Мои ноги в шрамах. У меня есть все, кроме свободы.
С самого детства я был зависим от других. Пока остальные ребята бегали, прыгали, резвились на улице, я сидел и тихо наблюдал за ними. Прикованный к инвалидному креслу, я многое потерял, но и многое обрел. Маменька моя была славной пианисткой, и изо всех сил она пыталась привить мне любовь к самому светлому, что у нее было помимо меня, — музыке. И, стоит признать, у нее довольно неплохо получалось. Сначала рояль, потом скрипка, затем еще несколько инструментов. Помню, как к нам в дом приходили незнакомые дяди и тети, и единственного взгляда родителей хватало, чтобы я с нескрываемой радостью ехал к внушительного размера роялю, открывал крышку, опускал пальцы на клавиши, начинал играть. Что-то во мне трепетало, когда чистые звуки наполняли комнату, но еще больший восторг мне приносило понимание, что эти звуки были воспроизведены благодаря мне. Я рос, время шло, мои вкусы менялись, но музыка прочно засела в моем юношеском сердце. Чертовски весело было всего лишь несколькими касаниями смычка к струнам зажигать искры в человеческих глазах и сердцах. Наверное, только по этой причине меня вообще окружали люди. Кажется, один знакомый моих родителей сказал: «Если бы он ходил, то цены бы ему не было». Тогда я не придал значения этим словам, но через некоторое время они все чаще и чаще звучали в моей голове. А что, если бы это оказалось правдой? Мои мысли могли бы полностью меня поглотить, но рядом был мой друг. Самый, казалось бы, обыкновенный мальчишка, однако было в нем что-то такое, чего не было у остальных. Знаете, когда ударить пустой бокал, он так громко и, порой, противно звенит, но когда он наполнен, то так хорошо, так прелестно звучит, и это нельзя ни с чем сравнить. Всегда жизнерадостный, он не давал горестям захватить его разум ни на долю, ни на секунду. Когда я с головой уходил в мысли, он брал мои ладони в свои, подолгу смотрел мне в глаза, в самую душу, ничего не говоря. И черт, это всегда срабатывало. Помнится, как-то раз, когда мы были на пшеничном поле, он прошептал мне: — Я найду тебя, когда наступит завтра, и мы вместе будем бежать по этому полю. И даже до сих пор я не понял, что это означает. Врачи говорят, что мне осталось чуть меньше месяца, поэтому боюсь, что его слова так и ничего мне не дадут. Хотелось бы мне спросить у него, что же это означает, да только он мне уже никогда не ответит. Бежать за мячом, когда впереди безбожно быстро неслась машина, было рискованно. И глупо. Но все-таки, он мой лучший друг. Мой единственный друг. Иногда я даже рад, что ты не можешь меня видеть. Жалкого, хранящего тускнеющие искорки жизни, да и те вскоре погаснут. Меня окружают самые близкие, по родству, конечно, люди, но их-то я не рад видеть. Я уже рассказывал другу об этом. Лживая ярмарка лицемерия. Уж лучше я положу конец этому сам, чем буду наблюдать их неумело искаженные в показном сожалении лица. Только думаю об этом, как в глазах все тускнеет. Силы покидают меня. У меня было, кажется, все, кроме свободы. Хотел бы я ее получить.***
Мои ноги в шрамах. У меня нет ничего, кроме свободы.
Солнце нещадно било мне в глаза, которые слезились от ветра, трепавшего мне волосы и скудное мое одеяние. Осколки стекол, пластмасса, что-то еще безжалостно впивалось в мои ступни, которые уже кровоточили и оставляли следы позади меня. Мышцы ныли от быстрого и продолжительного бега, но останавливаться нельзя, нельзя черт возьми! Крепко сжимаю в руках шляпу с несколькими монетками на дне, моим единственным доходом, волоча за собой старую потрепанную гитару. Тяжелые быстрые шаги, улюлюканья, свист ножей слышатся все ближе и ближе. Здесь, на улице, выживает сильнейший. Подрабатывать уличным музыкантом, когда меня только выкинули на растерзание бродячим собакам из-за нехватки пищи, было трудно. Сначала я просто пел, откладывая скудные податки в карман, затем смог купить у какого-то прохожего гитару, которую он собирался выкидывать. Поднакопив немного на струны, я смог полностью себя обеспечивать в плане еды. И все шло хорошо ровно до тех пор, пока сюда не начали съезжаться хулиганы. Грабеж, насилие — вот то, чем они «зарабатывали» себе на жизнь. С каждым разом их способы вымогательства были все изощреннее, пока они не пустили в ход кулаки, а некоторые и ножи. Последнюю обувь я истоптал еще семь погоней назад. Меня чуть не схватили за руку, сердце пропустило несколько ударов кряду. Неужели все так и закончится? Закрыв глаза, вкладываю последние силы в рывок, чувствую, как погоня отстает, но все еще позади меня. Когда они почти настигли меня, я почувствовал, что врезался в кого-то и открыл глаза. Надо же, чуть какого-то парня не сбил. Да еще и в костюме. Важная «шишка», сразу видно. «Валим!» — слышно где-то сзади, но я уже не обращаю внимания. — Извините! — не могу отдышаться, но голову все равно наклонил, а то вдруг чего подумает. — Ну-ну, не стоит, подними голову, — надо же, какой голос… Теплый. Не могу выровнять дыхание, но голову все же поднимаю. Теперь мы смотрим друг другу в глаза, и черт, они кажутся такими знакомыми. Где-то я их уже видел. Его взгляд сначала кажется удивленным, а затем теплеет. Он улыбается. — Нашел, — тихо шепчет. — Пойдем со мной? На мгновение проскальзывает мысль: «А вдруг он маньяк или чего похуже?». Но потом понимаю, что терять-то мне особо и нечего, поэтому я несмело протягиваю ему руку и тихо отвечаю: — Пойдемте. Делаю первый несмелый шаг и оступаюсь. Взгляды падают на лужицу крови подо мной. — Так дело не пойдет, — он подхватил меня на руки и понес в неизвестном направлении. Ну, будь, что будет. Дом, в который он меня принес, оказался огромным. Переодев и накормив меня, парень принялся осматривать меня насчет повреждений, помимо кровоточащих ног, а когда таковых не обнаружилось, то он принес аптечку и пинцет. Аккуратно избавив меня от посторонних предметов в пятках, он обработал их и замотал в бинты. — Почему вы так добры со мной? — не выдержал я и спросил. Он несколько минут молчал, а затем мило хохотнул. — Потому что кое-что обещал, — он перенес меня в отдельную комнату. — Но пока я не могу выполнить свое обещание. Кстати, почему твои ноги в шрамах? — От жизни несладкой, — вспомнил я слова прохожего, у которого купил гитару. Сейчас предмет одиноко поблескивал в углу. — Любишь музыку? — я тихо согласился. — Сыграй мне, пожалуйста. Играл я, кажется, до самого утра, но наверное, это был первый раз, когда я ничуточку не устал, и даже мои пальцы, огрубевшие от жестких струн, не болели. Ноги заживали даже быстрее, чем кто-то из нас ожидал. Через некоторое время я мог самостоятельно, хоть и на небольшое расстояние, но передвигаться. С каждым новым шагом я с радостью смотрел на своего спасителя, он одобрительно кивал мне в ответ. Один раз, когда я не ожидал, он подошел ко мне сзади, положил руки на плечи и тихо прошептал на ухо: — Сегодня мы поедем в одно особенное место. — Какое же? — с нетерпением взглянул на него. — Узнаешь, — он улыбнулся и взял ключи от машины. — Идем. Ехали мы, казалось, бесконечно долго, но в какой-то момент остановились. Жестом меня попросили выйти из машины, и я послушно вылез наружу. За дорогой особо не следил, поэтому удивился, когда увидел пшеничное поле, разливающееся до горизонта. Пока я непонимающе озирался, он ткнул меня в плечо, заливисто рассмеялся и громко крикнул: — Бежим до того конца поля! — и побежал. Едва я опомнился, то тут же кинулся за ним. Колосья остервенело били по телу, ветер дул в лицо, солнце, подходящее к закату, слепило. Потихоньку он начал замедляться, на что я тихо хохотнул: все-таки, не зря бегал. Настигнув его, я повалил на землю и оказался сверху. Несколько смутившись, я уже хотел было слезть, но его руки тут же оказались на моей талии. Готов поспорить, я сейчас красный, как помидор. — Однажды я пообещал другу, что когда завтра наступит, мы будем бежать по пшеничному полю. Знаешь, завтра уже наступило. Смутившись, я стукнулся лбом о его грудь и тут же почувствовал легкое прикосновение чужих губ к моим волосам.Мои ноги в шрамах. У меня есть все, но мне ничего не нужно, кроме него.