Moments

Пятый никогда не признается своей семье, что он устал. Да, под их напором он сделает вид, что идет спать и даже запрется в комнате и ляжет на пыльную кровать, понимая, что в щель за ним подглядывают Лютер и Ваня. Очень уж сильно выдает себя Первый, а Седьмая… она снова шипит на брата, говоря, что нельзя быть таким неповоротливым. Пятый усмехается. Идиоты! И он всегда им это говорил. Неужели верят в то, что он уснет? Черта с два. Он скорее съест на завтрак собственный галстук, нежели послушается их. Слишком многое он должен сделать. Слишком многое еще непонятно. И… слишком важных людей он должен спасти. Слишком много «слишком»… мальчик ловит себя на мысли, что глаза предательски закрываются и беспощадно бьет себя по щекам. Нельзя. Нет-нет-нет! Во-первых, у него еще много дел. А во-вторых… стоит ему закрыть глаза, он снова возвращается туда. В Апокалипсис. Пятый нервно передергивает плечами, сгоняя остатки сна. Прислушивается к звукам за дверью — там царит тишина. Значит, опекающие родственнички ушли. Они серьезно верят, что имеют власть над ним? Ха-ха. Хорошая шутка. Он мягко сползает с кровати и надевает ботинки на ноги. Все-таки умение телепортироваться — штука хорошая. Очень даже. Пятый растворяется в голубом сиянии и через мгновение оказывается на кухне. Он хищно оглядывается по сторонам, гадая, куда Эллисон спрятала кофе. Мечется между полками, периодически тихо выругиваясь — когда она успела стать так хороша в сокрытии вещей? Ах да… за последние семнадцать лет, пока он отсутствовал. Продолжая чертыхаться через слово, Пятый представлял, что он скажет Эллисон, если не найдет кофе. Или сделает. Или… придумает еще что-нибудь, в конце концов! — Ну Эллисон… ну я тебе… — Что ты мне? Голос сестры звучит как гром среди ясного неба, и Пятый от неожиданности замирает. На мгновение он чувствует себя словно маленький мальчик, которого мама откровенно «спалила» за поиском конфет, только вот… ему пятьдесят восемь, он застрял в теле тринадцатилетнего подростка и… да, его спалили за поисками. Только не конфет, а кофе. Тупая ситуация. Абсолютно тупая. Пятый выдыхает и поднимается, выпрямив спину. Улыбается, насколько это возможно, пугающе и сверлит Эллисон убийственным взглядом. Та на удивление остается спокойной и стоит у лестницы, скрестив руки на груди. Даже улыбается ему в ответ! И — о черт! — Пятый готов поклясться, что ее улыбка в данный момент куда страшнее его. Снова накатывает мерзкое ощущение того, что он маленький мальчишка, попавшийся на месте преступления. Когда Эллисон так успела стать похожей на маму? Ах да… семнадцать лет. Только для него даже больше. На мгновение Пятый выпадает из реальной жизни и ему кажется, что он снова там… есть четкое ощущение, что горячий ветер бьет ему в лицо и песчинки нещадно раздирают его кожу. Кажется, что он сейчас вдохнет и снова станет задыхаться от недостатки обычного чистого воздуха. Он автоматически хватает себя за рубашку, задыхается и… чувствует на плече чье-то теплое прикосновение. Пятый удивленно моргает, и картинка опустевшего мира перед глазами рассеивается. Остаётся только встревоженный взгляд карих глаз сестры. В то же мгновение до парня доходит — сестра стоит напротив и, наклонившись, слегка тормошит его за плечо. В ее взгляде столько… тепла, беспокойства и любви, что Пятый чувствует себя еще более неуютно. На него не злятся, о нем… беспокоятся! Еще чего не хватало. Он стряхивает с себя все недоумение и снова становится язвительным подростком с пугающей улыбкой на губах. Эллисон, не без облегчения, выдыхает. Но руку с плеча не убирает. Мальчик косится на нее. Теплая… — Эллисон Харгривз. Куда. Ты. Дела. Чертов. Кофе? — чтобы он, да признался ей в своих чувствах и ощущениях? Нет! Ни-ког-да. — Спрятала, — просто, без ухищрений отвечает Третья и убирает руку. Пятый с сожалением замечает, что стало холоднее без ощущения ее руки на плече. Это не укрывается от зоркого взгляда Эллисон, но толкует это она по-своему, — Ты так расстроен? Пятый, пойми, нельзя… — Пить столько кофе, нужно спать и давать себе отдохнуть, да, да. Я наслушался нравоучений от Лютера и Вани. Ведут себя так, словно я… ребенок! — А ты не… — Третья обрывается на полуслове и закусывает губу. Она уже видит, как Пятый набирает в легкие побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой о том, что он не ребенок и вообще все вокруг идиоты. Эллисон выпрямляется и примирительно поднимает руки, — Прости-прости. Я молчу. Мы просто… переживаем за тебя, Пятый. Мы правда волнуемся. Все. Эти слова оказывают на Пятого странное влияние. Внезапно, весь гнев улетучивается, и он выпускает воздух из легких одним выдохом — шумно, словно сдулся воздушный шарик. В который раз за вечер он ловит себя на мысли, что ведет себя чертовски странно. Да когда он, самый опасный киллер в пространственно-временном континууме вдруг превратился в бунтующего тринадцатилетнего подростка, который ведет себя так, будто хочет всем вокруг доказать свою независимость и не может, сталкиваясь с банальным проявлением заботы. Ответ приходит сам собой — да всего две недели назад, черт возьми! Но у него нет времени на сантименты. Да, он застрял в теле более молодой версии себя. Но мозг у него прежний! Откуда вдруг такие замашки?! Пятому это не нравится. Пятого это раздражает. Его вся ситуация раздражает! Ему надо шевелить мозгами и думать, как спасти свою семью, бороться с новой академией Воробьев, в конце концов, как заработать деньги, ведь это были последние и те ушли на оплату этого старого домишки! Хочется удариться головой об стену, в надежде, что что-то произойдет. Но… нет. — Если ты спрятала кофе, я найду алкоголь, — снова улыбается мальчишка ядовитой улыбкой и смотрит на сестру. Эллисон приподнимает бровь и неожиданно смеется. Тихо, мягко. Пятый аж опешил, — Т-ты чего? — Ты серьезно считаешь, что он здесь есть? Пятый, мы живем в съемном доме. У нас едва хватает денег на его оплату, мы с боем выкупили тебе эту банку кофе. А ты… Пятый выдыхает. Все эти события негативно влияют на его умственные способности. Пора исправляться. Но для этого нужен этот треклятый кофе! Который ему ни под каким видом не отдает Эллисон. Что за… идиотизм. Раздражает. Злит. Где мой топор. — Пойми, Эллисон, — Пятый говорит максимально спокойно и уверенно, — Мне НУЖЕН ЭТОТ ЧЕРТОВ КОФЕ! — неожиданно он повышает голос и тут же осекается. Кричать не стоит. Вздохнув, мальчик потирает переносицу и поднимает умоляющий взгляд на сестру, — Я так долго не выдержу. Повисает тишина. Пятому кажется, что он слышит биение всех сердец в этой тишине, и это пугает. Он устало вздыхает и трет виски пальцами, стараясь разогнать кровь. Хочется упасть и забыться. Без снов. Без чувств. Без мыслей. Просто… раствориться, отпустить все и побыть в тишине хотя бы час. Но есть ли у него на это право? Нет. И вряд ли будет ближайшее время. Само время, к слову, как будто бы издевается над ним, подкидывая все новые и новые проблемы, не давая сделать и вдоха. Намекая, что бежать ему придется вечно. Но он так устал… и его тошнит от всей сложившейся ситуации. Он чувствует себя глупым и бесполезным и это злит. Он срывается на своей семье, хотя бесится лишь с себя. Но чтобы Пятый в этом признался? Нет, ни за какие коврижки. — Пятый, когда ты спал? Нормально спал последний раз. Для нас эти события растянулись на месяцы, годы. А ты… две недели? Три? Сколько прошло для тебя? У тебя под глазами круги, белки красные и веки опухшие. Взгляд бегает, и ты абсолютно рассеян. Постоянно срываешься на всех, я не скажу, что ты и раньше был милым и плюшевым, но… Пятый! Ты же чуть не придушил Диего, когда он просто переворачивал лист газеты… Эллисон права. Чертовски права и от этого Пятому еще некомфортнее. Он отвык, что есть кто-то, кто тоже бывает прав. Ему гораздо спокойнее чувствовать себя одного правым, но… сейчас есть Третья и она права. Это плохо. Мальчик молчит в ответ, не поднимая взгляда. Он и правда не спал уже очень долго, питался из рук вон плохо и выживал почти на чистом кофеине. Боги, он отдал бы все, чтобы сейчас свалиться в кровать и уснуть. Неужели по нему это так заметно? Они стоят в тишине еще несколько мучительно длинных секунд и, наконец, Пятый вздыхает. — Две с половиной недели. Я не спал нормально две с половиной недели. Питался кофе и батончиками. И иногда кровью врагов, — улыбается криво, пугающе, — Проблемы тянутся за мной вереницей. Я пытаюсь исправить все, что могу, но делаю больше ошибок. Я выводил сотни формул, прокручивал сотни исходов в своей голове. Но… черт! — Пятый шипит, хватаясь за голову и запуская тонкие пальцы в темные волосы. Хочется драть их на себе от безысходности. Внезапно он чувствует, что оказался в теплых объятиях сестры, и моментально каменеет. Это так… неожиданно, но чертовски приятно. Но для приличия и поддержания образа Пятый вырывается, хотя и не так активно. Тщетно — объятия у Эллисон крепкие, не отпустит так просто. Да и признаться, не очень этого хочется. Ему становится неожиданно тепло и спокойно рядом с ней. Она как… мама. Хотя, если подумать, она и есть мама — Третья ведь говорила об Эрике, бывшем муже, который лишил ее дочери… а что, если просто убить его и забрать малышку? Интересно, какая она… — Пятый, ты говоришь, что ты взрослый, но ты — абсолютный идиот, — ласково шепчет Эллисон, поглаживая брата по спине. С удовольствием она замечает, что тот расслабляется, хотя и старается вырваться. Женщина хихикает — он неисправим. Но так тянется к теплу, так восприимчив к ласке… ребенок. Да, он всего лишь одинокий ребенок, который просто устал играть взрослого. Что он прошел там?.. да, Пятый обмолвился об их смерти, о том, как он выживал, а потом убивал в Комиссии… Третья помнит его взгляд — безумный, злой. Он и правда был похож на маньяка. А сейчас — это ее брат. Маленький, одинокий и до безумия уставший. — Я не идиот… — Умолкни, а? — женщина не дает мальчишке договорить и крепко прижимает его к себе, — Я знаю, что тебе снятся кошмары. Ты кричишь среди ночи, хватаешь подушку и потом несешься на кухню пить кофе. Но… Ты не думал, что стоит открыться кому-то? Ты… пытаешься помочь нам всем, но почему не позволяешь нам помочь тебе? — она говорит с ним как с ребенком — ласково, успокаивающе. И Пятый позволяет себе немного остыть и расслабиться. Мгновение — лишь одно! Он же заслужил, правда?.. по телу разливается усталость и тепло, а в глазах неприятно щиплет. Вот только не хватало расплакаться при Эллисон. Она продолжает что-то говорить, что-то о поддержке, семье и понимании… и Пятый понимает, как ему этого не хватало. Он не понимает смысла ее слов — слышит только звук голоса и для него он словно колыбельная. Такая родная… — Если ты расскажешь об этом хоть кому-то, Эллисон, я тебя придушу, — беззлобно говорит мальчик и женщина на мгновение удивленно поднимает брови, но тут же улыбается, вновь прижав к себе брата. — Договорились. Но за свое молчание я хочу плату! Чтобы ты выспался, — Третья замечает, как мальчик отодвигается от нее, чтобы что-то возразить и тут же пресекает эту попытку, — Я знаю, кошмары. Я буду с тобой рядом эту ночь. Если что — я разбужу. Обещаю. И никакого кофе! Хочешь, я сделаю тебе теплого молока с медом? Нам Мама раньше так готовила, когда мы были маленькими. Тогда мы все собирались в комнате и, сидя с кружками в руках, болтали, втайне от отца. Он бы не одобрил. Пятый кивает. Ему кажется, что его обнимает Мама, и он чувствует запах молока, меда и корицы. Это не запах гари и смерти, крови или отчаяния. Это запах дома, семьи. Время, кажется, пошло на уступки?.. подарило ему мгновение спокойствия и тишины. Почему-то верится, что эту ночь он будет спать спокойно. Осознавая, что рядом есть сестра. Живая, теплая. Не манекен. Долорес не одобрила бы, но… сегодня неожиданно плевать. Сегодня вообще неожиданно плевать на многие вещи, которые раньше казались такими важными и серьезными. Эллисон, наконец, отпускает его и улыбается. Так мягко… Пятый позволяет улыбнуться в ответ. Улыбка выходит такой естественной и живой, что Третья удивляется. Он может быть и таким? Но не показывая вида, она включает режим «Мама» и мягко толкает Пятого к лестнице. — Ты обещал поспать. Значит, марш в комнату! Я принесу молоко и останусь у тебя. Уместимся как-нибудь. — Можно я подожду тебя здесь? — внезапно подает голос Пятый и смотрит на сестру. Та вновь отмечает, что сейчас он похож на мальчика. Просто мальчика. Обычного, которому нужны любовь, тепло и понимание. Женщина улыбается. — Конечно можно. Пятый выдыхает и вальяжно усаживается на стул, вновь натянув на себя маску серьезности. Сведенные брови, сложенные на груди руки. Но во взгляде что-то изменилось. Он знает и верит — сегодня ему не будут сниться кошмары.