.              Д'Артаньян едва не потерял равновесие на скользкой крыше в попытке оценить расстояние до окна графских покоев. Атос в последний момент схватил его за ворот. Но разведкой гасконец остался доволен.              Под самым окном Атоса проходил неширокий карниз. Такой же карниз д'Артаньян разглядел в трех футах под собой. Таким образом, спустившись на один из них, можно было, проявив некоторую ловкость, очутиться и на втором. Но оставалась одна проблема.              – Атос, окно вашей комнаты заперто. И мне кажется, вы вряд ли разрешите мне бить стекла.              – Вы нетерпеливы, друг мой. Вы должны бы знать, что в замках с привидениями часто происходят и другие чудеса. Пора начинать спуск.              По очереди оба друга оказались на верхнем карнизе. Оставалось самое сложное. Атос сел на край парапета, схватился за край и грациозно соскользнул вниз, повиснув на вытянутых руках. До нижнего карниза оставалось еще около двух футов. Д’Артаньян сел, наклонился вниз, одной рукой перехватил руку друга, обеспечивая ему страховку перед прыжком. В момент, когда ноги Атоса коснулись выступа под окном, створка, как по волшебству, отворилась. Д’Артаньян не смог сдержать удивленного возгласа, в свою очередь приземляясь рядом с Атосом. Уже через мгновение оба друга, перепачканные и счастливые, ввалились в комнату. Невозмутимый Гримо ничем не выдал удивления или неодобрения. Но закрывая окно, всё-таки не удержался от улыбки.              – Благодарю вас, Гримо. Вы можете идти спать. Обещаю, что ближайшие несколько часов приключений больше не будет. Только проводите, пожалуйста, господина д'Артаньяна до его комнаты.              – Признайтесь, Атос, вы проделываете это не в первый раз.              – Клянусь, друг мой, что ни с кем до вас я себе такого не позволял. Это исключительно ваше дурное влияние, – он крепко обнял д'Артаньяна. - Спасибо тебе за него. Спокойных снов, мой неугомонный друг.              – И это я-то неугомонный! – пробурчал тот, послушно следуя за Гримо.              Гримо подал д'Артаньяну чистую сорочку и, поклонившись, направился к двери.              – Гримо, – тихонько позвал д'Артаньян.              Слуга остановился и вопросительно посмотрел на д'Артаньяна.              – Гримо, я ни разу не поблагодарил тебя.              Гримо удивленно приподнял бровь.              – За то, что ты был с ним тогда. Я знаю, ты любишь его. И не нуждаешься в моей благодарности. Но я должен был быть рядом. А меня не было.              Гримо пожал плечами.              – Да, так сложилось. Может, это и к лучшему. В любом случае, спасибо, Гримо, – слуга поклонился, но не спешил уходить.              Ему всегда нравился д'Артаньян. Пожалуй, из всех троих именно д'Артаньян чаще всего втягивал его господина в сомнительные приключения, именно с ним было выпито больше всего вина, и именно его появление каждый раз служило предвестником неприятностей. Но граф любил его, граф доверял ему, рядом с ним граф оживал. Конечно, сейчас есть молодой господин Рауль, и Гримо не уставал благодарить бога за это. Но все же возвращение д’Артаньяна в их жизни было благом.              Кроме того, д'Артаньян и к Гримо относился не просто, как к слуге. Их связывала забота о графе де Ла Фер еще с тех времен, когда тот был непроницаемым, закованным в броню своего горя мушкетером Атосом. Тогда им обоим приходилось изворачиваться, скрываться и хитрить, чтобы не выдать своего беспокойства, не дай боже, не показать заботы. Тогда они заключили негласный, молчаливый союз.              Гримо, поколебавшись, прикоснулся ободряющим жестом к запястью д’Артаньяна:              – Теперь хорошо.              Д’Артаньян с благодарностью принял этот жест, на секунду накрыв руку старого слуги своей.              – Я знаю, Гримо. Теперь все будет хорошо.              Гримо молча вышел из комнаты, а Д’Артаньян наконец уснул. И на этот раз ничто не потревожило сон гасконца.