***
И качнутся бессмысленной высью Пара фраз залетевших отсюда Я тебя никогда не увижу Я тебя никогда не забуду
@ рок-опера «Юнона и Авось»***
— Вам когда-нибудь придётся смириться с тем фактом, что она живой человек с чувствами, что она человек замечательный, что она красивая и невероятная девушка, и её кто-то полюбит! А если этот кто-то так сильно полюбит, возлюбит всем сердцем и душой, и она будет с ним счастлива… То Вам придётся, о ужас… Принять это, ведь это реальность! Просто жизнь, а Вы реальную жизнь отрицаете! Стыдно Вам должно быть, вроде взрослый человек, больше нас на свете живёте, и не хотите, чтобы ваша родная дочь была счастлива… Не заставляйте меня в Вас разочаровываться, прошу, хотя бы Вы… Задумайтесь о моих словах и пересмотрите свои взгляды по отношению к близким людям, оревуар, Мадам! Неизвестно, сколько бы я проспала ещё, если бы не смутно знакомый отчаянный голос и громко-громко хлопнувшая входная дверь. Я отскочила от своей смятой подушки, как от пули. Глаза мои расширились в страхе, громкий звук был очень внезапным и он вызвал во мне неподдельную тревогу. Сквозь сон не смогла никак разобрать в своей памяти, кто произнёс перед «запоминающимся» уходом сей монолог. Я приподнялась на локтях, и мысль ударила в мою голову вместе с долгожданным прибытием памяти:Где Андрей?
В большом зеркале напротив виднелась моя заспанная физиономия. Растрёпанные волосы, как гнездо ласточки в сеновале (абсурдный оксюморон выходит, но как иначе описать мой ужас на голове?), мятый и пропахший со вчерашнего дня всем, что только имеет какой-либо запах, свитер… Не задерживаясь ни минуты, я рванула в сторону прихожей, как ошпаренная. Волосы лезли на глаза, босые ноги в колготках скользили по паркету, рискуя отправить меня в травмпункт. Не обращаю совершенно внимания на то, что у меня мама спрашивала, почти срываясь на гневный крик. Она услышала, видимо, мой топот, да и крикнула мне что-то вслед, спешно появившись у входа на кухню. Быстро надев вчерашние ботинки на шнуровке, и открыв эту чёртову тяжёлую дверь, я тут же за ней скрылась. Покинув квартиру, стала озираться по сторонам. Затем, я побежала в сторону лестницы. Когда я пыталась высмотреть, не спускается ли по ней Андрей, я испытала огромное облегчение — он курил на лестничной клетке чуть ниже. Чуть успокоившись, я медленно, да и неуверенно как-то приблизилась к нему. Княже стоял хмурый и сердитый, сведя брови к переносице. Уставился вниз, в компании танцующего сигаретного дымка, опираясь на потрёпанную годами бледно-мятную стену. — Андрей? Что случилось?, - рискнула я нарушить тишину, неловко переминаясь с ноги на ногу. — А вот и наша спящая красавица пробудилась, - грустно, даже как-то отрешённо ответил мой друг, туша тлеющий бычок о стенку. — Да… Заспалась я… Почему ты был так зол с… утра? Ладно, неважно. Перед тем, как ты ушёл. Меня разбудил твой голос, а потом я окончательно вырвалась из царства Морфия, когда ты громко и драматично хлопнул дверью напоследок, - усмехнулась я на последних словах, сжимая пальцами свою руку в заметном напряжении. Взгляд уставших голубых глаз равнодушно уставился на меня, будто спрашивая : «Ты добить меня решила?» Я виновато опустила голову, рассматривая болтающиеся, плохо завязанные шнурки своих ботинок. — С твоей милой матушкой ссорились, - пробормотал Андрей спустя несколько секунд мучительной тишины. В темноте ночи я не могла разглядеть его полностью, а сейчас так было… Странно на него смотреть. Стоял, в чём мать родила. Портки, белая майка без рукавов, домашние тапочки. В таком наборе он выглядел беззащитно и как-то уж… По-детски наивно, с капелькой тоски и домашнего уюта. — Поссорились?, - мне слышать это было в новинку, ведь всегда наши семьи жили душа в душу. Особенно, после нашей трагедии… — Проблемы со слухом спросонья?, - раздражённо бросил наш сосед сквозь зубы. Лицо моё тут же побледнело и вытянулось мгновенно, как только я услышала этот тон. Зол был Княже, не на шутку. Разговаривать с ним дальше… Было страшно, очень страшно. Моя мама и мой лучший друг — самые-самые близкие мои люди, оба мне дорогие и любимые. И мне важно было узнать причину столь внезапного раздора между ними. Андрейка присел на корточки, всё в том же мрачном настроении. Решила присесть с ним рядом. Следя за его мимикой и глазами, я пыталась понять, стоит ли продолжать начатую тему беседы или же больше не доставать его глупыми расспросами. Но Андрюша сам продолжил: — Прости за грубость меня, прости. Ты имеешь право знать, безусловно. Ведь… Из-за тебя мы и сцепились, как собаки… — Из-за меня?!, - от удивления я раскрыла рот, тут же резко закрыла, что аж слышен был стук зубами. В висках пульсировало, внутри всё неприятно напряглось. Я схватилась за голову, в попытках унять неожиданно подступившую боль. —Что ж… Проснулся, где-то в двенадцатом часу…***
Проснулся, почувствовав аромат чего-то вкусного и до боли знакомого… Оладья? Точно, Алиса Серафимовна хлопотала на кухне, трудясь над нашими любимыми оладушками, которые мы с аппетитом уминали со Светой всегда. Мельком посмотрел на тикающие часы — уже двенадцать. Но, поспал я всё равно безумно мало. Куковал я ещё утром, не спал, хотя в сон клонило жутко. Светлана сладко спала на подушке, по пояс укрытая одеялом, а я лежал поперёк постели. Привстал тихонько, и только услышав голос Горошкиной-старшей:«Светик! Родная, просыпайся, я оладьи нажарила!»
Осознал весь конфуз происходящего… Чёрт, мы буквально спали со Светой на одной кровати… Мне конец! Постучав два раза в дверь, в комнатке появилась Алиса Серафимовна. Встретив меня, она широко раскрыла глаза и хотела было возмутиться, а я поспешил её перебить: — Алиса Серафимовна, Света спит! Давайте выйдем и я Вам сейчас всё объясню!, - быстро зашептал и размахивал руками я, как ветряная мельница. Вмиг скрывшись за дверью, плотно её закрыв, Горошкина-старшая налетела на меня с криками: — Напился и решил воспользоваться моей маленькой кровинушкой?! Так благодаришь ты за всё сделанное тебе добро, поганый змей-искуситель?!, - женщиной она была маленькой, ниже меня, поэтому сверлила меня взглядом снизу вверх. Кулаками от злобы барабанила мне по груди, брови её дрожали в досаде и злости, в тревоге и отчаянии. — Алиса Серафимовна … Сплюньте, сплюньте! Отнюдь, увольте! Я даже и представить себе такое не мог, а Вы… Мне не спалось, ночью зашёл, она меня пустила. Поговорили по душам, я извинился за вчерашнее недоразумение. Света устала вчера очень, уснула быстро потом… Я шуметь дальше не стал, остался… Ничего не было!, - вкрадчиво шептал я, пытаясь успокоить маму Светы. Она часто дышала, пытаясь унять свой гнев. Жестом позвала меня на кухню. Я последовал за ней, неловко поджав губы и спрятав руки в карманах домашних штанов. Алиса Горошкина (кстати, в девичестве Кружева-Лебедева), важно уселась во главе стола, стуча своими тоненькими пальцами враждебный ритм. Её образ дополнял цветочный фартук, надетый поверх чёрного платья. И смех, и грех! Я смотрел на неё виновато, исподлобья. Нервно ожидал, что на меня она снова накричит, да и бросит что-то явно нелестное. — Прости, что обвинила тебя в этом… Не дай Боже, чтобы такое с ней случилось… Она же ещё совсем дитя! Молодые люди коварны, любят делать больно, разбивать хрупкие женские сердца… Не хочу, чтобы она мучилась!, - хваталась за сердце Алиса Серафимовна, перекрестившись перед иконкой, прислонённой к стенке. — А если она… ну… влюбится? Когда-нибудь это случится, будет у неё любимый человек…, - задумчиво и мечтательно произнёс я, почувствовав сильное облегчение. Как вдруг, лицо её сморщилось в заметном отвращении и гневе. Она резко встала, громко скрипнув отодвинувшимся стулом. Грозно стукнув сильно сжатыми кулаками по столу, она (клянусь!) сердито прорычала: — Такого не будет!, - упав на стул обратно, она уничтожала меня своими злыми зелёными очами. — В смысле не будет?, - озадаченно спросил я в ответ, стараясь не показывать свой страх и волнение. —В прямом, в самом прямом, Андрей. Она ещё слишком мала, согласись! В шестнадцать лет никакой, этакой, «толковой» любви, не построить, - гнев сменился строгостью. — То есть, Вы совсем не желаете своей дочери счастья? Никакого?, - рискнул я запротестовать. И это было ошибкой. Страшной ошибкой. — Ты, юнец, смеешь, при всех обстоятельствах, ещё такое заявлять? Страх потерял, а? Не ты ли сам мне говорил, что она ещё совсем юна и рано ей тонуть в любви? Переобулся лихо, вижу!, - каждое её слово проникало в моё ухо режущей пилой, беспощадно раня. Но, вспомнил я тот разговор на набережной… Когда Гаврила ( он же Горшок) затеял вопрос подобный со Светой, выпытывая у неё информацию про гипотетического «молодого человека.» И что же я тогда ответил? То же самое, о чём сейчас мне глаголит Алиса Серафимовна. Дурак я. Хотя… я это сказал вчера с целью некой заботы, «братская привычка». А здесь совершенно другой разговор. Родная мама яро отрицает просто факт существования этого в жизни дочери. — Пишут в ваших книгах бесчисленных, что вы проходите со своими учениками, что «Любовь всем возрастам покорна», да и прочее. Да даже чёртова трагедия Шекспира «Ромео и Джульетта» вам ни о чём не говорит? Светик старше их, вместе взятых… — Слушать более не желаю твой бред! Ты переживаешь, конечно, она росла с тобой, ты её знаешь с рождения. Но прежде всего, мать её — Я, и никакой там Андрей Князев материнскому воспитанию учить меня не смеет! Она еще под моей ответственностью, помни это!, - тут же поспешили меня перебить. — Вы её мама, я её брат и лучший друг детства. Ваше дело — воспитывать, моё право — советовать. И то, как вы после смерти Алексея Ивановича, маниакально её опекаете и ограждаете от всего-всего — меня сильно тревожит и напрягает. Она не будет вечно сидеть дома, как красна девица под надзором Кощея. Она не будет вечно одинока и невинна… Да даже сейчас, она не одинока! У неё будут новые друзья, интересы, знакомства, и наконец, то, что по-вашему нельзя озвучивать, о чём нельзя думать : молодой человек. Не знаю, что вас так сильно покалечило и изменило, но так продолжаться не может. Она не маленькая девочка. Уже давно не маленькая, - мне было невыносимо уже стоять напротив этой деспотичной дьяволицы, что никак не желала меня слушать и слышать. Я безмерно уважал Алису Серафимовну и бесконечно ей благодарен за всё, что она сделала. Она родила и воспитала чудесную дочь, помогала вместе с покойным супругом моей семье и просто была рядом в самые тяжкие или счастливые моменты. Но выбираться из своих травм и меланхолий ей нужно самостоятельно. Не погибать же ей, в самом деле, когда Света будет строить свою жизнь вдали от неё? Сейчас она была неуправляема. — Да как ты смеешь…, - чувствовал, как глаза её наполнялись адским гневным пламенем, готовясь меня поджечь, как ведьму на костре. Инквизитор, не иначе. Я развернулся к выходу. Не хотелось больше здесь оставаться ни секунды. — Да как ты смеешь, скотина ты бесстыжая?! Убирайся вон, вон, я сказала! Чёртов хам, распутный словоблуд! Вслед полетели какие-то вещи… Кухонная утварь, всё с адским грохотом проносилось мимо меня. Я спешно направлялся в коридор, не оборачиваясь, только напоследок посмотрел на неё и уже на повышенных тонах произнёс: — Вам когда-нибудь придётся смириться с тем фактом, что она живой человек с чувствами, что она человек замечательный, что она красивая и невероятная девушка, и её кто-то полюбит! А если этот кто-то так сильно полюбит, возлюбит всем сердцем и душой, и она будет с ним счастлива… То Вам придётся, о ужас… Принять это, ведь это реальность! Просто жизнь, а Вы реальную жизнь отрицаете! Стыдно Вам должно быть, вроде взрослый человек, больше нас на свете живёте, и не хотите, чтобы ваша родная дочь была счастлива… Не заставляйте меня в Вас разочаровываться, прошу, хотя бы Вы… Задумайтесь о моих словах и пересмотрите свои взгляды по отношению к близким людям, оревуар, Мадам! И ушёл из квартиры Горошкиных, громко хлопнув дверью. Невыносимо, просто невыносимо… Пусть у Светы всё будет хорошо, пусть её мама найдёт в себе силы справиться с нарастающими страхами и фобиями. А я устал.***
— Вот так…, - подытожил Андрей, скрестив руки на груди. — Ох, некрасиво-то как вышло! — Ага, не могу поспорить даже. — Тебе не стоило меня защищать, Андрей… То ведь правда. Из нас двоих — ты свободный орёл, я — домашняя декоративная канарейка, не так ли? А кем восхищаются и о ком поют песни? О канарейке или же об орле! Об орле, правильно … — Значит, ты ещё её и оправдываешь? Свет, я понимаю , что она твоя мама, но у тебя есть хоть капля самоуважения? — Я знаю одно: я человек, не достойный никакой малейшей доли любви и внимания. Его в моей жизни столько, я его глотаю жадно и отчаянно, как воздух… А мне всё мало, мало… Ничтожно мало. Я всё это забираю, а ничего дать не могу… — Свет, Свет… Перестань же, ну. Не говори такой чепухи. Ты всем сделала столько добра, сколько не сделал бы другой человек на твоём месте, брось такие мысли, ну. У тебя, кстати, каникулы уже начались? Сегодня мы репетируем грядущий концерт, который будет завтра… Вроде в Tamtam’ е или где-то ещё, не хочешь заглянуть туда и туда? Всё равно, ты не будешь ни к экзаменам готовиться, ни заниматься чем-то толковым. Погнали?, - удивительно, как быстро Андрей переключился с неприятной истории про ссору с мамой о проблемах моей скудной личной жизни на дела группы. — Я вряд ли приду. Хотела почитать, - мне и правда не хотелось лишний раз выходить из дома. Я в последнее время дома только и сидела — в комнате лежала на кровати, изучая стены и потолок. — Да не ломайся, приходи!, - не сдавался Андрюша, бодро поднявшись, отряхнув коленки. И через секунду добавил: — Если передумаешь, будем ждать. Давай, бывай! Не грусти и не унывай!, - мой друг подмигнул мне, поднимаясь к своей квартире. На прощание, он помахал мне. А я какое-то время осталась стоять на прокуренной лестничной клетке. Глупая между ними ссора возникла, абсолютно. Нашли, из-за чего ругаться. Да если и старой девой помру, кому какое дело? Слышу, как захлопнулась дверь Князевых наверху, решила и сама домой вернуться. А возвращаться было, ох, как тоскливо — дома рассвирепевшая мать. Сейчас следующей жертвой стану я, попаду под горячую руку. И оказалась права, стоило мне оказаться на пороге — подлетела сердитая матушка. — Ты почему меня ослушалась?!, - недовольно уткнула она руки в боки, её поза походила на кипящий чайник. — А ты мне что-то запрещала?, - саркастично ответила я, хотя и в правду не понимала — о чём она. Ведь не услышала то, что мама кричала мне вслед перед «грандиозным побегом». — Ты побежала за Андреем, хотя я тебе велела этого не делать, теперь мои слова не значат для тебя ровным счётом ничего? Много ты наслушалась от него, всё рассказал?! А? Поведай же, не стесняйся, мученица моя святая!, - в тот миг не узнавала я свою любимую маму, это был пик её нарастающей с каждой секунды злости. У меня не было никаких сил, или даже их малейших остатков, чтобы как-то спорить с этой непоколебимой женщиной. Я буркнула, что-то вроде «Потом поговорим об этом», метнулась к себе, чтобы переодеться. Накинув зелёную водолазку и надев длинную джинсовую юбку, я решила по-быстрому и мгновенно обдумать — куда же пойти? Оставаться в скучной квартире наедине с недовольной и рассерженной матерью — себе дороже. «Если вам невмоготу и невыносимо находиться дома — находитесь там реже, абстрагируйтесь почаще, по максимуму», - так говорит хороший психолог одной моей богатой одноклассницы, и я с ним согласна. Наспех собрав сумку: деньги(их мало, но всё же, взять стоит) документы на всякий пожарный, жетоны в метро… Мама притихла, видимо затаилась на кухне, в компании успокоительного. Бросив на прощание, что-то вроде «Я ушла погулять, скоро вернусь»!, снова вышла из квартиры, укутанная в серое пальто и клетчатый шарф. Куда бы сейчас пойти? Дом я на время оставила, нужно решить, куда податься. Окрестности родного Купчино глаза мозолили уже, напоминали о самом грустном и тоскливом в моей жизни. Стены многоэтажных домов окружали меня повсюду, как крепость. Я иду, иду, иду, а они не кончаются, всё сопровождают тебя. Казалось мне, никуда от них не спрятаться и не скрыться. Я любила Купчино. По-своему. Тут была и своя незаменимая атмосфера, и приятный уют. Воспоминания о детстве и юности, которая всё ещё… Длится? Необходимо было направиться в то место, где я давно-давно не была. Такое место, куда при иных обстоятельствах я бы никогда не пошла. Нужно сменить обстановку себе во благо, нужно сменить обстановку себе во благо… Оставляя позади бесконечные многоэтажки, «пустыни» из травы… В голову врезалась абсолютно спонтанная и неожиданная идея:Нужно отца проведать
Снова метро? Снова метро. Но, а как иначе добираться до Богословского кладбища, где был похоронен отец? При жизни ещё, папа говорил нам, что когда умрёт — хочет покоиться там, где покоится Виктор Цой. И после этих слов, он скончался спустя месяц. Я заинтересовалась тогда этим местом с исторической точки зрения. Кладбище старое-старое, ещё со времён царских существовавшее. И оно сокращало, и сейчас значительно сокращает путь между двумя точками — от Кондратьевского проспекта до улицы Бутлерова. Так что, никто меня не заметит там и не прогонит. Тем более, я пришла навестить отцову могилу. Мама моя, навряд ли одобрила бы мою идею ходить по «проклятым местам», или же «гулять среди мертвецов». Либо же, с неохотой отпустила бы с кем-то. А сама она с момента похорон тоже ни разу не ездила к покойному супругу, хотя любила его сильно… Вообще, пара моих родителей — самая несуразная и случайная. Не знала бы я, что они мои родители — никогда бы не подумала, что они женатая пара, жившая в любви около двадцати двух лет. Она — Алиса Серафимовна Кружева-Лебедева, родилась и жила в городе Калининграде, бывший когда-то немецкий городок Кёнигсберг. Несмотря на русскую фамилию, были у неё в роду и французы, и немцы, а вот мамина прабабушка даже… Была норвежкой. Живя в некогда европейском городке, где сохранилось что-то из «другого прошлого» (например, нерусские домишки), моя мама была окружена самым лучшим — обучалась литературе, искусству, истории, много-много читала, изучала и слушала классическую музыку. Росла в интеллигентнейшей семье, где и выучилась двум иностранным языкам, благодаря своим родителям( отец —лингвист, мать — филолог) В кругу Кружевых-Лебедевых принято было обороняться от нежелательных личностей обаянием, знаниями, высоким слогом и вежливостью. Советское детство… А мама вышла из этого детства благороднейшей дамой, прекрасной принцессой. Матушка до безумия любила родной город Калининград, поэтому стремилась найти его черты в других городах. И выбор её остановился на Ленинграде — только он был ещё больше, масштабнее, и таил в себе столько истории и тайн, столько красоты и некого волшебства, что она тотчас приняла решение, куда пойдёт дальше. В семье поспешили одобрить её решение — стать учителем русского и литературы. Алиса Серафимовна стремилась будущие поколения обучить грамотности русского языка, привить юнцам любовь к мировой( в особенности, конечно, отечественной) литературе. Она загорелась своей идеей, как свечка. Её нельзя было свернуть или остановить — школу она закончила с отличием, экзамены сданы успешны, есть огромный шанс поступить теперь в педагогический вуз на хорошее место — пора ехать в Ленинград, со спокойной и счастливой душой. Он — Алексей Иванович Горошкин, родился и жил в городе Екатеринбурге. Город, где в 1918-ом расстреляли последних из династии Романовых. Ах, ну что же мы о плохом… С недавних пор, Екатеринбург становится родиной русских рокеров… «Наутилус Помпилиус», «Агата Кристи», «Чайф», «Смысловые галлюцинации», «Ad Libitum» … Да и чего таить, мой папа сам пытался податься в рок, когда ещё жил в столь чудном уральском городке. Екатеринбург — конечно, вам не Калининград. Но благодаря нынешней известности с обилием рок групп, Екатеринбург приобретает статус «музыкального»города Индустриальный, промышленный и административный центр. Горошкины — семья творческая, несколько богемная, со своей изюминкой, но до боли простая. Глава семьи —электрик, его жена — художница. Но любили все друг друга очень сильно. Обычные будни таковыми не были — ни денёчка со скукой, тоской и унынием, постоянно что-то происходило, выдумывалось и творилось. Бабушка моя придавала миру краски, дедушка боролся в каждом доме с кромешной тьмой. А мой папа складывал из любого слова поэму, оду, стих или песню. И горел разного рода историями, рассказами. Мечтал сам писать пьесы, чтобы по ним ставили грандиозные спектакли. В юном возрасте собрал музыкальную группу «Косые скулы океана»*. С энтузиазмом подражали кумирам, а потом и развивали собственный стиль игры. Кассеты остались, на которые им удалось по договорённости с кем-то записать свои песни. Но больше, чем рок музыка, Алексея Ивановича увлекали строчки песен… Их смысл, глубина и очарование. И конечно, драматургия. Было принято им решение — ехать в центр рок музыкантов и театрального искусства. А именно в Ленинград. Сочинять песни для начинающих музыкальных коллективов, и творить сюжеты для театра. А встретились Алиса и Алексей уже на вокзале самого умышленного города России, как упоминал сам Достоевский. И встретились они случайно. Она — изящная и прекрасная леди, с аккуратной белокурой стрижкой, в шляпке и нежно-голубом пальто. До встречи была серьёзна и молчалива, а как увидела его… Покраснела, заулыбалась, стала смущённо отводить взгляд зелёных глаз. Он — растрёпанный шатен, в стильных джинсах-клёш, в жёлтой рубахе и огромной папкой в руках, в зубах тонкая сигарета. До встречи был задумчив, весь в себе, её увидел — уставился, раскрыв рот, потирая глаза в изумлении, не мог поверить в увиденное. Там они и познакомились, влюбились сильно и страстно. Мама поступила в педагогический, папе удалось попасть в ГУКИТ. Через год поженились — были счастливы необычайно, и семьи их, такие-такие разные, и смогли подружиться. А окончательно семьи Кружевых-Лебедевых и Горошкиных сплотились — когда они переехали в новую квартиру в Купчино… И родилась я. Отец что-то новое и интересное узнавал от матушки, а мама, в свою очередь — становилась веселее рядом с ним, свободней. Они друг друга взаимно дополняли, как кусочки паззла… Я их очень люблю и мы до сих пор… Не свои, после скоропостижной смерти отца. Мне больно! Из мыслей, меня за крючок поймал монотонный голос, объявляющий, что наконец-то наш поезд добрался до станции «Площадь мужества». Пока я плавала в воспоминаниях, успела и пропустить унылую поездку на метро, даже не заметила, как долго я ехала. Покинув метрополитен, поспешила отправиться в сторону Богословского кладбища, смутно-смутно припоминая, как мы туда с отцом шли искать могилу Цоя, интересные были времена тогда, однако. В голове рисовалась карта — туда пойти, там свернуть… Ориентировалась на местности я всегда хорошо, и могла привести в точное место не хуже компаса. Моя память цепкая — если вижу ориентиры в виде зданий, каких-то примечательных уголков, вывесок, закоулков, тропинок… То точно приду, куда нужно, выстраивая в голове наиточнейший маршрут. А вот и вход… Денёк снова обещал быть солнечным и вполне сносным, без дождя и туч. Поэтому, обитель мертвецов меня приветствовала весьма мирно и дружелюбно. Шаг на мёртвую землю — вмиг улетучились страх и тоска. Стало спокойно так… Под ногами шуршали сухие неживые листья — их ещё не убрали. Большинство могил уже совсем заброшено — видимо, ухаживать за ними некому. Ветхие стёртые памятники, почти втоптанные в землю мёртвых, словно само кладбище хотело их закопать и спрятать, скрыть от живого света. Пробираюсь чуть дальше к дальним аллеям, ближе к новейшим захоронениям. Иронично осознавать, что все наши родственники похоронены в других городах, которые находятся в разных концах страны. А наши поколения будут покоиться в Санкт-Петербурге… Уйдя в более безмятежную местность, где виднелись люди, проведывающие покойных родных, я стала искать глазами могилу отца. При входе было малолюдно, кстати. Слышала, что летом собираются многочисленные фанаты Виктора Цоя. И мой папа какое-то время ходил… А потом сам тут оказался… И вот, вижу знакомую могильную плиту:ГОРОШКИН АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (13.03.1957 — 07.08.1996) Покойся с миром, спи спокойно Прекрасный муж, замечательный отец и лучший сын
С гранитной плиты улыбался мне счастливый живой отец. Памятник выбирали мы тщательно и внимательно. Он хотел, чтобы место его было максимально позитивным и находясь здесь, было хорошо и спокойно, чтобы мы много не плакали и не сильно скорбели. Как мне может быть хорошо тут, папа, если тебя нет, уже как полгода? Что нам делать? Я убрала с земельки листья, и присела на лавочку рядом. Тяжело вздохнув, ещё раз взглянув на улыбающегося мужчину с памятника, я начала произносить вслух свой монолог: — Здравствуй, папа… Это я, Светик. Дочка твоя… Прошло шесть месяцев с тех пор, как ты покинул нас. Ты никогда не хотел, чтобы мы с мамой были несчастны… Но все эти полгода мы будто сами умерли, мы никак не можем смириться с тем, что ты ушёл, что это конец, точка невозврата. Что никогда больше мы не послушаем с тобой твой любимый винил и кассеты, что никогда ничего ты не снимешь на свою любимую камеру… Ты застал только пятнадцать лет моей жизни… Пятнадцать… Как ничтожно мало… Я знала, что когда-нибудь пережила бы вас с мамой, но так рано… Так рано! Мама сама не своя — сделалась нервной, очень вспыльчивой. Здоровье и психика подводят, терпения мало и здравого смысла тоже становится меньше. Она боится за меня, боится за меня сильно. Опекает, оберегает, как может. Устаёт и не знает совершенно, что ей делать дальше. Мама любит тебя до сих пор, иногда я слышу по ночам, как она плачет, приговаривая «Лёшенька, куда же ты ушёл… Где ты сейчас? Почему так поступил с нами?» Но только не обижайся на неё! Матушка знает, что ты не хотел этого… Не хотел! Ты любил жизнь, и долго хотел жить… Но здоровье не уберёг… У меня дела не лучше — с момента твоей смерти я стала плохо есть, потеряла мотивацию и желание жить дальше, что-то делать… Я больше не хочу учиться в вузе и строить свой бизнес. С Андреем и Князевыми реже общаемся, ты бы точно этого не хотел, ты их так любил… Так им был за всё благодарен! Друзей у меня новых так и нет… Здоровье подводит, кожа бледная, как полотно, часто темнеет в глазах, голова болит и кружится… Мы не справляемся, правда… Нам очень без тебя плохо и тоскливо. Нам очень больно. Всем нам: созваниваемся с бабушками, дедушками… Тебя вспоминают и спрашивают, как мы… А никак! Что мама на грани, что я — живой труп. Князевы и Андрей всегда были рядом, Андрюша — благослови его Бог, хоть ты в него не верил, мой ангел-хранитель. Если бы не он, кто бы знал… Может рядом бы сейчас в хладной земле лежали… Интересно, какой бы у меня был памятник… Князевы — наши друзья и незаменимая поддержка, очень надеюсь и молюсь, что всё будет лучше, чем вчера. Мама окрепнет, встанет на ноги… Да будет жить дальше. А вот я… Я не загадываю и не обещаю, что со мной будет всё отлично, просто хочу сказать … Спасибо тебе за всё! Ты был самым лучшим отцом и другом для меня, я очень тебя сильно люблю! Ты мой герой, вдохновитель, мой папа… Волосы закрыли моё лицо, когда я согнулась. Ладони спрятали глаза — из них потекли горячие слёзы. Послышались и мои горькие всхлипывания. На носки ботинок падали солёные капельки, копна волос укрывала мои красные горячие щёки. Шмыгнув носом, я смахнула последние слезинки, снова глянув на папину могилу.Прости…
Прошептала я еле слышно, одними губами. Вдруг, послышался где-то сзади до боли знакомый мне голос — кто-то точно зашёл за ограду отцовой обители. — Тоже забрела навестить?… Гении мыслят одинаково, однако! Поднимаю голову — Андрей, уже не в майке и домашних штанах, тапочках, а в солидной синей джинсовке, надетой на клетчатую рубашку. Глаза обрамляли чёрные тёмные очки, как у кота Базилио. Пнув перед собой засохший лист, сел рядом со мной на лавочку. Руки, видимо, замёрзли — прятал их в карманы. — Привет ещё раз, Княже. Не ожидала тебя тут встретить… Мама совсем злая, как собака. Ушла, чтобы как-то развеяться, и правда… Сюда пришла, стало легче… Романтично, умиротворяюще, - заправив прядки волос за уши, я посмотрела Князю в глаза, ища в них соглашение с моей мыслью. — Меня интересовали такие места, как кладбище, - Андро мило-премило улыбнулся, приобнимая меня за плечо. — Ой, ты рассказывал мне, что давал такой ответ на интервью в прошлом году… Теперь я понимаю, почему ты любишь кладбища… Надо сюда чаще приходить, когда будет тревожно и печально, - в последний раз я бросила взгляд на памятник отца… — Алексей Иванович был уникальным человеком… Талантливо сочетающий в себе какую-то детскую непосредственность, фантазёрство, дурачество… Но был человеком умнейшим… Писал такие гениальные пьесы… А тексты песен? Что брали за душу и никого не оставляли равнодушными… Эх, будто второго отца потерял, чёрт… Ладно, нам с тобою падать духом некогда, пойдём!, - Андрюша вскочил с лавки, отряхнув сзади штанины. — Куда?, - я озадаченно почесала затылок, взяв Князева за руку. — На репетицию! Думали, что в Tamtam’е выступать будем, а х……… хрен там плавал! Шура вчера позабыл, что продали нашего ТамТамыча в прошлом году, а будто недавно мы там проводили концерты и вечера, эх, золотые времена! Помянем наикрутейший рок клуб Питера…, - Андрей мечтательно прикрыл глаза, вспоминая о памятном и милом сердцу месте. Мы шли вдвоём, снова за руку, снова рядом и вместе. Словно не было такого глупого конфликта, словно и не умер отец полгода тому назад… Шли куда-то, шли вместе… Всё было хорошо. Блуждают тени возле дома Разных сказочных зверей… Исчезнут и возникнут снова Стучатся еле слышно в мою дверь…