Heaven Has A Road But No One Walks It

      Солнце едва успело взойти, утренняя роса еще лежала на траве, а воздух был таким свежим, что дышать не надышаться, и Сюэ Ян изо всех сил старался вдохнуть побольше, словно надеясь запастись им. Еще ни один поход в уборную не был настолько ценным и восхитительным.       — Ты можешь… справиться сам? — уточнил Сун Лань, и его голос звучал так, словно он задыхается от одних только слов. Сюэ Ян довольно ощерился в ответ.       — А что, ты горишь желанием сходить со мной и помочь?       Он так и не смог сдержать смех, когда увидел болезненное выражение лица Сун Ланя, возникшее после сказанного, и, наверное, он бы похлопал непоколебимого даоса по груди разочек-другой, если бы мог дотянуться до такой высоты. Но пришлось довольствоваться лишь неуклюжим тычком локтя в бок, который оказался настолько болезненным, что повторять такое в здравом уме он ни за что не будет.       — Расслабься! Если ты любезно поможешь мне развязать одежду, то с остальным я справлюсь сам. Только не вздумай свалить — мне бы очень не хотелось, знаешь ли, гоняться за тобой по всей рыночной площади со спущенными до щиколоток штанами, упрашивая завязать их обратно.       Наверное, все дело было в мутных утренних лучах, причудливо освещающих лицо Сун Ланя, ведь на долю секунды Сюэ Яну показалось, что даос изо всех сил старается не улыбнуться, но тот отчаянно тряхнул головой и потянулся к завязкам на его штанах.       — Просто делай, что должен. Я не могу здесь долго находиться.       Сюэ Ян одарил его очередной усмешкой и отправился заниматься своими делами.       Справляться со штанами, нижним бельем и непосредственно частями тела одной, не особо сговорчивой рукой — занятие, определенно лишенное эстетики, но так куда лучше, чем мочиться и срать в ночной горшок, пока Сун Лань почти ощутимо излучает отвращение где-то за спиной. Честно говоря, практически все было лучше этого.       Он задумался о том, что вполне мог бы продлить свою прогулку в туалет, попросту отказавшись выходить из него, но, если по правде, сбегать из чулана, чтобы потом забаррикадироваться в сортире и назвать это свободой, — перспектива слишком уж жалкая. Оно того не стоит. Разве что будь он червем — тогда конечно.       — Ты обещал, что я смогу выбрать себе завтрак, — напомнил он после того, как Сун Лань затянул веревки на его нижнем белье и поправил одежду так, чтобы слои легли еще туже.       — Только если сделаешь это быстро, — коротко отрезал тот. Конечно, он торопится запихнуть его обратно в ящик, чтобы беспрепятственно проводить время в более приемлемой компании. Сюэ Ян оскалился в усмешке, которая вряд ли была похожа на усмешку, розоватое сияние рассвета внезапно стало чуть тусклее, несмотря на полное отсутствие облаков.       Когда они вернулись, таверна по-прежнему была пуста, а стоило им показаться в дверном проеме кухни, как госпожа Гу, едва бросив на них взгляд, тут же отскочила, словно больше всего на свете хотела скрыться за спинами двух сонных служанок. Видимо, темные заклинатели ее пугали куда сильнее, чем обычная разновидность заклинателей, — и в этом вопросе она, надо признать, технически права.       Из-под ее передника и рукавов виднелись уголки защитных амулетов — вне сомнений, барыга на местном рынке наживал целое состояние благодаря темному заклинателю, оставшемуся в деревне. Какая чушь, эти талисманы не замедлили бы и полудохлого гуя, не говоря уже о темном заклинателе вроде него самого.       Сюэ Ян прикусил губу, чтоб не рассмеяться, и расчехлил свою самую обезоруживающую и милую улыбку.       — Доброе утро, дева Гу! Как же приятно вновь видеть твое милое личико!       — Не смей так обращаться ко мне, плут! — проворчала она почти неразличимо, краснея и нервно разглаживая свой передник.       — Ты ранишь меня в самое сердце, — ответил он, изобразив раздосадованное выражение лица. Она почти начала воспринимать его и его дерзкое обаяние, прежде чем все пошло по наклонной. Тот факт, что все жители этой блядской деревни обернулись против него, едва узнав о старых провинностях, неблагодарные засранцы, уже не изменить, но ему бы хотелось приложить все усилия, чтобы человек, отвечающий за его еду, был к нему благосклонен.       — Надеюсь, ты не станешь лишать завтрака этого ничтожного, оголодавшего бедолагу так же безжалостно, как лишила своей милостивой улыбки!       Это и правда заставило ее губы непроизвольно дрогнуть, а румянец на ее старческих щеках сделался выразительней. Что ж, так куда лучше.       — Суп еще не готов, — она выглядела так, словно никак не может понять, чего хочет сильнее: спрятаться меж своих кастрюль да сковородок или шлепнуть его связкой прутьев, которые то и дело подбрасывала в огонь. Он снова мило усмехнулся.       — А я питал надежды заполучить немного мясных танбао! В первую неделю моего пребывания здесь ты готовила такие восхитительные пирожки, что я не могу перестать мечтать о них с тех пор! Неужто сердце тебе позволит не дать мне хотя бы один танбао?       Ему почудилось, что Сун Лань фыркнул за его спиной, но, вероятно, это был лишь многострадальный выдох.       — Сегодня мы не готовим танбао, — сказала она, встревоженно сминая прутья, но стало очевидно, что она начинает сдаваться. Сюэ Ян одарил ее невинно-умоляющим взором, отточенным до уровня искусства за годы попрошайничества на улицах, но надо признать, что, лишь направив снизу вверх этот взгляд, можно было достичь наилучшего эффекта.       — Ни одного? Даже для меня?       — Айя, бесстыдник, — она качнула головой, но уголки ее губ дрогнули. — Это будет долго, надо готовить все сначала.       — Не страшно, — просиял он. — Я никуда не спешу.       Звук, который издал Сун Лань на этот раз, был явно горестным выдохом, но Сюэ Ян лишь довольно оскалился, проходя мимо, чтобы поудобней устроиться за ближайшим столом. Сун Лань бросил на него недовольный взгляд, затем вернулся на кухню, вытащив речевой талисман, — и если этот ублюдок решил использовать его, чтоб отговорить старушку лепить ему мясные пирожочки, то он об этом еще пожалеет.       — Госпожа Гу, могу я спросить… Той первой ночью, когда мы пришли сюда, твой муж сказал, что есть еще кто-то, кому удалось сбежать от туманных духов. Мы считаем, разговор с ним может помочь нашему другу восстановиться быстрее. Не могла бы ты подсказать нам, где он живет?       А это уже интересненько — Сюэ Ян выровнялся, чтоб получше расслышать.       — Ох, — госпожа Гу, похоже, нервничала рядом с Сун Ланем не меньше, чем рядом с ним самим, что не могло не утешать. — Мне очень жаль, даочжан, но старик Гао скончался несколько лет назад.       Ну разумеется, легкого пути в вопросе починки мозгов Сяо Синчэня не будет. Конечно. Это же было бы слишком просто, а в этом сраном мире ему, блядь, никогда и ничего не дается просто. Сюэ Яну внезапно очень сильно захотелось кого-нибудь прирезать.       Сун Лань кивнул и протянул руку за талисманом.       — Впрочем, его дочь жива, — неуверенно произнесла госпожа Гу. — Она присматривала за ним до самой смерти. Сейчас она живет в сутках пути на север, но пару раз в неделю приходит в деревню за продуктами и останавливается у нас на обед. Направлю ее к вам, как только появится, если вам так будет удобно.       — Направить бедную женщину в комнату к двум незнакомцам? — переспросил Сюэ Ян, сверкнув зубами в злобной ухмылке. — Да тебя совсем ее репутация не заботит! Разве не знаешь, что люди говорят об этих суровых даосах и о всяких там практиках, которыми они совершенствуются!       — Сюэ Ян!!!       Бросив взгляд через плечо, он заметил, что старушка покраснела до свекольного оттенка, резко утратив способность глядеть напрямую в лицо высокому даосу перед собой.       Он не смог удержать смех, а желание заколоть кого-то до смерти постепенно угасло.       — Ой, ну оставь ты бедную женщину ее утренним заботам, даочжан Сун! — широко улыбнулся он. — Не видишь, что ли, ей нужно приготовить мясные пирожочки для своего любименького постояльца! Который голодает, между прочим! Оставь ее в покое, пусть выполняет свою работу, и тебе это зачтется как благое дело!       Госпожа Гу очень осторожно вернула речевой талисман, стараясь случайно не прикасаться к извращенцу, которого она, видимо, поселила под своей крышей, и вопреки примирительному жесту Сун Ланя торопливо отскочила на безопасное расстояние, чтобы демонстративно заняться едой. Впрочем, она все же облизнулась разок, и это вполне могло означать, что… Ну. Как бы, Сюэ Ян не мог ее винить.       Постояв там еще несколько секунд и, словно идиот, сжимая в руке речевой талисман, Сун Лань наконец обернулся, чтоб бросить на него гневный взор.       — Это было совершенно неуместно.       — Зато смешно, — он пожал плечами. — Что, мне стоило сказать ей, что ты не занимаешься подобным даже для совершенствования? Да ладно, иди сюда, присядь. Она сказала, это займет какое-то время.       Уши Сун Ланя немножко покраснели, но он чинно сократил дистанцию и уселся напротив за столом.       — Речь о воспоминаниях Синчэня. Мне казалось, тебя тоже это заботит.       Сюэ Ян поднял голову и зыркнул на него в ответ.       — Я же говорил, в пизду Сяо Синчэня за то, что взял и тупо вычеркнул меня из памяти! Какая мне разница, а? К тому же, — добавил он, изначально планируя промолчать: — Она ведь сказала, что направит к нам эту девицу. Думаешь, не станет? Из-за дурацкой шутки, что ли?       Они сверлили друг друга хмурыми взглядами до тех пор, пока одна из служанок не принесла чай. Пить его было чертовски неудобно, ему приходилось неуклюже и слишком низко наклонять голову, но горячий чай оказался куда вкусней обычного, и это чутка подняло ему настроение.       — Можно мне сегодня в купальни? — спросил он спустя какое-то время, стараясь звучать непринужденно. Сун Лань покачал головой.       — Синчэнь может проснуться в любой момент. Мы и так гуляем дольше оговоренного.       Его улучшившееся было настроение растворилось так же быстро, как и пар из чашки, которую он уронил на стол с таким усердием, что выплеснувшаяся жидкость обожгла ему пальцы. Он почти чувствовал, как стены крохотной комнатушки уже давят на него со всех сторон, и потому сжал зубы, чтобы не зарычать вслух. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, Сун Лань вздохнул и уступил еще на пару цуней.       — Завтра. Если ты без проблем дойдешь до своей комнаты сегодня после завтрака.       Он поднял хмурый взгляд, ненавидя, когда его жизнью управляет чужая прихоть, а кожа покрылась мурашками от одной только мысли о том, что его снова запрут.       — А если не дойду? — вызывающе склонил он голову набок, осторожно пробуя на вкус предложенный компромисс. Дерьмовая сделка, но хотя бы какая-то, ведь обычно Сун Лань не предлагает и этого.       Деловитый даос даже не пошевельнулся, одарив его обычным, равнодушным взглядом.       — Я отнесу тебя сам. Но этим ты лишь докажешь, что тебе не стоит доверять и что ты не способен сдерживать обещания о хорошем поведении.       — Ой да иди ты нахуй, — буркнул он, но не так чтобы всерьез. Ванная завтра была куда лучше, чем никакой ванны вообще. Затем он вдруг задумчиво сузил взгляд: — Кстати, про хуй…       Каким-то непонятным образом лицо Сун Ланя сделалось еще более каменным, чем обычно, а в его взгляде появился опасный, предостерегающий блеск. Но тем не менее его уши покраснели сильнее.       — Нет.       — Но я бы мог показать тебе…       — Нет.       Сюэ Ян вздохнул, беспокойно поерзав на месте. Совсем чуть-чуть, чтоб позволить единственному слою одежды немного распуститься. Дрогнувший взгляд Сун Ланя молниеносно опустился вниз, цепляясь за обнажившуюся полоску кожи на груди, но тут же вернулся обратно на лицо — тем не менее, он все же посмотрел туда. Скала дала трещину, которую теперь можно было ковырять.       И он ковырял.       — Зануда, — невесомо выдохнул Сюэ Ян, закатывая глаза. — Может, позже. Или ночью. Или когда тебе станет скучно. Ты всегда можешь прийти, и я…       — Нет.       К сожалению, госпожа Гу вмешалась именно тогда, когда ему почти удалось добиться определенного прогресса, но пирожки танбао на ее подносе пахли так аппетитно, что он был готов простить ей все — только на этот раз. Он искренне улыбнулся.       — Ох, небесная богиня снизошла, чтоб даровать свое благословение этим ничтожным голодающим!       Она снова покраснела, пробормотав что-то себе под нос, но выглядела явно не настолько сердитой, насколько хотела бы, судя по хмурому взгляду. Кроме щедрой порции булочек, на подносе обнаружилось еще яблоко да пара кусочков засахаренного имбиря, спрятанных за чашкой свежего чая. Помнит, значит, о его пристрастиях к сладкому. Он непроизвольно смягчил свою улыбку.       — Спасибо, госпожа. Выглядит очень вкусно.       — Время идти, — Сун Лань поднялся из-за стола, вежливо поклонившись старушке. К большому удовольствию Сюэ Яна, она снова зарделась от внимания даоса, пробормотала что-то неразборчивое и торопливо скрылась на кухне. Сун Лань совершенно растерянно посмотрел ей вслед.       — Ах ты похотливый ловелас, — Сюэ Ян поднялся следом, а потом, забыв о прошлом опыте, вновь пнул даоши локтем в ребра и из-за приступа боли тут же и пожалел о содеянном.       Сун Лань лишь хмуро посмотрел на него, прежде чем взять поднос с завтраком и кивнуть вперед, заставляя идти первым вверх по лестнице.       Широко оскалившись, чтоб замаскировать нарастающий панический дискомфорт из-за необходимости добровольно возвращаться в свою клетку, Сюэ Ян промаршировал перед ним без малейшего колебания. И если из-за закрытой двери напротив и доносились тихие похрапывания, то он совершенно точно их не слышал.

***

      Дни шли своим чередом, и по мере того, как Синчэнь и Сюэ Ян восстанавливались, Сун Лань потихоньку начинал запасаться продуктами и травами, заказывать починку и замену одежд, делая маленькие, но ощутимые шаги по подготовке сборов для предстоящего путешествия.       Если все будет идти в таком темпе, они смогут выдвинуться через неделю, максимум две. При условии, конечно, что и Синчэнь и Сюэ Ян выздоровели достаточно для продолжения пути, — а еще при условии, что они оба будут способны существовать в одном и том же пространстве, не провоцируя друг друга на кровопролитную войну с первого же момента встречи…       Совершенно трусливо Сун Лань то и дело оставлял решение этого затруднительного положения на плечи будущего себя.       Спускаясь по рыночной улочке, Синчэнь прильнул к нему, сжимая собственной рукой его ладонь, — хотя его физическая сила почти полностью восстановилась, духовная энергия, которую тот использовал для восприятия окружающей среды, была по-прежнему довольно слабой. Этот факт делал его порой растерянным и дезориентированным, он часто уходил в себя, лишь отчасти присутствуя в настоящем мире. Но порой очаровательная крошечная улыбка, появляющаяся на чужих губах — вот как сейчас, — сдавала его с потрохами, показывая, что тот лишь ищет предлог для прикосновения.       Сун Лань не мог не усмехнуться в ответ.       — Эй, даочжан, как насчет птички? — окликнул их продавец, и Синчэнь не смог сдержать беспомощную улыбку.       Он выкупал по одной птице каждый раз, когда они проходили мимо в процессе ежедневных прогулок, — а затем торжественно выносил ее на опушку леса и выпускал. Сун Лань подозревал, что торговец ловит новых с той же скоростью, с которой они их выкупают, но Синчэнь, обеспокоенный собственной неспособностью творить благие дела, отчаянно пытался использовать любые возможности, чтоб привнести хотя бы крошечные изменения в лучшую сторону.       Освобождение птиц из клеток делало его счастливым, поэтому Сун Лань и не думал его останавливать.       — Которая пробыла здесь дольше остальных? — спросил Синчэнь и вскоре позволил убедить себя выкупить мелкое, толстое и неопрятное существо, которое выглядело то ли наполовину облинявшим, то ли наполовину съеденным.       — Слыхал, достопочтенный даоши? — передавая клетку, заговорщицки спросил торговец, готовый без проблем посплетничать со своим постоянным клиентом. — Мой племянник вчера прибыл из Ланьлина, говорит, там странные дела творятся, опять какие-то политические беспорядки, слухи таинственные ползут то тут, то там. Все великие кланы, похоже, что-то замышляют, а Верховный заклинатель и вовсе взял да и ушел из Цзиньлинтая. Вы ведь туда направляетесь, да? Надеюсь, вас там не вовлекут в эти дела. Ах, благодарю тебя, даочжан, ты так добр.       Он с радостью принял предложенную горстку серебра, даже несмотря на то, что Синчэнь слегка нахмурился, прижимая к себе клетку.       — Верховный заклинатель покинул Цзиньлинтай? И куда же он направился?       Торговец покачал головой, весьма удачно для себя позабыв о сдаче.       — Мне жаль, даочжан, но об этом я не ведаю. Это все, что я слыхал. Да и кто там знает, что на самом деле затевают все эти великие кланы и ордена, да? Может, брехня все, люди любят сказки сказывать — какое-то время назад кто-то распустил слух, будто бы старейшина Илина восстал из мертвых и идет по земле со своими полчищами мертвецов, хах! Нельзя верить каждому слуху, даочжан, а не то старейшина Илина воскресал бы каждую неделю в последние шестнадцать лет! — он расхохотался, довольный собственной шуткой. — Удачи с птицей, даочжан! Надеюсь, завтра снова увидимся!       — Интересно, правда ли это, — пробормотал Синчэнь, нахмурившись, когда они медленно брели по переулку, ведущему к привычному месту на опушке леса. — Думаешь, верховный заклинатель и правда ушел из Цзиньлинтая?       — Не знаю, — признал Сун Лань. — Но будем надеяться, что даже если и так, то вскоре он вернется, ведь, как и говорил тот торговец, великие ордены и кланы всегда мутят воду в политических вопросах… Скорее всего, это очередной съезд или встреча. Я могу…       Он заколебался, зная, что это имя, произнесенное вслух, является по-прежнему очень деликатной темой, но, вздохнув, все же продолжил.       — Я могу спросить Сюэ Яна. Может, если это регулярное путешествие, ему о нем известно.       Синчэнь слегка нахмурился и взволнованно пожевал губу, но все же кивнул.       — Полагаю, так и есть.       Явно желая отвлечься, он опустился на корточки и осторожно открыл клетку — неряшливая птица скорее вывалилась, чем выпорхнула на мох, зыркнула на них снизу вверх и, издав унылый писк, вильнула прочь в подлесок. Сун Лань не мог не подумать о том, как скоро увидит ее снова уже в другой клетке.       Синчэнь какое-то время молчал, повернув голову в сторону улетевшей птицы, затем вздохнул.       — Думаешь, это бессмысленно, да? Это… эти птицы. Мои действия ничего не меняют, я знаю.       Он выглядел в равной степени упрямо и удрученно, так что Сун Лань присел рядышком, тем самым безмолвно предлагая свою поддержку.       — По крайней мере, это ничего не меняет для всех плененных птиц. Но у этой сейчас изменилось все.       Синчэнь снова вздохнул, но теперь скорее разочарованно, нежели удрученно, устроился поудобнее на подстилке из мха и отставил пустую клетку в сторону.       — Хотелось бы мне достичь большего — я должен это сделать. Изменить мир к лучшему.       — Уже скоро мы сможем продолжить наш путь, — заверил его Сун Лань. — А пока что людям здесь — и птицам — крупно повезло встретить тебя. Маленький ручей рано или поздно становится великой рекой, ведь ни один добрый поступок, каким бы мелким и незначительным он ни был, ни один добрый поступок еще не был свершен понапрасну.       Синчэнь улыбнулся в ответ, но эта улыбка быстро исчезла, когда он, опустив руки себе на колени, поднял озабоченное лицо к небесам.       — Но клетки всегда будут полны птиц. Я слыхал историю, о которой часто думаю, наверное, мне рассказала А-Цин. Это история о сироте, что встретил ужасную судьбу на улицах большого города. Благородный господин предложил ему сладости в обмен на выполнение мелкого поручения — это же целое сокровище для столь обездоленного ребенка! Но все обернулось жестокой шуткой. Письмо, которое доставлял тот ребенок, содержало оскорбления, которые благородный господин просто не мог передать сам из-за трусости, — и понятное дело, человек, получивший это письмо, был так оскорблен, что избил гонца, доставившего его. А потом, когда тот мальчишка приковылял обратно, чтоб хотя бы получить обещанную награду, благородный господин обвинил его в том, что он разболтал о нем его врагу, и тоже избил. Этот господин переехал ребенка повозкой и даже не обернулся.       — Ты знаешь, чем закончилась эта история? — спросил Сун Лань, потрясенный и встревоженный. — Ребенок выжил?       Синчэнь сокрушенно покачал головой.       — Не знаю. Но сомневаюсь. Как могла Вселенная позволить такому произойти? Как такое вообще может иметь место в этом мире?       Хотелось бы Сун Ланю знать ответ. Он дотянулся и накрыл рукой дрожащие пальцы Синчэня, чтоб успокоить их, пытаясь изо всех сил найти слова, которые не звучали бы пустыми, банальными и безнадежными.       — Я помню, как думал об этой истории в Куйчжоу, — челюсти Синчэня по-прежнему были напряжены, но беспокойство в пальцах унялось. — В тот вечер, когда мы впервые обсуждали перемены. Я думал об этом, когда мы столкнулись с той нищенкой в Тяньчжоу. Если бы только мы могли создать место для тех, у кого нет ничего, безопасное место, где им будут рады и где о них позаботятся, научат и вознаградят…       Он сжал губы и резко помотал головой.       — О, Цзычэнь, люди вроде нас… Нам ведь просто повезло. Мы попали к хорошим наставникам, где нас обучали, заботились и обеспечивали всем необходимым. Разве дети вроде этого несчастного мальчишки не достойны того же? Дети вроде А-Цин, или той нищенки в Тяньчжоу… Все брошенные, оказавшиеся на обочине жизни, те, кому повезло меньше. Я понимаю, может, они и делали нечто ужасное, живя на улице, но это лишь потому, что им повезло меньше. Разве это имеет значение? Разве не должен кто-то облегчить их страдания? Разве нельзя хотя бы попытаться?       — Ты прав, — он настроился на прикосновения, а затем переплел свои пальцы с пальцами Синчэня, вызывая тем самым очередную ласковую улыбку, напряжение медленно покидало его спутника. — Знаешь, я ведь думаю так же. Мы зашли уже так далеко. Я знаю, ожидание болезненно, но вскоре мы сможем двигаться дальше. Уже недалеко. Мы справимся, мы воплотим это в жизнь. Вместе.       Синчэнь улыбнулся — по-настоящему на этот раз, — поглаживая большим пальцем их переплетенные ладони.       — Вместе. Да. Мой Цзычэнь.       Игнорируя деликатный момент, неопрятная птица, выпущенная Синчэнем, вдруг издала угрюмый, нестройный вопль где-то в глубине подлеска.       — Если для тебя птицы — как для меня цвета, то я вовсе не уверен, что хочу знать, каким цветом является конкретно эта, — сардонически прокомментировал Сун Лань, и, к его вящей радости, хмурый вид наконец-то полностью покинул облик Синчэня, уступая место беспомощному хохоту.

***

      — Тебе когда-нибудь отсасывали, даочжан Сун?.. — томно уточнил Сюэ Ян с полуприкрытыми глазами, раскрасневшись от горячей воды в бочке.       Сун Лань не удостоил его ответом, вместо этого занявшись раскладыванием подобранной ранее одежды. Послышался легкий всплеск, когда Сюэ Ян чуть сменил положение, чтоб уложить подбородок на край бочки и глянуть на него из-под полуопущенных ресниц.       — А ты хотел бы?       — Не промочи раны, — только и сказал он, решительно отрицая заинтересованную дрожь в теле, возникшую от одной только мысли о подобном предложении. — И если хочешь поужинать внизу, то тебе стоит выбираться из воды прямо сейчас.       Сюэ Ян фыркнул, явно оскорбленный столь откровенным отказом, но все же выбрался из бочки.       — Клянусь, ты должно быть наименее поддающийся соблазну человек из всех, кого я только встречал. Если бы я не испытал на себе, то решил бы, что у тебя неисправно оборудование и ты слишком стесняешься этого факта.       Сун Лань бросил на него суровый взгляд, протягивая полотенце.       — Я все еще не могу дотянуться до некоторых мест. Будет куда быстрее, если ты сам это сделаешь, — совершенно невинно заявил Сюэ Ян, что, собственно, было до раздражающего правдиво.       Сун Лань неохотно протер полотенцем его кожу, настолько распаренную горячей водой, что он практически чувствовал ее жар, даже сквозь тонкую ткань.       — Я подобрал для тебя новый ханьфу, — сообщил он, отступая назад, чтоб вымыть руки. Только чжунъи, шэньи и дополнительное нижнее белье, никаких верхних одежд — Сюэ Ян наотрез отказался возвращать присвоенный ранее верхний ханьфу.       — Ты не получишь его обратно, неа, — заявил он ласковым тоном. — В нем удобно. Стоило хорошенечко подумать, прежде чем отдавать его мне.       — Но он ведь слишком большой, — разумно отметил Сун Лань и получил в ответ лишь легкое пожатие плечами.       — Да ладно, просто немножечко длинноват. Отрежу цунь или два у подола. Делов-то. Мне он нравится.       Сун Лань вздохнул и оставил все как есть — он ведь и так решил, что больше никогда и ни за что не наденет этот ханьфу после того, как он пропитался кровью Сюэ Яна, и было куда проще добыть новую одежду для себя, чем для этого паскудника.       Если уж Сюэ Ян по какой-то причине хотел оставить себе слишком длинную одежду — то пускай, не такая уж и большая цена за его сговорчивое поведение.       — Мы слыхали сегодня, что верховный заклинатель покинул Цзиньлинтай, — произнес Сун Лань, вытерев руки насухо, затем перевязал раны Сюэ Яна и помог его сопротивляющейся руке сунуться в рукав нового чжунъи. Тот нахмурился, непроизвольно прильнув к нему для удержания равновесия, когда влезал в нижнее белье и штаны, а Сун Лань лишь спустя несколько минут понял, что его совсем не донимает это соприкосновение тел.       Впрочем, едва он осознал сей факт, как его с двойным усердием начало донимать беспокойство об отсутствии беспокойства насчет вынужденного соприкосновения тел.       — Цзинь Гуанъяо свалил из Цзиньлинтая? Наверное, ему не сидится на месте в ожидании нас.       — Знаешь, куда он может податься? — спросил он, деловито отступая, чтобы помочь надеть новый шэньи. Сюэ Ян покачал головой и пожал плечами, беспрепятственно позволяя завернуть себя во второй слой одежды.       — Он деловой человек. Если его нет в Цзиньлинтае, значит, он либо где-то на встрече, либо в Гусу. Его хлебом не корми — дай поехать туда. У него даже есть собственной пропускной жетон из нефрита.       Он как-то странновато, криво ухмыльнулся, обнажив зубы, но выражение его глаз стало опустошенным, прежде чем он окончательно закрыл их.       — Не переживай. Вернется через недельку-другую, так что все у вас будет в порядке. Если повезет, то с ним приедет и Цзэу-Цзюнь, мы ведь ему тоже отправляли письмо, да? Выложите на стол все карты, и эти двое наперебой будут предлагать вам исполнение всех капризов — а если еще и придут к согласию между собой насчет большого проекта Сяо Синчэня… Его миленькая забавненькая мечта достанется ему в тот же миг на блюдечке с золотой каемочкой.       Сун Лань слегка пожал плечами, не слишком убежденный его речью, и принялся покрывать последним слоем бинта чужое плечо поверх одежды, чтоб зафиксировать руку на месте. По правде, им нечего было предложить, кроме иллюзорной мечты да отчаянного желания. А такое предложение в сделке с богатыми и сильными мира сего казалось слишком уж скудным.       — Будем надеяться.       Сюэ Ян издал лающий смешок, покачал головой, неуклюже пошевелил обездвиженной рукой, будто проверяя возможности, и погладил ткань нового ханьфу.       — Конечно, будешь. Эй, приятное наощупь. Должно быть, стоило целое состояние.       Сун Лань снова набросил свой старый верхний ханьфу на плечи Сюэ Яну — глупо отрицать то облегчение, которое обрушилось на него, едва Сюэ Ян оказался целомудренно упакован в полноценные слои одежды. И ему даже думать не хотелось о причинах этого облегчения.       — Швея потеряла мужа и двоих детей в том тумане. Едва узнав, что одежда для того, кто сумел избавить деревню от духов, она сказала, что сошьет одежду из лучших тканей, и не позволила заплатить.       Сюэ Ян бросил на него недоверчивый взгляд, его обычный оскал дрогнул, но тут же вернулся на место.       — Точно. А это было до или после того, как доблестный заклинатель растрезвонил всем местным, что я бешеный пес и что меня надо усыпить?       Сун Лань вздохнул.       — После. Может, ты и не замечал, но если не пытаться видеть врагов в каждом встречном и делать добрые дела ради их блага, то это порой приносит свои плоды. Небеса вознаграждают тех, кто трудолюбив.       Сюэ Ян снова дерзко рассмеялся.       — Смешно. Даочжан Сун, ты такой смешной временами, — на его устах блуждала злобная ухмылка, от былой мягкости не осталось и следа. — По крайней мере, я дойду до Цзиньлинтая не в одних только бинтах и истлевших тряпках, но еще и в шелковом нижнем белье! Очень щедро со стороны этих твоих небес!       Будучи не в настроении искать точки соприкосновения с Сюэ Яном в худшей из его ипостасей, Сун Лань покачал головой и отвернулся, чтобы уйти. Спустя пару минут неотъемлемого угрюмого упрямства Сюэ Ян все же безмолвно последовал за ним.

***

      Пылая от разочарования, Сюэ Ян молча сжимал и разжимал ладонь, следуя за Сун Ланем вдоль маленького сада во дворе, и горел желанием творить беспредел. Ему прям чесалось кусаться, наносить ощутимый ущерб — но сегодня ему впервые выпал шанс нормально поужинать в таверне, некий проблеск свободы, завоеванный благодаря нескольким дням послушания, пусть и сквозь стиснутые зубы.       За столь опрометчивое самодовольство он разорвет Сун Ланя позднее — после ужина.       Улыбнувшись достаточно сладко, чтоб окружающие могли прочувствовать яд, он поравнялся с Сун Ланем, едва они оказались возле входа в таверну, но тут же вынужденно отскочил, напоровшись на госпожу Гу, отшатнувшуюся с коротким вскриком.       — Ой! О, Сюэ-гунцзы! Даочжан Сун! Я не заметила вас!       Старик тут же поспешил на звуки суматохи, и Сюэ Ян не без агрессивного удовольствия отметил, что, скорее всего, это была попытка защитить добродетель своей супруги от посягательств бесстыдного извращенца Суна.       — Что-то не так? — спросил старик Гу, подозрительно косясь на них.       — О, нет-нет, — поспешила заверить старушка, теребя свой фартук, но все же смутившись так, как в последнее время все чаще и чаще смущалась с появлением Сун Ланя. — Я искала тебя, даочжан Сун. Гао Лин здесь. Ну, та женщина, о которой я говорила, она смотрела за своим отцом все время, после логова духов. Ты ведь хотел с ней поговорить.       Глупая, бессмысленная надежда вновь упрямо проникла в голову, и Сюэ Ян подступил ближе, вглядываясь через плечо женщины в заполненную таверну.       — Где?       У одной из этих бурно-галдящих крестьянок мог быть ключ к спасению воспоминаний Сяо Синчэня, и если это так — то он готов хоть из трупов его выгрызать…       — Ох, мне так жаль, Сюэ-гунцзы, — голос госпожи Гу опустился едва ли не до уровня мышиного писка. — Прошу, не обижайся, гунцзы, но Гао Лин, она… Ты должен понять, она потеряла отца из-за этих духов, она не….       — Что? — рявкнул он, раздраженный тем, что она и ее бестолковый муж перекрывают собой ему путь. Его раздосадованный, гневный взгляд, перескочивший обратно на них, был, очевидно, столь впечатляющим, что они даже покачнулись, но с места не сдвинулись. Сун Лань хмуро глянул на него, приподняв руку, словно бы запрещая идти следом.       — Она не станет встречаться с тобой, Сюэ гунцзы, — шепотом закончила госпожа Гу, отчаянно сминая край передника. — То, что говорил о тебе тот заклинатель… Я уверена, это все ужасное недоразумение, глупые неправдоподобные слухи! Но она… Прошу, не гневайся, ее семья и без того считается несчастливой! А если она начнет говорить с… эм…не традиционным заклинателем, все лишь ухудшит ситуацию. А еще она боится.       Сюэ Ян уставился на съежившуюся от страха женщину, его губы изогнулись, обнажая острые клыки, — достаточно грозно, чтобы Сун Лань рискнул прикоснуться к нему, опустив руку на его предплечье:       — Полегче.       — Я избавился от демонов, поглотивших разум ее отца, а она даже не снизойдет до разговора со мной?       Чета Гу сжалась под его неуютным взглядом, отчаянно желая оказаться где угодно, но не там, где они оказались сейчас: на пути между ним и его целью. Но, надо отдать им должное, они по-прежнему стояли на своем.       Предупреждающе сверкнув взглядом, Сун Лань отпустил его руку, чтобы достать речевой талисман.       — Со мной и Синчэнем она согласится поговорить?       Госпожа Гу торопливо закивала с облегчением.       — Да-да, даочжан Сун! — подтвердила она. — Вот почему я тебя и разыскивала. Она не станет говорить с тобой наедине, все-таки она не замужем, и это совершенно неприемлемо, но ты и твой друг можете поговорить с ней здесь, в саду, где вас все будут видеть, но никто не станет слушать.       — Благодарю, — Сун Лань поклонился. — Звучит хорошо. Пойду скажу Синчэню. Давай, пошли.       Последняя часть явно относилась к нему, и Сюэ Ян, будучи и так в препаскудном расположении духа, ощутил, как его терпение лопнуло, издав почти физически слышимый звук.       — Что?! Ты обещал, что у меня будет сегодня нормальный ужин! Мы же договаривались!       Сун Лань расстроенно дернулся, будто бы собираясь схватить его, чтоб волоком затащить обратно в до пугающего тесное пространство наверху, и Сюэ Ян резко отскочил, оскалив клыки, готовый сражаться до последнего.       — Но речь ведь о воспоминаниях Синчэня! — заявил Сун Лань, будто бы Сюэ Ян был абсолютным идиотом, не понимающим сути дела. — Хватит создавать неприятности. Поешь в общем зале завтра.       — Нет! — рявкнул он. — Говори с девчонкой сам, ладно, при условии, что расскажешь мне все потом. Но не вздумай снова меня запирать! Нет ни единой причины, почему мне нельзя тут остаться и поесть одному, чтоб ты не заглядывал мне в рот!       Лицо Сун Ланя обрело то самое холодное ненавистное выражение отстраненности, и Сюэ Ян знал, что если тот вдруг вздумает действительно схватить его, то максимальный ответный урон с его собственной стороны будет в лучшем случае заключаться в паре метких пинков.       — Да ладно, — он старательно пытался вновь изобразить ласковую улыбку, уговаривая по-хорошему. — Ну же, даочжан Сун. Ну разреши мне поужинать здесь, это ведь такая мелочь. У меня нет ни причин обижать этих людей, ни средств, чтобы это сделать. Я же провел тут кучу времени сам по себе, пока не появился тот заклинатель! Ты же обещал! Неужели ты и правда нарушишь данное слово?       Получалось до жалкого похоже на мольбы, так что пришлось прикусить язык так, чтобы почувствовать знакомый, успокаивающий привкус крови, и впиться ногтями в ладонь. Сун Лань нахмурился еще сильнее — и хотелось бы верить, что из-за сомнений, а не потому, что собирался с силами, чтоб действительно сгрести его в охапку и уволочь, как агнца на заклание.       — Не хочу оставлять тебя наедине с этими людьми, — в конце концов изрек он. — Ради их блага и твоего.       Из его глотки вырвался смех — дикий и с ненавистной толикой отчаяния, он почти чувствовал, как время, отведенное на уговоры, истекает. Но прежде чем Сун Лань вновь пошевелился, госпожа Гу робко прокашлялась.       — Даочжан, гунцзы… Прошу простить эту старушку, что столь самонадеянно прерывает вас, но… У нас есть помещение для семейных ужинов, — она взволнованно махнула рукой в сторону двери рядом с лестницей, прямо у входа в гостиницу. — Оно довольно обособленное, а дверной проем виден из сада. Там, конечно, не сильно разгуляешься, но если вам подойдет, то, думаю, вы можете занять его на этот вечер.       Сюэ Ян почти затаил дыхание, дрожа, готовый взорваться и причинить столько вреда, сколько сможет, если Сун Лань вдруг снова ответит «нет». Но даоши задумчиво окинул взглядом дверь, затем неохотно кивнул и пристально посмотрел на Сюэ Яна.       — Ты должен пообещать не создавать проблем.       Он оскалился, от жалкого облегчения и легкой радости у него закружилась голова.       — Разумеется, даочжан Сун! Я ведь уже ему пообещал, разве ты забыл? Никакого членовредительства. Я в курсе. Буду паинькой, обещаю.       Сун Лань еще какое-то время сверлил его взглядом, затем повернулся к нервничающим старикам и отвесил им поклон вежливости.       — Спасибо, что внесли столь щедрое предложение. Нам и вовек не расплатиться за вашу помощь. Иди давай, — кивнул он Сюэ Яну, и тот мгновенно проскользнул мимо, отблагодарив женщину ослепительной улыбкой.       — И чтоб никаких неприятностей, — сурово повторил Сун Лань, последовав за ним в небольшую комнатушку, персонально убеждаясь, что она не набита под завязку всякого рода оружием или потенциальными жертвами. После чего он вновь, хоть и совсем неохотно, но обернулся к Сюэ Яну и нерешительно добавил: — На этот раз я, так и быть, доверяю тебе. Не заставляй меня пожалеть.       Сюэ Ян уселся на одну из скамеек за столом и, закатив глаза, потянулся.       — Да-да-да, я же уже сказал: буду паинькой. Обещаю.       Бросив на него последний тревожный взор, будто бы уже сожалея о своем выборе, Сун Лань все же развернулся и ушел. Госпожа Гу трусливо топталась у двери.       — Так… что тебе приготовить на ужин, Сюэ-гунцзы?       Из общего зала таверны доносилась веселая болтовня с чьей-то жалкой попыткой пения включительно, и аромат вкусной еды — аромат обычной жизни, свободы. Он потянулся еще сильнее, наслаждаясь маневренностью обширного пространства, а затем одарил старуху одной из самых слащавых улыбок.       — Если твои пельмешки в рисовом вине хотя бы частично так хороши, как мясные пирожки, о, Богиня, думаю, что вознесусь от одного лишь укуса!       — Тц, — пробормотала старушка, покачав головой, но смутилась, явно польщенная вопреки всему. — Ну и безжалостный же ты, гунцзы, всегда дразнишь эту несчастную старушку…       Она удалилась прочь, отвесив короткий поклон, и старик Гу, бросив на него последний настороженный взгляд, последовал ее примеру.       Стоило попросить что-то сладенькое, чтоб разогреть аппетит, но Сюэ Ян спохватился слишком поздно, а догонять стариков было лень. К черту спешку. У него весь вечер впереди.       Ну надо же, а это и правда забавно.       Должно быть, он жалок, раз ему хватает таких мелочей, как хорошая еда и просторное помещение для комфортного существования, — но, с другой стороны, в чем же суть этих мелочей, если нельзя ими наслаждаться? Простые мелочи куда лучше, чем их отсутствие, а обходиться без них ему приходилось гораздо чаще, так что он имел полное право наслаждаться их наличием.       Один из местных пьянчуг снаружи отпустил такую похабную шутку, что дюжина гостей разразилась громким хохотом, а сам Сюэ Ян ухмыльнулся. Он уже слышал ее раньше, как и куда более грязное продолжение, блуждающее по улицам Ланьлина. Интересно, что бы сказали эти забулдыги, услышав это продолжение…       Сквозь смех прорезался звук шагов, и он вмиг замер, весь мир сошелся на этом звуке. Лестница скрипнула аккурат возле входа в место его пребывания, затем в унисон шагам раздался мелодичный смех, голос такой знакомый, отзывающийся в груди настолько четко, что все остальное остановилось — вместе с его дыханием.       Он даже не понял, как оказался стоящим у дверного проема, и, отчасти скрытый, наблюдал, как Сяо Синчэнь делает последние шаги по лестнице вниз, в пределы открытого зала. Сун Лань придерживал его рукой, несмотря на смех и заверения, что тот вполне способен удерживать равновесие.       Сяо Синчэнь, весь сияющий в белом, улыбающийся, смеющийся, яркий. И Сун Лань, придерживающий его так аккуратно, так трепетно — ни следа отвращения на лице. Даже более того, крохотная усмешка на его устах превратила обычно холодную каменную гримасу в нечто совершенно трогательное.       Идеальная пара, такие счастливые вместе — сочетаемые, полноценные. Между ними нет и малейшего пространства, чтоб кто-то, даже столь щуплый, как Сюэ Ян, мог бы туда втиснуться.       Ни один из них не смотрел по сторонам, так что они просто прошли мимо, даже не заметив его, и вскоре мелодичное приветствие Сяо Синчэня раздалось уже в саду.       Грудь Сюэ Яна жгло — ему стоило бы снова начать дышать, — необъяснимая боль, слишком мощная, чтоб живая плоть могла с ней справиться, выла и терзала его сжавшееся горло, рот и нос, выжигая кислотой все на своем пути, вспыхивая углями прямо в глазницах.       Он все еще стоял там, сгорая заживо, когда госпожа Гу врезалась в него уже во второй раз за вечер, пискнув и едва успев перехватить поднос, чтобы еда не соскользнула на пол.       Пахло золой.       — Планы меняются, — зарычал Сюэ Ян, голос, словно бы разорванный лозой, пробивающейся из его легких, больше походил на рваное шипение. — Нахуй пельмени, принеси вина, самого крепкого, какое только есть. И побольше.

***

      — Благодарю, что согласилась встретиться с нами, — произнес Синчэнь, едва они миновали этап вежливых приветствий и остались один на один в саду, тщетно пытаясь унять волнение и неловкость. Он не смел даже надеяться на ответы, исцеление и какой-никакой путь вперед. — Я очень ценю это.       — Благочестивые даочжан Сяо и даочжан Сун… Прошу прощения загодя, уверена, мне нечего рассказать столь ученым мужам, как вы. Но госпожа Гу сказала, что вы хотите спросить о моем отце. Если я могу хотя бы чем-то помочь, то прошу, не стесняйтесь спрашивать. Я расскажу все, что знаю.       Голос молодой женщины, Гао Лин, звучал взволнованно, ее короткая речь была отточенной и явно заученной наизусть, так что Сяо Синчэнь улыбнулся.       — Не будешь ли ты столь любезна присесть? Чем бы ты ни сочла нужным поделиться с нами, мы примем это с благодарностью. Мне сказали, твой отец скончался несколько лет назад, сочувствую твоей утрате.       — Спасибо, даочжан Сяо, — ответила она едва слышно, но на лавку под паотангом все же присела.       — Расскажешь ей про речевой талисман? — мягко напомнил о себе Цзычэнь, и он кивнул, снова повернувшись к молодой женщине.       — Дева Гао, ты не против, если… Мой спутник утратил голос, но если ты возьмешь этот талисман, то сможешь услышать его слова.       Сяо Синчэнь почти чувствовал ее растянувшееся во времени сомнение, но в конце концов она все же, хоть и медленно, но протянула руку к талисману и сжала его нервным движением ладони.       — Благодарю, — произнес Цзычэнь. — Обещаю, вреда от этого талисмана тебе не будет.       Сяо Синчэнь выдохнул, успокаивая себя, старательно пытаясь рассортировать тысячи вопросов, роящихся в его голове, чтобы понять, какие ответы и в каком порядке он хочет получить.       — Дева Гао, нам сказали… моему спутнику сказали, что твой отец однажды сумел сбежать от туманных духов, но им все же удалось… Навредить ему. Не расскажешь ли нам, что именно произошло?       — Конечно, даочжан. Это случилось после смерти матери, — произнесла неуверенно девушка. — Он стал… безрассудным. Не ел несколько дней, уходил по ночам. Даже в туманные дни. Он… проклинал богов за то, что отняли ее у него, и нерожденное дитя, что должно было стать моим братом. Он не был высокомерным или заносчивым, клянусь тебе, даочжан, это все от горя и скорби! Но боги прогневались, и однажды ночью туманные духи схватили его.       Она умолкла на несколько минут, беспокойно теребя в руке талисман.       — Не знаю, что именно произошло той ночью, — наконец заговорила она снова.— Деревенские нашли его на рассвете, в пределах жилых домов, как только сошел туман. Он выжил. Но он стал… другим.       Сяо Синчэнь кивнул, медленно опускаясь на каменную лавку, удерживая почтительное расстояние.       — Не знаю, известно тебе или нет, но меня духи тоже похищали. Теперь я пытаюсь понять, что они сотворили со мной. Судя по всему, твой отец был очень храбрым, но очень несчастным человеком. Не могла бы ты рассказать чуть больше о том, как именно они повлияли на его разум?       Похоже, она несколько успокоилась, часть тревожного беспокойства покинула ее тело.       — Разумеется, даочжан. Это было очень странно. Я думаю, он… Он просто забыл маму и ребенка, которого она носила под сердцем. Он забыл свою скорбь и даже причину, по которой скорбел. Он был так счастлив! Настолько же счастлив, насколько несчастен был до этого. Он смеялся постоянно, над малейшей ерундой. Мы пытались ему рассказывать время от времени о маме и его нерожденном сыне, но он тут же расстраивался и злился, кричал на нас до тех пор, пока не прекращали попытки. А как только мы прекращали говорить об этом — снова смеялся, будто и не было ничего.       Ее голос почти сел, когда она постепенно опустила взгляд себе под ноги.       — Я неблагодарная дочь, даочжан. Мне бы радоваться счастью моего отца, но вместо этого я возмутилась. После возвращения он… Он был все время счастлив. Но это был уже не мой отец.       Он чувствовал, как низко она склоняется, слышал ее тревожное, рваное дыхание, чередующееся всхлипами, и, зная ее боль, едва мог сдержаться и сам, чтобы не зарыдать, пугая девушку кровавыми слезами.       — О, дева Гао, — мягко произнес он. — В этом нет твоей вины. Какую же боль ты испытала, утратив отца не единожды, а целых два раза! Но ты по-прежнему оставалась рядом, заботилась о нем. Не угнетай себя понапрасну, ведь ты была истинно любящей и благодарной дочерью, любой бы мечтал о такой. Уверен, и он, и твоя матушка гордились бы тем, какой сильной женщиной ты стала. Сочувствую всем твоим утратам.       Молодая госпожа спрятала лицо в ладонях и начала плакать так сильно, словно рухнул некий невидимый барьер и ранее тщательно сдерживаемое горе вырвалось наружу — ему отчаянно захотелось успокоить ее, накрыв своей ладонью ее руку. Но она была не замужем, и ее уже преследовали слухи — чужое прикосновение лишь ухудшило бы положение. Он с облегчением услышал приближающиеся шаги госпожи Гу.       — А-Лин? Даочжан? Что случилось, девочка? С тобой все хорошо?       Рядом с ним послышались рваные всхлипы — женщина кивала.       — Мне так жаль, госпожа Гу, даочжан Сяо, даочжан Сун… Я просто глупое дитя. Прошу простить меня за то, что плачу вот так…       — Не извиняйся, — произнес Цзычэнь тоном едва ли не самым мягким из тех, что когда либо использовал. — Ты ответила на наши вопросы и предложила помощь даже вопреки тому, что тебе было больно об этом говорить. Здесь нечего стыдиться. Мы очень признательны.       В ответ раздалась новая волна всхлипов, и госпожа Гу села рядом с ней, поглаживая по лицу, — вероятно, утирая слезы.       — Благодарю, даочжан, — выдавила из себя Гао Лин, достав носовой платок и промокнув им лицо. — Я хоть немного вам помогла?       Сяо Синчэнь попытался улыбнуться.       — Мне нужно подумать о сказанном. Я ведь тоже забыл кое-что, так мне говорят. Понятия не имею теперь, хорошо это или плохо. Ты дала мне пищу для размышлений.       — Мне жаль, что туманным духам удалось ранить тебя, даочжан, — голос молодой девушки звучал смущенно, но куда более ласково теперь: — Все говорят, ты хороший человек, помогающий каждому, кто попросит. Надеюсь, тебе станет лучше. Даже если мои слова не принесут пользы.       Он снова заставил себя улыбнуться.       — Спасибо. И спасибо, что рассказала нам свою историю. В конечном счете, это весьма поучительно для меня.       — Мы были бы рады дать тебе амулет на удачу, — Цзычэнь снова вернулся к обычному прагматичному настроению. — Чтобы ни ты, ни другие больше не сомневались в том, что везение вновь вернется к тебе.       Его собственная улыбка стала теплей — ну надо же, какая хорошая мысль.       — Да, мы почтем за честь сделать его для тебя в качестве маленькой благодарности. Конечно же, теперь никто не осмелится назвать тебя несчастливой! Ты уже достаточно нагоревалась. Время собирать счастливые плоды.       Гао Лин икнула, неловко исказив этим свою благодарность, поклонилась, все еще пытаясь сдержать слезы.       — У тебя еще остались вопросы, даочжан? — произнесла она, все же сумев сесть прямо и решительно.       Они еще несколько раз прослушали ее историю, выспрашивая подробности и проясняя некоторые моменты, но едва ли им удалось вытащить что-то еще.       Вопреки всем ее смелым заверениям Сяо Синчэнь знал, что лучшим решением сейчас будет отпустить ее, позволить поскорбеть над заново раскрытыми ранами в одиночестве. Он поднялся и, сомкнув руки перед собой, низко поклонился.       — Дева Гао. Уже поздно, мы и так отняли много твоего времени. Можете отдыхать. Уверен, госпожа Гу с радостью приготовит тебе ужин. Останься сегодня здесь, переночуешь, а завтра утром мы подготовим для тебя правильный талисман. Благодарю еще раз за то, что согласилась встретиться с нами и что помогла нам.       Он почувствовал, как Цзычэнь тоже совершает поклон, а затем возвращает себе речевой талисман. Едва они отошли, как бедняжка рухнула в обьятия госпожи Гу, заглушающие ее всхлипы.       — Ты голоден? — тихо спросил Цзычэнь, прежде чем они ступили в оглушающе-шумное помещение таверны, и Синчэнь покачал головой.       — Нет. Полагаю, я… Мне нужно подумать об этом в тишине. Я хочу вернуться обратно наверх.       Цзычэнь едва ощутимо прикоснулся к его локтю, и он воспринял это как жест поддержки.       — Я хотел бы остаться с тобой, но… опасаюсь оставлять Сюэ Яна без присмотра так надолго.       Сяо Синчэнь попытался изобразить улыбку, но так и не смог ее удержать.       — Ты прав. Но оно и к лучшему. Мне бы хотелось побыть наедине со своими думами. Поговорим позже.       Он ощутил, как на его ладони запечатлелся короткий, смазанный поцелуй, — и это поспособствовало возвращению его улыбки: на сей раз настоящей, такой же, как прикосновение Цзычэня.       — Если понадоблюсь, только скажи.       — Знаю, — прошептал он, бесконечно благодарный. — Мой Цзычэнь.       Как всегда, утопая в этом бесценном прикосновении, ему было невыносимо сложно заставить себя уйти.

***

      Сун Лань был совершенно уверен, что отсутствовал не так уж и долго. Шичэнь, или шичэнь с половиной — максимум. И все же…       Он собрал все свое оставшееся терпение, затем подошел к валяющемуся без сознания человеку, чье лицо покоилось в луже вина на столе, а вокруг него уже собралась в беспорядке целая груда опустошенных сосудов.       — Сюэ Ян.       Никакой реакции. Вероятно, немудрено — сосудов действительно много.       — Сюэ Ян!       По-прежнему ничего, так что, не удержавшись от гримасы отвращения, Сун Ланю все же пришлось протянуть руку и встряхнуть засранца. В ответ раздался приглушенный стон, после чего Сюэ Ян очень медленно повернул голову, чтоб сосредоточить на нем расфокусированный, мутный взгляд.       — Что?       — Серьезно? — рявкнул он, не в силах больше сдерживать собственную досаду. — Ты пролил вино на новую одежду! Испачкал собственные волосы! Да в чем смысл ходить в купальни, если ты опять все изгадил!       Сюэ Ян продолжал смотреть на него нечетким взором, будто пытался вникнуть в сказанное, а затем все же сморщился в пьяном недовольстве.       — Такой шумный.       Он снова отвернулся, всем своим видом демонстрируя намерение вновь отрубиться прямо на столе, но Сун Лань, сжав челюсти, схватил было его за плечо, правда, вовремя вспомнив о ране, переключился на ремень, и бесцеремонно поставил Сюэ Яна на ноги. Ну, попытался.       Тот, по большей части рухнув прямо ему в руки, слабо протестовал, обдавая стойким запахом винных испарений изо рта. Сун Лань едва сдержался, чтоб не уронить его на пол от отвращения.       — Вставай уже и топай давай, или я тебя волоком поволоку!       Сюэ Ян хихикнул, тщетно пытаясь встать на ноги, но его попытки едва ли были успешны.       — За волосы, да? Ты все обещаешь и обещаешь, но никогда…       Он вздохнул, наконец достигнув хотя бы частичного равновесия, неуклюже прислонившись к ближайшей стене.       — Никогда не выполняешь своих обещаний.       Гора сосудов на столе, один разбитый на полу, но ни одной пустой тарелки. Сюэ Ян, должно быть, сразу взялся за вино, даже не попытавшись что-либо съесть, чтобы смягчить эффект от алкоголя. Сун Лань ощутил, как его досада растет, рискуя вылиться в настоящую вспышку гнева.       Вот тебе и доверие, ага.       Ему стоило предусмотреть такой исход.       Он схватил Сюэ Яна под руку сильнее, чем стоило, и принялся тащить его к двери. Привычные убийственные рефлексы вышли из-под контроля, Сюэ Ян споткнулся и чуть не упал, задел плечо и тут же заскулил.       — Больно бы не было, если бы ты прекратил сопротивляться мне, — прорычал он сквозь сжатые челюсти, наполовину вытаскивая, наполовину выводя Сюэ Яна из комнаты к лестнице. К счастью, толпа в таверне несколько поредела, и никто излишне не пялился на них.       Он крепко схватил все еще барахтающегося Сюэ Яна за воротник и потащил его наверх — чужого сопротивления хватило ступеньки на четыре, а затем тот просто обмяк, выскользнул из его захвата и рухнул на пол, словно мешок с гнилой редиской.       Он просто сидел так, чуть покачиваясь, и смотрел перед собой остекленевшим взглядом.       — Так устал, — пробормотал он едва слышно. Сун Лань вновь было нетерпеливо потянулся к его воротнику, но замер, похолодев, когда услышал вполне узнаваемый звук дрожащего выдоха, безошибочно опознанного им как всхлип. — Так сильно устал…       Сюэ Ян закрыл глаза, его плечи дернулись и задрожали, а по щекам вдруг заструились самые настоящие слезы.       — Я так устал от того, что всё все время болит, — прошептал он. Его лицо сморщилось, раскрывая истинную суть, пьяная честность его агонии ужасала. — Я так устал всегда…всегда бороться, драться за право жить. Мне было больно с самого рождения, я сражался всю мо… всю жизнь. Я так сильно устал…       Он издал еще один дрожащий вздох, затем рухнул вперед, уткнувшись лицом в бедро Сун Ланя, цепляясь рукой за подол его одежды.       — Я больше не хочу, — всхлипнул он надломленно, а Сун Лань ошарашенно уставился на него, не в силах пошевелиться.       — Да хватит уже… — наконец буркнул он, протягивая руку, чтоб отцепить пальцы Сюэ Яна, но тот лишь сильнее впился ими в ткань, сотрясаясь от пьяных рыданий.       — Ты должен прикончить меня на свое усмотрение, — прохрипел Сюэ Ян, пытаясь безумно рассмеяться, но вместо этого лишь всхлипнул. — Ты же хочешь. Ты всегда этого хотел. И он хочет этого, теперь. Этого все хотят!       Снова глухой лай неудержимого смеха, перерастающего в жалкий горестный стон. Сун Лань переместил хватку, дернув безвольную руку.       — Ну, не будь ты таким ублюдком, никто бы этого не хотел, — пробормотал он, что не делало ему чести, и он знал это, но понятия не имел, что еще можно сказать, оказавшись совершенно не в своей тарелке. Сюэ Ян снова хихикнул, но едва ли это было похоже на смех.       — Слишком… поздно.       Он позволил поднять себя на ноги, сделал неуверенный шаг, затем еще один. Обезумевшие, влажные глаза на короткий, невыносимый миг встретились с взглядом Сун Ланя.       — Было слишком поздно с самого начала.       И он снова рухнул, жалко хныча, будто ребенок, которому разбили сердце.       В конце концов Сун Ланю пришлось приподнять его самому, оттащить — это сложно было назвать шагами — в комнату. Уложить на узкую кровать и потратить уйму времени на то, чтобы высвободить ткань собственной одежды из побелевших пальцев Сюэ Яна.       — Я ведь просто хочу… — начал было Сюэ Ян, но вновь разразился приступом рыданий, сотрясающих все его тело в безмолвном отчаянии. Сун Лань содрогнулся, глубоко обеспокоенный этим зрелищем, — еще бы, увидеть, как Сюэ Ян, бездушный демон и убийца, разрывается на части, плача, будто маленький, растерянный и сломленный…       Это было сродни нарушению естественного хода вещей, свидетельство невыносимой неправильности бытия.       «Может, не стоит принимать так близко к сердцу, — сказал сам себе Сун Лань устало. — И без того неуравновешенный Сюэ Ян явно цеплялся за остатки здравого ума еще с тех пор, как тетива натянулась в Юэяне. Немудрено, что она, истлевающая день за днем после пробуждения Сяо Синчэня, в конце концов лопнула, больно ударив по лицу».       Стоило быть благодарным, что Сюэ Ян не сорвался раньше.       И что это не привело к новой горе трупов.       — Если мы вытащим тебя из этой одежды и хорошенечко ее простирнем, то полагаю, ее все еще можно будет спасти, — пробормотал он, почти ожидая получить в ответ совершенно бесстыдное предложение, но Сюэ Ян лишь послушно сел, все еще плача, и лишь чуть покачивался в такт, пока Сун Лань снимал с него одежду слой за слоем. Оставшись в нижних одеждах, он качнулся, лицо его вдруг болезненно побелело.       — Что-то мне нехорошо, — процедил он, содрогнувшись, и Сун Лань едва успел подсунуть ночной горшок, прежде чем тот начал блевать, извергая из себя вонючий бульон из алкоголя и желчи.       Сун Ланю пришлось закрыть глаза, хотя хотелось зажать нос, — отвращение вмазало по нему словно бы кулаком под дых: и близко не сравнится с моментом прочистки ран.       Едва его желудок закончил выворачиваться наизнанку, как Сюэ Ян продолжил сидеть в согнутом положении, и, похоже, слезы начали литься еще обильнее, капая прямо в горшок. Сжав челюсти, Сун Лань схватил полотенце, покоящееся на маленьком столике с кувшином и миской, хорошенько смочил его и неохотно присел возле Сюэ Яна, чтоб утереть разводы соплей и рвоты с его лица — хотя бы для того, чтоб это все не испачкало внутренний слой его одежд.       — Отвратительный, — все, что Сюэ Ян произнес в процессе сиплым голосом, а затем вновь всхлипнул. — Так он назвал меня. Ты знал? Впервые произнеся мое настоящее имя. После трех лет жизни бок о бок. Все, что он сказал. Сюэ Ян. Ты и правда. Отвратительный.       Он неуклюже согнулся, чтоб дотянуться рукой и протереть глаза, настолько опухшие и покрасневшие, что едва ли теперь напоминали человеческие. Но новые слезы все появлялись и появлялись.       — Он обнимал меня так крепко той ночью. Он испытывал такое облегчение. Его милый друг был атакован ужасным лютым мертвецом! Но он пришел вовремя. Он спас меня.       Его плечи дрожали, когда из уст сорвался неровный надломленный смешок.       — Я правда думал… что все позади. Что худшее произошло, и теперь все будет в порядке. А на следующее утро я вернулся с рынка, и он… проткнул меня в живот.       Сун Лань сжал челюсти, предчувствуя новую волну всхлипов. Он не хотел слушать об ужасных лютых мертвецах или о том, как Синчэнь всю ночь обнимал своего «милого друга», пока его собственное, наполовину умершее тело гнило снаружи посреди улицы.       — Я не хотел, чтобы он… Я не думал, что он сделает так. Причинит себе такой вред. Он же даже не спросил… не дал… объяснить. Просто взял и пронзил меня мечом! Но я все равно пытался ему сказать, а он… он просто взял и наговорил мне всех тех гадостей… Так что я ударил в ответ. Ему не стоило все то говорить. Но я же не знал, я не думал, что он…       — Тебе стоит отдохнуть, — выдавил Сун Лань, прервав слезливую речь. Он достал из рукава мешочек с травами и принялся смешивать их с водой. Холодная, она, конечно, менее эффективна в приготовлении целебных настоек, но в нынешнем состоянии Сюэ Яну хватит и этого, чтоб отрубиться.       Тот, к слову, сморщился от горького привкуса, но лекарство выпил без возражений.       — Яд?.. — глухо уточнил он, едва Сун Лань отнял чашу от его губ, и Сун Лань тут же раздраженно качнул головой, пряча травы в мешочек.       — Обычное лекарство. Притупит любую боль и позволит тебе поспать.       Сюэ Ян уставился на него пустым взглядом.       — Трус.       — Так, ну все, хватит. Давай… ложись. Попробуй заснуть.       Сюэ Ян одарил его очередным мутным взглядом, затем опустил голову вниз и нерешительно попытался сбросить ботинки. Его пьяная неуклюжесть была столь откровенной, что Сун Лань вздохнул и опустился на корточки, чтоб помочь их стащить.       — Ты совсем расклеился.       — Я никогда не хотел его потерять, — сипло признался Сюэ Ян. — Так не должно было быть. Я так скучал. Так сильно скучал. Целых семь лет! И все еще… я все еще скучаю…       Сун Лань отставил ботинки в сторону и, подняв глаза, увидел, что Сюэ Ян смотрит на него беспокойным, влажным взглядом.       — Как думаешь, он будет скучать, когда меня не станет? — спросил он почти шепотом. — Хоть немножко, хотя бы иногда? Ты… ты будешь скучать?       Он поспешно встал, не желая не то что отвечать, даже думать над этим вопросом.       — Не могу этого сказать, — коротко ответил он, содрогнувшись от того, как неотрывно смотрели на него покрасневшие глаза Сюэ Яна, почти умоляя. Но, к счастью, вскоре они вновь потеряли фокус.       — Если я сделаю это, — пробормотал он. — Если пойду с вами в Цзиньлинтай, подарю ему его мечту… Думаешь, этого хватит?       Он вновь принялся отчаянно вглядываться в лицо Сун Ланю.       Хватит для чего? — мог бы спросить Сун Лань, но не спросил. Он догадывался: хватит ли, чтобы позволить Сюэ Яну остаться. Хватит ли, чтоб получить прощение, отпущение грехов, возрождение старых отношений… Хватит ли, чтоб достичь невозможного.       Но такой ответ он не вправе был давать.       — Не знаю, — честно сказал он, надавив ладонью на грудь Сюэ Яну, чтоб уложить того на подушку. Сюэ Ян легко поддался, в нем больше не осталось жажды к сопротивлению, лишь истощенность и бессилие. — Возможно.       — Возможно, — шепотом повторил Сюэ Ян с отчаянной надеждой, пронизывающей до костей. Но стоило лишь Сун Ланю выровняться, как его сомкнувшиеся было глаза вновь широко распахнулись, преисполненные безумием.       — Не уходи! — прохрипел он. — Не…       Его глаза вновь закрылись, и он был вынужден сделать несколько рваных, поверхностных вдохов, прежде чем продолжить.       — Останься, — попросил он тихим, измученным голосом, словно не ждал ничего, кроме отказа. — На чуть-чуть совсем. Побудь, пока я не усну. Я не… Не хочу быть один…       Он вновь глубоко вздохнул, всхлипнул и открыл глаза, неотрывно вглядываясь в лицо Сун Ланю, отвратительная вспышка отчаяния исказила его лицо.       — Можешь выебать меня. Если останешься. Можешь трахнуть, как тебе хочется.       Он отпрянул, содрогнувшись от одной только мысли о том, что придется прикасаться к скулящей, вонючей массе, которой сейчас был Сюэ Ян.       — Нет, — отрезал он и взгляд, полный неприкрытого отчаяния, лишь ухудшился. Уродливая попытка ухмылки исказила лицо Сюэ Яна, когда тот предпринял слабую попытку сесть.       — Ну, тогда сделай мне больно, м? Можешь придушить, тебе же так нравится…       — Нет. Прекрати сейчас же, — рыкнул он, когда странное чувство вины зашевелилось в желудке. — Мне не нравится.       Сюэ Ян уставился на него во все глаза, совершенно потерянный. Спустя мгновение неловкого молчания он торопливо облизнул губы.       — В мешочке цянькун есть немного серебра…. Можешь забрать себе. Только останься.       Непонятно почему, но это задело нечто в глубине его давно умершего сердца.       — Ты что, пытаешься мне заплатить, чтобы я остался с тобой?       — Я не знаю, что еще ты можешь хотеть! — взвился Сюэ Ян. — Мне больше нечего предложить! Я не могу…       Он снова откинулся на подушку, сдаваясь безнадеге, зажмурился, и слез стало еще больше. Борясь с самим собой — и заведомо проиграв, Сун Лань неохотно присел на краешек постели.       — Разве что совсем немножко. Мне нужно к Синчэню. Засыпай побыстрее.       Лицо Сюэ Яна исказилось сомнительным подобием счастливой благодарности, но улыбка оказалась самой жалкой и надломленной из тех, которые Сун Лань когда-либо видел.       Ослабевшая рука нащупала ткань его одежды и вцепилась в нее, будто желая удостовериться, что Сун Лань не сбежит при первой же возможности. Глаза Сюэ Яна медленно закрылись, ведь, как только угасла последняя вспышка эмоций, начало работать лекарство.       — Побудь со мной, — выдохнул он, обмякая, когда сон наконец сморил его. — Ты все, что у меня осталось…       Сун Лань долго сидел вот так, слушая, как рваные всхлипы постепенно переходят в глубокие ровные вдохи, и тщетно пытаясь проглотить странный ком в горле.       «Я никогда тебя не прощу, — думал он, смаргивая непонятно откуда взявшиеся слезы. — Никогда. Ты отвратительное, злое существо, которое невозможно простить за всю ту невыносимую боль. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о том, что наши пути однажды пересеклись.       Но…»       Он резко соскочил, будто пытаясь физически дистанцироваться от неуместного комка эмоций, к которым могли завести его собственные мысли.       Глаза жгло, челюсти ныли от напряжения, он решительно выдернул рукав, чтобы уйти, но затем раздался шорох, словно бы следом за тканью из-под чужой ладони выскользнуло и что-то еще. Маленький клочок бумаги, опустившийся на пол.       Он поколебался какое-то время, хмуро сверля его взглядом. Читать чьи-то еще личные записи было бы аморально, неправильно — но зная Сюэ Яна, особенно Сюэ Яна на пределе своих возможностей, это вполне мог бы быть какой-нибудь талисман, доказательство поджидающей их ловушки, какое-нибудь заклинание, нацеленное на причинение вреда…       Полоска бумаги была потрепанной и затертой, когда он все же решился поднять ее, чтоб проверить, она слегка закручивалась меж пальцев, ее края местами были неровными и рваными. К своему удивлению, перевернув ее, он обнаружил знакомый почерк.       «Если он потеряет тебя сейчас — это уничтожит его. Он все еще скучает…»       Он уставился на слова в полнейшем замешательстве, изо всех сил тщетно пытаясь вспомнить, о чем речь.       Тяньчжоу, наконец-то дошло до него.       Одни из первых слов, сказанных им Сюэ Яну, с помощью чернил и бумаги, — тогда это было максимальное подобие голоса, на которое он мог рассчитывать. Он написал это, чтоб сообщить Сюэ Яну о полученном от Синчэня разрешении на его убийство. В нем же он объяснял, почему оставляет его в живых еще на какое-то время…       Записка была гладкой, словно шелк, чернила почти выцвели из-за частоты, с которой перечитывали написанное снова и снова. Эта единственная фраза, тщательно вырванная из контекста, пронесенная сквозь все дороги после Тяньчжоу, подобная амулету…последняя соломинка, за которую мог бы ухватиться тонущий человек.       Он ненадолго зажмурился, удушающий, колючий ком в горле нарастал.       Это было своего рода предисловие к угрозе, обещание исполнить смертельный приговор — и, разумеется, эти слова не должны были служить утешением, они вовсе не означали подтверждение чувств Синчэня.       До какого же отчаянного одиночества должен быть доведен человек, чтобы воспринять смертельный приговор в качестве утешения?       Он неосознанно бросил взгляд за заплаканное, покрытое неаккуратным румянцем лицо уснувшего и снова зажмурился, словно бы этот жест мог хоть как-то помочь сдержать напирающую изнутри бурную горечь.       «Эх, Наставник, — подумал он, не в силах вздохнуть. — Из всех добродетелей, которым ты обучал нас, мне казалось, что сострадание самая простая и приятная. Ты так и не предупредил, что и она может ранить.»       Он долго стоял неподвижно в маленькой комнатушке, зажмурившись и отчаянно пытаясь не лить яростных слез из-за этого человека или по нему.       Какое же жалкое, ничтожное существование, надо же. Настолько жалкое, что даже чудовище, живущее в нем, сумело полюбить своего заклятого врага, едва тот проявил к нему искорку доброты. Без надежды следуя за Синчэнем, продолжая любить его даже теперь, после всего, что случилось, — жалкий в своей прилежной верности, словно пес, которого то и дело пинают, а он все плетется и плетется по пятам, выпрашивая хотя бы объедки.       Какой же он жалкий.       И как же его жаль.       «Вероятно, это бескомпромиссное сострадание и правда было последним, не передающимся по наследству наследием Байсюэ» — подумал Сун Лань, сердце его обливалось кровью и рвалось на куски, когда он сумел открыть жгущие глаза. Оно оказалось сильнее черной дыры ненависти и агрессии, которой заклеймил его кости Сюэ Ян, едва его тело рухнуло.       Думать об этом в таком ключе было куда легче, чем воспринимать это как предательство.       Наконец, он заставил себя сдвинуться с места и чисто механически сунул записку обратно в ладонь Сюэ Яну. Он снова намочил полотенце и в последний раз вытер заплаканное лицо — сейчас, находясь в бессознательном состоянии, Сюэ Ян даже не дрогнул. После чего Сун Лань накинул полотенце на ночной горшок, чтобы, по крайней мере, не слышать так резко аромат его гнусного содержимого и не расплескать случайно по дороге.       Задержавшись на мгновение в дверном проеме, Сун Лань обернулся, чтоб бросить последний безмолвный взгляд через плечо, а затем торопливо вышел, заперев за собой дверь.

***

      Это произошло гораздо, гораздо позднее, примерно посередине глубокой медитации под боком у спящего Синчэня — глаза Сун Ланя широко распахнулись от внезапного осознания, что Синчэнь не единственный заклятый враг, проявивший к Сюэ Яну искорку доброты. Он не единственный, кто вмешался, спасая его жизнь, — не единственный, кто защищал его, очищал и перевязывал раны, прикасался к нему…       Воспоминания о пламенных, томных взорах из-под длинных ресниц накрыли его, словно внезапный оползень, сошедший с гор, — эти бесстыдные предложения, голод, странная мягкость в обычно колких ухмылках, участившихся в последнее время…       Искалеченная рука, отчаянно цепляющаяся за него в минуты беспросветной тоски — рука, отказывающаяся отпускать.       «Ой, — подумал Сун Лань, ошеломленный от ужаса. — О, нет».