Голос в темноте

- Сергей Александрович, откройте, пожалуйста – это Алёна, - раздалось в трубке домофона. Он нажал на кнопку практически на автомате и, растерянный нежданным визитом подопечной, даже не заметил, как пролетели двадцать секунд, пока лифт добирался до седьмого этажа. - Здравствуйте! Можно я зайду? Косторная выглядела заранее смущенной. Алёна переживала, что разговор начнется с вопросов о том, откуда она взяла адрес тренера – не хотелось рассказывать, как сфотографировала копию паспорта пару лет назад, когда они готовили документы на соревнования. Внутри ее всю трясло – Алёна не ела с самого утра и постоянно пыталась спрятаться от своих эмоций в интернете – даже пролистала всю ленту «Инстаграм», оставила лайки и пару комментариев. Только сейчас прятаться было некуда. Она твердо решила снять этот Дамоклов меч как можно скорее, потому что устала от внутренней борьбы с собой, своими чувствами, эмоциями. - Заходи, - Сергей одарил ее привычной едва заметной улыбкой, которая всегда заставляла Алёну сделать чуть более глубокий вдох, чтобы не терять контроля. Выдох. Топтаться в прихожей в ее планы не входило, поэтому, поражаясь своему бесстрашию, она рискнула напроситься на чай: - Можно попросить чаю? Я замерзла. - Да, пойдем. Розанов наконец уловил импульсы, что исходили от Алёны – ее нервозность передалась и ему. Стало не по себе. Ну что еще могло случиться? Они не виделись после финала кубка. Когда закончилась произвольная и на табло загорелась итоговая таблица с результатами, Алёна тихонько выругалась, крепко вцепившись ему в руку. Он ждал ее слез, но их не было. Вместо чайника у мужчины на кухне стоял кулер, поэтому неловкой паузы в ожидании горячей воды не возникло. Сергей успел лишь, пока искал чашки и заварку, спросить: - Нам надо что-то решить с подготовкой к чемпионату мира. Ты первая запасная, а этот сезон слишком непредсказуемый. Что скажешь? Перед Алёной оказалась прозрачная чашка с черным чаем: семьдесят процентов кипятка, тридцать процентов холодной воды – как она любит. Внутри все сжалось. Алёна понимала, что следующей фразой лишит себя этого: не только чая, но и совместных тренировок, его поддержки, взглядов, шуток… - Я… я сегодня попросила Этери Георгиевну взять меня назад. Выдох. - Что ты сделала? Сергей опешил. Он хотел верить, что ему послышалось. Алёна… его Алёна решила вернуться в «Хрустальный», откуда убежала меньше года назад, сжигая за собой мосты? Бред-бред-бред! Он отказывался принимать тот факт, что эта фраза была сейчас произнесена. Нет же! Нет. Нет… Алёна секунд пять гипнотизировала свои пальцы, крепко сжимающие чашку. Руки практически обжигало, казалось, что тонкое стекло вот-вот треснет под напором ее ладоней. Кровь прилила к лицу, щеки заалели, воздуха стало слишком мало. Она жадно втянула его на вдохе и подняла глаза. - Я хочу вернуться к Тутберидзе. Розанов понимал, насколько блекло сейчас прозвучит его вопрос: «Почему?». Спросить хотелось очень много, точнее даже – обсудить, понять, парировать… Попросить дать им еще один шанс. Только Алёна уже все решила и сделала. И все-таки… - Почему? - У меня не получается. Господи, она снова, снова произнесла эту фразу! И Розанову в первую секунду даже захотелось упрекнуть Алёну, что, может, дело в ней? А ведь дело действительно в ней. Только она не виновата. Что плохого в том, что она попробовала другую систему? Попробовала уйти туда, куда хотелось? Сергей жалел, что все случилось не вовремя: и для Алёны, и для обоих тренерских штабов, и для мира фигурного катания в целом. И для него. - Я скатываюсь по турнирной таблице. Что это вообще? Второе место, второе, шестое… И это я еще на чемпионат России не поехала! Там бы я была десятой? Я не хочу. - Хорошо, что конкретно сейчас не так? – Розанов понимал, что все решено, но выгонять Косторную вот так сразу после ее слов казалось нелепым. - Потерялась мотивация, не могу себя заставлять. Я раньше понимала, что если остановлюсь на раскатке, то меня тут же сшибут те, кто едет за мной. И будет криков минуты на две, потому что нельзя отдыхать, останавливаться нельзя. Я там точно знала, что нужно делать, Этери Георгиевна всегда за нас все решала, и мне, наверно, было в этом смысле проще, потому что сама я не могу себя организовать. Алёна честно не знала, что будет так. Она думала, что справится, что более щадящие тренировки – то, что ей нужно. Она хотела комфортных условий, потому что казалось, что так много работать для победы уже не придется. Ошиблась. Переоценила себя. И в итоге все пошло не по плану. - Мы могли бы попробовать что-то изменить, - тихо предложил Розанов. - Не могли бы, - Алёна покачала головой. – У вас бы не получилось так, как у Этери Георгиевны. И я не хочу этого. Алёна сделала несколько глотков чая, опасаясь смотреть в глаза тренеру. Тому, кто был больше, чем просто тренер, и явно не заслуживал этого разговора и такого ее решения. Сергей же отвернулся в сторону окна, пытаясь успокоить мысли и справиться с эмоциями. Очень хотелось прижать Косторную к стенке, заглянуть в глаза, которые таили в себе все оттенки моря – от холодного серого до райского голубого и теплого зеленого, спросить, какого черта она творит… Только было страшно. Очень страшно так сделать и показать свои настоящие чувства. Умом он понимал, что Алёна права, что сейчас, если она хочет побед, ей нужно уходить. Они не могут работать вместе на результат. Он – боится передавить в отношении к ней, она – хочет от него совсем другого. И все-таки было тяжело, больно, гадко на душе. - Что ж, раз ты решила… - Я думала, что закончу со спортом, но это оказалось сложнее. Мне просто страшно. Я не хочу быть очередной девочкой, которая сломалась в семнадцать. - Тутберидзе тебя не починит, - Сергей с трудом сдержался, чтобы не взвыть. В «Хрустальный» приходят выиграть и умереть. - Возможно. А, может, я не настолько сломана. Алёна замолкла на несколько мгновений, в полной тишине, под пристальным взглядом Розанова допила чай. - Я не хотела, чтобы все так закончилось, - ее грустный взгляд едва не дотянулся до той глубины души мужчины, где были запрятаны самые откровенные чувства к этой девчонке. Он тоже не хотел… - Я знаю. Алёна поднялась со стула и, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, простояла пару секунд на пороге кухни. Она неотрывно смотрела Сергею в глаза, словно пыталась снова и снова зацепиться, дотронуться до тех самых глубин души и вытащить ее всю, до последнего, чтобы им обоим стало наконец действительно больно – так, как должно было быть в этот момент прощания. Только Сергей держал оборону. Из последних сил цеплялся за голос разума, что твердил отпустить девочку. Отпустить, забыть на какое-то время и попробовать не вспоминать. - Я тебя провожу. В небольшой прихожей Алёна быстро, нервно натянула любимую зеленую парку, уронив при этом шарф… Она выглядела как забитый в угол котенок. Больше всего на свете Розанову сейчас хотелось обнять ее, пообещав, что все будет хорошо. И тут внутренний стопор ему отказал. Пока Алёна хлопала себя по карманам в поисках перчаток и телефона, он сделал два шага, сократив расстояние между ними до неприличного. Осторожно придержал ее подбородок, заставляя поднять глаза на него. - Я бы очень хотел пообещать быть с тобой, но не в этот раз. - Я… понимаю, - Алёна не без труда подавила всхлип. Где-то в глубине она надеялась на такой исход. Вокруг них звенела тишина, разбивались вдребезги все слова и вопросы. Их взгляды говорили о многом: Алёну обволакивало теплыми объятиями, Сергея убивало кристальной тоской. В какой-то момент Алёна не сдержалась и приоткрыла губы на выдохе. И Розанов, черт возьми, готов был ее поцеловать. Не только поцеловать, а оставить себе – всю, полностью. Чтобы видеть эти глаза каждый день, чтобы слушать ее монологи с не всегда смешными шутками, лишь бы сказано все было ее волшебным голосом, от которого идут мурашки. Чтобы ее руки, что так изящно рассказывали истории на льду, не стесняясь касались его губ, шеи, плеч… Это было наваждение. Он тонул в этой девчонке, а рассудок отчаянно брыкался, пытаясь выбраться из омута, достойного самых отборных чертей. Выдох. - Если мы сейчас это сделаем, будет только хуже, - он сам не верил, что смог это сказать. Отошел на шаг, стараясь сбросить оцепенение. Алёна шумно сглотнула и послушно, быстро-быстро закивала головой. Практически не глядя схватила сумку и быстрым движением достала небольшую подарочную коробку. - Я решила вернуть то, что ты однажды мне подарил. Никого не смутил переход на «ты» - они оба понимали, что стали друг для друга не просто тренером и подопечной. Пока Розанов разглядывал серебряные запонки в виде крыльев, хлопнула входная дверь. Алёна понимала, что не хватит сил ждать, пока приедет лифт – не замечая ступеней, она летела вниз по лестнице. Вход. Всхлип. Из-за застилавших глаза слез она почти не видела, куда бежит. Пролет. Второй. Яркими вспышками возникали воспоминания. На первой тренировке он назвал ее Алиной – она была обижена примерно неделю. Поехал с ней на первые соревнования и перед прокатом, взяв за руки, сказал: «Я в тебя верю». Защищал перед Этери Георгиевной после неудачных соревнований, когда та кричала, что ее фигуристки не могут опускаться ниже первой шестерки. Поддерживал, когда она пропускала юниорский чемпионат мира. Разглядел в ней этот чертов триксель. Был тем, к кому она шла, когда Тутберидзе была ею недовольна. Когда она была недовольна собой. Одним из первых поздравлял ее с победами. Широко улыбнулся и обнял, когда она пришла на первую тренировку в «Ангелы Плющенко». С одного взгляда понял, какую ей нужно поставить короткую. Держал лед, когда она сильно ушиблась. Задерживался на катке, чтобы просто покататься вдвоем. Был с ней в каждом ее прокате. Обнимал в КиКе. Крепко обнимал, когда отворачивались камеры. Целовал в висок. «Я с тобой», - сказанная им фраза, кажется, эхом отскочила от стен подъезда и резко оборвалась со звуком захлопнувшейся входной двери. Больше не с ней. Выдох.