Дальше в Лес

Посреди безбрежной тусклой равнины, почти нигде и никогда, застыли две высокие антропоморфные фигуры в масках, а между ними спрятался ребенок. Кругом раскинулось кочковатое поле, покрытое жесткой травой и кедровым стлаником. Придавленный к земле тяжелой грозовой ладонью воздух раздирали на клочья жуткие фиолетовые вспышки. Горизонтальные молнии цепляли змеиными языками ткань бытия и вытаскивали по нитке. Мир распадался под сотрясающий нутро гром. Но рядом с фигурами, будто в коконе, стихия почти не беспокоила. Деревянные личины обратились в одну сторону. Ветер сталкивал бусины в прическах и звенел легкими серебряными подвесками. В узких прорезях масок не заметить было глаз - яркая окантовка перетягивала внимание. У одной глазницы были густо и небрежно выкрашены в синий, а три алых рта кровожадно щерились. Маска второй фигуры казалась сдержанно-задумчивой из-за тонкой черты бесстрастно сомкнутых губ и белого кружева от виска до виска. Ребенок – мальчик, то и дело всматривался в личины и неосознанно щипал себя за щеки, будто ощущал лицо неправильно голым. Маленький и незаметный, но в сравнении с фигурами – живой и подвижный, он боялся отходить дальше, чем слышен перестук бусин, и топтался на месте, оглядываясь по сторонам, которые были – одно и то же тут и там, куда хватало взгляда. Редкая вертикальная молния ударила в приземистый кедр, расколов его, как хлипкую игрушку. Грохот пробился через оболочку тихого кокона. Обломки и острые щепки летели в стороны, усеивая землю занозами. Один крупный фрагмент упал слишком близко, в нескольких шагах. Запахло паленым и чем-то буйственно свежим, как бывает только в грозу. Бросив беспокойный взгляд на фигуры и вновь ущипнув себя за щеку, мальчик вдруг отчаянно метнулся вон, продрался через оглушающий рокот и страх, схватил обломок и рванул обратно. Оказавшись снова между фигурами, упал на колени, прижимая обугленную деревяшку к груди и пытаясь отдышаться. Тот, что с алыми ртами, медлительно наклонил голову, будто изучая ребенка и его приобретение, но вскоре вернулся к созерцанию горизонта. И вот они запели. Ровное низкое гудение, перевитое из двух голосов, началось тихо, но набирало силу. Звук зарождал вибрацию в груди и давил на пространство. Там, куда его направляли, полыхало все реже и ленивей. Стихийная ярость опадала, и ветер перестал драть стланик. Тяжелый плотный звук утрамбовывал землю, сглаживал кочки и подметал в стороны колючие ветки. Так проявилась дорожка, берущая начало от ног поющих фигур. Первым в щель через бушующий мир скользнул тот, что с алыми ртами. Мальчик прижал обугленную дощечку к лицу и, подсматривая в зазор под ноги, кинулся следом, боясь отстать. Кружевная маска замкнула шествие. Они ступали по землям давно ушедших и забытых. Из почвы торчали полуокаменевшие обломки, по низинам рассыпались черепки и костяное крошево в ореолах ржавых пятен от съеденных временем орудий. Попадались и цельные скелеты, твердые как алмаз, гладкие, как стекло, с причудливыми выгнутыми черепами. Длинные, на три человеческих роста, они величественно возлежали, уставив слепые глазницы в полыхающее густое небо. Меж их многосуставчатых пальцев пробивались мелкие яркие цветы. Упрямая растительность пыталась поглотить и покрыть склеп под открытым небом, корнями стереть в порошок и разгладить, но этот край хранил своих погибших так же крепко и бережно, как сковавший муху янтарь. Люди, нелюди, птицы, звери и ящеры – их костям не дано было окончательно сгнить, а последнему свидетельству их существования — уйти в небытие. Сверху, из ниоткуда, посыпались белые хлопья пепла - легкие, будто ранний снегопад. В нежной тишине кокона общим саваном укрывало всех спящих и трех живых. Черепки мерно хрустели под поступью масок. А мальчик спотыкался, то проваливаясь на треснувшей под подошвой гнилушке, то вынужденно подпрыгивая на небывало прочных, слюдянисто бликующих костях, легко выдерживающих его вес. Выхваченные периферийным зрением огромные черепа пугали его до трясущихся коленок. Он так сильно прижимал к лицу дощечку, что расплющил об нее нос. Видимость для него ужалась до полосы тоньше пальца. Так, почти вслепую, он прошел несколько десятков шагов, а потом запнулся о ребро, скобой торчащее из земли. Кубарем вылетел с тропы, разбивая и расшвыривая чьи-то останки, содрал щекой дерн, потерял по дороге дощечку и приземлился на могучее плечо древнего существа, оказавшись лицом прямо напротив бездонного спокойствия черепа. Встретился в его зеркальных изгибах со своим перепуганным отражением и закричал. Гладкая поверхность затуманилась, а скелет будто тяжело вздохнул, и громоздкий череп плавно перекатился на бок, отворачиваясь. В ужасе мальчик зашарил вокруг, нащупывая дощечку, но натыкался только на стеклянную гладкость и колющую ладони щебенистую почву. Когтистая рука ухватила и вздернула его за шиворот. Орлиный коготь стряхнул с щеки приставший камешек. Другие руки, мягкие, пригладили волосы и успокоительно легли на плечи. Два синих глаза и три кровожадных рта склонились над отвернувшимся черепом на долгие несколько мгновений, а потом это существо запустило длань прямо в зияющую глазницу и достало тот самый обугленный обломок. А протянуло не мальчику, но фигуре с кружевными глазницами. Обе маски урчаще рассмеялись. Три алых рта и звука издавали за троих. Мальчик попробовал было вернуть свой хлипкий щит, но кружевная маска осторожно приложила затянутые в замшевые перчатки пальцы к его векам и приподняла их с намеком держать открытыми. Затем вернула на тропу, чему он охотно поддался, потому что стремился убраться от потревоженного гиганта. Дальше мальчик шагал уже глядя в оба. Его рассуждения были просты. Если прах этого края мог передать проклятие злополучия, он уже им пропитался. Но если из-за плохой видимости он запнется и упадет на острое копье вросшего в землю бивня – сам будет виноват. Лучше было смотреть под ноги. Без маски он путешествовал будто голым – но, оказалось, это не страшно, потому что единственное, что в него вгляделось за все время, – его собственное отражение. Он шел и шел, только догадываясь, что где-то там за серой пеленой есть настоящее солнце. Однажды оно сожжет этот край ровно так же, как и все остальное. Два серебряных его яростных образа покоились на груди сопровождающих, пришитые жилами к одежде, и эти наземные солнца подсвечивали чутью дорогу. Сперва пропали огромные цельные скелеты, потом все реже и реже стали встречаться другие останки. Постепенно яркие горизонтальные молнии сошли до вялых вспышек, а после и вовсе остались воспоминанием на фиолетовом подбрюшье туч. Мелкое зверье зашмыгало меж кочек, кедровый стланик приподнялся над землей, и в нем защебетали птицы. Впереди возникло несколько человеческих фигур. Те были заняты костром и вовсе не замечали приближающихся. Путники остановились, когда уже можно было различить, что сгрудившиеся люди – это мужчина, женщина, двое подростков-мальчишек и девочка. Черты лиц с такого расстояния разглядеть не удавалось, но масок они точно не носили. Кружевная маска присела на корточки, развернула ребенка к себе и прижалась деревянным лбом. Затем подтолкнула к синеглазому их спутнику. Тот поднял руку ладонью вверх, и сперва ничего не происходило, но когда набрался слой пепла, он мазнул по лбу мальчика, задержал коготь над переносицей и издал звук, похожий на печально падающий шелковистый пепел. Очарованный звучанием и отчего-то до слез задетый за живое, мальчик смотрел через расплывающуюся пелену, как синеглазый сжал и разжал кулак, выбрасывая пять когтей, а затем еще два. Кружевная постучала по солнцу на груди и обрисовала рукой семь его оборотов. Мальчик понятливо кивнул. Тогда та мельком из-под полы показала его обугленную дощечку – что оставила и хранит. Размазав по щекам слезы и пепел, мальчик обреченно отвернулся и двинулся в сторону незнакомых людей. Однако по дороге решимость его таяла, и к середине пути он уже не шел, а волочился. Когда он уже собирался обернуться и, может быть, даже вернуться, раздалось степенное вороново карканье. Будто крылья махнули в спину, порыв ветра подтолкнул и протащил на пару шагов вперед. Мальчик бросил взгляд через плечо – но позади уже никого не было. Зато семья у костра будто прозрела, все шестеро уставились на него, пооткрывав рты. И в тот момент ему меньше всего хотелось отвечать на расспросы.