Пижон

— Слышь, Леха, там пижон твой опять прирулил. — Да чтоб ему пусто… ай! Твою мать! Леха вынырнул из недр Лады Калины и зло уставился на открытую крышку капота, потирая ежик светлых волос на макушке. Головой приложился он знатно, до звездочек в глазах, даже стойка загудела от удара. Старик Михалыч, мастер-приемщик автомастерской “Факел”, в таком же как у Лехи сером рабочем комбинезоне с живописными пятнами машинного масла, неуверенно топтался рядом. — А что, больше некому кроме меня? — хмуро поинтересовался Леха, обтирая испачканные пальцы замусоленной дежурной тряпкой. — Где остальные-то? — Дык он остальных не хочет, — Михалыч сморщился в улыбке что печеное яблоко, которые Люська трескала каждое утро на завтрак для фигуры, когда они с Лехой еще жили вместе. — Он тебя хочет. — Твою мать, — Леха красноречием и так не блистал, а сейчас, при мысли о том, с кем встретится уже через пару минут, на язык только это и просилось. — С Альбертом небось опять прикатил? — А то как же? — хмыкнул Михалыч. — Альберт в офис прямиком, а этот пижон твой в бокс сразу шасть. Лешу, говорит, мне позовите. Прям барин, ни дать, ни взять. Нехорошее предчувствие, что уже несколько дней мучило Леху, снова зашевелилось в груди. Неспроста же Ларик объявился неделю назад вместе с Альбертом, замом директора автомастерской "Факел". Леха повздыхал обреченно и понуро поплелся в бокс. — Слышь, Леха, — невысокий Михалыч семенил рядом, заглядывая ему в лицо откуда-то снизу. — Правда что ль одноклассник твой бывший? — Ага, — уныло подтвердил Леха. — Правда. — Надо же, буржуй какой. Леха тормознул в дверях, наткнувшись взглядом на высокую стройную фигуру в щеголеватом бежевом пальто на фоне огромного черного Лексуса. Буржуй и есть. Вон какой расфуфыренный. Ларик стоял спиной ко входу, засунув руки в карманы, и постукивал носком блестящего ботинка по колесу своего железного зверя. Весь такой идеальный да приглаженный, как и тогда, шесть лет назад. Чертов Ларион-пижон. Откуда только он свалился опять на Лехину голову? Да впрочем понятно откуда — из столицы прикатил, куда он свинтил сразу после выпускного поступать в универ. Люська рассказывала, что одноклассник их бывший удачно в белокаменной зацепился, еще студентом открыл свою первую автомойку, а потом один за другим и несколько автосервисов. Ну Ларик и в школе деловой был, да дядька его московский тоже вроде шишка там какая-то: от армии его отмазал, да в бизнес свой пристроил. У Лехи вот такого дядьки не имелось, мать только была — сборщицей на заводе работала сколько Леха себя помнил — да и учился он так себе, особенно в выпускном классе. Поэтому сходил Леха в армейку сразу после школы, пару лет в техникуме отучился, пристроился в местную автомастерскую механиком и о том, чтобы уехать из родного провинциального захолустья мог только мечтать. Ларион Метов перевелся в Лехин класс в сентябре, и последний школьный год полетел коту под хвост. Вот прямо с самого первого дня и полетел, когда Леха, плюхнувшись на свое место на предпоследней парте у окна, делился с Серегой Ветровым подробностями поездки на моря в Анапу, и вдруг запнулся на полуслове, потому что на него в упор уставились невероятные глаза. Леха залип: он никогда еще в жизни не видел глаза, похожие на снежинки, а эти были именно такие. По светло-голубой радужке от зрачка расходились четкие частые лучики на тон темнее, рисуя по окружности узор, будто сложенный из ледяных кристалликов. — Привет, я Ларик, — новенький протянул Лехе узкую ладонь. Но Леха так и остался сидеть, пялясь в морозную мозаику светлых глаз, разве что рот не раскрыл от удивления. Улыбка Ларика несколько померкла, протянутая рука нерешительно дрогнула, взлетела тут же к воротнику синей рубашки и слегка потянула аккуратный узел — Леха только сейчас его заметил — тонкого галстука-шнурка. С ума сойти — этот парень носил галстук! Пока ошеломленный Леха соображал, что это за видение, Ларик уже успел перезнакомиться с окружившими их одноклассниками, изредка бросая короткие взгляды в его сторону. А Леха наконец-то рассмотрел и все остальное, что к глазам прилагалось: Ларик был высокий, почти одного с ним роста, но тонкий да звонкий — здоровяк Леха его бы левым мизинцем уложил — темные волосы вились на шее, касаясь воротника, на узком загорелом лице светились эти чумовые глаза-снежинки. И Леха четко тогда понял, что у него появилась проблема, правда еще не представлял какого она масштаба. Ларик влился в классный коллектив быстро, почти не напрягаясь, как будто всегда тут учился. Он был говорливым, но не болтливым, очень подвижным и жутко умным. А еще он был везде и сразу: успел отметиться в школьных мероприятиях и олимпиадах, учился отлично по всем предметам, кроме физкультуры, от которой был освобожден, носил пиджаки с галстуками и плевал на мнение окружающих по этому поводу. За эти узенькие приталенные пиджачки, ну а больше, конечно, за галстуки с невообразимыми принтами — то русалочий хвост у него там болтался, то коты какие-нибудь усы топорщили — Ларика в классе пижоном и окрестили. Но по-доброму так, никто и не думал издеваться. Каким-то непостижимым образом Ларик нравился всем, от одноклассниц до строгой математички. Даже парни в классе его приняли как-то сразу, хотя и сходились во мнении, что ориентирован Ларик не совсем традиционно. Умел он расположить к себе, что уж говорить. Только Леха, цедил сквозь зубы "пижон" так, будто это было самое страшное на свете ругательство. Ведь этот Ларион-пижон жизни ему не давал. Что самое странное — Ларик с ним почти не разговаривал, хотя с другими трещать мог на любые темы в неограниченном объеме. А на Леху он больше смотрел. Нет, не так. Ларик на него смотрел глазищами своими со снежным узором, а Леху от взглядов этих так и бросало в жар. Однажды вот досмотрелся. В апреле на физкультуре бегали кросс и Леха как всегда первым отстрелялся. Не зря же его начиная с пятого класса на городские да районные забеги от школы посылали — где другие три шага делали, Лехе с его крепкими длинными ногами одного хватало, и он без труда оставлял соперников только пыль позади него глотать. После кросса Леха сразу потрусил в раздевалку душ принять и переодеться пока остальные толпой не привалили. Он стянул потную футболку, шорты с боксерами и, повесив полотенце на крючок, скользнул в душевую кабинку без дверей под прохладные водяные струи. Балдел он так, растирая по разгоряченной коже пахнущий мятой пенистый гель, пока не услышал, как сзади захлебнулись вдохом. Ларик стоял прямо напротив душевой, полностью одетый — костюмчик, галстук этот долбаный, на сей раз с какой-то уродливой однорогой лошадью, — и пялился на Леху, застывшего оленем в свете фар. Леха от неожиданности только моргнул. А пижон этот уставился на голого Леху, лениво глазами по бицухам да по груди мускулистой мазнул, а языком — себе по губам. Медленно так, как будто кожу Лехину облизывал, а не губы свои. И ниже глазами прилип, там, где Леха мочалкой прикрыться пытался. Да где уж там было спрятать за маленькой голубой розочкой в мыльной пене то, чем природа щедро Леху наградила. И самым отвратительным было то, что дар этот природный под наглым пижонским взглядом затвердел и устремился к потолку, что серебристый единорожий рог на этом его гадском галстуке. Ну ни хрена себе! Леху тряхнуло от острого страха, а Ларик снова задушенно всхлипнул и галстук свой двумя тонкими пальцами потянул, словно тот дышать ему мешал. Тут Леху совсем повело, аж колени подогнулись, и он в панике чуть на плиточном полу не растянулся. На счастье хлопнула дверь раздевалки, и в коридоре послышались голоса вернувшихся со стадиона парней. Ларика как ветром сдуло, но Леха, все еще чувствуя его жгучий взгляд на своем теле, особенно в нижней его части, поспешил заменить мочалку на твердо стоящем члене рукой. Он крутанулся к стене, прячась от случайных взглядов из коридора, и непроизвольно повторил движение Лариковой руки по галстуку — вверх-вниз — этого ему хватило, чтобы плеснуть густой белой струей на кафельную стену душевой. У-у-у, чертов пижон с глазами его снежными да гребаными галстуками! Что же делать теперь было Лехе? Как прожить оставшиеся до конца школы два месяца? До выпускных экзаменов Леха еле дотянул. От Ларика он натурально бегал, остерегаясь оставаться с ним наедине, не смотрел даже в его сторону лишний раз. Зато Ларик смотреть не перестал, и если Леха недостаточно быстро отводил глаза, подавался еле заметно вперед, как будто хотел что-то сказать. Худо-бедно экзамены Леха сдал. Правда на тройки. Но это была ерунда, по сравнению с тем, что теперь ему оставалось пережить только выпускной, а там — свобода! В тот день у Ларика на шее болтался ярко-малиновый галстук со звездами и надписью VIP, и на Леху он действовал как тряпка на быка. Леха вообще подумывал в кафе с классом не ходить и свалить сразу же после торжественной части. Не в силах он был больше видеть мелькающего рядом Ларика, который смеялся, болтал, в шутку пробовал на зуб свою заслуженную золотую медальку. Но в него тогда мертвой хваткой вцепилась Люська — кавалер ей дескать нужен, а Леха обещал между прочим — и он остался. Так за Люську он и прятался трусливо весь вечер. Зато Ларик дистанцию держал, только поглядывал изредка в их сторону, слегка щуря глаза. Прогуляли они тогда всю ночь до утра, самые стойкие встретили рассвет по традиции в местном парке у мраморной городской стелы, и Леха уже намеревался удрать домой при первой же возможности. Но тут горстку выживших понесло купаться в парковом пруду. Люську от воды было не оттащить, она рвалась в пруд прямо в своем пышном розовом платье и сердито брыкалась, когда Леха пытался отбуксировать ее подальше от кромки берега. — Как ты не понимаешь? — возмущалась она. — Надо же сделать что-нибудь такое, чтобы было потом, что вспомнить! Что-нибудь сумасшедшее! Какой ты скучный, Лешка! Леха плюнул и махнул рукой — хочется ей в этом лягушатнике мокнуть, ну и пусть. Он уныло понаблюдал за тем, как теперь уже бывшие одноклассники, раздевшись до белья, радостно плескались в зеленоватой воде, обдавая друг друга брызгами, матерясь и хохоча. Ну и ладно — воды там всегда было по колено, одно название что пруд — так что финальное сумасшествие утоплением никому не грозило. Зато Леха наконец один остался и, воровато осмотревшись, заключил, что Ларика нигде не видно. Может, тоже купаться полез? Ну и отлично, просто лучше не бывает! Леха улучил момент да и нырнул в заросли каких-то кустов, а оттуда — на едва заметную боковую дорожку аллеи, теряющуюся в темнеющей зелени деревьев. До дома отсюда через пустырь было рукой подать. Он отошел уже достаточно далеко — голоса одноклассников, орущие какую-то песню на разные лады, стали стихать за спиной — когда услышал осторожные шаги откуда-то сбоку. Ларик оказался рядом так внезапно, что у Лехи сердце в желудок ухнуло от неожиданности. — Сбегаешь? — Ларик стоял в стороне от дорожки, чуть наклонив голову набок, и смотрел с легкой улыбкой. — Я вот тоже сбежал. Насилу от девчонок вырвался — сильные, заразы, даром, что слабый пол. Он кивнул на свою белую шелковую рубашку, расстегнутую почти до пояса. Леха сглотнул. Яркая лента галстука с ослабленным узлом съехала под распахнутую рубашку и теперь змеилась прямо по голой коже, указывая острым концом на пояс низко сидящих на узких бедрах брюк. Рассветное солнце высветило румянец на высоких скулах Ларика, когда он совсем тихо спросил: — Или это ты от меня бегаешь? Надо же, догадливый какой. Леха аж зубами скрипнул с досады, кулаки сами собой крепко сжались, и он угрожающе двинул на Ларика. — Чего ты за мной увязался? — от отчаяния Леха почти рычал. — Что тебе надо от меня?! Ларик испуганно ойкнул, сделал неловкий шаг назад и, оступившись, ухватился за длинные плети ивы, растущей на краю дорожки. Но Леха уже пер вперед разъяренным быком, которому глаза мозолила алая тряпка, болтающаяся на смуглой голой груди. Он втолкнул Ларика под ивовые ветки, пригвоздил его к стволу за плечи. Ларик глаза закрыл, только ресницы подрагивали часто-часто. Рука его скользнула между ними, легла Лехе на грудь, и он тихонько втянул носом воздух. Леху как током шибануло, когда он почувствовал, что под узенькими пижонскими брючками стояло также крепко, как и под его, Лехиными, джинсами. — Чего ты… — Леха не мог глаз оторвать от его приоткрывшихся губ, бедром вжимаясь в твердый стояк напротив, — хочешь? Ларик зажмурился еще крепче и тепло выдохнул ему в шею: — Сделать что-нибудь сумасшедшее напоследок. Дальше Леха отражал реальность уже с трудом, какими-то вспышками кадров как в замедленной съемке. Пальцы Ларика расстегнули пояс его джинсов. Прохладный воздух коснулся напряженных ягодиц. Влажный мазок языком по косой в низу живота. Теплый рот накрыл болезненно твердый член. Ладонь сжала его, заскользила вверх-вниз все быстрее, направляя в сомкнутое кольцо губ. Язык шелковисто-шершавыми тисками обернулся вокруг головки, заелозил по тонкой складке уздечки, и Леха взорвался у Ларика во рту, глядя, как тот глотает, судорожно сжимая пальцами его бедра. Перед глазами у Лехи плясали красные мушки, колени подгибались, и он, упершись рукой в дерево, чтобы не упасть, хватал ртом воздух как утопающий, накрытый внезапно набежавшей волной. За нею тут же накатила другая — стыда и ужаса — от понимания двух вещей: ему только что отсосал парень и так хорошо Лехе не было еще никогда в жизни. Он резко дернулся в сторону, оттолкнув Ларика, поспешно натягивая джинсы на задницу. Руки дрожали, не слушались, как и голос, прохрипевший испуганно: — Не смей больше так делать! Ларик смотрел на него снизу вверх, все еще стоя на коленях. Он облизнул припухшие мокрые губы, провел рукой по волосам, встрепанным Лехиными пальцами, и медленно поднялся на ноги. — Тебе ведь понравилось, — в глазах его не было и капли смущения. — Что же в этом плохого, Леша? А Леху трясло крупной дрожью так, что он почти не слышал, что там еще говорил ему Ларик. Он попятился назад, торопясь выбраться из-под гибких ивовых веток. — Не смей ходить за мной! — Леша… — Ларик дернулся было к нему, но замер от Лехиного окрика. — Не смей, я сказал! Леха бежал оттуда как будто черти за ним гнались. Влетел в квартиру, на счастье пустую — мать на смене была — рухнул на свою полуторку и накрыл голову подушкой, притиснув ее к ушам, чтобы не слышать больше голос Ларика, повторяющий: “Тебе ведь понравилось”. С Лариком он больше не пересекался, узнал только от одноклассников, что тот в Москву укатил и выдохнул с облегчением. Хотя какое тут облегчение. Чем больше проходило времени, тем сильнее Леха увязал в мыслях о том, что произошло. Зная, что попадает под осенний призыв, он даже не пытался куда-то поступить и ждал повестку как манну небесную. Лехе казалось, что уж армия выбьет из него дурь нездоровую, вычистит мозги от глупых мыслей. Но не выбила и не вычистила. Леха из армейки вернулся как пришибленный, еле мозги заржавевшие от муштры расшевелил и сразу поступил в техникум, чтобы год не терять. А голубые, с холодным узором глаза, ему так и продолжали сниться, отчего Леха часто просыпался в мокром белье как подросток в пубертате. Хорошо хоть с женским полом проблем у Лехи не появилось— в сексе все осталось по-прежнему: часто, быстро, но как-то скучно. А вот что не на шутку Леху теперь заводило, так это худощавые парни в галстуках. Стоило увидеть такого, как в штанах все вставало по стойке смирно. Правда до тех пор, пока Леха в лицо им не всматривался и резюмировал: не тот. *** С Люськой они пересеклись случайно в магазине под Новый год. Бывшая одноклассница успела уже замуж сходить и оттуда вернуться, пока Леха плац сапогами мерял, и так ему обрадовалась, что на следующее утро они проснулись вместе на диване в Люськиной квартире. Ну и сошлись как-то сразу, потом и съехались. Люське конечно замуж снова хотелось, а Леха упирался, настаивал на пожить вместе какое-то время. Люська вздыхала, нехотя соглашалась и демонстративно читала любовные романы. Особенно нравился ей один, до дыр почти зачитанный, с затертой, когда-то глянцевой обложкой, с которой призывно так смотрел мужик, немного смахивающий на Леху — этакий викинг с литыми мускулами и широченными плечами. Только у мужика блондинистые волосы ниже плеч развевались, а Леха всю жизнь ежиком стриженый ходил. Роман призывал “Поддаться безумию” и Люська всячески Лехе намекала, что неплохо бы им тоже чему-то такому поддаться. Ну Леха и не был против. Только предложил как-то Люське галстук свой повязать, ну чтоб разнообразить значит их сексуальную жизнь. Но Люська трахаться в галстуке отказывалась наотрез. — Обалдел? — возмущалась она. — А если затянешь ненароком — ты ж вон лось какой здоровый! И эта, как ее? Асфиксия, вот! — Ты чо? — повел тогда носом Леха. — Я ж проверялся недавно. Нет у меня никакой аск… асп.. асфигсии этой. Но Люська оставалась непреклонной и Леха больше не настаивал. А потом в каком-то журнале Люськином с полуголыми мужиками Леха эту фотку нашел. Парень, худой, смуглый, в распахнутой рубашке, а под ней — галстук на голое тело. Леху аж затрясло, до того похож этот мальчик-моделька оказался на Ларика. Под широкими трениками моментально затвердело, как бы подтверждая: очень похож. Леха даже не задумывался — выдрал страницу, дунул в ванную, закрылся торопливо на щеколду и спустил штаны с бельем до щиколоток. Оказалось, что воображение у Лехи отличное, а память и того лучше: несколько рваных движений руки, перед глазами пальцы, запутавшиеся в темных волосах, когда он там, под ивой в парке, голову Ларика притягивал ближе к своему паху, в ушах — влажные сосущие звуки и его тихий стон, и все — Леха кончил с таким воем, что Люська из кухни прибежала и заскреблась в дверь, узнать не плохо ли ему стало. А Лехе было хорошо, до чертиков и дрожи в коленях хорошо. И почти так же страшно. Леха крикнул через дверь, что порезался пока брился, и успокоенная Люська утопала обратно. Он обмылся, натянул одежду и задумался. Никуда проблема его не делась, все оказалось бесполезно. А Леха больше не хотел с собой бороться, устал он. Решив, что дрочить на фотографию из журнала это все же меньшее из зол, он успокоился и ему даже стало легче впервые за несколько лет. Дрочил Леха на это фото долго и сладко когда оставался дома один, но иногда припирало и он бежал в ванную вечером “принять душ, а то жарко”. Люська если и удивлялась такой тяге к личной гигиене, то ничего не говорила. Пока однажды фотографию не нашла под стопкой Лехиного белья в выдвижном ящике комода. Леха, похолодев, следил, как она двумя пальцами обрывок журнальной страницы подцепила, неверяще уставилась сначала на него, а потом на Леху. В Люськиных глазах крупным шрифтом читалось “так вон оно чо, Михалыч”, и Леха удрученным вздохом подтвердил — ну да, оно самое и есть. Люська правда, надо отдать ей должное, не скандалила, не выносила Лехе мозг, а просто притащила из кладовки чемодан, шмякнула сначала им об пол перед Лехой, а потом — входной дверью об косяк, оставив его собирать вещи в одиночестве. В общем, разбежались они, и Леха снова один жил. К матери он возвращаться не захотел, съехал в однушку, что от бабушки осталась. Так и жил Леха: работал, встречался изредка с девушками, сразу предупреждая, что без обязательств, в тренажерку вечерами ходил, предпочитая физические нагрузки в одиночестве пивным нагрузкам на печень с мужиками из мастерской. А фотографию ту Леха, скрепя сердце, выбросил. Облегчение она давала только телу, и то ненадолго. Так чего зря душу травить? Мокрые сны с голубоглазыми пижонами в галстуках снились ему теперь редко, и Леха почти успокоился. И вот неделю назад грянул гром среди ясного неба, а с ним закончилось и Лехино спокойствие: шесть лет спустя в город вернулся Ларик.