Указания о «Памяти»

Мечта его наконец исполнилась — он сразился с Чжун Ли, Властелином Камня, богом войны, Мораксом. Сразился и проиграл, как и следовало ожидать, но гордиться было чем: он хорошо проявил себя, растянул бой на семь минут, не дал выбить оружие из рук до последнего момента. Чжун Ли тяжело дышал ртом — еще одна заслуга Чайльда, — волосы разметались, прядь прилипла к мокрому от пота лбу. Неизвестно, сколько бы он еще продержался, если бы метким попаданием рукояти копья не разломил боевой лук надвое. Чайльд не успел схватиться за клинки, следующий удар сбил с ног, маска треснула, из внутреннего кармана вылетел старый сувенир-компас, а Чжун Ли прыгнул на него сверху — каким смертоносно красивым был он в этот момент!.. Копье летело прямо в лоб, а Чайльд не боялся. В мечтах он всегда выигрывал сражения, но действительность не разочаровала его. С тяжелым звоном острие вонзилось в камень в сантиметре от его лица. По древней плите прошла дрожь, Чайльд чувствовал запах разгоряченного металла, ощущал, как твердо чужое колено давит на грудь, но все еще был живым. Чжун Ли смотрел по-змеиному, одну руку держал на древке копья, другую на его шее, но не сжимал, а демонстрировал — победа полностью за ним. Поддавшись мгновению, Чайльд сказал: — Давай, Моракс. Не стыдно принять смерть от руки бога. Он повернул голову. В золотисто блестящем наконечнике копья не было отражения, но вблизи стало заметно множество царапин и сколов на крепком металле. Сколько же лет этому оружию, как много богов и демонов пало под его ударом?.. Прикрыв глаза, Чайльд с осторожностью коснулся губами удивительно холодного острия. — Моракса больше нет. Несмотря на одышку, голос Чжун Ли звучал глубоко и до привычного спокойно. Чайльду нравилась эта уверенность, бесстрастность, словно в Чжун Ли заключались все те черты, которых недоставало ему с самого детства. — И я не стану тебя убивать. Давящая на грудь тяжесть исчезла, Чжун Ли поднялся, опираясь на копье и не скрывая усталости, обернулся и посмотрел на горизонт, где полупрозрачная дымка окутала море и едва различимый Драконий хребет. Чайльд ухмыльнулся, оперся на локоть и потянулся за компасом, собравшим несколько новых царапин. Умирать и впрямь пока рано, но невероятно серьезный тон Чжун Ли провоцировал играть по его правилам: — Потому что..? Чайльд рассчитывал на что-то до тошнотворного человечное в ответ: «я не убийца» или «в этом нет никакого смысла», но Чжун Ли заставил его удивиться: — Потому что мы заключаем контракт. Я сохранил тебе жизнь, теперь ты мой должник, Чайльд Тарталья. Когда Чжун Ли повернулся снова, желтые глаза пронзили насквозь не хуже копья. Заинтригованный строгостью формулировки, Чайльд с опаской задал новый вопрос: — И что же я тебе должен? И Чжун Ли — не Властелин Камня, не бог войны и не Моракс — улыбнулся ему, обозначая коротко и ясно: — Жизнь. *** — У тебя разве нет важных дел? — А?.. Чайльд изобразил удивление, хотя отлично понимал, что Чжун Ли имел в виду. Ему давно следовало уйти из гавани Ли Юэ — вернуться в Снежную, посетить Мондштадт, исследовать Каменный лес или быть где-нибудь еще, там, куда позовет Царица. Он не спешил с этим, и хотя иногда исчезал на день или два, всякий раз неизменно возвращался, находил Чжун Ли в Глазурном павильоне или в ритуальном бюро и спрашивал: «Что нового?» — Все мои дела важные. — Он улыбнулся в ответ. — А что насчет тебя? Скучно, наверное, вести обычную человеческую жизнь. По сравнению с тем, что было у тебя раньше… — Мне не скучно. Наоборот… — Взгляд Чжун Ли переместился с лица собеседника на крыши домов, каскадами спускающиеся к морю. — Приятно наблюдать, как все идет своим чередом. Когда-то мне казалось, что без меня все здесь развалится в считанные дни. — Ты не знаешь, что будет спустя годы. — Они быстро привыкнут так жить. — После стольких лет? — В Мондштадте привыкли. — Мне кажется, что тебе грустно. Чжун Ли не выглядел подавленным или несчастным, был по обыкновению сдержан и не выражал эмоций ни мимикой, ни голосом. Если бы Чайльд не знал его историю, то решил бы, что в его сердце царит совершенный покой, идеальное равновесие, а все житейские происшествия проходят как рябь на озерной глади. Но Чжун Ли, даже без Сердца Бога, совсем не человек, бесполезно судить о нем по общепринятым меркам, и потому Чайльд оставался рядом, потому задавал свои вопросы — чтобы найти зацепку, которая поможет отдать долг, или хотя бы понять, насколько крупным его считать. Прямо о таких вещах говорить не принято, но относиться к ним нужно со всей серьезностью. Чайльд не придумал бы ничего хуже, чем зависеть от бывшего архонта; ему суждено всецело принадлежать Царице, и теперь, когда право на его жизнь могло лежать в иных руках, Чайльд не находил себе места. — Не грустно. В голосе Чжун Ли звучала недосказанность, и Чайльд молчал, дожидаясь продолжения. — Не грустно, но я желал не совсем этого. — А чего? — Пожить для себя, как человек… Даже теперь, когда мое влияние и сила весьма ограничены, мне это не удается. Слишком много воспоминаний. Чайльд не рассчитывал на откровенность со стороны Чжун Ли, но тому будто хотелось выговориться, поделиться с кем-нибудь тяжестью, которую приходилось нести. — Архонтам недоступно забвение. Я помню шесть тысяч лет своего существования, каждую подробность, каждый разговор, всё, что я видел, на что обращал внимание. Так много слов было сказано, и теперь вокруг не осталось ничего нового… я живу в окружении прошлого. Понять, каково испытывать то, что Чжун Ли описал, было чересчур сложно, и Чайльд с осторожностью предложил: — Может, тебе перебраться куда-нибудь из Ли Юэ? Куда-то, где все будет… менее знакомо? — Куда бы я ни пошел, память останется со мной, Чайльд. Этот круг не разомкнуть. Утверждение сложно было оспорить, но с того дня Чайльд начал обдумывать его и в конце концов пришел к простому выводу: если проблема внутри Чжун Ли, значит, там ее следует и решить. Или хотя бы повлиять на ее размеры. Бывшего архонта беспокоит слишком живая память, и если бы получилось притупить ее, научить Чжун Ли забвению… Конечно, сам Чайльд не умел влиять на чужие мысли, зато он мог отыскать того, кто на это способен. Стоило поделиться идеей с самим Чжун Ли, но пока что ничего конкретного предложить Чайльд не мог, потому предпочел заняться поисками самостоятельно. Он водил знакомство с хозяином аптекарской лавки, чья слава отличного лекаря гремела по всему Ли Юэ, и потому Бай Чжу стал первым, к кому Тарталья обратился. Впрочем, найти его за прилавком всегда было нелегко, и Чайльду пришлось отправиться в долину Бишуй, чтобы наконец в деревне Цинцэ обсудить с ним свое предположение. — Ты задумал лишить человека памяти, и мне это не нравится, — напрямую предупредил Бай Чжу, стоило изложить ему суть дела. — А если человек сам об этом попросил бы? — Чайльду не хотелось посвящать лекаря в подробности затеи, потому он обходился иносказаниями. — Если память доставляет ему неудобство? — Это возможно, если в прошлом он пережил слишком травмирующий опыт. — Бай Чжу монотонно переплетал гибкую лозу в закольцованный узор, его голос звучал спокойно и незаинтересованно. — Тогда… отчасти, ему можно было бы помочь таким грубым способом. Если ничто другое не сработало. — Хм. Чайльд не хотел торопить лекаря, подталкивать его к выводам, потому ждал, тем временем гадая, сработало бы одно из зелий Бай Чжу на бывшем архонте или нет. Насколько похожим на человека его делало отсутствие Сердца Бога?.. Обращаясь к Гео-стихии Чжун Ли теперь пользовался Глазом Бога, как и все смертные, но это лишь одна сторона вопроса. Невозможно судить о цельной картине по одной детали. — То, о чем ты спрашиваешь, лежит в области алхимии, а не врачевания. — Бай Чжу поднял голову, стекла очков блеснули под заходящим солнцем. — Мои зелья помогают вылечить болезни, алхимия же переворачивает суть процессов, которых касается. — Хочешь сказать, я должен искать алхимика? — Ты должен искать другой способ помочь человеку, если в этом действительно твоя цель. — Никогда не станешь доверять мне, да? — ухмыльнулся Чайльд. — А ты бы стал, на моем месте? — Губы Бай Чжу дрогнули в улыбке. Белая змея, которую он отпустил в траву, приподняла голову, зашипев в сторону Предвестника, и лекарь продолжил: — Если другого варианта нет, тогда… ищи алхимика. Чайльд посидел на склоне цветочного поля еще немного, молча любуясь закатом, взвешивая все «за» и прикидывая, стоит ли игра свеч. Наконец он решил, что от одного разговора с алхимиком большого вреда не будет, а уже после него картина станет более ясной. Попрощавшись с Бай Чжу, который вряд ли заметил его уход, Чайльд заночевал на постоялом дворе и к середине следующего дня снова был в Ли Юэ, где застал начало приготовлений к празднику Морских фонарей. — Собираешься уходить, — констатировал Чжун Ли, как только вновь увидел Чайльда, и тот, не удивляясь догадливости архонта, кивнул. В очередной раз ему захотелось поделиться планами, но он удержался, а Чжун Ли не стал спрашивать ни куда он отправляется, ни зачем. — Я вернусь к началу праздника, наверное. — Что ж… буду ждать. — Правда? — Тарталья сощурился, пытаясь в лице Чжун Ли отыскать признаки обычной вежливости, говорящей о том, что за этими словами ничего не стояло. — Правда. — Ты немногословен. Чжун Ли сделал паузу в неторопливый глоток чая, и, поставив чашку на тонкое блюдце, объяснил: — С тобой мне бывает интересно. — О, я получил комплимент! — Чайльд рассмеялся, за шуткой скрывая то, насколько приятными оказались для него эти слова. — Да. — Чжун Ли позволил себе мимолетную улыбку, которую Чайльд мысленно занес в список диковинок Ли Юэ. — Ты получил комплимент. *** Сдержать обещание не получилось, праздник начался, прошел и закончился без него. В это время Чайльд был в Мондштадте, на Драконьем хребте, и порой в ясные ночи ему казалось, что он видит крохотные точечки бумажных фонарей, отпущенных в небо у гавани. Скорее всего, это был обман зрения и звезд, но ему нравилось думать, что хотя бы так он может преодолеть расстояние и быть там, где хотелось. Наконец он вернулся и принес обратно намного больше, чем идею, с которой отправлялся в путь. Чжун Ли, заверив, что праздник Морских фонарей прошел отлично, но сам он не принимал в нем участия, внимательно выслушал соображения Чайльда, предостережения Бай Чжу и указания мондштадского алхимика, и взял в руки флакон, наполненный до краев сверкающей серебряным блеском жидкостью. — Это гарантированно сработает на человеке. — Чайльд оперся ладонями о стол, придвигаясь поближе и тоже рассматривая флакон. — По одной капле на год жизни. Примерно так. — Капель тут точно не хватит. — Алхимик уверен в результате, но я не говорил, для кого это предназначено. Вряд ли кто-нибудь хорошо разбирается в… архонтах. — Мы сами в себе неплохо разбираемся. Чжун Ли откупорил флакон и выпустил на палец крошечную каплю жидкости, которая хорошо держалась на перчатке. Вначале он понюхал вещество, затем растер между пальцами и наконец с осторожностью дотронулся до оставшегося влажного следа кончиком языка. Затаив дыхание, Чайльд наблюдал за его лицом. Чжун Ли сидел, закрыв глаза, делал медленные вдохи, как будто отдыхая или медитируя, и терпения Предвестника не хватило надолго: — Ну что?.. Помолчав еще немного, Чжун Ли бережно закрыл флакон и вынес вердикт: — Должно сработать. — Прежде, чем пить, нужно провести подготовительную работу, — напомнил Чайльд, не давая радости затмить здравомыслие. — Список, о котором я говорил, образы-маяки… Алхимик провел с ним довольно утомительную беседу на тему мер предосторожности, очень долго и детально рассказывал о выборе воспоминаний, которые должны будут все-таки остаться после употребления эликсира, о побочных эффектах, эмоциях, поведении. Чайльд не единожды забывал и путался в новой информации, лекции приходилось слушать снова и снова, пока он не смог четко и правильно отвечать на проверочные вопросы — только после этого алхимик отпустил его, снимая с себя ответственность. Теперь Чайльд готов был сколько угодно раз пересказывать это Чжун Ли — ему не хотелось стать причиной очередной его проблемы. — Если в этом нужна будет помощь… — Я справлюсь. Не стоит беспокоиться: эта магия не способна мне навредить. — Значит, ты решил? — За эти шесть тысяч лет я редко принимал опрометчивые решения. Почему бы не сделать так хотя бы один раз. Позже, как следует все обдумав, Чжун Ли поделился планами: он хотел оставить несколько ключевых воспоминаний о жизни человека, чье место занял — его детство и взросление, детали его работы, — и создать новые образы, касающиеся того времени, на которое во флаконе не хватит капель. Жизнь Властелина Камня, войны, которые он прошел, подвиги, им совершенные, примут вид воспоминаний о прочитанных когда-то книгах и услышанных историях. Знакомые боги, живые и погибшие, превратятся в персонажей, поступки и решения обернутся впечатлениями о сюжетных поворотах. Чжун Ли все еще будет помнить это, но тяжесть прошлого исчезнет — заменой ей станет невесомая ностальгия, привычная для каждого. Все это звучало как уже готовый план, и Чайльд вдруг забеспокоился о том, во что он сам воплотится в новой жизни Чжун Ли… и будет ли там для него место. — Ты хорошо все продумал, — похвалил он, пытаясь решить, как корректнее задать волнующий вопрос. — Это так, — Чжун Ли согласился и вышел на террасу ритуального бюро, опершись ладонями о резные перила. — Что тебя беспокоит? Порой Чайльда заставала врасплох проницательность бывшего архонта, но в этот раз он был рад поводу коснуться тяжелой темы. — Что насчет меня? Чжун Ли повернулся к нему, и Чайльд, сидящий на пестрой циновке на полу, невольно выпрямил спину. — Я Предвестник, причина атаки Осиала на гавань… больше похоже на ту часть жизни Властелина Камня, которую ты хотел бы забыть. — А также ты — приятель Чжун Ли и его деловой партнер. Иноземец, которого он учил пользоваться палочками для еды и которому рассказывал об истории Ли Юэ. Чжун Ли не участвовал в защите гавани и даже не был свидетелем той битвы, почему бы ему не продолжить общение с путешественником из Снежной. Чайльд облегченно улыбнулся, кивнул, принимая этот упрощенный и урезанный вариант правды. Думал он при этом о двух вещах: забудет ли Чжун Ли о долге жизни, и стоит ли сказать ему, какой срок действия эликсира определил алхимик перед тем, как принять плату. *** Утром следующего дня Чайльд остановился около порога ритуального бюро, удивляясь собственной нерешительности. Неизвестно, кого он встретит за этой дверью, как новый Чжун Ли к нему отнесется, сработала ли вообще алхимия на архонте. Даже худший вариант не так уж страшен — эффекта не будет, Чжун Ли пожмет плечами и продолжит жить так же, как до этого. Ничего особенного. Чайльду и раньше доводилось тратить массу усилий на дело, которое оканчивалось ничем; он ничего не потеряет и не приобретет. Откуда тогда это волнение, почему начало частить сердце?.. Рассердившись на себя самого, Чайльд толкнул дверь. Чистый холл встретил его аскетичным изяществом и пустотой, но из-за ширмы в дальнем конце тут же донесся звонкий девичий голос: — Иду-иду! Очень соболезную вашей утрате, какова последняя воля усопшего? А, это ты, господин Предвестник. Ху Тао немного замедлила бодрый шаг, но спросила с надеждой: — У тебя ведь утрата, о которой нужно соболезновать? — Нет, не совсем. Но я уверен, что настоящим клиентам придется по душе такая встреча. Радостный блеск в твоих глазах наверняка поднимет им настроение перед лицом постигшего их несчастья. — Именно. — Ху Тао закивала, не заметив подвоха. — Мы делаем все ради клиентов! Не забывай, что тебя тоже ждет скидка, как только появятся твои усопшие. — Конечно, но пока я хотел увидеться с Чжун Ли. — Отвлекаешь моих работников, как обычно. Махнув рукой, она занялась прежними делами, а Чайльд направился к лестнице, и без подсказок зная, куда идти. Благодаря привычному состоянию Ху Тао он немного расслабился, и когда входил в знакомый кабинет, смог уже улыбаться так, словно только что вернулся из затянувшегося странствия и рад видеть друга. Впрочем, эта придуманная радость не шла ни в какое сравнение с той, которая на несколько мгновений отразилась на лице Чжун Ли, стоило ему поднять голову от свитков. Ему даже не нужно было ничего говорить, чтобы Чайльд понял — все сработало как надо. Человек перед ним выглядел полным того легкого покоя, что служит синонимом счастья; груз прожитых столетий, прежде державший в постоянном напряжении, наконец оставил Чжун Ли, ушел глубоко на дно, как сброшенный якорь. И ко всему изменились его волосы: золотой отлив исчез, теперь они были иссиня-черными от корней и до кончиков, но лежали по-прежнему великолепно. — Ты пропустил праздник. — Голос звучал с ноткой укора, но губы Чжун Ли улыбались. — Не потому ли, что тебе не хотелось слушать мои рассказы об истоках его традиций? — Что? Не-ет, — тут же подхватил Чайльд и состроил самое невинное выражение лица, какое только мог. — Я обожаю твои истории! Но раз праздник кончился, то их не будет, верно? Оба рассмеялись, и Чайльд поймал себя на желании обнять Чжун Ли так, словно они вправду не виделись очень долго — гораздо дольше, чем он на самом деле отсутствовал. Чтобы пресечь это желание, Чайльд взял со стола первую попавшуюся книгу, покрутил в руках и сообщил: — В Снежной считается, что праздники — это развлечение для детей. — И ты с этим согласен? — Даже не знаю… я ведь все пропустил. Он все еще шутил и знал, что по нему это ясно, но Чжун Ли, откинувшись на спинку стула, ответил предельно серьезно: — Значит, тебе повезло, что я наперед обо всем позаботился. — Да? — Тарталья удивился. — О чем? Больше всего на свете ему хотелось задать вопрос об эликсире, о памяти Чжун Ли — каково это, что он чувствует, как себя ощущает, — но Чайльд сдерживался, жадно глотал каждое слово и старался смотреть куда угодно, лишь бы не в глаза, чтобы Чжун Ли не заметил этого повышенного, нездорового интереса. — О тебе. О празднике. Встретишься со мной вечером? Заинтригованный, Чайльд кивнул, а потом еще долго гадал, что именно его ждет. По всему выходило, что Чжун Ли «позаботился обо всем» заранее, когда не знал еще ни о каких эликсирах… значит, эту деталь он тоже предпочел запомнить, и она теперь алой нитью соединяла «до» и «после», архонта Моракса и консультанта ритуального бюро. Чайльд почувствовал себя уникальным. Не будущим покорителем мира, как ему порой нравилось считать, но особенным в жизни другого человека, и это ощущение оказалось намного сильнее и в разы приятнее. А еще оно накладывало ответственность, и вечером, следуя за Чжун Ли по тропе, что тянулась вверх от городских ворот, Чайльд поочередно пробовал на вкус то волнение, то восторг, то настороженное любопытство — первый признак подозрительности, спутницы любого высокопоставленного фатуи. Чжун Ли вел его на одну из возвышенностей около гавани. Идя в полутора метрах позади, Чайльд рассматривал его ровную спину, слегка опущенные плечи, подвязанные у затылка волосы, и старался сосредоточиться на словах, в то время как голова была плотно занята воспоминаниями. Когда они вот так шли в прошлый раз, у Чжун Ли было при себе копье, которое запросто могло пронзить Чайльду грудь или шею. Теперь же он нес походную сумку, а в мысли упрямо лезло одно: как здорово бы вышло, окажись в этой сумке бутыль мондштадского вина, которую они могли бы распить на двоих. Впрочем, это смахивало бы на свидание, а Чайльд был реалистом. К тому же, если ему так хотелось вина, он мог прихватить его по дороге из Мондштадта, а не мчаться обратно с одним только эликсиром. — Ты, наверное, уже догадался, зачем мы сюда пришли. Они были на вершине холма, почти лишенного деревьев и камней. В некоторых местах на траве остались следы костровищ, поодаль стояла старая палатка, которая выцвела на солнце так сильно, что невозможно было определить, принадлежала она искателям приключений или кому-нибудь другому. В целом тут не было ничего примечательного, кроме вида на гавань — именно из этой точки раскрывалась полная панорама города, моря, прибрежных скал и склонов за ними. — Тут очень красиво. — Чайльд вгляделся в мерцающие оранжево-желтые огни, которыми с наступлением вечера всегда окрашивался Ли Юэ. — Думаю, я могу различить окна банка Снежной, но я не уверен… Представляю, каково здесь во время фестиваля. Он действительно вообразил это — яркие нарядные украшения и, конечно, плывущие снизу вверх морские фонари, — и тут же понял, что имел в виду Чжун Ли: — Ты принес мне фонарь? — Именно. Чжун Ли аккуратно вытащил его из сумки, расправил прямо на весу, бережно разровнял пальцами бумагу и протянул Чайльду: — По традиции следует написать на нем свою мечту, и тогда она исполнится. Впрочем, последнего никто не может гарантировать, люди просто верят в этот ритуал и соблюдают его уже много десятилетий. — И ты тоже так делаешь? — М-м… — Лицо Чжун Ли приняло задумчивое выражение. — В этот раз нет… сам не знаю, почему. Ху Тао настаивала, но я отказался. Чайльд понял, что затронул опасную тему, связанную с воспоминаниями и решениями, которые теперь вызывали у Чжун Ли сомнения, так что поспешил предложить: — Давай напишем вместе. — Обычно так делают только члены одной семьи или любовники. Почувствовав, что щеки вот-вот начнут краснеть, Чайльд возразил: — Обычно это происходит во время фестиваля. Мы и так нарушаем традиции. Это большой фонарь, тут хватит места, если только у тебя не огромный список желаний. Но и тогда ты мог бы писать мелким почерком, чтобы все поместилось. Чжун Ли улыбнулся и Чайльд понял, что фразу о любовниках близко к сердцу принял здесь он один. Рассмеявшись, словно извиняясь за собственную неловкость, он пошел в сторону палатки, где можно было расположиться поудобнее, стянул по пути перчатки и спросил: — Ты ведь захватил с собой чернила? Желание Чайльда уместилось всего в двух предложениях. Перечисляя имена своих близких, он думал о том, как бы им понравилось в Ли Юэ, где всегда тепло и — почти всегда — безопасно. Стоило задуматься о них раньше и поручить кому-нибудь купить несколько фонарей, чтобы отправить их в Снежную, но когда Чайльд поделился идеей с Чжун Ли, тот неожиданно возразил: — Фонари нельзя купить. Их не продают, это еще одна традиция. Необходимо сделать их вручную. — А если это путешественник, который не умеет их делать? Или ребенок — это ведь сложно? — В гавани во время фестиваля продаются все необходимые материалы, а сами продавцы могут помочь или научить. Да, сделать фонарь не слишком просто, но оно того стоит. — Значит, этот ты тоже сделал сам? — Ты удивлен? Чайльд задумался перед ответом. Он удивился лишь отчасти — от Чжун Ли можно было ожидать полного соблюдения традиций, — но его восхитило, что архонт занимался этим ради него. Жизнь Чжун Ли насчитывала несколько тысячелетий, и все же он счел возможным позаботиться о фатуи, который никогда не видел фестиваля Морских фонарей. — Мне повезло иметь такого друга, — наконец отозвался Чайльд. Опустив взгляд, он проверил, чтобы чернила просохли, развернул фонарь и протянул его Чжун Ли: — Твоя очередь. Тот не стал отказываться, обмакнул перо в чернильницу, и Чайльд перевел взгляд к небу: как бы ни хотелось узнать, какое желание выбрал Чжун Ли, некоторые вещи должны оставаться личными. Закончив, Чжун Ли показал, как правильно раскрывать фонарь и фиксировать крепления, помог зажечь фитиль, закрывая его от ветра, а в конце придержал руки Чайльда, лежащие на основании: — Не отпускай сразу. Чайльд по-прежнему был без перчаток, и от неожиданного касания пальцев к пальцам его прошибло насквозь. Повезло, что света от звездного неба и морского фонаря было недостаточно, чтобы рассмотреть его лицо, и Чжун Ли привычным спокойным тоном продолжал: — Воздуху внутри нужно время нагреться. Держи его, и ты скоро почувствуешь, как он сам тянется к небу. Чужие руки задержались еще на несколько секунд, затем отпустили, и Чайльд наконец смог вдохнуть полной грудью. В ушах шумело от притока крови, в груди давило; он переступил с ноги на ногу, недовольный своей реакцией — откуда только взялось это юношеское смущение, мгновенный ступор, жар в щеках? Чжун Ли ведь только дотронулся, чтобы не дать все испортить, они уже касались друг друга… Чайльд попытался вспомнить, когда, но на ум приходил только бой, в котором архонт одержал победу. Больше ничего. До сегодня. — Не сжимай так сильно. — Низкий голос Чжун Ли вывел его из раздумий, и Чайльд слегка расслабил ладони. — Похоже, уже можно отпускать. Тут же Чайльд почувствовал, что фонарь обрел собственную силу и хочет вырваться, так что отпустил его, и тот медленно поплыл вверх, будто поднимающаяся со дна моря медуза, оранжевая, как закат. Вскоре фонарь отклонился в сторону, повинуясь силе ветра; огонек в нем мерцал, будто вот-вот погаснет, но продолжал упрямо гореть. Чайльд следил за ним, запрокинув голову и часто моргая — его вдруг охватила легкая грусть, ностальгия, имеющая множество источников сразу. Чтобы отделаться от непрошеного чувства, он признался: — Действительно жалею, что не попал на праздник. Представляю, как они выглядели — все эти фонари, которые люди запускали одновременно… — Фестиваль повторится через год, — напомнил Чжун Ли. — Целый год! — Воскликнул Чайльд, но сразу рассмеялся и объяснил: — Что угодно может произойти. В ночной полутьме глаза Чжун Ли казались бесцветными, но смотрели с прежней серьезностью, когда он настоял: — И тем не менее, Чайльд, ты приглашен. За такой ответ, как и за сделанный собственноручно фонарь, и за весь этот вечер, Тарталья был ему искренне благодарен.