Указания о «Памяти»

— Ты всегда тревожно спишь, или это из-за меня? Так необычно: засыпать вместе, просыпаться рядом, уже третий раз. Чайльду было уютно в надежных руках, он мгновенно отключался под размеренный звук дыхания, но Чжун Ли был прав — ночи проходили сложно. Все беспокойство и волнение, которые Чайльд старался игнорировать днем, раскрывались во всей полноте ночами; во снах не являлось ничего конкретного, никаких образов или слов, одни чувства. Там Чайльд был одиноким, пустым, потерявшим направление на дороге жизни, там он ежесекундно менял решение, искал поддержку и опору, удерживался над пропастью, обещая себе еще немного времени, и сам же не верил этим обещаниям. Не было ни ужасающих монстров, ни кровавых драк, ни жестокой расправы над семьей — ничего, подходящего для ночного кошмара, — но утром он подолгу не хотел открывать глаза, лишь бы не увидеть, что сон обратился в реальность. Конечно, Чжун Ли заметил. Он такой внимательный и чуткий, такой по-искреннему заботливый, что Чайльду было совестно врать, потому он ссылался на то, что плохие сны мучают его с самого детства, но ощущал себя после этого еще хуже. Знал — нужно это заканчивать. Успеть до того, как память вернется к Чжун Ли, чтобы избежать неловкого прощания после. Если Чайльд и найдет в себе силы уйти, исчезнуть из его жизни, то храбрости остаться и услышать его «нет» точно не хватит. — Я мешал тебе? — Чайльд улыбнулся, потянувшись и поцеловав его в щеку: в начале дня он создавал видимость счастья и оно, привлеченное манком, постепенно становилось подлинным. — Дело не в этом. Тебя что-то волнует, я вижу. Хочешь рассказать? — Помнишь, я говорил, что у меня новая задача? Чайльд выдумал эту задачу три дня назад, когда они вернулись в город после замечательного рассвета, приправленного тревогой и чуть слышным тиканьем часов, которое теперь сопровождало его повсюду. Хороший повод уехать из Ли Юэ — он все еще подданный Царицы, у Чжун Ли не возникнет вопросов. Сначала их разделит расстояние, потом — шесть тысяч лет памяти архонта; Чайльд снова займет в его жизни место Предвестника фатуи, опасного элемента, любопытного собеседника, человека по ту сторону баррикады. — Помню. Я дал слово не слишком расспрашивать. Рука, обнимающая за плечи, пальцы в волосах — ему будет этого не хватать. Хорошего понемногу, как говорила порой мама; в детстве Чайльд не соглашался и жарко спорил, теперь цеплялся за эту грустную мудрость как за оправдание. Хорошего понемногу — он и так отхватил крупный кусок, наслаждался им слишком долго, пора заканчивать. — Думаю, мне нужно будет скоро уехать. — Это опасно? — Ну-у, — поморщился Чайльд, которому не хотелось еще больше лгать. — Как обычно. — Но ведь еще не сегодня? Он наконец поднял взгляд и сказал правду: — Если бы можно было, остался бы с тобой насовсем. Волосы Чжун Ли больше не отливали золотом, как в ту ночь, и Чайльд иногда сомневался — точно ли он видел этот цвет, не могло ли ему показаться? Искал любую лазейку, чтобы спокойное время вдвоем тянулось подольше, но уже не мог избавиться от предчувствия близкого конца. Вот и сейчас он взял длинную гладкую прядь, перехваченную у затылка ремешком, накрутил на палец — черная от начала и до конца, но не способная обмануть его. — Можно узнать, куда тебе нужно? — Скорее всего на Драконий хребет. И это неплохо — там холодно, как в Снежной. Почувствую себя дома. Чайльд действительно об этом думал. Найти алхимика, попросить еще эликсира, побольше, чем один крошечный флакон. На это может потребоваться время, но он подождет, а заплатить сможет, сколько бы тот ни попросил. Лишь бы алхимик согласился, лишь бы колдовство подействовало снова, лишь бы Чжун Ли еще раз выпил чудодейственное средство. Лишь бы Тарталья осмелился показаться на глаза — ему, уже прежнему, помнящему не только древние времена, но и эти дни с Чайльдом, их откровенную близость, что они друг другу говорили, как друг на друга смотрели. — Ну же, Аякс, не грусти. Чжун Ли привлек его к себе, обнимая, рука ласково огладила спину. Чайльд назвал ему свое имя совсем недавно и не жалел об этом, но сейчас оно болезненной иглой вонзилось в сердце. Кроме семьи никто не звал его так, Чжун Ли был — и останется — единственным… Он спросил тогда: «Это твое настоящее имя?», а Чайльд рассмеялся и ответил, что все его имена настоящие, но это — для самых родных, самых любимых людей, и да, Чжун Ли теперь принадлежал к их числу. — А что ты будешь делать после Драконьего хребта? Вопрос звучал вполне нормально, но Чайльда обдало холодом, и он не сразу понял, почему. Чжун Ли не интересовался, когда он вернется, не спрашивал, хочет ли вернуться вообще, словно ему до этого дела не было. Или, попробовал образумить он самого себя, Чжун Ли просто не сомневается в том, что я приду к нему сразу же, когда закончу. Или — теперь в игру включилось нечто злое, едкое — ты ему уже надоел и он хочет одиночества. — Не могу так далеко загадывать. — Чайльд старался, чтобы голос звучал по-прежнему, ясно и беззаботно. — Лучше жить сегодняшним днем, а не думать о будущем, правда? — Ну… — А сегодня я обещал приготовить мой фирменный суп! — Он ухмыльнулся, настроение постепенно росло, ведь Чайльд упрямо подгонял его. — Ты же его никогда не пробовал? Знаешь, как его впервые начали готовить у меня на родине?.. О-о, Чжун Ли, настала моя очередь рассказывать тебе истории!.. *** Еще два дня он кое-как продержался, приглушая нарастающее чувство тревоги и отчаяния, но на третий понял, что так больше нельзя. В детстве была одна игра: они строили башню из деревянных брусочков, складывая один на другой, все выше и выше, наперегонки, чтобы узнать, под чьими руками она обвалится. Только теперь Чайльд соревновался не с сестрой, а то ли с самим собой, то ли с Чжун Ли, то ли с жизнью. Проигрывать ему не хотелось, потому он решил сделать ход на опережение — встать и уйти, бросить и башню, и последние брусочки, и партнера заодно. Предоставить Чжун Ли решать, что делать дальше: разрушить строение одним ударом руки, продолжить возводить его в одиночку или оставить как есть, тоже повернувшись спиной. Он работал в банке, когда это случилось — вдруг пришло понимание, что момент настал. Несколько минут Чайльд сидел в тишине кабинета с закрытыми глазами, вспоминая все то хорошее, что успело произойти, а потом поднялся и вышел, сказав секретарю: — Я уезжаю. Найди кого-нибудь, кто тут закончит. Чайльд оставил там все свои вещи, кроме одной, которая больше ему не принадлежала: когда он признал, что придется однажды все закончить, сразу решил отдать ее Чжун Ли на память. Память. Чайльду горько было думать об этом слове, о его значении, о том, что на весы из шести тысяч лет он добавит еще один камень, который со временем наверняка затеряется среди остальных. И не о чем тут жалеть. Даже если алхимик согласится создать для него эликсир, решающее слово будет за Чжун Ли — за Властелином камня, архонтом, — и Чайльд боялся смотреть на себя его глазами. У ритуального бюро в этот день находились люди. Несколько мужчин, намного больше женщин; дверь открыли нараспашку и подперли резным уголком, чтобы створки не смыкались. Чайльд осторожно обогнул собравшихся, чтобы заглянуть внутрь: там тоже кто-то стоял, негромко разговаривал, Ху Тао спорила сразу с тремя, а Чжун Ли возвышался позади нее, заложив руки за спину — по-обыкновению спокойный, учтиво внимательный, удивительно красивый. Вскоре он поднял голову и встретился со взглядом Чайльда, почти сразу тихо извинился, глазами указал влево, где позади здания располагалась еще одна дверь. Понял наверняка, что этот визит неспроста, и на душе стало чуть тяжелее: Чайльд не любил прощаться. — Аякс? Он вышел на порог, лицо чуть взволнованное, на ходу снял перчатки: через секунду Чайльд почувствовал на своей ладони теплые пальцы, сжал их судорожно, порывисто. Хотелось поцеловать их, но на улице он не позволял себе никаких вольностей, по крайней мере, до теперь. — Мне пора. Не мог уйти и не сказать. — Что ж… Надеюсь, это задание не окажется для тебя слишком сложным. В атмосфере появилась неловкость; Чайльд держал в себе множество эмоциональных откровений — хотелось обнять, прижаться, прошептать, как сильно он любит Чжун Ли, как не хочет оставлять его, как боится… Но так будет больнее для них обоих, и Чайльд это понимал. Ситуация требовала формальностей и ритуалов, которые оба они, не договариваясь, соблюдали. — У меня есть кое-что для тебя. — Он вложил в руку Чжун Ли медный компас с черно-золотым циферблатом. — Не такой уж красивый и вряд ли дорогой, но он был у меня долгое время… Говорили даже, что это артефакт, и что стрелка показывает не на север, а туда, куда стремится сердце его хозяина, но все это довольно абстрактно. — Куда же она теперь показывает? Они оба посмотрели на компас, но помеченная алым стрелка дрожала, не находя устойчивого положения. Чайльд надеялся, что она повернется к нему, находясь в ладони Чжун Ли, так что он отвел взгляд и объяснил, чтобы не показаться задетым: — Я не очень понимал, как им пользоваться, но это не главное. Пусть будет как сувенир. — Спасибо. Чжун Ли улыбнулся, и стало немного легче. Чайльд рассматривал его лицо, необычный окрас глаз, спадающие на лоб пряди, аккуратные губы, элегантную серьгу и думал, что вряд ли кто-нибудь другой так же сильно ему понравится. А раз так, почему бы не нарушить собственные правила на прощанье? Он улыбнулся тоже, обнял Чжун Ли освободившимися руками, привлекая к себе, поцеловал без спроса, сразу почувствовав ответ. Против обыкновения он не стал закрывать глаза, смотрел на длинные ресницы, точеный край уха, а потом все-таки зажмурился, когда Чжун Ли коснулся пальцами шеи. От близости у него внутри сладко замирало раньше и болезненно сжимало теперь. Теплые руки, откровенные касания, такой родной запах, голос Чжун Ли, его манера держаться — Чайльд любил этого мужчину, но так ему и не признался. Давай, упрашивал он себя в последний из возможных моментов, скажи ему это. Скажи: я люблю тебя. Скажи: я буду скучать. Я не хочу уходить. Я обязательно вернусь. Не опущу руки. Только дождись меня, только дайте мне шанс — ты, Чжун Ли, и ты, архонт, Властелин камня, пожалуйста!.. — Мне пора. — Он не смог; сердце гулко билось, словно желая немедленно погубить своего труса-хозяина. — Береги себя. — И ты себя береги. Чжун Ли скрылся из виду, стоило завернуть за угол. Чеканя шаг, Тарталья старался думать о будущем подъеме на Драконий хребет, а не о том, что так и не услышал обещания дождаться или приглашения вернуться. И сам ничего подобного не сказал. *** Дорога до первых уходящих в гору тропок могла занять два дня, но Чайльд намеренно удлинил ее, свернув с тракта при первой возможности. Нужно было забить голову делами, переключиться, сосредоточиться, вернуться в форму — для этого он выбрал лагерь хиличурлов у подножия скалы. Там оказалось несколько особенно крупных и яростных монстров, но Чайльд тоже был яростным, клинки в его руках стремительно рассекали воздух, оружие, плоть, пока в лагере не осталось ничего живого. Тогда он искупался в ближайшем озере, посидел у нелепого хиличурского костра и понял — нужно еще. Бой, сражение, война — лишь эти вещи были способны примирить Чайльда с собой, вернуть утерянное равновесие, потому он хватался за каждую возможность натянуть тетиву, а их, этих возможностей, по пути к хребту встречалось немало. Но все-таки, коротая ночь в сине-белой палатке, он понимал: прежнего чувства бесшабашной вседозволенности не случилось. Он переменился, стал из-за Чжун Ли немного другим, теперь его не удовлетворяло то, что раньше приносило радость. Ему нужно кое-что другое, более сложное, менее осуществимое, а вся эта кровь, трупы, азарт поединка только кормили пустоту в душе. Чайльду не хотелось от них отказываться — во время схватки он чувствовал себя лучше, — но теперь он жил не ради того, чтобы завоевать мир. Новая цель требовала иных усилий. Холод Драконьего хребта румянил щеки, подгонял вперед. Несколько раз Чайльд сбился с пути и наткнулся на незнакомых прежде монстров, покрытых ледяным панцирем; один из них так измотал его, что пришлось вернуться к базовому лагерю у подножия и поискать проводника, но затея не увенчалась успехом: — Сейчас никто не поднимается на гору. Плохие погодные условия. — Но алхимик ведь работает там, — упрямо настаивал Чайльд, но в ответ получил совсем неприятное: — Мастер Альбедо уехал несколько недель назад. Верить в неудачу Чайльд отказывался. Он предпринял еще одну попытку и на этот раз обнаружил смутно знакомый путь, лежащий через хрупкий деревянный мостик над пропастью, но искатели приключений из лагеря были правы. Пещера, которая прежде казалась уютным кабинетом ученого, волей случая заброшенным в сердце горы, превратилась в… просто пещеру. В нее задувал холодный ветер, по углам нанесло снега, выросла ледяная корка. О присутствии здесь человека напоминали только зарубки на камнях и еле видные следы от магического огня. Когда Чайльд попытался выяснить, куда же исчез алхимик, его направили в Мондштадт — город, куда Тарталья совсем не собирался и где прежде ни разу не был. Высокие мельницы, каменные мостовые, величественная статуя архонта и его же собор очаровывали и приковывали взгляд, но Чайльд не мог как следует насладиться новизной ощущений, потому что и здесь не добился успеха. Алхимика в Мондштадте знали и любили, но где он сейчас — никто понятия не имел. Чайльд спрашивал буквально везде, тянул за все доступные нити; был в здании Ордо Фавониус, в соборе и в библиотеке, в каждой захудалой таверне этого города, но уходил отовсюду ни с чем. Обязанности Альбедо временно исполняла ужасная скромница Сахароза, которая с трудом могла поднять на Чайльда взгляд. Естественно, о нужном ему эликсире она даже не слыхала, но могла взяться за разработку. — Предварительно это займет н-несколько месяцев. То есть, я с-составлю формулу, сделаю тестовые пробы, а дальше — з-зависит от результата… О том, куда исчез ее наставник, Сахароза ничего не знала. Чайльд подумал, что она не хочет говорить, но стоило надавить, как девчонка едва не разревелась от стресса — пришлось оставить ее в покое. Что ему делать дальше? Положиться на юную практикантку, еще раз попытать счастья с Бай Чжу, наведаться в Сумеру? Он перебирал возможности, отсекая одну за другой: нет, не то, нет. Бай Чжу уже сообщил свое мнение, в Сумеру ему помогать не обязаны, «несколько месяцев» Сахарозы могут растянуться на годы… Оставалась последняя опция: дождаться Альбедо или продолжить искать его. Единственное, что мешало Чайльду — он не мог свободно распоряжаться временем. Его верность принадлежала Царице, а жизнь — Чжун Ли, ему нужно быть в Снежной, а хочется — в Ли Юэ, Мондштадт никуда не вписывался. Наконец он ушел из города, оставив для Альбедо официальное письмо, запечатанное по всем правилам, чтобы никто посторонний и не подумал его вскрыть. В тексте он старался выражаться официальным языком, но в нем так и сквозила отчаянная мольба — пожалуйста, мне нужна твоя помощь больше всего на свете. Чайльд не верил, что получит ответ, надежда таяла с каждым днем, пока он приближался к границам Снежной, чтобы попросить у своей госпожи любые задания, связанные с Ли Юэ, если только она позволит. Если нет — Чайльду придется нарушать приказы. Или неукоснительно следовать им и держаться как можно дальше от Чжун Ли: он не решил пока, что будет правильнее. *** С тем, как менялась погода — небо затягивало тучами, реки покрывались льдом, снег застилал горизонт — холодом сковывало и сердце Чайльда. Он возвращался домой, в место, которое сделало из него Предвестника фатуи, одного из самых опасных людей Тейвата. Здесь не нужно играть роли или выстраивать отношения, здесь в ходу стальной характер и несгибаемая воля, твердая рука и прямая спина. Меньше чувств, больше силы. Меньше эмоций, больше контроля. Чтобы вернуться в форму, он провел несколько месяцев за тренировками солдат, но после его отстранили — чересчур требовательный и жесткий. Новобранцы оказались не готовыми к электрическим ожогам, что оставались на их коже после поединков, где Чайльд выходил один против дюжины. Затем он занимался с опытными бойцами, уже прошедшими через модификации Доторре, с теми, кто получил Глаз порчи или другой артефакт. Это отвлекало Тарталью, занимало время, требовало не только физических, но и моральных сил. Каждый день, каждый час оставаться Предвестником, фигурой лидера, внушать уважение и страх, не допускать промахов, поддерживать авторитет. В какой-то момент он поверил, что пришел в норму, стал прежним и избавился от чувств, на которые не имел права, но через полгода армейская жизнь превратилась в рутину, дни начали повторять друг друга, и Чайльд чаще и чаще ловил себя на ощущении тревожности. Столько времени прошло, а он по-прежнему скучал. Чжун Ли возвращался в его мысли шаг за шагом, прокрадывался во снах, в отголосках чужих слов, в Гео-артефактах на груди застрельщиков, а все потому, что Чайльд сбежал от проблемы, а не решил ее. А поскольку позволения вернуться в Ли Юэ он не получил, оставался второй вариант — снова сменить обстановку, занять себя чем-то настолько сложным, чтобы не оставалось ресурсов на неугодные эмоции. Возможность подвернулась довольно скоро: военно-политическая делегация отправлялась в Инадзуму. Предстояло пересечь Натлан — Чайльд никогда там не был, только слышал невероятные рассказы о пустынях и песчаных монстрах, — принадлежащий Сумеру полуостров, а затем по морю прибыть на территорию Инадзумы, преодолев бушующий вокруг нее волей Электро архонта шторм. Мало кто из фатуи был воодушевлен экспедицией так же, как Тарталья. Он взял на себя большую часть обязанностей по двухмесячной подготовке и даже сумел побороть свою нелюбовь к номеру восемь, Синьоре, с которой до этого только и знал, что спорить по любому поводу. — Я не обязана брать тебя. — Она была на голову ниже Чайльда, но при этом умудрялась смотреть сверху вниз, с презрением, достойным самой Царицы. — По моему мнению твои минусы значительно перевешивают всю ту пользу, какую ты якобы можешь принести. — Тебе же будет скучно с этими подхалимами. Столько времени в пути — наверняка захочется поговорить с кем-нибудь интересным. — Тогда почему бы мне не пригласить Капитана? — Не вижу тут толпы Предвестников, желающих тебя сопровождать. — Потому что я и не нуждаюсь в сопровождении. Решив сменить тактику, Чайльд согласился: — Справедливо. Но мне давно говорили, что я мог бы многому у тебя научиться. Не хотел бы упустить возможность. Лесть — Синьора была падкой на нее, как никто другой. Считая себя лучшей среди одиннадцати, она не упускала случая получить этому подтверждение; вот и сейчас на алых губах проскользнула тонкая ухмылка, а взгляд самую малость смягчился. — Ты не станешь и вполовину так же хорош, сколько бы времени со мной ни провел. — Попытаться стоит. — Все, на что ты способен — это кидаться с оружием и кромсать на куски. — Синьора утратила интерес к разговору, но решение приняла: — Если мне что-нибудь не понравится, я вышвырну тебя за борт без предупреждения. — Приятно знать, что ты не избавишься от меня, пока мы не сядем на корабль. Чайльд улыбался, представляя, как сам с наслаждением вышвырнул бы куда-нибудь Синьору. Дорога до Инадзумы станет тяжелой в ее обществе, но так Тарталья сможет укрепить нервы, а еще ему точно будет не до ностальгии. Поначалу все вправду шло хорошо. В Натлане пришлось задержаться: политика требовала внимания Синьоры, военными вопросами занялся Чайльд. Ему было интересно в новой стране, он много времени проводил на постах солдат, осваивал незнакомую кухню, изучал местных монстров и их уязвимости. Иногда, впрочем, сердце играло с ним злую шутку: пробуя традиционное вино, Чайльд представлял, что сказал бы о нем Чжун Ли; услышав старую легенду, он думал, знает ли Чжун Ли такую. Пришлась бы ему по вкусу приготовленная по-натлански птица, оценил бы он здешние фрески, захотел бы подняться к жерлу вулкана, наслаждался бы звучанием деревенских оркестров, полюбил бы виды пустыни и дюн?.. Чтобы занять себя, Чайльд устраивал рейды на пещеры, полные хиличурлов, попрыгуний и плотоядных огненных цветов, но чем сильнее старался, тем сложнее было монстрам отвлечь его. Когда делегация двинулась в путь, на несколько недель Чайльд поверил, что он снова в полном порядке, ни о чем не думает и не беспокоится, но потом они поднялись на борт корабля, отплыли из гавани и вышли в открытое море — и все полетело в Бездну. — Что это? Была ночь, кто-то из фатуи нес вахту, а Чайльд просто захотел подышать свежим соленым воздухом перед сном. Вопрос, заданный солдатом матросу, он услышал случайно. Посмотрел в их сторону и застыл, неспособный пошевелиться. — Там гавань Ли Юэ. У них фестиваль начинается, все запускают какие-то фонари. Оранжевые точки чуть покрупнее звезд усеивали небо у горизонта. Чайльд смотрел на них, не моргая, сердце гулко отстукивало ритм — в этот момент он понял, что не попадет в Инадзуму. *** Целый год прошел, как он мог не заметить? Когда Чжун Ли приглашал его на будущий фестиваль, тот казался таким далеким и призрачным, что Чайльд не придал большого значения словам, но теперь они вспомнились с кристальной ясностью. Он должен быть там — и он будет. Вот только ждет ли его Чжун Ли, захочет увидеть? Этих ответов Чайльд не знал, но собирался получить. Он не стал медлить и сразу приказал спустить одну из шлюпок и не задавать вопросов. Синьора отдыхала в каюте, Чайльд решил не тратить время на объяснения и прощание: спрыгнул в лодку, погасил свет на носу, обратился к силе Глаза Бога, чтобы вода помогала двигаться в сторону Ли Юэ. Корабль медленно исчезал в ночном тумане, поначалу видны были люди, стоящие у фальшборта, затем только проблесковые огни, а после Чайльд отвернулся — медленно плывущие по небу морские фонари, пока еще крошечные, указывали ему направление. Путь по морю занял всю ночь и половину следующего дня. Чайльд не чувствовал голода, волны смирно укладывались перед ним, течение изо всех сил старалось сопроводить лодку к гавани. Он немного устал, но даже не думал о том, чтобы прерваться на отдых; знакомые скалы Ли Юэ становились все ближе, сердце трепетало от вдохновения и тут же замирало в секундном ужасе: что, если все это зря?.. К порту он решил не приближаться. Там регистрировали все входящие судна, даже рыбацкие лодки, а Чайльд не любил терять время на бумажную волокиту. Он причалил к песчаной отмели к югу от города, в несколько рывков затянул шлюпку на берег, чтобы ее не унесло прибоем. Снял с головы маску и спрятал внутри — он шел к Чжун Ли не как Предвестник, — и по берегу двинулся в сторону города. Чем ближе он подходил, тем горячее становилось в груди. Что он скажет? Чем объяснит побег и возвращение? Поднимаясь вверх по полуразрушенному деревянному настилу, Чайльд мысленно репетировал речь, но вдруг осекся, не поверив глазам — на мосту, который соединял город с трактом, высилась фигура Чжун Ли. Не узнать его было невозможно. Тело плохо слушалось Чайльда с этого момента, но он заставлял себя идти, огибая камни, деревья, строения, не сводя взгляда с конечной точки пути. Наконец он ступил на мост, деревянные доски гулко отзывались на шаги; Чжун Ли повернулся к нему — одна рука лежит на перилах, другая заведена за спину, лицо строгое, взгляд… Нет, Чайльд не решался смотреть в глаза. — Похоже, в этот раз я успел вовремя? Он чуть улыбнулся, пробуя почву ни к чему не обязывающим вопросом. Думал, что Чжун Ли поддержит атмосферу светской беседы, но тот ударил в лоб: — Ты уходил искать алхимика? — Да… — в горле мгновенно пересохло, он кашлянул, чтобы избавиться от мерзкого ощущения. — Безуспешно? Чайльд кивнул безо всякой уверенности. Он не получил ответа на письмо, но кто знает, что могло случиться с посланием? Нужно было вернуться в Мондштадт, а он не довел дело до конца. Пытался отгородиться от прошлого, от чувств, от Чжун Ли, но в конце концов все равно стоял перед ним и на что-то рассчитывал. — Не обязательно было это делать. — Искать алхимика? — Уходить вообще. Ты мог поговорить со мной. Мы были близки. — Я думал, твоя память вернется и ты не захочешь видеть меня рядом. — Ушел бы, когда услышал это от меня, а не придумал в своей голове. — Я влюбился в тебя и не хотел, чтобы ты причинил мне боль! — вспылил Чайльд, понимая, что не справляется. Чжун Ли, напротив, был абсолютно спокоен: — И ты решил причинить эту боль мне? — Это было трусливо, — признал Чайльд, наконец осмелившись посмотреть в глаза. — Прости. Нужно было подождать и поговорить с тобой потом… — Или вернуться раньше, чем через год. — Или так… Как скоро ты вспомнил? — Где-то через неделю. — То есть я мог еще неделю оставаться. — Чайльд хмыкнул, но Чжун Ли сразу поправил его: — Через неделю после того, как выпил эликсир. Он все же не рассчитан на архонтов. Схватившись за перила, Чайльд на секунду зажмурился, переживая сдвиг мироздания. Получается, все, чего он так боялся, от чего бежал, он выдумал сам. Впустую потратил целый год, обидел самого дорогого человека… который, впрочем, тоже был хорош: — Этого бы не случилось, если бы ты сказал мне! — Мне нравилось, как все происходило между нами. Ты расслабился, не видел во мне бога… не хотелось тебя спугнуть. — Ну, тут мы оба облажались. Чайльд опять поднял взгляд: лицо Чжун Ли смягчилось, он почти улыбался, выдавая, что скучал точно так же, что тоже жалел о неверных решениях прошлого. — Последний вопрос. Сейчас ты вернулся, потому что у тебя здесь дела, или ты нашел эликсир, или дело в долге жизни?.. — Ничего из этого… Я просто увидел фонари и не понял, почему я не с тобой. Эликсира я не нашел, а что до того долга… Ладно, ты не убил меня, но зачем именно это условие, мне до сих пор не ясно. — Просто я всегда знал, чего хочу, Аякс. Чайльда бросило в краску; Чжун Ли накрыл его ладонь рукой, уверенно сжимая, подступил на шаг. Губы коснулись спутанных из-за морской соли волос, и от этого поцелуя Чайльд почувствовал себя легким и счастливым. Наконец все встало на места, никакого страха и сомнений, неуверенности и глупых догадок, осталось только сделать фонарь — один на двоих, как и полагается любовникам, — и запустить его в небо. — Ты ждал меня тут, потому что пригласил на фестиваль и знал, что я приду? — С улыбкой спросил Чайльд, которому эта встреча на мосту начала казаться судьбоносной. — Не совсем. — Мужчина покачал головой и добавил: — Потому что ты дал мне это. На вытянутой ладони Чжун Ли лежал хорошо знакомый компас, не такой уж красивый и вряд ли дорогой, и меченая красным стрелка, которая раньше неустойчиво дрожала, теперь уверенно целилась Чайльду в грудь.