Каждое прочитанное письмо

      Бет Хармон совершенно не одержима Василисой Борговой. Журналы с красующейся на обложке советской шахматисткой небрежно разбросаны по столику между подсохшими остатками вчерашней шарлотки и наполненной сигаретными бычками пепельницей. Глаза Борговой смотрят с глянца прямиком на Бет и та нервно сглатывает, ёрзая на диване. Гарри и Бенни переглядываются, и если для Уоттса в поведении Хармон нет ничего особенного, то Белтик предчувствует грядущую катастрофу (спасайтесь, бегите! Приютская девочка видит цель и не замечает препятствий! Прячьте шахматные доски и закрывайте окна, иначе вас снесёт ураган!). Гарри смотрит большими грустными глазами, словно Бет от этих гляделок и впрямь одумается, перестанет терять голову и оставит журналы в покое. Бенни, наблюдающий за ними обоими, цокает языком, закатывает глаза и садится рядом с Хармон, откидываясь на спинку дивана. — Может уже перестанешь глазеть на её фото? — со скучающим видом интересуется Уоттс, подпирая рукой подбородок. — Она же живая легенда. Я из раза в раз проигрывала, но сумела победить в Москве — на её территории. И она совсем не выглядела обеспокоенной этим фактом. — Это ведь Василиса Боргова. Вряд ли она хоть когда-то в жизни была чем-то обеспокоена. Стальной взгляд, слегка приподнятые брови, полная собранность и сосредоточенность. Ты никогда не будешь знать наверняка, что творится в её голове. — Она улыбалась. Искренне! Обняла меня и поздравила с победой. Это были живые человеческие эмоции.       Бенни безразлично пожимает плечами: — И что с этого? Думаю, стоит перестать так много думать об этом — было и прошло. — Хорошо, Бет, я согласен. Она была мила с тобой, поддержала. Боргова ведь была первой чемпионкой мира в общих шахматах. Она боролась за это место, причём достаточно долго, а ты смогла одолеть её в короткие сроки. Она наверняка тебя уважает, я не сомневаюсь. Но что будешь делать с этим фактом? Василиса в Союзе, чемпионат выигран, ты с нами. Что будешь делать дальше? — вмешивается Гарри, присаживаясь рядом. — Не знаю. На самом деле я бы хотела спросить у неё совета. Помню, как один из моих первых серьёзных соперников, совсем мальчишка, заявил о том, что мечтает быть чемпионом мира, а я спросила, что дальше. Прицепилась к нему: «и это твой потолок? А какой ты видишь свою жизнь после чемпионата?» Но правда в том, что этот вопрос я адресовала и самой себе, Гарри. Я не хочу, чтобы на этом всё заканчивалась, но не представляю, что делать дальше и кем желаю стать. Пусть Василиса и была мне соперницей, я готова признать, что восхищаюсь ей годами. Она была моим ориентиром.       Гарри ободряюще накрывает ладонью руку Бет и согласно кивает. — Тогда напиши ей письмо и спроси, что стоит сделать. Лучше начать с красивой открытки в письме. — Ты прав. Я предупрежу её, поблагодарю за игру и начну беседу, а затем спрошу совета. — Да вы оба с ума сошли. По-вашему в Союзе не прознают про такие разговоры между двумя шахматистками из разных государств? А если у вас обеих будут проблемы? — наконец оживает Бенни. — Я ведь не собираюсь писать ей ни о чём запрещённом. Просто буду вежливой и спрошу совета. — Я согласен с Бет, — кивает Гарри. — Ей это нужно. Да и какой может быть вред от пары советов, данных женщине другой женщиной? — Да, ребята, вы точно друг друга стоите со всеми этими общими безумными идеями на двоих. Чудесно спелись, — фыркает Уоттс.

***

      Разговоры с Борговой начинаются сухо, но очень скоро перерастают в тёплую дружескую переписку. Бет каждый месяц бегает на почту, с трепетом и нетерпением забирает новое письмо и вскрывает его дома, вглядываясь в аккуратно выведенные чернилами буквы на бумажном листе, идеально согнутом в несколько раз. Они с Василисой разговаривают о многом — делятся новостями и мыслями, обсуждают новые планы и чужие шахматные партии, даже говорят на русском. Бет это особенно нравится: новые слова даются ей легко, но с падежами и склонениями ещё имеются трудности. Особенно приятными Хармон кажутся моменты, когда Боргова присылает ей отрывки из именитых стихотворений и песен. Порой Василиса рассказывает о выставках и спектаклях, которым в Москве бессчётное множество. Реже — о муже и сыне.       Бет хранит каждое прочитанное письмо в резной шкатулке с хохломской росписью (американка купила такую всё в той же Москве). На присланных Василисой открытках Красная Площадь и Кремль, леса и реки, а на тех, что отправляла сама Хармон — непременно гора Рашмор, Статуя Свободы и Ниагарский водопад. (Господь непременно сохранит Америку, но кто бы сохранил Элизабет Хармон). Берётся за лист бумаги и черновик.       Бет Хармон совершенно не одержима Василисой Борговой, но разбросанные по столику журналы, бережно сложенная в тайном ящичке стопка писем от советской шахматистки и трепет при чтении каждой строчки, выведенной её рукой, говорят об обратном.