Март

       Ацуши сразу понял, что что-то не так.        Вроде бы все, как вчера, но была какая-то неуловимая перемена. Накаджима это почувствовал еще сквозь сон, но никак не мог разобраться, что же именно не так. Вроде бы такой же вкусный завтрак от Кеки, такое же мытье посуды, такие же сборы и такой же поход на работу. Но что-то было не так.        А вот сейчас, почти сразу после обеденного перерыва, Тигр наконец-то понял, что изменилось. Запахи. Он стал гораздо острее слышать запахи, но, на удивление, не все. Чуткий звериный нос улавливал только личностные и эмоциональные феромоны. Ацуши уже успел научиться разбирать запахи на составляющие. Часть он мысленно окрестил «физическими»: это те запахи, которые источают предметы или существа. Кожа, например, пластик, одеколон, пыль. Другая часть была «биологической» и свидетельствовала о состоянии объекта. Состояние здоровья, например. Однажды Накаджима уловил какой-то кисло-гнильной смрад от наставника, а потом выяснилось, что тот просто неудачно вскрыл себе вены и не удосужился их обработать, вот и началось зловонное воспаление.        И вот сейчас Ацуши чересчур сильно чувствовал третью категорию запахов — эмоционально-личностные. Однажды Накаджима из любопытства поспрашивал Йосано о анатомической составляющей поведения людей, и теперь прекрасно понимал природу такого шлейфа. Личность — это особенности работы коры полушарий головного мозга, то есть электрические импульсы, создаваемые химическими реакциями. Вот они и источают запахи. Личности у всех индивидуальны, а их ароматы напоминают повседневные вещи. Например, характер доктора был поистине «стальным» — на языке так и расцветал железный привкус при глубоком вдохе. А вот Рампо наоборот пах шоколадом — признак ребячества и гордыни.        Чувства же были куда интереснее. Ацуши забыл точное название, но помнил, что за них отвечают особые гормоны-эмоции, которые влияют на выработку регуляторных. И это тоже химико-биологические реакции со своими специфичными запахами. В отличие от личностных, эти ароматы не были похожи на что-либо, но Накаджима все-таки наловчился их различать и определять. И вот сейчас обоняние специально вылавливало только их.        Тигр часто показывал зубы, и Ацуши даже как-то смирился — безобидные проказы же. Ни с того ни с сего поурчать, понежиться на солнышке, просто так превратить человечьи уши в звериные — ничего криминального. Но сейчас все было гораздо хуже, и отчего-то Накаджима был уверен, что это все Тигр.        Самые обычные запахи, которые он и раньше улавливал, теперь казались очень вкусными и притягательными. Хотелось распробовать их все, раскрыть в полной мере, услышать даже самые мельчайшие частицы. Причем в прошлые разы такого не было. Ну есть и есть, Ацуши они как-то не особенно привлекали. А теперь что-то снова пошло наперекосяк. И с каждой секундой становилось только хуже.        Самый слабый и наименее занимательный запах был у Кенджи: смесь удовольствия, одуванчиков и соломы его шляпы, по каждому из трех категорий. Шлейф сидящих рядом с ним Танизаки казался каким-то странным и неразборчивым, а потому манил к себе тоже не особенно-то сильно. Закинувший ноги на стол Рампо пах повкуснее: шоколадом, скукой и креветочными чипсами. Но лень все портила своей пресностью и легкой гнильцой. К запаху Йосано Ацуши относился примерно так же, металл, медикаменты и сосредоточенность тоже не особо впечатляли, но и не отталкивали. Куникида отличался только завидным постоянством — Накаджима кучу раз пробовал его запах, но это всегда были чернила, агрессия и, как ни странно, горный воздух. Кека же пахла легким морозцем, спокойствием и чуть-чуть им, Ацуши, вперемешку со стиральным порошком. Точно, они же вчера устроили стирку, вот кимоно и источает свежесть.        Однако вкуснее всех пах Дазай. Сколько бы ни бился, Накаджима не мог вычленить какой-то отдельный аромат, но все соцветие было невероятно притягательным. Ацуши старался не смотреть на наставника, но удержаться у него так и не вышло, поэтому Тигр изредка косился на Осаму, стараясь неслышно вдыхать как можно глубже. Вроде бы все было как обычно, но теперь от всех этих запахов Накаджима получал какое-то странное удовольствие.        В очередной раз наполнив легкие ароматом наставника, Ацуши нервно перекинул ногу на ногу и только теперь понял, что все гораздо хуже. Просто удовольствие ничего плохого не делало, даже вносило краски в скучную бумажную работу, но вот реакция тела на него напрягала. С беспричинными эрекциями, а затем и поллюциями Накаджима был знаком не по наслышке, но в его-то девятнадцать… Как-то очень уж странно, особенно спустя почти пять лет после окончания пубертата. Да и причина, — запахи, — тоже смущала, но не так сильно, как появившееся в самый разгар рабочего дня возбуждение.        Реакция остального организма подливала масла в огонь. Неусидчивость, пот, градом катившийся ему за шиворот по шее, невозможность сосредоточиться, засуха во рту и, — о, конечно же, куда же без этого? — тугой узел, завязавшийся где-то чуть ниже пупка и неистово зудящий так, что хотелось собственными когтями вырвать из тела, лишь бы успокоить это странное чувство. Определенно что-то было не так.        И это «не так» очень сильно сказывалось на работе. Ацуши тщетно пытался около шести раз прочитать последние строчки своего недописанного отчета, чтобы придумать продолжение, но мозг ни в какую не хотел обрабатывать информацию, передаваемую глазами. Зато то, что сообщал нос, анализировать ему очень даже хотелось. Жаль, что мозг не слушался Накаджиму точно так же, как и Тигр, разве что досаждал куда больше. Вот и сейчас Ацуши, не выдержав этих пустых попыток, вымученно застонал и с размаху приложился лбом об стол. Все лучше, чем надоедливый зуд под ремнем брюк.        — Эй, А-цу-ши, с тобой все нормально? Не заболел? — заботливо пропел над ним наставник, отвлекаясь от своих дел. И Накаджиме захотелось застонать еще раз, но теперь уже не от досады, а от удовольствия, пришедшего вместе с волной притягательного запаха Осаму.        — Нет, господин Дазай, со мной все хорошо, просто устал… — промычал в стол Тигр, придвигая кресло ближе к нему, чтобы наставник ненароком не увидел того, чего не надо. Не хотелось становиться в его глазах озабоченным извращенцем, нашедшем невесть что прямо посреди рабочего дня.        — Ацуши, ну-ка подними голову, — раздался серьезный голос доктора Йосано, и руки в элегантных черных перчатках приподняли его лицо сначала за виски, а потом за подбородок. Накаджима вымученно смотрел на девушку, проверяющую реакцию его зрачков на свет, наличие налета на языке и покраснения горла. — Да у тебя лихорадка! Температуры нет, но яркий румянец, да и холодный пот с тебя течет градом, а зрачки ненормально расширены. И где ты простудиться успел? Март же на дворе!        Перед Ацуши наконец-то начала складываться полная картина происходящего. Март. Март! Чертов март! Вот знал же, что это все тигриные проказы!        Накаджима догадывался о своем «родстве» с кошачьими, но не думал, что оно зайдет так далеко. Конечно, теперь все становилось ясно. Март — месяц любвеобильных котов, ищущих себе подружек на долгие лунные ночи. Вот откуда взялось усиленное обоняние и непонятное наслаждение от запахов — Тигр выискивал в них феромоны. «И, кажется, нашел» — злобно подумал Ацуши, покосившись на беседующих о чем-то Дазая и Йосано. «Час от часу не легче».        — Тебе бы дома отлежаться, — сочувственно проговорила врач, и Накаджима мысленно взвыл. Ну вот как объяснить, что у способности брачный период начался, а страдает почему-то он?        — Со мной все хорошо, — пробормотал Ацуши, невольно облизывая пересохшие губы. Внимательный взгляд карих глаз, блуждающий по его телу, вызывал недвусмысленную ответную реакцию в виде неприятных подергиваний, зуда в нижней части туловища, судорожных сокращений почти всех мышц и новой порции влаги, пробегающей морозной змейкой к пояснице.        — Выглядишь неважно, — прокомментировала Йосано. — Хоть умойся.        Сначала Тигр поколебался, но вскоре счел совет весьма дельным. Осталось придумать, как быстренько прошмыгнуть в коридор, чтобы никто из детективов ничего не заметил. А сделать это было весьма трудно: после объявления о «лихорадке» все сотрудники перевели обеспокоенные взгляды на него, молчаливо ожидая кульминации.        Быстро выскользнув из-за стола, Накаджима как можно мельче и чаще засеменил ногами, стараясь таким образом скрыть недвусмысленно вздыбившуюся ширинку. Спина горела от множества взглядов, поэтому Ацуши с облегчением выдохнул, оказавшись в пустынном коридоре. Знакомая дверь, и вот уже его серебристые волосы с черной прядкой влажные от ледяной воды, которую Тигр горстями выливал себе на лицо, лишь бы освежиться. Помогало так себе.        Ну и как ему работать? Ацуши уже пробовал напрягать мышцы ног и ягодиц, пытался думать о чем-то другом, но мысли так или иначе возвращались в кабинет детективов, где карие глаза Дазая неотрывно бы смотрели на него.        Нет, с таким возбуждением работать невозможно. Отпроситься домой? И как тогда по улицам идти? Не вариант. Отлежаться у Йосано? Напряжение только возрастет. Избавиться от возбуждения? Как?! Прямо в офисе?! Стыд какой! Ни за что!        Мысленные метания Ацуши прервал щелчок запираемой двери. Подняв взгляд, парень увидел в отражении задумчиво смотрящего на него Дазая со слегка порозовевшими щеками. До чего же не хотелось представать перед наставником таким: с расстегнутой аж на три пуговицы рубашкой, без галстука и перчаток, с болтающимися у ног подтяжками, да еще мокрые волосы взъерошены и торчат во все стороны. О, ну и конечно же, лицо. Йосано была права, выглядел он ужасно: бегающие глаза с ненормально огромными зрачками, болезненно-красный румянец, подрагивающие сухие губы, которые вечно хотелось облизать.        — Со мной все в порядке, Дазай-сан, я скоро вернусь к работе, — постарался как можно убедительнее соврать Ацуши и тут же с сокрушением понял, что наставник ему ни капельки не верит. Ну вот, теперь проблем не оберешься. Эта жалкая ложь точно подстегнет любопытство Осаму, который будто бы и не слышал о кончине несчастной кошки из известной поговорки.        — Да я уж вижу… — тягуче прошептал Дазай, каким-то непостижимым образом оказываясь слишком близко с Ацуши, обдавая его своим запахом. Ох, он был настолько сладким и вкусным, что стоны едва удерживались в груди, готовые в любой момент вырваться на свободу. — Позволь помочь тебе…        Эту фразу Осаму выдохнул прямо на ухо Накаджиме, тут же обхватывая тонкими губами нежную мочку, чуть посасывая. Паренька невольно передернуло. Это было… странное чувство. Необычно, непривычно, щекотно и до одури приятно, аж все тело фантомно покалывало. Глядя на себя в зеркало, Ацуши невольно заводился еще сильнее, иногда сталкиваясь с лукавыми, но уже подернутыми пеленой возбуждения глазами наставника, что теперь прижимался к нему всем своим телом, изредка потираясь бедрами о его ягодицы, обтянутыми брюками-бриджами.        Дазай тоже внимательно наблюдал в зеркале его реакцию, из-за чего Накаджиме становилось не по себе. Одна его часть хотела вырваться и в каком-нибудь темном, всеми забытом уголочке медленно сжечь себя в стыде и самобичевании, а другая отчаянно требовала продолжения, заставляя член неприятно подрагивать.        Ацуши неотрывно следил, как наставник плавно переместился губами на его шею, пальцами легко пробежавшись по ребрам, скрытым рубашкой. Осаму действовал медленно, тягуче, словно нуга, обдавая Накаджиму своим крышесносным запахом. Вот теперь Тигр начал его различать: соленая кровь как физическая составляющая, карамель личности и возбуждение. Тонны возбуждения. Оно было таким терпким, сладко-соленым, отдавалось вязкостью во рту, распространялось в воздухе ощутимой липкой пеленой, и Ацуши не имел ни малейшего желания от него прятаться.        Увлекшись смакованием запаха, Накаджима пропустил момент, когда длинные пальцы Дазая расстегнули его выправленную рубашку полностью и сняли часть одежды со своего хозяина. Было непривычно видеть наставника с рваными шрамами на руках вместо бинтов, но оттого не менее увлекательно. Ацуши даже сказал бы, захватывающе. Голые ладони Осаму легко скользили по его едва вырисовывающимся мышцам пресса, ногти изредка царапали соски, а подушечки пальцев мягко надавливали на те или иные места, и Накаджиме это доставляло невыразимое удовольствие.        Первый громкий стон вырвался из груди Тигра, когда Дазай, расстегнув ремень и ширинку, легко пробежался по полоске коротких черных волос, росших по белой линии живота. Осаму больше не выцеловывал его шею, а лишь тяжело и сбивчиво дышал в нее, умостив подбородок на плече Ацуши и пристально следя за происходящем в зеркало. Накаджима тоже не мог оторвать глаз. Вот изящная кисть оттянула брюки-бриджи и вместе с трусами приспустила их, оголяя чувствительную головку, на которой из-за резкой смены температур красноречиво выступила капля смазки. Ацуши во все глаза смотрел, как длинные тонкие пальцы смыкаются на ней, легко потирая и надавливая. Больше не сдерживаясь, парень протяжно постанывал, изредка смотря на Дазая, который в каком-то забвении следил за движениями собственных рук.        Ласки вскоре кончились. Чувствительный, ранее никогда не знавший таких прикосновений, Тигр долго не выдержал, пятная раковину, руки наставника и чуть-чуть зеркало белыми вязкими каплями. Переживая вспышку острейшего удовольствия, Ацуши тяжело дышал, откинувшись на грудь Дазая, зажмурив глаза от эйфории. Увлеченный своими чувствами, Накаджима пропустил момент, когда его брюки вместе с бельем оказались на полу, как и одежда Осаму, включая почти все бинты, только лодыжки остались скрытыми.        Из сладкого забытья и неги Ацуши вырвало легкое прикосновение теплых, чем-то смазанных пальцев к колечку мышц, которое судорожно дернулось и на секунду сжалось. Бросив взгляд вниз, Тигр заметил льющуюся из крана воду и легкие пузырьки в мыльнице — понятно теперь, что покрывало кожу Дазая, который и не думал останавливаться.        Накаджима увлеченно смотрел в зеркале, как наставник по новой осыпает его шею и плечи поцелуями, ощущая дискомфорт от инородного тела внутри себя. Осаму на пробу шевельнул пальцами, и Ацуши тут же поморщился, но не высказал недовольства. Ему помогли, его обласкали, должен же он хоть чем-то отплатить? Да и потом, не так уж он и против был. Подумаешь, дискомфорт, Акутагава живого места, — между прочим, буквально! — на нем не оставляет. Потерпит.        Второй палец вошел уже с болью от растягиваемых мышц, но ласковые губы Дазая постарались смягчить неприятные ощущения, порхая по чувствительной коже Ацуши. Пару секунд он сдерживал стоны боли, а потом вдруг Осаму что-то задел внутри, и Накаджиму буквально выгнуло дугой. Колени подкосились, пальцы крепче впились в бортик многострадальной раковины, а грудь и горло завибрировали от громкого стона, разнесшегося по всему помещению.        Теперь Дазай целенаправленно давил на эту точку, обводил ее пальцами, менял частоту нажатий, а Ацуши просто сходил с ума, захлебываясь слюной и звуками, раздающимися из собственной глотки. Теперь еще один палец практически не причинял неудобств, разве что сковывал движения остальных двух, но Тигра это сейчас мало волновало. Его больше интересовало млеющее лицо наставника, который тоже хрипло постанывал, когда Ацуши, подаваясь бедрами навстречу, случайно задевал его член ягодицами, слегка поддразнивая.        И в какой-то момент Дазай решил, что такой подготовки достаточно. Мыло снова сыграло роль смазки, позволяя Накаджиме ощутить долгожданную заполненность. Боль, несомненно, была, но почему-то все было именно так, как и должно быть. Его крепко сжимающиеся на члене наставника мышцы, его пальцы на подрагивающих бедрах Тигра, его тяжелое судорожное дыхание на шее Ацуши и хаотичные движения языка и губ по влажной коже.        Первые несколько толчков не принесли с собой ничего, кроме боли. Потом она сменилась на дискомфорт, а после настало будто бы онемение, пропавшее так же внезапно, как и появилось. Дазай снова нашел ту точку где-то внутри, ближе к животу, и теперь ритмично проходился по ней, даря наслаждение и себе, и Ацуши. Паренек совершенно потерялся во времени и пространстве, шире раздвинув ноги и ложась солнечным сплетением на бортик раковины, случайно погружаясь лицом под струю так и не выключенной прохладной воды.        В этот раз Накаджима продержался чуть дольше, но все равно очень быстро достиг разрядки, пачкая на этот раз пол и собственные бедра. Конечно, Осаму он и в подметки не годился: наставник все продолжал ритмично вколачиваться в его тело, особенно громко постанывая, когда мышцы пульсировали или непроизвольно крепко сжимали его своим кольцом. Однако и Дазай не вечен: вскоре он начал сбиваться, а после, войдя особенно глубоко, излился теплой спермой внутри Ацуши.        Пару минут они находились все в том же положении, пытаясь хоть мало-мальски привести дыхание в порядок. Потом Осаму легко выскользнул, и тут же уселся прямо на пол рядом со сползшим по стенке Накаджимой. Парень сидел, охлаждая горячие бедра о ледяную кафельную плитку с закрытыми глазами. Почему-то все было правильно. Так и должно быть. Но мысли все равно были угнетающими.        Ацуши совершенно пропустил момент, как они привели себя в более или менее божеский вид, оделись и замерли у отмытой злосчастной раковины, не зная, что сказать. Накаджима и рад бы, но все равно было стыдно поднять на наставника глаза. Ацуши жалел о случившемся? Нет. Ацуши хотел бы повторить? Определенно да.        — Интересная у тебя способность… — протянул Дазай, разрушая неловкую тишину. Накаджима несмело поднял на него взгляд, с каким-то самодовольством отмечая еще более, чем обычно, растрепанные волосы и небрежно замотанные бинты. На удивление Осаму скрыл ими только шею и руки, оставляя туловище и ноги «подышать». И тут же вырвал Накаджиму из размышлений своими следующими словами. — Только это была не она.        В первую секунду Ацуши ничего не понял. Потом шестеренки в его голове начали потихоньку вращаться, и вскоре он уже в шоке таращился на ухмыляющегося наставника. Что он имел в виду, говоря эту витиеватую фразу?        — Моя способность после прикосновения нейтрализовала Тигра, но твое возбуждение никуда не делось. Значит, это был не он… — проговорил Осаму и осклабился еще больше, заканчивая предложение. — … А ты!        — Дазай-сан! — вскрикнул Ацуши, ладонями закрывая алеющее лицо. Он же вовсе не такой! А наставнику лишь бы посмеяться!        — Осаму.        — Что? — не понял Накаджима.        — Осаму, — невозмутимо повторил Дазай, и выражение его лица изменилось: улыбка стала какой-то ласковой, а взгляд потеплел. — Зови меня по имени. Думаю, теперь мы чуть больше, чем просто коллеги.        — И кто же? — сипло спросил Ацуши, поглядывая на довольного Осаму сквозь пальцы.        — М-м-м, думаю, «возлюбленные» идеально подойдет. Что скажешь? — добродушно усмехнулся Дазай и притянул Накаджиму к себе, легко обнимая за талию.        — Действительно, прекрасно звучит, — подыграл Ацуши, и оба легко рассмеялись, глядя друг другу в глаза.        Потом вдруг улыбка Дазая снова изменилась на плутовскую, и он выдал:        — Эх, какой же чудесный этот март!        — Осаму!