***
Сюэ Ян никогда не испытывал сожалений. Это была одна из тех вещей, которые ему сказали — очень немногие и очень смелые люди — что он должен чувствовать. Сожалеть об ошибках, причинении вреда, созидании глобального по своим масштабам беспорядка тут и там. Последнее сожаление, которое он помнил, было перекроено бессильной яростью из-за того, что он позволил использовать себя, доверчивый мелкий пиздюк, и, соответственно, из-за того, что пострадал. Ярость, за которую он держался. Сожаление, которое он стер, вычистил из кровоточащей плоти сталью, солью и уксусом — и больше никогда не впускал обратно. Сяо Синчэнь не считается. Воспоминание о том, как он падает, совершенно безжизненный, на землю, как звякает Шуанхуа, подобно бронзовым колоколам войны и похоронных ритуалов… Это было не сожаление, а нечто куда более мощное, не поддающееся определению, словно удушающий жидкий свинец начал оседать в легких и в костях, в его плоти и крови, в каждой мельчайшей частичке его собственного тела. Наверное, обстриги кто ему волосы, то мог бы увидеть, как и из них сочится этот невидимый глазу свинец, но он никогда не знал, что это такое. Впрочем, он и никогда не любил слишком много думать о подобных вещах. Сейчас же он чувствовал самое что ни на есть яркое сожаление в своей жизни. Глядя на двух даоши, он чувствовал, как это сожаление вгрызалось в него, шипело ядовитой пеной прямо под кожей, зудело так, что он был готов выдирать его собственными ногтями. Отдал такой драгоценный козырь бесплатно, вообще задаром, просто так и… Как же благородно! Так милостиво позволить им сидеть и голубиться, добровольно вбить клин по имени даочжан Сун еще глубже между собой и Синчэнем. Сяо Синчэнь был счастлив — он без труда видел яркую улыбку даже отсюда, и воспоминания о том, как она чувствуется вблизи, резали его без ножа. Испытав вкус желчи, он бы отдал все на свете, лишь бы стоять сейчас там, где стоял Сун Лань, и чтобы эта улыбка предназначалась именно ему. Он выдрал дыру в мире Сяо Синчэня после Байсюэ, пытаясь сделать ему больно — дыру, в которую он, по иронии и глупому стечению обстоятельств, угодил сам. Этой дырой стало свободное место рядом с Синчэнем, которое он без зазрений совести занял — и познал его улыбку, его бесконечную, неисчерпаемую нежность. Теперь он стоял и смотрел, как пропасть между ними становится все шире и шире, а его самого вытесняют словно воду из легких утопающего. Это — больно. Он отчаянно хотел ненавидеть их обоих, презирать, он хотел хотеть разорвать их на части за ту боль, которую они ему причинили, просто стоя вот так рядом друг с другом — и с Сун Ланем это было не сложно, его он возненавидел, едва столкнувшись: это холодное отчужденное лицо, полное осуждения. Ненавидеть Сяо Синчэня тоже было легко когда-то. Полжизни назад. Теперь же каждый раз, когда он хотя бы пытался это сделать, память услужливо подбрасывала ему воспоминания о его бледном мертвом лице — и от одной мысли об этом его начинало тошнить. Он закрыл глаза, не в силах больше смотреть на это, затем уселся со скрещенными ногами на валун у кромки воды, старательно возвращая свое дыхание к привычному ритму, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь внутреннюю гармонию, восполнить истощенную Ци хотя бы настолько, чтобы справиться с еще одним предстоящим днем на ногах — если, конечно, эти даосы отлипнут друг от друга и уделят внимание такому делу, как продолжение путешествия. И чем больше времени проходило, тем менее вероятным это казалось. Внутренним умиротворением даже не пахло, но удерживать глаза закрытыми было куда комфортнее, нежели смотреть, вынуждать себя видеть, как то единственное, что имело значение, разрывается на мельчайшие куски и подобно пеплу разносится ветром по всей округе. Из-за шума воды и сумятицы в собственной башке он не услышал шагов Сяо Синчэня до того момента, пока тот не приблизился вплотную — вот у кого чертовски бесшумная поступь, стоит ему только этого захотеть: словно облака под ноги подстелил. Один из немногих, кому удавалось так просто подкрасться к Сюэ Яну незамеченным, даже не желая того. Едва его глаза резко распахнулись, как он ощутил внутреннее напряжение, каждая частичка его тела натянулась подобно струне гуциня. Он бы без труда справился, будь это какой-нибудь враг, вооруженный острым клинком — о, он бы смеялся, даже если бы этот клинок проткнул его насквозь. Но с Сяо Синчэнем, способным нанести столь безжалостную боль или столь нежную эйфорию лишь по щелчку своих пальцев… Он не был уверен, что хотел бы, чтобы тот заговорил о чем-либо вообще. Поколебавшись перед ним какое-то мгновение, Сяо Синчэнь все же принял решение сесть на камни рядом с ним — пусть и на расстоянии вытянутой руки, но это было куда лучше, чем когда он стоял и смотрел сверху вниз этим осуждающим слепым взглядом. — Ты медитируешь? Он позволил себе совсем немного расслабиться, заслышав примирительный тон, но напряжение все еще не желало до конца исчезнуть, оставляя его готовым в любой момент либо броситься в драку, либо сбежать. — Конечно, — беззаботно кивнул он. — Мудрый даоши должен соблюдать свой ежедневный распорядок духовных практик, разве ты не знал? Сяо Синчэнь улыбнулся, не во все лицо, а одной из тех усмешек, которые прятались в уголках его губ, мимолетный лучик солнца, пробивающийся сквозь тучи, но и этого было достаточно: вся сущность Сюэ Яна потянулась к нему, будто жалкий росток сорняка, отчаянно изголодавшийся по свету. — Тебе правда не стоит этого делать, — мягко упрекнул Синчэнь, но в его голосе было не столько возмущение, сколько веселье, и этот факт ослабил струну внутри еще немного. — Я интересуюсь твоей философией! Разве это плохо? Ты должен быть польщен. Он рассчитывал на еще одну маленькую ухмылку, но Сяо Синчэнь выглядел несколько задумчивым и настороженным. — Раньше тебя никогда не интересовали учения. — Прошло семь лет. Мне было скучно! Пришлось чем-то занимать свое время. «Пытался выяснить, что может заставить человека мыслить или действовать так, как мыслил или действовал ты, — подумал он. — Старые пыльные свитки, единственное, с чем я мог снова почувствовать, будто слышу твой голос, хотя бы на мгновение» Разумеется, изучение Священных писаний было так же полезно и для большей правдоподобности в исполнении роли — но этот факт, пожалуй, стоит похоронить настолько глубоко, чтобы он никогда не восстал обратно. Известие о некоторых вещах, совершенных от его имени и под его личиной, вне сомнений, очень сильно расстроит Сяо Синчэня. Лучше бы ему не узнать об этом никогда. — Я буду рад пообсуждать с тобой свою философию, — если честно, это больше походило на угрозу, чем на обещание, такая перспектива казалась сносной только при мысли о том, что декларировать запутанные слова будет голос Синчэня. Настоящий. —Только не нужно больше притворяться мастером. Это недопустимо. Он хохотнул достаточно ощутимо, и его больное плечо тут же дало о себе знать. — Хорошо, хорошо. Это была просто шутка. Я больше не буду, — добавил он, прежде чем Сяо Синчэнь смог высказать вполне предсказуемый упрек. — И настолько расстраивать даочжана Суна я тоже не буду. Он мысленно проверил свой список «вещей, которые нужно обходить стороной», снова сделал пометку напротив первого имени и яростно выругался. Мысленно, конечно же. Сяо Синчэнь опустил голову, словно изучал собственные руки, аккуратно сложенные на коленях. — Речевой талисман… — Он совершенно безвредный, — тут же отозвался Сюэ Ян, пытаясь предугадать, откуда прилетит удар. Все его тело, едва немного восстановив силы, тут же снова напряглось. — Это не повредит ему. Просто частичное суеверие, подкрепленное заговором. Единственное вмешательство дьявольского культа на нем — это печать, позволяющая его собственной темной энергии подпитывать заклинание. И все. Сяо Синчэнь снова поднял голову, повернув лицо в его сторону, и он в кои-то веки снова удивился, как все же удается этим слепым глазам пригвоздить его, такого беспомощного перед ними, к земле, словно они видят все. Он знал, что это не так. Эти слепые глаза не видели правды целых три года. — Почему? — спросил Сяо Синчэнь, и его голос был таким же нечитаемым, как и его лицо. Вопрос достаточно неопределенный, позволяющий воспользоваться целым миллионом лазеек: притворное незнание, сарказм, беспощадная агрессивная атака словами. Вопрос достаточно опасный: он спрашивал нечто подобное накануне, и ответ причинил ему боль. Едва ли не впервые Сюэ Ян не знал, что сказать. — Мне было любопытно. Хотел посмотреть, сработает ли, — буркнул он, по привычке закатывая глаза, забывая, что этого никто не увидит. Сяо Синчэнь просто слушал, терпеливо склонив голову, словно не допускал и мысли о том, что может получить иной, кроме честного и рационального, ответ. Как же было бы хорошо. — Подумал, что тебя это обрадует, — нехотя признался Сюэ Ян под давлением этого красноречивого молчания и тут же перешел в атаку. — А что, ты расстроен? Казалось, правила менялись каждые несколько часов, любые шутки расценивались как нападки, а все остальные попытки улучшить ситуацию непременно завершались откровенным вредом для Сяо Синчэня: предложение отомстить себе, приложение руки к груди, чтоб почувствовать Ци, даже честные ответы на вопросы. К счастью, сейчас он не выглядел уязвленным — скорее несколько удивленным. Он снова опустил голову, тесно сжал губы, словно бы ушел в глубокие размышления. Сюэ Ян смотрел на него, смотрел и смотрел, пьяный от того, как красиво он светится в лучах утреннего солнца, как красиво он движется, дышит, как красив он, когда живой. — Разумеется, — наконец, произнес Сяо Синчэнь, тщательно подбирая слова. — Я все еще расстроен из-за многих причин. Сюэ Ян цинично хохотнул. — О, я в курсе, — сломанные вещи починить нелегко. Большинство из них никогда не станут настолько целыми, как были раньше, и в подтверждение тому у него была парочка сломанных пальцев. — Но это тебя не расстроило? — он осторожно подтолкнул даочжана к ответу, отчаянно нуждаясь в том, чтобы узнать, удалось ли ему наконец поступить правильно. — Это ведь было хорошо, верно? Что ж, во всяком случае, Сяо Синчэнь стал выглядеть лишь только чуть более удивленным. — Да! Конечно. Это… Иметь возможность говорить с ним опять… Это бесценно. Спасибо тебе. А затем он улыбнулся — по-настоящему улыбнулся, пусть эта улыбка и не была бесконечно одобряющей как раньше, но по крайней мере она была искренне счастливой настолько, что Сюэ Ян почти готов был скулить при ее виде. Он улыбнулся в ответ, беззащитно и открыто, позволил себе на короткий миг стать ужасающе мягким и бесконечно уязвимым. — Пожалуйста. Возможно, быть застоявшейся водой, которую вытесняют из легких утопающего, не так уж и плохо, если это означает получить шанс хоть когда-нибудь снова прикоснуться к этим нежным губам.***
Сяо Синчэнь никак не мог перестать улыбаться. Спускаясь по дороге, он внезапно для себя оказался под перекрестным огнем неистовой дискуссии — Цзычэнь и Сюэ Ян яростно спорили о философских загадках даосизма — и совершенная абсурдность этой ситуации то и дело подначивала его расхохотаться. Время от времени он не мог сдержать приступ смеха, и тогда они оба тут же пытались вовлечь его, склоняя каждый на свою сторону — а этого он совершенно точно делать не собирался. Сюэ Ян, в точности, как и Чэнмэй, без промедлений менял свое мнение то там, то тут, гораздо больше заинтересованный в победе, чем в установлении истины — он трижды отказывался от предыдущих аргументов на одном дыхании, чтобы вскоре снова подвести к ним, но Цзычэнь все еще не попался в этот бессвязный круговорот одних и тех же доводов. Сам же Цзычэнь, с другой стороны, был гораздо более сведущ как в предмете споров, так и в способах ведения этих споров, его спокойные и уравновешенные ходы сводили Сюэ Яна с ума, равно как и то, с какой терпеливостью он раз за разом выстраивал линию доводов в пользу верности собственной точки зрения — причем с каждым повтором эта линия становилась все крепче и крепче. — То есть получается, мужик потратил год усилий, чтобы вырастить просто нелепо-здоровенные тыквы, а затем расстроился из-за того, что они действительно выросли нелепо-здоровенными… — Это аллегория. — А из-за того, что они были пиздец какие здоровенные, он не смог использовать их для сбора воды, и что сделал этот идиот? Разбил их и оставил гнить! — Потому что он лишен воображения и смекалки. Он даже мысли не допустил, что их можно использовать как-то иначе, а не так, как он планировал изначально. Вот что имеет ввиду Чжуанцзы. То есть он мог бы использовать их в качестве плота или маленьких лодочек, например, чтобы плыть по реке и осматривать новые места. — Но так еще глупее. Для этого есть лодки, и их не надо придумывать и создавать из тыкв! Они УЖЕ есть! Черт подери, вот как можно определить, что подобные истории написаны богатыми, зажравшимися ублюдками! Вырастить еду до размеров лодки только для того, чтобы раздавить ее! Идиоты! — Но эту историю не стоит воспринимать настолько буквально! Мораль ее в том, чтобы научиться видеть и другие решения, кроме очевидных, приспосабливаться к изменению обстоятельств и… — …и вот эти утешительные морали вы, самодовольные и великие даосы, рассказываете друг другу, делая вид, что трудитесь, делая этот мир лучше? Постройка лодки из еды ради праздного путешествия по реке? В таком случае, полагаю, вы все тоже те еще идиоты. — Думаю, — вмешался Сяо Синчэнь, весьма дипломатично прерывая возможность вставить куда более серьезный аргумент. — Нам надо поесть. Мы приближаемся к деревне, верно? Я слышу шум толпы. В последние несколько часов они встречали все больше и больше прохожих, дорога становилась куда оживленнее, и в конце концов они приняли решение сойти на обочину, чтобы сохранить размеренный темп и не задерживать при этом остальных. — Прямо перед нами на перекрестке небольшой поселок, вдоль ручья двухэтажные дома с крышами из красной черепицы, — тут же ответил Сюэ Ян, непроизвольно возвращаясь к привычке описывать для него окружающую обстановку. — Захолустное местечко, но здесь проходит достаточно много людей, так что у них есть большой рынок. Можем зайти за едой туда. — Цзычэнь? — Да. Коротко и ясно. Вопреки самому себе, он не смог сдержать улыбку, вспомнив сколько раз разных стычек на почве философских взглядов у них возникало раньше — но, разумеется, «идиотами» друг друга они называли гораздо реже и совершенно другими словами. Его восприятию все еще было нужно достаточно много времени, чтобы привыкнуть к большому количеству людей, когда они вошли за черту поселения, к шуму от них и ошеломляющей суете вокруг. Но едва ароматы еды достигли его носа, как он осознал, насколько голоден. — Давайте найдем, что поесть, и сядем где-нибудь. — Справа от дороги рыночные прилавки, — сообщил Цзычэнь. Он кивнул, позволяя этим двоим себя вести. На какое-то мгновение запахи свежих продуктов и голоса торгашей, рекламирующих свой товар тут и там, показались настолько знакомыми, что он почти ощутил в ладони ручку плетеной корзины, предвкушая ежедневный спор об ингредиентах для ужина и о том, чья очередь за ними ходить. Рядом послышался понимающий смешок, и Чэнмэй… Нет, Сюэ Ян чуть склонился, очевидно, вспомнив о том же. — Целый прилавок, заваленный кориандром, даочжан….Хватит, чтобы травить мою еду целый месяц. Уверен, что не хочешь прикупить? Он улыбнулся, не в силах противиться такому желанию. Это стало нерушимой истиной — он и А-Цин всегда любили ароматные травы. Чэнмэй же, наоборот, терпеть их мог. Тем не менее, когда была его очередь ходить на рынок, он все равно покупал их, хоть и продолжал снисходительно ворчать о собственной жертвенности, требуя, чтобы они добавляли эти травы отдельно в собственные тарелки, а в его еде чтоб и духу их не было. — Продолжишь называть последователей моего учения идиотами, и я, пожалуй, так и сделаю. — О, нет, даочжан! — еще один довольный смешок вопреки словам. — Не будь так жесток! Лучше купи мыльный корень: по вкусу такой же, но им хотя бы можно еще помыться и что-нибудь постирать! Он вновь рассмеялся, позволяя себе задержаться еще на несколько минут в этих воспоминаниях. Красивая ложь — но кто сказал, что нельзя стерпеть эту ложь хотя бы на столь короткое время, если она была настолько красивой? — Иди сюда! — рука в перчатке, слишком резкая в своем невыносимом энтузиазме, схватила его ладонь. — Тут продают цветы, ты же любишь их нюхать, да? Он удивленно ахнул, спотыкаясь, будучи совершенно неготовым к такому неожиданному рывку, и рука тут же исчезла, словно обожженная пламенем. Это позволило ему вновь обрести равновесие — физическое, потому мысли все еще оставались нестабильными. — Прости, я забыл, — опасливый голос Сюэ Яна раздался в нескольких шагах от него, словно тот немедленно отступил. — Ничего, — заверил он, сделав еще несколько глубоких вдохов. — Но не… — Да знаю я, знаю. Просто забыл. Его слова звучали раздосадовано, будто он злился на самого себя за то, что допустил такую оплошность, а это обычно влекло за собой и агрессию на всех остальных — в такие моменты он мог огрызаться и нападать без предупреждения. Но хуже всего было вовсе не это, а то, что Синчэнь и сам на миг забыл, почему должен бояться и не хотеть этого теплого, столь знакомого прикосновения. Появление Цзычэня стало истинным благословением, одним прикосновением к локтю он вернул его в настоящее, привязал обратно к реальному миру, тем самым развеивая ложь — какой бы красивой она не была. — Ты в порядке? — Да, — он одарил его слабой улыбкой. — Все в порядке, я просто споткнулся. Давай сначала пойдем к цветам, а потом поедим? Их настроение заметно ухудшилось, когда они приблизились к торговцу цветами, но сладкие ароматы, казалось, и правда оказались способны вернуть его в тонус. — Опишешь мне их? — примирительно попросил он, повернувшись в ту сторону, где был Сюэ Ян, потому что эта игра, в которую они охотно играли раньше, казалась достаточно безобидной сейчас. — Лилии, — произнес Сюэ Ян после секундной запинки. — Они ядовитые, ты знал? Даже хуже твоего премерзкого кориандра. Он снова не смог сдержать улыбку. — Эти желтые цветы очень похожи на символ клана Вэнь, с сотней лепестков, подобных языкам пламени. Они не сильно пахнут. Пионы, типа тех снежных из Цзиньлинтая, только цвет больше похож на ритмично бьющееся сердце. Розовые бутоны лотосов, эти пахнут сладостью. Еще есть такие большие белые, они похожи на фейерверки, если бы их можно было ухватить с неба и насадить на стебельки… — Хризантемы, — поправил Цзычэнь настолько ледяным тоном, насколько теплым было его прикосновение. — Символ долголетия или смерти. — С таким ее значением я не знаком, — прорычал Сюэ Ян, совершенно недовольный тем, что его перебили. — На улицах это означает…* — Давайте лучше поищем еду, — торопливо вмешался Сяо Синчэнь, пока ситуация не вышла из-под контроля еще сильней, и отвернулся от прилавка, к великому разочарованию продавца. — Я голоден… И, думаю, перекус всем нам пойдет на пользу. К счастью, похоже хотя бы в этом они оба были согласны. Он позволил Цзычэню бережными касаниями направлять себя мимо прилавков с продуктами к лавкам, торгующим уже готовой едой, изо всех сил пытаясь в это время сосредоточиться хотя бы настолько, чтоб кивком головы ответить на вопрос, что же он все-таки хочет перекусить. Сосредоточиться настолько, чтобы не помнить больше столь знакомое очертание чужой искалеченной руки в своей собственной ладони и того, насколько естественной она казалась в таком положении, пока реальность вновь не встала на свое место.***
Внезапно он смог понять, смог воочию увидеть, что именно вызывало обильные улыбки Синчэня и его смех в те самые времена. Это было ужасающе. Не его радость — это Цзычэнь всегда приветствовал — но то, как легко Синчэнь ослабил линию обороны, стоило только единожды заставить его улыбнуться. Как будто это не он пострадал, как будто это не он доверял и был убит из-за этого доверия. Злое осознание Сун Ланя вновь пробудило в нем задремавшее было чувство возмущения и, пока он сам шел следом за Синчэнем, оно словно змея поднимало голову и высовывало язык, предвкушая добычу. Эти двое впереди вдруг остановились у овощной лавки, посмеиваясь над очередной рутинной шуткой, и на короткий ошеломляющий миг он вновь с тревогой заметил вызывающую беспокойство близость, частью которой он не был — и, более того, даже не мог понять ее сути. — Не отставай, Слеп…— Сюэ Ян смеясь, обернулся, ища взглядом гораздо ниже Сун Ланя, словно на долю секунды ожидал увидеть там кого-то еще. Его улыбка тут же исчезла, он быстро поднял взгляд на Цзычэня, а затем ненавязчивое, слегка насмешливое выражение его лица сделалось более ожесточенным. Он рывком отвернулся и, резко схватив Синчэня, потащил его за собой, чтобы посмотреть на цветы. Даже после того, как этот убийца так собственнически схватил его за руку, без спроса и разрешения, Синчэнь все еще улыбался, хоть и несколько более натянуто. Что ж, по крайней мере, он старался сохранять дистанцию. Сун Лань давно не удовлетворял себя подобными видениями, но сейчас он внезапно снова отчаянно захотел сжать эту глотку, свернуть его шею, убедиться наверняка, что Сюэ Ян больше никогда не сможет преодолеть ослабшую линию обороны Синчэня, никогда не сможет причинить вред ни ему, ни кому-либо еще. Он все еще боролся с этим искушением, когда они нашли прогалину на выходе из поселка с видом на реку и уселись, чтобы поесть. Пришлось сделать несколько глубоких медитативных вдохов, чтобы успокоить себя, прежде чем сесть возле Синчэня. Он ведь заслуживает лучшего спутника, чем озлобленный мертвец, насквозь пропахший негодованием, сказал он себе. — Куда ты хочешь пойти дальше? — спросил он, и Синчэнь задумчиво повернул голову в его направлении. — Мы на перекрестке. Надо принять решение. — Разве нельзя просто идти по той дороге, по которой мы шли до этого? — ответил Синчэнь, и можно было без проблем поверить в то, что речь идет исключительно о направлении их пути. — Давай на восток, раз уж мы туда шли. Нет смысла возвращаться на запад. — Неа, в Юньмэн нам нельзя, — внезапно заявил Сюэ Ян, уже привычно протыкая палочками свою еду с таким рвением, словно собирался убить ее, а не съесть. — Те изобретательные вещи, что в Юньмэне творят с заклинателями темного пути, вызывают у меня кошмары. — Мы не заклинатели Темного Пути, — холодно отметил Сун Лань. — Зато я да, — сверкнул зубами Сюэ Ян. — А ты лютый мертвец. А он живой благодаря заклинанию под его кожей, принадлежащему к демоническому заклинательству. Добрые люди Юньмэна сожгут нас всех заживо. Синчэнь беспокойно поерзал, словно вышеупомянутое заклинание внезапно начало чесаться. Он выглядел так, словно чувствовал себя дискомфортно. — Лучше пойти отсюда на север, — торопливо продолжил Сюэ Ян, возможно пытаясь так отвлечь Синчэня от паршивых размышлений, и добавил, прежде чем сунуть в рот очередной кусок. — Единственное направление, куда стоит пойти. — Север приведет нас в Илин, — возразил Сун Лань. — К Могильникам. Нам не стоит туда идти. — Почему нет? — хмыкнул Сюэ Ян. — Лютый мертвец боится призраков? — Ты же сам сказал, — напомнил Цзычэнь, пристально глядя ему в лицо, о разговоре в темной хибаре и о тех истинах, которые тот открыл ему тогда. — Пребывание в непосредственной близости от смерти или мертвецов не безопасно для едва возродившейся души. Насмешливая ухмылка сползла с лица Сюэ Яна, и он хмуро опустил свои палочки, непроизвольно соглашаясь с его правотой, но Синчэнь же, кажется, приуныл еще больше. — Может, тогда… На северо-запад? — предложил он, изо всех сил пытаясь выглядеть беззаботно, но преуспевая в этом не больше, чем во всем том, что хотя бы отдаленно напоминало обман. — Северо-запад означает возвращение на запад практически по всему пути нашего следования! — Сюэ Ян нахмурился еще сильней. — Это бессмысленно. — Нам в любом случае как-то нужно будет пересечь реку, если уж мы не можем продолжать идти на восток. — Ну, полагаю, — согласился Синчэнь, в то время как стремительно мрачнеющий Сюэ Ян снова вернулся в привычное раздраженное настроение. — Можно ведь пройти окольными путями. Ну, обогнуть Могильники в Илине, или пройти по окраине Юньмэна, где меньше всего людей… — Мы уже пришли к выводу, что это неоправданный риск. Нет ни единой причины, почему мы не можем придерживаться северо-западного направления. — урезонил его Цзычэнь, затем повернулся к Сюэ Яну. — Или есть? Представить, как Сюэ Ян влипает в неприятности и наживает себе врагов, было достаточно легко, а вот представить, что какое-то место для него может быть хуже любого другого, было куда сложней. — Там скучно, — зашипел он в ответ, не пытаясь как-либо объяснить это. — Это самое занудное место в мире. — Твоя скука не является веской причиной. Мы пришли сюда по западной дороге. Если мы не можем пойти на восток в Юньмэн или на север через Илин, остается только дорога на северо-запад. Синчэнь медленно кивнул. — Никогда не думал, — произнес он задумчиво, словно потерялся среди своих мыслей. — Что в мире будет столько мест, куда я не смогу больше пойти. — Дай себе время, — сказал Цзычэнь. Возможно, однажды его душа исцелится, срастется заново, и они смогут почувствовать ветер перемен, дующий в мире заклинателей, только они вдвоем… — Не стоит торопить события. Давай посмотрим, куда нас приведет будущее. Синчэнь едва заметно улыбнулся ему, но на лице его все еще блуждала тень сомнений. Сюэ Ян надулся, сохраняя тишину, несколько раз яростно ткнул палочками в последний кусок моркови, заталкивая его в мясо, а затем угрюмо зачерпнул получившуюся кашицу и сунул в рот. После отдыха они снова прошлись по городу, торопливо пополняя запасы, чтобы успеть еще несколько часов до темноты провести в дороге. А затем, выйдя на перекресток, они уверенно свернули на дорогу, ведущую в северо-западном направлении. Ведущую в новый город под названием Куйчжоу.