о цирконовых воспоминаниях.

Тяжёлые шаги с тихим, но различимым для каждого сотрудника мафии, гулом разносились по коридору. Отчётливый стук подошвы по паркету не прерывался и звучал словно предсмертный набат, сопровождаемый лязгом волочившейся катаны. Те, кто не видел воочию, всё равно знали — прихрамывающая поступь принадлежала их боссу. Светало. Ночная служба заканчивалась с первыми лучами солнца, но домой никто не спешил: каждый, проходивший в этот момент по одному коридору с Огаем Мори, застывал на месте в немом ужасе и провожал босса взглядом. Последние несколько недель мафиози работали на износ: от вышестоящего начальства то и дело поступали поручения по зачистке и установлению негласного авторитета организации над городом. В подобной ситуации можно было, наверное, вспомнить предыдущего главу, его деспотичную манеру и жестокость, но сравнивать Мори с обезумевшим стариком никто не решался. Огая отличала хладнокровная трезвость сознания: он, безусловно, не был безумен — скорее его перестало что-то сдерживать. Являлась ли причиной смерть Фукудзавы Юкичи, наверняка знали три человека: двое из них считались пропавшими без вести, последним был сам Мори. О событиях того дня можно только догадываться, но, видя катану директора детективного агентства в руках мафии, люди приходили к единственно верному, по их мнению, выводу. Политика абсолютной монополизации, с которой с трудом справлялся даже отдел по делам одарённых, также наталкивала на размышления. Мори избавлялся от мешающих пешек, разворачивал шахматную доску и обращал игру в свою пользу. Перемены касались в первую очередь его самого: привыкший совершенно к другой стратегии, теперь Огай часто покидал здание мафии, брал на себя задания по устранению и, порой, не оставлял даже трупов — лишь кровавые ошмётки, пропахшие металлом и гнилью.  Даже сейчас, несмотря на внешнее спокойствие приосанистого мужчины, мафиози знали: Мори способен одним взмахом лезвия снести голову любому, кто ему не понравится. Пускай техника владения оружием груба и неестественна, последнее, о чём хотелось задумываться — это красота собственной смерти.     — Обстановка на севере города? — Мори остановился рядом с рыжеволосым мафиози, он даже не повернул головы и произнёс вопрос так безразлично спокойно, словно давно осведомлён об ответе.     — Проблема устранена. — в голосе едва сдерживаемое омерзение, ненависть и, так правильно, страх.     — Всех ящериц в мой кабинет через час.     Кивок. Имя молодого человека Мори снова забыл — в последнее время мафия изрядно пополнилась подчинёнными.   Танизаки, кажется.  Его безумная сестрёнка сейчас отсиживалась где-то в подвалах. Она в полной сохранности, никто бы и не стал её трогать, но Джуничиро об этом знать не обязательно. Для каждого детектива нашёлся подход, в конце концов подмять их под свои нужды оказалось довольно просто. Даже Куникида, избранный в преемники, согласился с рациональностью выдвинутого ультимативно предложения.  Никто не хотел отправляться в могилу вместе с Фукудзавой. Ослабленные бесконечным сопротивлением, они бы не смогли противостоять и один за другим погибли. Даже великий детектив предпочёл побег конфронтации. Найти его и Йосано-кун не составит труда, но пока в этом нет необходимости. Мори как раз размышлял об этом, входя в кабинет. Дубовая дверь, тяжёлая и шумная, захлопнулась за ним, и звук этот позволил наконец расслабить напряжённые плечи. Катана, вместе с плащом и окровавленными перчатками, была отброшена в угол.     — Снова зверствуете. — поприветствовал знакомый голос. Эта короткая фраза могла бы стать осуждением очередных убийств, но Мори прекрасно понимал, что речь шла о небрежном отношении к оружию.     — Вам ли теперь заботиться о такой мелочи? — вздохнул босс мафии. Его взгляд был прикован к человеку в кресле.     Юкичи с привычной выдержкой самурайского спокойствия, держал чашку ароматного зелёного чая и с интересом рассматривал всплывающие чаинки. Он не поднимал головы, чтобы поприветствовать вошедшего, но сейчас это было ни к чему: Мори уже привык, что его гость стал неотъемлемой частью интерьера и потому старался воспринимать самурая не иначе как очередную табуретку.   Тем не менее он не мог запретить себе рассматривать: волосы Фукудзавы вновь стали коротко острижены и, если бы не грубые руки, исполосанные шрамами и временем, он бы ничем не отличался от той версии себя, что много лет назад угрюмо появилась на пороге старого медкабинета. Разве что одежда тогда была другой: помнится, юката чуть светлее и яркий шафрановый шарфик с нелепым узором — Мори как-то стащил его из вредности и до сих пор держал в гардеробе.     — Опять мне тут всё травой провоняли. — фыркнул он недовольно. — Элис-чан, как ты это допустила?     — Я разве похожа на сиделку? — девочка располагалась на полу подле ног Юкичи и что-то увлечённо рисовала. Вокруг неё были разбросаны фантики от конфет.     В горле неприятной тяжёлой горечью вдруг поселилось отвращение к зелёному чаю. Оно давило тошнотой на гортань, вынуждало без конца сглатывать, словно это помогло бы протолкнуть застрявший ком глубже в желудок, но в этот же момент хотелось тут же откашлять его наружу. Мори стоял неподвижно на пороге собственного кабинета и пытался привыкнуть к новому ощущению. На время воцарилась тишина, лишь Элис с усердием скребла карандашом по бумаге.     — Вы что-то хотите мне сказать? — уточнил Юкичи. Его голос, хриплый и тихий, казалось, не нарушал скорбного безмолвия.     — Нет. — Мори ответил не сразу, сделал он это задумчиво, наотмашь. — Но я был уверен, что вы в очередной раз одарите меня недовольством, ведь я использую катану не так, как вам бы того хотелось.     По еле слышному вздоху показалось, будто самурай чуть улыбнулся — этого не было видно наверняка — Огай сделал два шага вперёд в надежде рассмотреть столь редкое явление, но Фукудзава сильнее склонил голову. Это начинало злить: захотелось подойти вплотную и, одной рукой опираясь о спинку кресла, другой вцепиться в тускло-серебряные волосы и рывком заставить смотреть в глаза.    Близко.    Раздражённо.    Жарко.    Согревая могильный холод чужого дыхания.    Но Мори, ведомый настороженной дрожью в пальцах, избегал возможности подходить ближе.      — Вы всё равно меня не слушаете.     — Верно. Ведь катана — лишь орудие, средство достижение цели. Когда-то давно вы поклялись более не обнажать её, и вот, к чему это привело. Вашим сотрудникам стоит почаще об этом напоминать.     Мори пожал плечами и потянулся рукой, чтобы снять с волос тугую резинку; провёл пальцами по голове, чуть массируя — это действие словно высвободило запечатанную головную боль, она растекалась вязкой и липкой тягучестью к вискам и затылку. Хотелось забыть на время о делах, стратегиях и планах; хотелось поскорее отмыться и отскрести ногтями запёкшуюся кровь, покрывающую шею и руки; хотелось спихнуть дела на какого-нибудь Накахару, а после забыться.    Но Мори был слишком предан мафии.    — Думаете, я поступил неправильно?     — Вы поступили так, как считали нужным. Я теперь делаю то же самое.     Эти слова, скрывающие обиду и раздражение, звучали самым неубедительным оправданием, сказанным на секунду дрогнувшим голосом. Юкичи, вероятно, тоже расслышал фальшь в интонации, и потому, переведя взгляд с чашки чая на Элис, задумчиво произнёс:    — Знай они правду, ненавидели бы вас гораздо меньше.    Мори осклабился в улыбке. Отступив назад, он, не понимая причины и, собственно, не желая понимать, обогнул кресло со спины, в пять шагов пересёк кабинет и занял место за столом, подперев голову обеими руками.    — Люди называют правдой то, во что хотят верить. — размышлял он; каждое слово больно ударялось о черепную коробку. — Я убил директора детективного агентства, великого Серебряного Волка Фукудзаву Юкичи. Хорошо звучит, не находите? — виноватый смешок, который вовсе не должен быть таким неприятно солёным и холодным на вкус.     — Вам действительно нравится играть в злодея? — спросив это, Фукудзава положил ладонь на голову Элис и медленно провёл по волосам, поглаживая её как бродячую кошку. От этого лживого действия тянуло могильной землёй и гнилью — настолько сильно Огай отказывался верить в наблюдаемую картину. Он ясно помнил, как Юкичи относился к девочке на самом деле, как называл её вульгарным извращением и постоянно норовился разрубить пополам.    Мори поморщился и ответил вопросом, в прочем прекрасно объясняющим его позицию:    — Вы действительно хотите, чтобы они ненавидели себя взамен? Это не то, что нам сейчас нужно.    — Вам нужно. — уточняющая поправка.    Верно.   Юкичи никогда не уставал напоминать боссу мафии о его эгоизме, о собственничестве и амбициозных завоевательских планах. Это уже больше походило на правду. Запах могильной гнили на время отступил — вместо него Мори почему-то вспомнил горечь хмеля на губах и ленивые, неспешные поцелуи.    Совсем невовремя.    И неправильно.    — Всё, что мне нужно — чуть больше времени. — попытался перевести тему и отогнать мешающие мысли, отпечатывающиеся на теле воспоминаниями о грубых прикосновениях. И после такого Фукудзаве ещё хватало наглости называть его, Мори, собственником. —  Очень беспечно с вашей стороны было оставить город.    — В отличие от вас, я никогда не боялся уйти слишком рано.    Юкичи произнёс это спокойно. Взгляд его, скрытый растрёпанными волосами, был направлен вниз, словно узор на ковре действительно мог заинтересовать настолько сильно. Мори хотелось знать, с каким выражением, произносил эту фразу самурай, но, как бы не силился, не мог вообразить.    — Я боюсь лишь забыть ваше лицо.     Он произнёс это быстрее, чем смог осознать запретность собственного желания и физическую невозможность его исполнить — Огай желал посмотреть на Юкичи ровно в той же степени, в которой по-настоящему боялся это сделать. Но самурай уже смотрел в ответ. Его голова была чуть наклонена в бок; лицо, вытянутое, казалось высохшим, обнажающим скуловые кости и тонкий нос; глаза, отливавшие некогда блестящей сталью, теперь казались поблёкшими и искусственными, как шарнирные болванки фарфоровых кукол. На бледных и тонких губах собиралась тёмная кровь, напоминая чернильные разводы.    Мори зажмурился. Ладонями он надавил на закрытые веки, пытаясь вдавить их вовнутрь и заменить видение разноцветными пятнами, преимущественно зелёных и цирконовых оттенков.    Когда босс мафии снова открыл глаза, кабинет был пуст. Тёмная штора, прикрывающая панорамное окно только на половину, впускала в кабинет раздражающе яркий свет восходящего солнца. Тёплые лучи прокрадывались глубже, играли переливами на открытых бутылках вина, скапливающихся в непозволительно большом количестве на столе; они освещали даже маленькую красную туфельку, валяющуюся подле своей владелицы — безжизненной и лишённой воли Элис. Со стороны кто угодно мог бы принять девочку за очень печальный труп, оставленный жестоким убийцей, но она всё равно никогда не была жива по-настоящему. Теперь в ней и вовсе отпала всякая надобность.  Мори вышел из-за стола, вздохнул, выпуская из лёгких воздух и, зачёсывая пальцами волосы подошёл к висевшему на стене зеркалу. Он вдруг осознал, почему избегал проходить здесь ранее: его Юкичи — его опостылевшее видение — не отразился бы и напомнил о воспалённом сознании, взращенном на алкоголе и беспорядочных убийствах.   Сейчас Мори смотрел на себя без опаски: глаза, и без того всегда усталые и болезненные, впали ещё сильнее, и потому тёмные пятна на лице казались грубыми антрацитовыми мазками, оставленными там неумелым художником. Горбинка на носу давала тень на бледное лицо.    — Если не нравится, почему за столько лет не исправили нос?     Насмешка знакомого голоса вынудила дёрнуться и пристальнее всмотреться в отражение — кресло за спиной пустовало. Мори едва заметно улыбнулся и, вторя самому себе из воспоминаний, произнёс:  — Напоминает мне, что Фукудзава Юкичи тоже умеет злиться.