Мой космос

1. На второй или третий день после того, как он проснулся, Юта зашел к ним в палату один. Сел рядом с Имаи и пару минут молчал, глядя с ним вместе на Аччана. Было очень тихо и пусто, и Имаи в который раз подумал, что уютней бы чувствовал себя, если б, как в больницах Новой Японии, всюду свисали трубки, на многочисленных экранах дрожали разноцветные цифры и графики, пищал кардиомонитор, пыхтел аппарат искусственного дыхания. Было бы ощущение, что что-то происходит. Что Аччан еще жив. А так… он выглядел таким маленьким и одиноким в белой постели, с этими тонкими чужими руками поверх одеяла, короткой щетинкой полуседых волос, отросших на выбритой голове, изменившимся лицом. – Забыл тебе сразу отдать, – сказал, наконец, Юта и пихнул ему в бок какую-то маленькую коробочку. Имаи взял ее автоматически, повертел в пальцах без интереса. Нужно было открыть, хотя бы из вежливости. Он сейчас очень много вещей делал из вежливости, просто потому что так положено – самому ему не хотелось ничего кроме как сидеть здесь одному и смотреть на Аччана. И думать, думать, судорожно перебирать все возможные варианты, до умопомрачения взвешивать на внутренних весах все «за» и «против». – Что это? – спросил он тем не менее. – Погляди, – ожидаемо ответил Юта. Имаи открыл коробочку. И замер, забыв выдохнуть. Внутри было кольцо – его обручальное кольцо из полосатого вулканического стекла. Из того удивительного куска, что Аччан нашел в ночь похорон своей матери: наполовину почти абсолютно черного, наполовину разноцветного, как узор в калейдоскопе. – Его отдали вместе с личными вещами, которые тогда были на тебе, – пояснил Юта. – Я подумал, что оно тебе дорого. – А кольцо Аччана? – спросил Имаи, когда наконец смог дышать, и тут же обругал себя последними словами за этот вопрос. Юта понимающе покачал головой. – Оно разбилось во время аварии. Все-таки, стекло. Хрупкое. И хорошо, если просто разбилось, договорил про себя Имаи. Он видел записи аварии с дорожных камер – один раз, больше не смог. Там был такой пожар, что стекло могло и расплавиться. – Спасибо, – сказал он, захлопывая коробочку с кольцом. Он не представлял, что делать с этим кольцом без пары. 2. Аччан выглядел непривычно – слишком юным, слишком растерянным. Слишком коротко стриженным, похожим на ощипанного воробья. Имаи никогда не видел его с такой прической раньше и теперь с жадным изумлением всматривался в непривычно открытые высокие скулы, удлиненные к вискам глаза, заостренные, как у кота, кончики ушей. – Что? – как обычно смущенным шепотом спрашивал Аччан, и Имаи так же привычно отвечал: – Ты красивый. И добавлял: – На себя не похож. Первое время Аччан криво усмехался и опускал ресницы, подставляясь под ласкающие взгляды. Но в какой-то момент он усмехнулся и с едва уловимым болезненным вызовом посмотрел на Имаи в упор: – Да нет. На самом деле сейчас я – такой как есть на самом деле. Ты просто забыл. Когда мы встретились в пятнадцать лет, я именно так и выглядел. Все, что было дальше… Это все ты. Имаи даже застопорило от недоумения и неловкости. – Почему я? – Потому что я менял внешность для тебя. Для… нас. Для той жизни, к которой мы стремились. Которую создавал ты, и в которую я старался наилучшим образом вписаться. Имаи помолчал, привычно гася внутри инстинктивный протест, стараясь примерить чужие слова на себя и понимая, что Аччан прав, и субъективно, и глобально. – Ну да, – ответил он, наконец, небрежно. – Я тоже столько всего делал с внешностью, что уже не очень в курсе, как сам выглядел в начале. Но точно помню, что у меня были прыщи, а сейчас их почему-то нет. Аччан фыркнул, не выдержал и рассмеялся. – Скучаешь по ним? – А ты? – У меня не было! – Были. Я помню! Вот тут… – Ах, ты… Они снова начали целоваться – с тех пор, как к Аччану вернулось желание, у них, кажется, не получалось и пары часов провести без того, чтобы вцепиться друг в друга. – Странно, – сказал Аччан потом, когда они лежали рядом, тяжело дыша и бессмысленно глядя в потолок. – Ммм? – Имаи не чувствовал в себе сил на более развернутую реакцию. – Я читал местные каналы о нас. Обо всей этой ситуации… – Аччан тихо хмыкнул с недоумением. – Нас всегда и везде называют супругами. Имаи перекатил голову на подушке, взглянул на него вопросительно, и тот пояснил: – На Новой Японии так никто никогда не писал. То есть, все вроде как знали, что мы женаты, но говорить об этом было… дурным тоном, что ли. – Это из-за продаж, – подал голос Имаи. Аччан кивнул. – Да. И все равно. Гитарист BUCK-TICK, вокалист BUCK-TICK. Имаи Хисаши, Сакураи Атсуши… А теперь – раз и «легендарные супруги с Новой Японии»… – Серьезно? – поразился Имаи. – Прямо вот так и пишут? Легендарные супруги? – Ага. Так странно. – Ну хоть в чем-то мы легендарные… Теперь что, на сцене не музыку играть, а трахаться придется? Аччан тихо рассмеялся. – Хороший вариант… – Ну да, тебе только дай возможность… Аччан зажал ему рот рукой, и Имаи с удовольствием поцеловал его в ладонь. – Я не об этом, – сказал Аччан, улыбаясь, прижимаясь снова, укладываясь на Имаи так мягко и компактно, будто бы сразу становясь в два раза меньше своих обычных габаритов. – Просто… так, оказывается, приятно. Чувствовать, что мы официально супруги. То есть… это и раньше было, но сейчас… Как будто какая-то другая грань восприятия нас. Очень необычно. – Мы ведь так и не устроили свадьбу, – неожиданно для себя сказал Имаи. Аччан протяжно вздохнул, прижимаясь виском к его плечу. – Не знаю. Это всегда казалось неуместным. Лишним, что ли. – Почему? Аччан немного помолчал, а потом неохотно признался: – Мы ведь не собирались этого делать. Просто так сложились обстоятельства. Понятно, что потом уже не было смысла все менять и разводиться, но ведь… – Ты выйдешь за меня? – так же неожиданно выпалил Имаи, перебивая его. Аччан замер, и он торопливо добавил: – Мы можем заново сделать это здесь, сейчас, чтобы по земным законам… То есть, они все равно признают, но мы можем просто для себя… – Да, – сказал Аччан. Имаи шумно выдохнул. Непонятно, почему он испытывал такое сильное облегчение в этот миг. Но это было приятно. А еще он, наконец, знал, что делать со своим старым обручальным кольцом. 3. – Я понимаю, – сказал Аччан несколько месяцев спустя. – Тебе сейчас тяжело. Ты не привык ошибаться. Чувствовать себя виноватым… – Что? – недоуменно переспросил Имаи. Аччан осекся, вопросительно на него глядя. – Ты правда… Ты думаешь, что я думаю… то есть… Он даже рассмеялся от растерянности. Аччан продолжал смотреть на него, едва заметно хмурясь. – Я постоянно ошибаюсь, – сказал Имаи. – Каждый раз, облажавшись, я говорю себе: больше никогда. Теперь я не подведу никого. Теперь я все сделаю так, что Аччан не будет… не будет плакать. И каждый раз… Он покачал головой, горько усмехаясь. – Я подвожу тебя каждый раз. – Не правда… – Аччан побледнел, а когда Имаи обнял его лицо ладонями, опустил ресницы, избегая взгляда. Он все еще пытался защитить Имаи – в том числе и от правды. – Ты же сам знаешь, что это так, – прошептал Имаи. – Обещаю, что теперь-то точно все будет хорошо, и… – Но это же от тебя не зависит! Нельзя брать на себя такую ответственность! Обещать, что ничего не случится… – Но можно по крайней мере не нарываться. Я знаю, Аччан. Я сам всегда все порчу. Мне всегда нужно больше, чем у меня есть, и… я подвожу тебя раз за разом. А теперь… я убил тебя. Этого нельзя простить… Аччан мотнул головой, пытаясь вырваться из его рук, но Имаи удержал, обхватил за плечи, притискивая к себе, утыкаясь губами в щеку. Его трясло от нервного напряжения, скопившегося за эти месяцы, он чувствовал себя таким слабым и бессмысленным сейчас. – Слушай, – шепнул он Аччану на ухо, и тот замер. – Я виноват. Я в очень многом виноват перед тобой. И я не прошу меня простить, потому что… Ты всегда очень снисходителен ко мне. И в этом моя удача. Мое счастье. Ты всегда прощаешь, всегда веришь, всегда на моей стороне. Я мог бы сейчас сказать, что все исправлю, просто верь мне – и ты бы поверил… Имаи обнял его еще крепче, чувствуя, как дрожит, сбивается дыхание, так странно, трудно говорить, но это сказать нужно, он обязан договорить до конца. – Но дело в том, что я не знаю. Я не знаю, что будет дальше. Получится или нет. И никогда не знал. Просто строил из себя, что я такой уверенный во всем. Не хотел даже задумываться, что буду делать, если все пойдет не так, как я планировал. Я… тащил тебя и ребят за собой. И пока все шло хорошо, я думал, что так будет всегда. Я буду делать все, что хочу, и у меня будет получаться. Старался выкинуть из памяти те случаи, когда… – Хисаши, – перебил его Аччан, легко отстраняясь и заглядывая ему в лицо. – Хисаши. В его взгляде и голосе было столько тревоги и нежности, что Имаи не выдержал и закрыл глаза. И только сейчас почувствовал, что по лицу щекотно течет. Он дернулся, чтобы утереться, но Аччан ему не позволил. Он прижался губами к его щеке, скуле, уголку глаза, слизывая слезы. А потом поцеловал, и это был солено-горький поцелуй, в котором Имаи почти потерялся. – Я не выполнил свое обещание, – сказал он, когда Аччан, наконец, отпустил его рот и дал прийти в себя. Но тот только усмехнулся. – Ты выполнил его и не единожды. – Я не уберег нас. – Но мы все равно вместе. – Потому что – ты. Это твоя заслуга. Аччан вздохнул, провел большими пальцами по его щекам, стирая влагу. – Ну ведь должны быть и у меня какие-то заслуги. Хисаши, ты не один на этом свете, где все зависит только от тебя. Я тоже присутствую в этих отношениях и могу нести ответственность. И за себя, и за тебя. Я уже взрослый мальчик и кое-что могу делать сам. Имаи зажмурился, снова переживая острый приступ стыда. – Ты гораздо взрослей меня, – сказал он, наконец. – И ответственней. – У каждого свои сильные стороны, – мягко хмыкнул Аччан. – Твоя – безудержное движение вперед. Моя – умение не отставать. Нет, хотелось сказать Имаи. Все совсем не так. Не так просто. Не так однозначно. Дело не в том, что ты не отстаешь, а в том, что ты удерживаешь – в реальности, в честности, в самой жизни, в конце концов. Надежный и чуткий. Эмоциональный и уравновешенный. Такой сложный и запутанный в мнимой безыскусности и такой строгий и простой в кажущейся вычурности. Ты – целый мир. Целый бескрайний космос многоцветных слов, чувств, звуков и любви… Ты – моя сильная сторона. Ты – моя слабая сторона. Мы так крепко связаны, что уже неотделимы друг от друга, и вынужденная разлука лишает существование смысла. И я понимаю, почему ты решил, что не станешь жить без меня. Я бы без тебя тоже не стал. – Ты столько делаешь для меня, – сказал он вместо этого. – Веришь мне. Поддерживаешь меня. Защищаешь. Спасаешь мне жизнь, жертвуя собой. Отправляешься со мной… туда. Обратно. А это ведь… только мой долг. Исправить. Аччан серьезно кивнул, не споря. – Твой долг – исправить то, что случилось, – сказал он просто. – А мой – быть с тобой, что бы ты ни делал. Аччан поднял руку с поблескивающим на безымянном пальце кольцом из разноцветного вулканического стекла. – Видишь? – улыбнулся он. – Ты сам в это ввязался. Араки был прав: я никогда не слезу с твоей шеи. С того света достану и через всю галактику дотянусь. Смирись уже. Имаи фыркнул, отворачиваясь, чувствуя, что непривычная жгучая влага снова закипает в уголках глаз. Чувствуя, как Аччан обнимает его со спины, утыкаясь носом за ухо, так привычно, так хорошо, что удержать слезы становится невозможно. Он не плакал с четырех лет, никогда. А тут уже второй раз за вечер. Только если в первый это были слезы стыда и горечи, то сейчас ему хотелось плакать от счастья и облегчения.