Scars

В полумраке комнаты разворошенная постель залита золотистым светом прикроватной лампы. Сбитое комом одеяло почти свалилось на пол, балансируя на самом краю. Сырая от пота простынь запуталась в ногах дремлющего Дазая, лежащего на животе и обнимающего подушку. Обнажённого. Тихого. Ничего для этого не делающего, но всё равно такого притягательного. Его кудри всклокочены, растрёпаны. Нижние пряди прилипли к покрытому испариной загривку и так и высохли, став едва заметным взгляду украшением. Выдохнув новую порцию дыма в пропахший сексом, терпкий и застоявшийся воздух, Чуя зарывается пальцами в эти завитки, ерошит их, перебирает. Ласка незамысловатая, но Дазай довольно вздыхает и ещё сильнее растекается по постели, едва уловимо прогибаясь в пояснице, потягиваясь. Они закончили очередной раунд всего минут двадцать назад, но Чуя хочет опять. Хочет так сильно, что с головки его члена стекает вязкая нитка смазки. Зажав сигарету между пальцев, он забирается в постель и седлает чужие ноги пониже ягодиц, соскальзывая раскрытой ладонью на плечо Дазая, на крылья его лопаток и линию позвоночника. Покрытые мозолями от гитарных струн пальцы задевают припухшие по краям шрамы, и Дазай дёргается, едва слышно шипит и поворачивает голову, сверкая из-за плеча глазами, выдыхая почти раздражённое «ты серьёзно?». Чуя только криво улыбается. Он не может, совсем ничего не может с собой поделать. Рубцы на спине Дазая сводят его с ума. Так было всегда, если задуматься. Сколько Чуя себя помнит. В детстве это были мелкие шрамы и пятна, оставшиеся от содранных до мяса коленей и ковыряемых болячек, которые он с интересом рассматривал у других детей на игровой площадке, расспрашивая, как и когда появился тот или иной шрам. Его влекло что-то, чего нет у него самого. Тайна, сокрытая за росчерками и корками, яркими пластырями. И вроде бы невинное детское любопытство, но чем старше становился Чуя, тем явственнее ощущал в себе разгорающийся огонёк навязчивой привязанности, что в итоге вылилось в спонтанную эрекцию в средней школе посреди душевых, когда он заметил продольный шрам на бедре одноклассника. Как оказалось позднее, оставшийся после неудачного падения с велосипеда. С того момента жизнь Чуи перевернулась и в мирное русло уже не вернулась. Простой интерес, рождённый обострённым любопытством, постепенно сменился навязчивым желанием коснуться. Буйная подростковая фантазия помогла придумать собственную философию жизни: как раны душевные находят своё отражение на теле физическом. И во всё это Чуя упал с головой. Пользуясь метро и общественным транспортом, гуляя в компании друзей и приятелей, посещая учёбу, Чуя постоянно рассматривал людей вокруг себя на предмет шрамов. У кого-то находил, у кого-то - нет. Кто-то делился своими историями, кто-то нет. У первой - и последней - девушки Чуи был шрам на щеке, оставленный в шутливой драке с сестрой, которая переросла в настоящую. Юан считала его уродливым, пыталась спорить с Чуей о замазывании его тональным кремом и понятия не имела, что он не отверг её признание и согласился с ней встречаться только из-за этой глубокой светло-кремовой относительно остальной кожи бороздки на щеке, в которую обожал вжиматься губами. К сожалению, после окончания учёбы Чуя вместе с матерью перебрался в Йокогаму, поэтому с Юан пришлось расстаться. Отца у Чуи не было, а мать была актрисой, находящейся в постоянных разъездах, поэтому так уж вышло, что поступать в университет после окончания школы из-за её работы ему пришлось на новом месте. Звёзд с неба Чуя, конечно, не хватал, но поступить в понравившееся престижное - а как же иначе? - заведение смог. У него с очень занятой, но безмерно любящей сына матерью сам собой сложился простой уговор: пока он нормально учится, может позволять себе всё, что угодно. Чуя и учился, пусть учёба никогда его не привлекала. Впрочем, какого школьника она влечёт, когда вокруг куда больше интересных занятий, чем просиживание лучших лет жизни за партой в классе под монотонный бубнёж учителя? Зато в университете всё изменилось. Из-за своей яркой внешности, громкого голоса, непримиримого характера и умения обаять Чуя быстро стал любимчиком своей группы. А уж когда он на одной из вписок через приятелей своих одногруппников познакомился с приятелями их друзей и получил приглашение подменить ушедшего гитариста из местной начинающей рок-группы, стоило только признаться в том, что умеет играть на гитаре и всегда тяготел к тяжёлой музыке, так и вовсе отбоя от липнущих людей не стало. Красивый, харизматичный, с головой на плечах, гитарой за спиной и байком под задницей - что ещё нужно для того, чтобы заполучить себе фанклуб? Ах, да. Привлекательная внешность, пристрастие к сигаретам и кожаная куртка с заклёпками на воротнике. У Чуи галочки стояли в каждом пункте этого списка, хотя он и не стремился к популярности. Просто так хотели звёзды, а ещё совпали вкусы Чуи и начитавшихся манги школьниц, только-только ставших студентками и тут же начавших виться вокруг него. Вот только Чуе от этих фанаток было ни жарко, ни холодно. К девятнадцати годам у него выработался стойкий рефлекс на шрамы, и незапятнанные тела перестали привлекать окончательно. Если бы ему попалась ещё одна Юан со шрамом на румяной щеке, который было так приятно целовать и поглаживать большим пальцем, обхватывая лицо каждый раз смущающейся девушки ладонями, он бы тут же согласился встречаться с этой девчонкой, и неважно, как бы она выглядела и настолько была бы глупа или умна. Но Чуе не везло, поэтому весь первый курс он проходил одиночкой. А на втором курсе им объединили некоторые занятия с группой другого потока, и вот тогда-то в жизни Чуи и появился Дазай. Стоит упомянуть, они были знакомы и раньше. Когда были детьми. Стоило только заметить Дазая в аудитории, пересечься с ним взглядом, и Чуя сразу почувствовал вспышку в памяти. Неясная, смазанная, она очень долго не давала покоя, пока он не вспомнил, откуда ему знакомы эти непослушные растрёпанные кудри и коньячно-карие оленьи глаза. Переезд в Йокогаму был не первым в его жизни, а вторым. До поступления в школу Чуя с матерью тоже жил в другом городе и именно там встретился с Дазаем, который жил в соседнем доме. Они познакомились на игровой площадке. Точнее, сначала подрались за территорию, а после познакомились и решили играть вместе. Дазай был хитрым, Чуя - сильным, и вместе они образовали дуэт, постоянно устраивающий хаос среди других детей, и втягивали в свои распри всех, кто только попадался им под руку. Хорошее было время. Вот только потом из-за пошедшей в гору карьеры матери им пришлось переехать, и Чуя потерял своего друга, пусть и успел с ним попрощаться. И вот они снова встретились спустя долгие годы. Не то чтобы Чуя считал это каким-то особым знаком от судьбы, но ему было интересно, вспомнит ли его Дазай, вечно дразнивший «рыжим-бесстыжим». Поэтому он и подсел к нему на следующем совместном занятии, без лишних прелюдий представляясь и сообщая, что тот совсем не изменился с детства, разве что вымахал в ту ещё шпалу. Дазай удивлённо проморгался, после нахмурился, а следом растянул губы в гаденькой улыбке и сообщил, что Чуя тоже не сильно-то изменился: и такой же наглый, и всё такой же коротышка. Чуя сначала вспылил - «и вспыльчивый, и лицо так же краснеет, синьор помидор» - а после пихнул плечом в плечо и предложил как-нибудь прогуляться вместе. Чего Чуя не ожидал, так это того, что после мирного, даже приятного разговора его начнут откровенно динамить. Дазай его избегал. Дазай от него отгораживался. Дазай ясно давал понять, что общаться не намерен. Его не интересовал байк Чуи, не интересовала рок-группа, в которой тот неплохо прижился, не волновали его новые увлечения, хобби и интересы. Дазай, как оказалось, пусть внешне и не особо изменился, но вот характер у него стал преотвратный. В детстве он был живым, ярким и заводным. Постоянно подбивал Чую на шалости, был заводилой любой компании и улыбался так светло и искренне, что затмевал солнце. Конечно, Чуя в курсе, что дети по большей части все такие, но Дазай изменился кардинально. Он стал закрытым, держался с людьми вокруг холодно, едва ли имел хоть одного приятеля в своей группе, а их общение с Чуей в итоге и вовсе скатилось к постоянным склокам, ядовитым подколкам и даже дракам. Может, Чуя и оставил бы Дазая в покое. В конце концов, то, что они когда-то играли в одной песочнице, не означает, что спустя годы они по мановению волшебной палочки вновь станут друзьями. Это же не какой-нибудь роман о потерянных соулмейтах. Если Дазаю некомфортно в его обществе, то... Что ж, ничего с этим не поделаешь. Но чуть позже Чуя узнал о том, что до последнего не замечал из-за любви Дазая к безразмерным толстовкам с высокими воротниками и такими длинными рукавами, что те закрывали не только ладони, но и пальцы. Одна птичка однажды поинтересовалась, зачем он лезет к «отбитому суициднику», почему так хочет подружиться с ним, и вот тут Чую как встряхнуло. Его почти лицом ткнули в то, что под одеждой Дазая скрыты обмотанные вокруг шеи и запястий бинты, и тут же дала о себе знать его тяга к чужим секретам, касающимся тела. Доказательств ни у кого не было, но слухи на то и слухи. Раз Дазай носит бинты, раз скрывает тело, значит, там жуткие шрамы. А откуда могут быть шрамы, особенно на запястьях? Уж точно не кошка разодрала. Отсюда и гениальные в своей простоте выводы. - Эй, Дазай, что ты прячешь под бинтами? - прямо спросил Чуя, подловив его во время обеденного перерыва и действительно впервые обратив своё внимание на мелькнувший в вороте чужой толстовки край бинтовой повязки. - Не твоё дело, метр в шлеме, - бросил Дазай на ходу, даже не подумав притормозить ради приличия. Может, и не его, да только тайна Дазая уже завладела воспалённым сознанием Чуи, и он твёрдо решил увидеть всё своими глазами. И увидел через два месяца после состоявшегося «разговора». Но не потому, что хоть один из его глупых планов увенчался успехом, вовсе нет. Просто Чуя был из тех, кто пропускает занятия по физической подготовке, потому что на выходных посещает профессиональный спортзал и колотит грушу в целях избавления от излишней агрессии, как посоветовал ему ещё в переходном возрасте школьный психолог в тот период времени, когда Чуя ненавидел весь мир и не вылезал из драк, а после приходит и сдаёт все нормативы разом, чтобы получить зачёт. Вот тогда-то они с Дазаем и столкнулись. Тот задержался в душевой, куда зашёл только после того, как все его одногруппники покинули раздевалку по окончании занятия, а Чуя зашёл кинуть свои вещи и переодеться перед сдачей нормативов и услышал звук воды. Он бы забил, если бы не увидел знакомую сумку и не понял, кто именно находится внутри. План выстроился сам собой: банальный, в два шага. Зайти в душевые - шаг первый, посмотреть на обнажённого Дазая - шаг второй. Все люди эгоисты и в угоду своим прихотям плюют на желания других людей. Дазай скрывал шрамы - если они были - явно не просто так и явно не просто так не хотел о них говорить, но Чуя хотел знать, хотел утолить своё любопытство, поэтому и скользнул бесшумной тенью в душевую. И невидимая ловушка - капкан - захлопнулась у него за спиной. На шее Дазая не было никаких шрамов от петель, в которых тот вешался по сто раз на дню, если верить слухам. Зато шрамы действительно обнаружились на его запястьях, и то, что они были поперечные, а не продольные, не то чтобы хоть как-то успокоило Чую. Впрочем, как только стоящий боком моющий с закрытыми глазами голову Дазай встал под струю воды, повернувшись к Чуе спиной, того будто ударили под дых. Все мысли, волнения и опасения тут же покинули его голову. Потому что шрамы. Глубокие, кривые, уродливые шрамы покрывали всю спину Дазая. Как будто кто-то хорошенько отходил его ремнём с тяжёлой пряжкой, а после кожа зарубцевалась, растянулась с возрастом, и карта испытанной боли поплыла, размываясь и соскальзывая ближе к бокам и пояснице. «Твою мать», - только и успел подумать Чуя, когда осознал, что у него эрекция. Первый раз подобный казус с ним случился в школе - с тем одноклассником, не умеющим кататься на велосипеде. Он же стал последним, потому что Чуя быстро смекнул, какие у него будут проблемы, если кто-то заметит его реакцию на обнажённых одноклассников, и неважно, что дело было не в них самих, поэтому стал мыться отдельно, заходя самым последним или, наоборот, самым первым и занимая самую близкую к выходу кабинку. Но тут он уже ничего не контролировал. У него была его тайная грязная страсть, не было никаких интересных образцов для наблюдения под боком и не было Юан с её милым шрамом на пухлой розовой щеке; зато был обнажённый Дазай с раскрасневшейся от горячей воды спиной, шрамы на которой чётко выделялись из-за этого и так и притягивали взгляд. А потом Дазай повернулся, чтобы выключить воду, и замер. Прятаться было некуда, поэтому, взяв себя в руки, Чуя просто остался стоять на месте, когда широко распахнувшиеся глаза дрогнувшего от мимолётного испуга - он-то думал, что один в душевой - Дазая впились в него загнанным взглядом. Именно загнанным, и это заставило Чую отмереть и нахмуриться, переключиться с неловкости и стыда из-за случившегося на чужую реакцию. Дазай смотрел на него, как загнанная диким волком в угол беззащитная овечка, а после его глаза померкли, потускнели, и он криво улыбнулся, загребая пальцами мокрую от воды чёлку со лба и окидывая Чую пристальным взглядом, едва ли задержавшимся на топорщащейся ширинке светло-голубых джинсов. - Всё-таки влез, куда не надо, - монотонно заметил он и отвернулся, передёргивая плечами. - И что? Нравится? «Нравится», - чуть не ляпнул Чуя. А после подумал, какого чёрта? Да, ему нравится. Нет, он не собирается смеяться или издеваться, или что там Дазай придумал себе, раз посмотрел как на самого Дьявола, явившегося по его душу. Ему была жутко интересна история появления этих шрамов. Ему хотелось к ним прикоснуться. Настолько сильно, что будто магнитом начало тянуть вперёд, и он сделал бесшумный шаг. И ещё один. И ещё. И так до тех пор, пока на лицо и одежду не начали лететь брызги воды, а покрывшиеся от волнения липкой плёнкой пальцы не коснулись чужой горячей спины. Тут уже Дазай резко обернулся к нему с задушенным «что ты делаешь?!». Да так и замер. О, Чуя знал, какое у него должно быть выражение лица. Весь раскраснелся, глаза дикие, зрачки расширенны. Ещё и трясущиеся пальцы даже не подумал убрать от чужой спины. Напротив, когда Дазай дёрнулся, встав полубоком, Чуя только прижал к его спине всю ладонь, ощущая под ней неровный след рядом с правой лопаткой. Дазай вздрогнул и попытался уйти от прикосновения. Чуя повёл рукой вслед за его телом, не желая терять контакт, и непроизвольно облизнулся. Заметив этот жест, Дазай будто подавился воздухом. Его раскрасневшееся от тёплой воды лицо покраснело ещё больше, и он резко отвернулся. Вероятно, нормальные люди в таких ситуациях расходятся. Чуя должен был извиниться и пулей вылететь из душевой, а Дазай ещё до этого должен был от души ему врезать. По крайней мере, так рисовало воображение Чуи. Но в итоге всё пошло по иному сценарию, потому что Чуя был слишком наглым, жадным и голодным, голодным, голодным до шрамов, а Дазай как будто смутился, заметив этот голод, и просто отвернулся. Не оттолкнул. Не послал к чёрту. Не попытался вывернуть ему руку или подправить челюсть. Нет, он просто отвернулся, вжал голову в плечи, нервно дёрнулся всем телом и... Притих. А Чуя наплевал на воду, шагнул ещё ближе и почти мгновенно потерял над собой и ситуацией последний контроль. В настоящем Чуя и сам не знает, что на него тогда нашло. Не то чтобы он интересовался парнями, хотя рамки восприятия у него были широкие и прозрачные. Но и сказать, что пальцы на грубых полосах сменились через пару минут тщательного облапывания исследования губами лишь потому, что это были шрамы, и Чуе до лёгкого подташнивания от силы возбуждения хотелось коснуться их, он тоже не мог. Потому что губами, а после и языком он скользил не только по шрамам, но и по выступающим позвонкам. Потому что ладонями оглаживал не только рубцы на спине, но и бока, и рёбра, и узкие бёдра. Потому что, когда Дазай едва слышно тихо вздохнул - с задушенным сладким всхлипом - Чуя без всяких раздумий одной рукой обхватил его поперёк живота, прижимая вплотную к себе, а второй соскользнул с бедра на его налившийся кровью член. Это была точка невозврата. Дазай мог оттолкнуть и заявить, что это естественная реакция на прикосновения, и какого чёрта Чуя вообще творит, и всё-таки врезать ему. Чуя мог одёрнуть себя, подавить неуместное в целом возбуждение и столь яркую реакцию, извиниться и вернуться в раздевалку: быстро передёрнуть, переодеться в спортивную одежду и уйти сдавать нормативы, попутно раздумывая о том, как круто будет ехать домой на байке в насквозь промокшей под душем одежде и обуви. Но вместо этого Дазай вцепился в его обнимающую руку и прижался плотнее, кусая губы в попытках сдержать глухие стоны, а Чуя искусал ему всю лопатку и расположенный рядом с ней шрам, пока несдержанно притирался бёдрами и надрачивал чужой член, откровенно кайфуя не только от шрамов перед глазами, но и от Дазая в его руках целом. Наверное, если бы Чуя из-за матери-актрисы не смотрел так часто разные слезливые фильмы о любви, всё закончилось бы довольно хреново. Потому что стоило Дазаю спустить в его ладонь и обмякнуть, стоило Чуе в последний раз вжаться в него бёдрами и спустить прямо в джинсы, попутно оставляя ещё один след от своих зубов на и без того измученной кайме шрама, в повисшей тишине, едва нарушаемой сбитым дыханием, тут же родилась острейшая неловкость. Такая, после которой хочется бросить «ну, увидимся, а то мне нормативы пора сдавать», чтобы после не видеться никогда. Не объясняться, не смотреть в глаза, не сгорать от стыда и не знакомить со своими демонами, попутно ища всему происходящему оправдание получше, чем «я просто дрочу на шрамы, а ты и сам знаешь, что у тебе на спине творится, вот такая хрень». Но Чуя видел достаточно драмы по телевизору, а продолжающая литься вода живо напомнила ему дождь, под которым обычно и расстаются главные герои, причём из-за какой-нибудь неимоверно тупой причины, чтобы потом ещё два часа фильма - и лет двадцать в самом фильме - страдать перед тем, как воссоединиться. Поэтому он подавил желание удрать и никогда больше не отсвечивать, чтобы не пришлось испытывать неловкость, стыд и невозможность связать два слова, сам выключил воду и, цепко обхватив запястье Дазая, повёл его к выходу из душевой со словами о том, что им предстоит многое обсудить. На этом моменте Дазай будто пришёл в себя, потому что начал вырываться и шипеть, требовать отпустить его, но Чуя был неумолим. Забив на нормативы и мокрую одежду, он дождался, пока Дазай оденется, проигнорировал его недовольство из-за мокрой шевелюры - сам был мокрый как кот - и потащил на выход из университета. Разговор вышел тяжёлым, долгим из-за обилия пауз и неловким. Так бывает, когда вы с человеком теряете друг друга, а потом находите вновь, и один из вас становится закрытым псевдо-социопатом, а второй неожиданно зажимает в душе и начинает вылизывать ваши шрамы, которые вы всю жизнь ненавидите. И акцент здесь, разумеется, вовсе не на ненависти. Да, это определённо порождает неловкость и незнание, куда деть себя, как сесть и можно вообще забраться под стол в самый тёмный угол и говорить - а лучше молчать - оттуда? Но это была та ситуация, в которой оба оказались равны, поэтому кое-как, но Чуя смог начать разговор, а Дазай после двух чашек чая с кардамоном неохотно, но начал этот разговор поддерживать. Так Чуя узнал о том, что через несколько лет после его отъезда мать Дазая - вдова - желающая подарить сыну полноценную семью, повторно вышла замуж. И если поначалу его отчим был вполне себе нормальным мужчиной, любящим его мать и полюбившим как родного самого Дазая, то после начались, как Дазай назвал это с кривой улыбкой, типичные проблемы банкрота. Фирма мужчины разорилась, начались проблемы с законом, всплыли старые долги, и всё это вылилось в то, что дорогие подарки и цветы для его матери исчезли, как после исчезла и квартира, в которую они переехали. Хорошо, что мать Дазая не продала старую крошечную двушку, в которой жила с сыном до переезда, а сдала её паре студентов. У них хотя бы осталась крыша над головой. Вот только это ничего не решило. Возможно, из-за этого даже стало только хуже, ведь отчим Дазая вместо того, чтобы решать свои проблемы, предпочёл начать топить горе в алкоголе. Есть такие люди, которые делают всё ради своего успеха, а после ломаются, перегорают и скатываются на самое дно. Так произошло и с этим человеком. Пока мать Дазая работала, чтобы обеспечить семью, его отчим погружался всё глубже на дно алкогольного забытья, и кончилось всё тем, что... - Ты же вопил недавно на весь кафетерий, что обожаешь вселенную «Гарри Поттера» и жопу на уши натянешь тому, кто вздумает стыдить тебя за это, - криво улыбнулся Дазай, опуская взгляд на третью чашку с чаем, зажатую между побелевших от силы хватки пальцев. - Ты знаешь, что нужно делать с непослушными детьми, верно? - Непослушных детей надо наказывать, - на автомате ответил Чуя, повторяя фразу из пятого фильма. А после посмотрел на Дазая, не скрывая ужаса, на что тот только рассмеялся. Искренне, вот только совсем не из-за того, что их разговор был весёлым. - Верно, Чуя, - выдохнул Дазай, подпирая ладонью щёку и всё помешивая свой чай без сахара с монотонным постукиванием ложки о края чашки. - Так он мне и сказал: непослушных детей надо наказывать. Шрамы на спине Дазая отчим оставил в пьяном угаре. И пусть на тот момент Дазаю было одиннадцать, память как отрезало, и он не помнил, с чего началась та склока, почему отчим вообще к нему полез. Когда мужчина начал выпивать, обычно в отсутствие жены, возвращающийся домой из школы Дазай старался не отсвечивать, интуитивно чувствуя угрозу, которую нёс в себе тяжёлый запах спиртного и не менее тяжёлые мимолётные взгляды мутных глаз. Но это его не спасло. Однажды отчим всё-таки к нему прицепился, и закончилось это тем, что на звонкие воющие слезливые крики отреагировала пожилая соседка, вызвавшая полицию. Отреагировала почти мгновенно, но Дазай всё равно оказался в больнице с рассеченной почти в мясо спиной и угрозой повреждения позвоночника. После разбирательства, кто в чём виноват и кто какое должен понести наказание, мать Дазая тут же развелась с мужчиной, схватила ребёнка в охапку и уехала к родне в Йокогаму. Вскоре после этого она продала старую квартиру, купила такую же крошечную двушку на окраине города для себя и сына, и они больше никогда не вспоминали бы о той истории, если бы не навсегда отпечатавшиеся на теле Дазая шрамы. Которые продолжили отравлять ему жизнь, когда Дазай пошёл в новую школу, и их увидели одноклассники в душевой. Много ли нужно для проявления беспричинной детской жестокости? Как оказалось, нет. Из-за этого Дазай и стал таким, какой он есть: нелюдимым, отстранённым, молчаливым, холодным и закрытым. - А меня-то ты чего сторонился? - не выдержав, раздражённо поинтересовался Чуя, хватаясь за сигареты, чтобы хоть как-то унять бессмысленное желание найти отчима Дазая и превратить его лицо в кровавое месиво. - Мы с тобой вообще-то не чужие люди. Конечно, не виделись сто лет, но мы же до школы не отлипали друг от друга. У матери до сих пор где-то наши совместные фотографии с твоего и моего дня рождения хранятся. - Да ты себя видел? - огрызнулся Дазай. - Живое воплощение всех придурков, которые травили меня в школьные годы. Уж прости, что не сдёрнул прямо посреди аудитории всю одежду и не рассказал при всех слезливую историю моей жизни. Хотя тебя бы, судя по всему, это очень порадовало, да? Вот тут разговор и зашёл в опасное русло. Они вернулись к теме, которую очень тщательно избегали, не желая объяснять своего поведения и реакций в душевых, и отмахиваться от этого стало невозможно. Вот только раздражение уже дало знать о себе. Со своим вспыльчивым характером Чуя почти огрызнулся в ответ, но затем перехватил злой взгляд Дазая, разглядел за ним уязвимость и загнанность, и вместо того, чтобы подлить масла в огонь, сходил в свою комнату за оставленным там телефоном. Вернувшись, он зашёл в галерею и протянул Дазаю смартфон с открытой на весь экран фотографией. - Так у тебя уже есть девушка? - хмыкнул Дазай, рассматривая совместное фото Чуи и розоволосой девчонки, повисшей на его руке. - Теперь понятно, почему ты до сих пор не выбрал кого-нибудь из своего фан-клуба. Они там уже устали делать привороты на пыли из-под колёс твоего байка. Скоро начнут выдёргивать тебе волосы. - Это Юан, моя бывшая, - затянулся сигаретой Чуя и, встав рядом с Дазаем, ткнул пальцем в лицо девушки. - Видишь? У неё шрам на щеке. Я согласился встречаться с ней только из-за него. Вскинув на Чую недоверчивый взгляд, Дазай снова посмотрел на фотографию. Приблизил её, чтобы получше рассмотреть шрам, а после начал листать фотографии, на которых везде как на одной Чуя то и дело прижимался к этому шраму губами, целуя Юан в щёку, или прижимался к нему своей щекой во время совместных селфи. Везде, так или иначе, проскальзывало навязчивое внимание Чуи именно к этой крошечной бороздке. Буквально на каждой сохранённой в галерее совместной фотографии. - Так ты... Что, по шрамам тащишься или как? - растерянно спросил Дазай, возвращая телефон. - И в душевых ты поэтому... - Не совсем, - неловко повёл плечом Чуя и вернулся к окну, прикуривая ещё одну сигарету, лишь бы чем-то занять руки, на что-то отвлечься, как-то оправдать свою суетливость. - Это вышло спонтанно. В смысле, у меня эта хрень с детства. Может, гормоны потом что-то в голове сбили. Понятия не имею. Мне просто нравятся шрамы на чужих телах. То, как они выглядят, где находятся и какую историю в себе несут. Эти маленькие и не очень изъяны, они постоянно притягивают моё внимание. Мне хочется коснуться, почувствовать, увидеть реакцию на прикосновение. С тобой как-то странно вышло, - кривая улыбка, - и неожиданно. Все вокруг вдруг начали трепаться о твоих бинтах, и мне стало интересно. Ты рассказывать не собирался, а тут я пришёл сдавать нормативы, и ты в душе. Я собирался только одним глазком глянуть и всё, а потом... - А потом ты облизал меня чуть ли не с ног до головы и кончил, притираясь к моей заднице, - участливо протянул Дазай, одарив раздражённо нахмурившегося Чую елейной улыбкой. - Ах, да. Не к заднице, потому что ты, коротышка, даже не достал до неё своим членом. - Я достану до неё своим членом, когда поставлю тебя на колени, - чисто на автомате огрызнулся Чуя. А потом они ошарашенно уставились друг на друга и громко - пусть и на грани истеричности - рассмеялись. После этого Дазай наконец-то перестал шугаться от Чуи в университете. После того, как в процессе разговора обменялись историями о своих демонах, они перевели разговор в более мирное русло. Чуя рассказал о своём переезде, об учёбе и о том, как не круто было поступать в новом городе, когда все друзья и приятели остались в старом. Дазай рассказал о том, как стало скучно после отъезда Чуи, мельком зацепил школьные годы, в которых был изгоем и одиночкой, а после очень долго распылялся на тему, как был рад наконец-то свалить из школы и поступить в университет, где никто не знал его, не знал его секрета. В душевые Дазай теперь заходил только после того, когда все уйдут. Бинты на теле носил, потому что они его успокаивали. Петля повязки на его шее была лишь для того, чтобы не сползали бинты на торсе, а запястья... Об этом разговор состоялся намного позднее. Спустя примерно полгода, когда Дазая и Чую уже можно было назвать друзьями. Когда Дазай побывал на паре концертов рок-группы, в которой играл Чуя, и на нескольких вписках, которые ему не понравились по причине бессмысленной вакханалии, которой Дазай предпочитал тишину дома, удобство дивана и книги или сериалы. Когда их начали считать неразлучной парочкой, потому что, несмотря на совершенно разные вкусы и увлечения, они всегда везде слонялись вместе. Правда, случился разговор не в самом подходящем месте: на очередной вписке. А может, оно и к лучшему, потому что Дазая развело с алкоголя и потянуло на откровения, которые в обычное время из него не вытянешь. - Круто тебе, наверное, - лениво ворочая заплетающимся языком, сказал он, пристроив голову на плече курящего Чуи, занявшего диван в самом тёмном углу гостиной очередного приятеля друга какого-то приятеля его одногруппника. - Весь такой из себя. Девчонки постоянно вьются вокруг. А я всегда один. Вообще всегда. Одно время мне даже снились кошмары, что я не существую. Однажды я так перепугался, что подскочил посреди ночи и ударился о тумбочку. Боль отрезвила, и как в голове щёлкнуло. Поэтому я и начал царапать запястья. Ненавижу боль, и это всегда так мерзко, и саднит потом долго, а ещё я боюсь занести заразу, но... От привычек трудно избавиться. - Придурок, ты существуешь, - пихнул его плечом Чуя, скашивая глаза на лохматую макушку, и решил ответить на пьяное откровение пьяным откровением, чтобы всё было честно. - И ты просто грёбаное совершенство. Может, я отбитый на всю голову, но ты мне нравишься. Со всеми своими шрамами. На кой чёрт мне девчонки? - Чу-у-уя, - пьяно рассмеялся Дазай и поднял голову, сверкая глазами. - Это что, признание? Грязный извращенец. Я так и знал, что ты со мной таскаешься везде не просто так! Тебе от меня нужно только одно! - Заткнись, - шикнул на него Чуя, пихая под рёбра, на что Дазай только снова рассмеялся. - Я не извращенец. То, что у меня свои нормы влечения, менее распространённые, чем признанные всеми как приемлемые для «приличных» и «здоровых» людей, не меняет того факта, что это всё равно нормы. Почему, если мне нравится вид шрамов, я сразу извращенец, а люди, пялящиеся на заплывших жиром дамочек на картинах шестнадцатого века и называющие это великой красотой, ценители прекрасного? Они что, слепые? Там же одно сало! - Как заговорил-то, - снова прижался к нему под бок Дазай. - Что, больное место, да? - Не больнее, чем вся твоя спина, - съязвил Чуя, зная, что ему такие шутки дозволены. Дазай предсказуемо сначала рассмеялся, а после пихнулся, мол, заткнись, придурок. Чуя пихнулся в ответ, и в итоге они скатились на пол не то в серьёзной, не то в шуточной потасовке, да там на ковре и вырубились, чудом не затоптанные пьяной веселящейся толпой остальных студентов. Чуя на самом деле старался особо не думать о шрамах Дазая. Потому что стоило только пустить в голову хоть одну мысль на эту тему, как сознание затмевало привычное желание увидеть и потрогать, а ещё лучше - попробовать на вкус. Память тут же подкидывала воспоминания о том, что произошло в душевых спортзала, и всё это обычно заканчивалось эрекцией. Хорошо, если не полноценной. Хорошо, если не посреди университета. Тему же самих душевых они больше не поднимали. Что было, то было. Объяснились ведь, так зачем ворошить прошлое? А потом Дазай появился в университете с прилепленной к щеке пластырем ватной подушкой, и Чуя даже не смог выдавить из себя банальное «как ты умудрился?». Под раздражённо-насмешливым знающим взглядом Дазая было очень неловко, но кончики пальцев всё равно занемели за долю секунды - так хотелось убрать с чужого лица всё лишнее и увидеть, что же там скрыто. - Идиотская случайность. Спросонья выронил кружку, попытался подхватить в воздухе, чтобы не разбилась, и приложился щекой об угол стола, - бросил Дазай, так и не дождавшись ни одного внятного слова от впившегося в его щёку взглядом Чуи. А после ехидно ухмыльнулся. - Смотри, джинсы не обкончай. На людях всё-таки. Вот же ублюдок! Правда в том, что совет был весьма кстати. Чуя не задумывался о Дазае в сексуальном плане. Вначале. То есть, он знал, что Дазай красивый - у него есть глаза и с ними всё в порядке - но куда больше Чую интересовали его шрамы. Вот только все они были скрыты одеждой и не дразнили, попадаясь на глаза, тогда как шрам, оставшийся на щеке Дазая, пусть и менее заметный, чем был у Юан, так и мелькал перед глазами. Чуя чувствовал себя котом, перед которым водят лазерной указкой. Особенно, когда прослеживал движение шрама из стороны в сторону, а после слышал смех и понимал, что Дазай откровенно стебётся над ним, специально двигая головой из стороны в сторону и следя за его реакцией и за тем, как растекаются зрачки. Ну не мудак ли? Мудак или нет, а под конец у Чуи так накипело, что сорвало крышу. Они были у него дома, смотрели «Сверхъестественное», ели заказанную пиццу и пили пиво. Пиво было не то чтобы крепкое, но Чуе никогда не нужно было много для того, чтобы запьянеть, а он к тому моменту, когда Дазай потянулся мимо него за очередным куском гавайской, выпил уже две банки. Поэтому с коротким «как же меня это задрало» притянул Дазая к себе и вжался губами в его щёку, отрываясь со звонким чмоком. И ещё раз, пока Дазай ошарашенно хлопал ресницами. И ещё раз, и ещё, и ещё. И так до тех пор, пока Дазай вдруг не опустил ладони на его плечи и не прикрыл глаза, будто отворачивая лицо, а будто и подставляя поудобнее щёку. - Что, - почувствовав дрожь, прошившую его тело, усмехнулся Дазай, - ты уже всё? - Ой, вот просто заткнись, чёртов Дазай, - рыкнул Чуя и опрокинул его на спину. Это было потрясающе. Чуя целовал, вылизывал и даже неловко прикусывал тонкую полоску шрама, кайфуя от того, как она ощущается на мягкой тёплой коже, как иначе ощущается на контрасте под языком. Сознание совсем затуманилось, и как-то так вышло, что в себя Чуя пришёл, целуя уже губы Дазая и шаря ладонями под его толстовкой, просунув ладони под спину и поскрёбывая ногтями бинты. - Сними, - жарко выдохнул он, отстраняясь и заглядывая в потемневшие глаза такого же хмельного от алкоголя и накатившего возбуждения Дазая. - Сними, а? Вот где-то тут они оба и поняли, что привлекают Чую не только шрамы Дазая, но и сам Дазай. Понял Чуя и то, что Дазай явно не против, ведь иначе ему бы уже прилетело за такие выходки в челюсть. Вместо этого Дазай отпихнул его от себя, заставив выпрямиться на своих бёдрах, на которые Чуя сам не заметил, как уселся, и стянул с себя толстовку. Вскоре он снял и бинты. И с запястий, на которые Чуя тут же накинулся, где-то на грани сознания радуясь тому, что не появилось свежих порезов, и с грудной клетки. Затащив Дазая в постель и уложив на живот, дрожащими пальцами коснувшись рубцов на его спине, Чуя почувствовал себя так, будто оказался в Раю. Он позволил себе всё, чего так долго хотел. Взял всё, что предложил ему сам Дазай. Вся его спина была зацелована, вылизана и покрыта красными отметинами и следами от зубов. Чуя истерзал Дазаю все лопатки и искусал все бока, оставил царапины на пояснице и в первый раз так перевозбудился, что снова спустил в штаны. Немного пришёл в себя после этого, но даже не подумал остановиться, потому что Дазай прогибался под его руками, постанывал и отсвечивал покрасневшими ушами сквозь растрёпанные кудри. Стоило просунуть руку под его бёдра, как Чуя тут же убедился во взаимности желания, потому что в штанах у Дазая было твёрдо, влажно и горячо настолько, что чуть ладонь не обожгло. Как же круто было продолжить, стянув с себя всю одежду. Как же круто было продолжить, когда спина Дазая стала совсем чувствительной, и он начал несдержанно, непроизвольно тереться ягодицами о бёдра Чуи. Как же круто было кусать его загривок, скользить губами по рубцам у лопаток и трахать сжатые бёдра, оставляя на них вязкие разводы смазки, а после и спермы. Просто восхитительно. - Ты там что, уснул, что ли? Сморгнув пелену воспоминаний с глаз, Чуя встряхивает головой и перехватывает взгляд Дазая. Тот снова весь раскраснелся и дышит тяжело, возбуждённо. Опустив взгляд вниз, Чуя понимает, что всё это время вырисовывал ногтями круги на его спине, поэтому Дазай и смотрит так, будто он над ним издевается. Ухмылка сама растекается по губам. - Такой нетерпеливый. Разве не ты секунду назад дал понять, что не хочешь? Ты стал очень распущенным, Дазай. А каким нежным цветочком был в начале. - Я сейчас твою сигарету о тебя же и потушу, - сверкает глазами Дазай. И давится вздохом, со стоном утыкается лицом в подушку, когда Чуя соскальзывает пальцами по линии его позвоночника до самых ягодиц и с нажимом поглаживает между ними. Сделав последнюю затяжку и отбросив окурок в пепельницу, Чуя выдыхает сизое облако дыма и жадно наблюдает за тем, как легко указательный и средний пальцы входят в растянутое, блестящее от смазки и вытекающей из-за его манипуляций спермы кольцо мышц. Медленно растягивая горячие, шёлковые изнутри мышцы, он поглаживает большим пальцем мошонку и с удовольствием наблюдает за тем, как по ягодицам Дазая пробегает дрожь. Чувствительный. После трёх раундов и из-за того, что таким его тело сделал Чуя. Они долго притирались друг к другу в плане отношений. Впрочем, изначально между ними и отношений-то как таковых не было, потому что они не говорили о том, что между ними происходит. Просто Чуя стал всё чаще приводить Дазая не на вписки, а к себе домой. Просто алкоголя становилось всё меньше, а прикосновений - всё больше. Просто в какой-то момент Чуя поцеловал Дазая ещё на пороге квартиры, а после они очень быстро оказались в постели, где дошли до самого конца. Дошли, к слову, с подачи Дазая, который сам вложил в руки ошарашенного Чуи презервативы и смазку и со своим типичным лицом самодовольной паскуды сообщил, что уже подготовился дома и ждать до старости не собирается. Но это секс, а вот сами отношения вне спальни оставались напряжёнными, нестабильными. Дазай то подпускал ближе, то отдалялся. То светил своей ехидной физиономией рядом, то избегал. Только когда Чуя не выдержал и буквально зажал его на задней парковке университета, где они в итоге чуть не подрались из-за нежелания Дазая что-либо обсуждать, он наконец-то понял, что Дазая так штормит и ломает как раз из-за неопределённости. Чуя-то знал, что все девчонки, с которыми он флиртовал чисто автоматически, что все вписки, куда он ходил по разным стечениям обстоятельств без Дазая, что все их конфликты и ссоры - всё это ни на что не влияло. Ни на его отношение к Дазаю, ни на их близость, ни на то, что Чуя хотел быть рядом, и дело давно уже не только в привлекающих его шрамах. Но Дазай не умел читать мысли. К тому же, сказывалось его прошлое, обилие комплексов и проблемы в сближении и понимании людей. Чуя решил действовать и действовать решительно и наверняка. Поэтому потащил его к своему байку и, стоило только заметить нескольких девчонок, чаще остальных ошивающихся рядом, дёрнул Дазая за ворот очередного балахона на себя и поцеловал под тут же последовавшие вскрики, охи и ахи. Стоит ли говорить, что сплетни мгновенно облетели весь загудевший ульем университет? Стоит ли говорить, что нашлись идиоты, решившие высказать Чуе и Дазаю свои претензии? Стоит ли говорить, что проводящий выходные в обнимку с боксёрскими грушами Чуя быстро дал понять, что соваться к ним не стоит? Нет, ведь и так всё понятно. Зато разобрались разом и с неуверенностью Дазая, и с частью его комплексов, и с дурными - и пустыми - мыслями о том, что Чуя с ним только из-за шрамов, что на самом деле это только сексуальное влечение, что ещё чуть-чуть, и он найдёт себе кого-нибудь другого и умчится с этим кем-то на своём байке в закат. - Мелодрам из-за мамы пересмотрел я, а сюжеты для них напридумывал себе ты, - только и закатил глаза Чуя, когда приволок всё никак не способного прийти в себя после его выходки Дазая к себе домой и впихнул в его руки купленную специально для него огромную пузатую чашку, полную чая с кардамоном. В настоящем Дазай и вправду больше не стесняется ни своего тела, ни их отношений, ни своих или чужих желаний. Разве что называет грязным извращенцем, когда остаётся с ночёвкой, и Чуя зажимает его по утру на кухне, зацеловывая голую - приучил - спину и запуская руку под резинку пижамных штанов. Да и к чёрту. Обзывать друг друга и обмениваться едкими колкостями давно стало для них своеобразной нежностью и флиртом, и обоих всё в этом устраивает. Разве что изредка у Дазая нет-нет, да случаются приступы самобичевания, но в такие моменты Чуя всегда рядом и всячески отвлекает его от дурных мыслей. Как и в этот раз. Приподнявшись, Чуя на коленях подползает повыше и похлопывает Дазая по бедру. Тот понятливо раздвигает ноги чуть шире, и, прижав головку члена к конвульсивно сжимающемуся анусу, Чуя медленно, плавно толкается и с шумным выдохом замирает, но лишь тогда, когда его бёдра оказываются плотно вжаты в приподнявшиеся навстречу ягодицы. Дазай стонет в подушку, ёрзает, прогибается в пояснице. Его ноги дрожат и дёргаются в коленях, будто он хочет свести их, но не может из-за своего положения, из-за вдавленности в матрас. Чуя накрывает его своим телом, плавно толкаясь в жаркое нутро, и скользит губами по оставленным ранее на его плечах и загривке меткам: они давно налились краской и стали похожи на бутоны цветов. - Ну? - хрипло шепчет на ухо и тянет за кудри, заставляя повернуть голову, вжимается губами в шрам на щеке жмурящегося, сбито дышащего Дазая. - Будешь ещё загоняться на тему «жути» на своей спине? - То, что тебя тащит от моих шрамов, не значит, что и всем остальным будет наплевать, - выдыхает Дазай. И вскрикивает, когда Чуя отстраняется, обхватывает его за бёдра и начинает резко, грубовато толкаться; так быстро, что удовольствием прошивает с головы до ног. - А никто другой тебя таким и не увидит, - почти шипит Чуя и скользит ладонями с бёдер вверх, в который раз за эту ночь начиная поглаживать, растирать и царапать рубцы, из-за чего Дазай давится всхлипом, а после неловко приподнимается на локтях, вставая в коленно-локтевую, чтобы получить ещё больше. - Собственник, - кривит губы в улыбке; и задыхается, ощущая горячий язык на одном из рубцов. - Именно, - не видит смысла отрицать Чуя и вновь возвращает ладони на горячие, влажные от испарины бёдра, удерживая Дазая и одновременно подталкивая его навстречу своим толчкам. Наверное, Дазай ещё нескоро смирится со шрамами на своей коже, если смирится когда-нибудь вообще. Но Чуе на это наплевать. Старая боль покинула их вместе с затёршимися воспоминаниями из детства о том, как они вообще появились на спине тогда ещё ребёнка, и теперь это просто шрамы. Да, некрасивые, грубые, шершавые, расчерчивающие кожу уродливыми созвездиями, но просто шрамы. И Чуя будет зацеловывать, заглаживать, зализывать каждый из них, пока Дазай если не примет, то хотя бы не смирится с тем, что эти шрамы есть и никогда никуда не денутся. Это не уродство и не жуть. Это следы тяжёлых событий в жизни Дазая, напоминания о них, но это не значит, что нельзя придать им иной смысл. И Чуя с радостью пытается раз за разом, из-за чего спина Дазая давно превратилась в сплошную эрогенную зону; и будет пытаться всегда. Об этом он и сообщает Дазаю спустя несколько растянувшихся в вечности минут, когда валится рядом с ним на кровать и с ленцой растирает свою сперму по его раскрасневшимся ягодицам. Дазай только фыркает и закатывает глаза, а после пристраивает голову на его плечо и обнимает поперёк груди, позволяя перед этим оставить несколько поцелуев на своём израненном лезвиями запястье. Чуя ещё не знает, что в его голове поселилась пока ещё робкая, но мысль о том, чтобы позволить ему тоже оставить шрам на своём теле. Маленький порез где-нибудь на боку, где тот обязательно затянется тонкой белой полоской, на которую Чуя сможет опускать ладонь поверх слоёв одежды, приобнимая Дазая за талию. Этакий маленький секрет на двоих. Но Дазай расскажет об этом как-нибудь в другой раз, потому что это предложение наверняка взбудоражит Чую, а ещё одного раза его несчастная истерзанная задница точно не выдержит. - Полежим немного, потом в душ, и я намажу твою спину охлаждающим гелем, - сонно бормочет Чуя, потираясь щекой о растрёпанные кудри, щекочущие кожу. - Пожалуй, в этот раз я и вправду перестарался. - Маньяк-фетишист с обострением, - усмехается Дазай и прижимается ближе. Спину действительно саднит, а особенно любимый Чуей шрам возле правой лопатки так и вовсе горит огнём, но всё это - мелочи. Важнее то, что впервые за долгое время Дазай чувствует себя нормальным, чувствует себя нужным и любимым. А то, что Чуя готов денно и нощно облизывать - буквально - его шрамы... Что ж, все люди не без привета, и не Дазаю с его исполосованными запястьями что-то говорить об этом. Главное, что они друг с другом по-настоящему счастливы. Это самое - единственно - важное.

|End|