Леви на поверхности

— Мне казалось, ты не становишься счастливее, когда люди втягивают тебя в свои жизни. Но теперь я понял, в чем дело. Эрвин с какой-то грустью посмотрел на погасшую свечу. — Ты не умеешь доверять. Что бы я ни сделал и не сказал, я так и останусь на прицеле. Я не смею обвинять тебя, понимаю, что это происходит непроизвольно, но где-то же должен быть этому конец? Леви это нешуточно задело — его прогресса не увидели, а ведь он был. Небольшой, но… И вспомнив разговор у костра, он прикусил язык. Принял, что Эрвину недоступно смирение с малым результатом. Он требует всего да побольше: и от себя, сгибая спину в архиве себе в ущерб, и от других, всегда ожидая больших шагов. Леви просунул палец под натянутый нагрудный ремешок. — Поучать меня вздумал? Я не свободные уши, Эрвин, тренируй свои воспитательные манипуляции на малышне, а меня не трогай. — Я не хо… — Я слушаю тебя только когда мне интересно, — Леви повысил голос. — И в сферу моих интересов не входят нравоучения и высказывания обид. Хочешь поговорить о происходящем, о звездах или о том, как ходить гамбитом — пожалуйста, но избавь меня от наставлений. Эрвин вздохнул. Что-то между ними стремительно рушилось, но в то же время они достигли понимания, до которого добраться осторожными шагами нельзя. — У меня есть дурная привычка вести монологи, — он без раздражения, а с одобрением, посмотрел на Леви. — Не всегда собеседник был под рукой, прости. Но ты ведь понял меня? Я не хочу быть вечным подозреваемым. — Дай мне время, — Леви не отвечал на его взгляд. — Потребовалось бы вмешательство всевышнего, чтобы я вычеркнул из списка опасностей человека, который знает мой распорядок дня. — Это не лишено здравомыслия. — Да, поэтому ноль претензий ко мне. А тебе здравомыслие не помешало бы. Лоб Эрвина прорезался полосочками — он нахмурился, почуяв камень в свою сторону. — Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Ты действительно уверен в своих актёрских способностях? — Леви спросил это без тени насмешки и без желания уязвить. Вопрос был прост и искренен, и, кажется, Леви что-то веселило. Он не улыбался, как и всегда, но лицо стало мягче, что было верным признаком того, что он не обижался на высказанные претензии. — При всей твоей прямолинейности, ты любишь наводить туман, — Эрвин потер плечо, хрустнув им. — Нога, Эрвин, — Леви положил руку на свое бедро, — ты так наивен и плох в притворстве. К чему был весь фарс скрывать ранение и тренироваться с ним? Все больше удивления отображалось на выражении лица Эрвина — он чувствовал себя уличенным. — Моменты слабости демонстрировать не рекомендуется. Я не в том положении, чтобы быть обузой корпусу. Я пришел сюда за конкретным результатом, отсиживаться — невыносимо для меня. — И при всех твоих высоких стандартах ты связался с преступником из подземного города. Леви закинул руку на спинку дивана и продолжал испытывать темноту впереди взглядом, словно надеясь, что она рассеется и что-то ему покажет. — Мы можем обсудить стандарты преступников? — усмехнулся Эрвин. — Можем, — Леви, кажется, только этого и добивался, и наконец стал заинтересованным в разговоре. — Потому что мне кажется, что ты далек от реалий и имеешь искажённое представление обо мне. Эрвин развернулся к нему, закинув одну ногу на диван и согнув ее в колене. Что эти сапоги перед этим ступали по земле его не волновало, а вот Леви — да. Он толкнул его ногу, но Эрвин упрямо вернул ее назад. — Попробуй понять, к чему я клоню. Заодно поймешь, почему ты до сих пор на прицеле. — Я весь во внимании, — Эрвин чуть наклонил голову в бок. — Ногу убери, — Леви пихнул его повторно и на этот раз приложил больше силы. — Она не мешает тебе. Сейчас ночь, время формальностей вышло. — Ты испытываешь меня. — Я отбросил фарс. Она немного болит, если держать ее долго в одном положении, мне так проще, — объяснил Эрвин. Леви сдался. Ладно, он потом найдет способ сломить его упрямство. — Ты говорил, что в первую встречу спас мне шкуру из-за интереса пойти против правил, — его глаза закрылись. — А я в первую встречу убил бы тебя, если бы ты попытался меня остановить. Не ранил бы, а убил, потому что я следую правилам. Эрвин слушал его с затаенным дыханием — острота и важность застыли в воздухе. Все, что он слышал — было очень интимным, что для других было непозволительно знать. Леви не сбрасывал маску, вряд ли он ее носил, он просто давал объяснение своему подтипу. Род человеческий, подвид: зверь загнанный. — И что за столь радикальный кодекс? — Эрвин спросил это таким будничным тоном, словно спрашивает о погоде, а не о причинах, почему он остался в живых. — Правила, чтобы продержаться как можно дольше, — Леви оставался с закрытыми глазами, твердя, будто вспоминая выученный урок. — Они помогают мне во всем. Их много, и одно из них гласило — никого не щади. Если бы я тебя только ранил, я бы смог убежать, но ты бы пришел к руководству лагеря и сдал бы меня раньше. И я бы не успел покинуть город. — Резонно, — кивнул Эрвин и уперся локтем в спинку дивана, развернувшись к Леви боком. — Теперь мне стало любопытно, ты ли создал правила или их кто-то вложил в твою голову, но предпочту спустя время выяснить это сам. Не спрашивай почему. Итак, наша первая встреча обернулась удачей, я выжил, ты попал на глаза Пиксису, который пристроил тебя в разведку. Дальше тоже правила? — Угадал, второе правило — пробуй все, что похоже на шанс. — Корпус? — Да, уникальная возможность не выплевать свои легкие в тридцать лет. Эрвин понял его после небольшой паузы. — Но при этом реальная перспектива быть съеденным титаном в двадцать. Но Леви продумал все много и дотошно давно. — С титанами можно бороться, с потребностью организма в солнечном свете и свежем воздухе — нет. — Хорошо, но у тебя есть цель? Другая, ты же мечтаешь о чем-то, кроме выживания? — Тебе не обязательно о ней знать. — Правила включают в себя пункт скрывать некоторые факты о себе, — догадался Эрвин. — Да. — Это объяснимо, когда они несопоставимы с планами не попасть за решетку раньше срока. — Я легко это организую для тебя и не замараю руки, — сообразил Леви, — книга-то у тебя. Сам вызвался ее прятать. Эрвин покачал головой и промолчал, но Леви по глазам прочел его мысли. Он безнадежен, безнадежен как лесной пожар — однажды его подожгли и он не потухнет, пока не сожжет все дотла. — Не щади. Пробуй все шансы. А дальше? — Никому не давай полную инструкцию на всю свою жизнь, — прозрачно намекнул Леви. Все, что происходило между ними, ошибочно можно было принять за акт милосердия Леви, но на деле — он агрессивно нападал. Ставил перед фактами, скрыто сообщал, что, если у Эрвина есть мысль его приручить, то пусть отбросит ее на ранней стадии. Дошло ли это до понимания Эрвина? Эрвин придерживал одной рукой ногу и в молчании обдумывал, как так сложилось, что страх погибнуть от человеческих рук и сил природы у Леви в сто крат выше, чем страх быть съеденным титанами, когда вторая участь ждала его более реально. Но спросить так просто, в лоб, что плохого сделали ему люди — не решился: Леви ни за что не расскажет, откуда у него истоки ненависти к большинству населения их крохотного мира. Эта тайна идет наравне с неозвученной мечтой, но когда Эрвин спросил о ней, в глазах Леви не было осмысленности, словно и мечты тоже не было, даже зыбкой. — Вернись к тому, с чего мы начали. О доверии — ты сам-то готов проявить его ко мне? — Почему ты не веришь в свои лучшие стороны? — Эрвин чуть придвинулся. — Полчаса убеждал меня какой ты плохой. Обычно люди поступают наоборот. Леви тяжело задышал — громко и часто, хотя и силился унять дыхание, пульс и волнение зашкаливали как в битве. Только он терялся, не понимая, с кем бьется сейчас. Или с желанием возразить, вызванным сиюминутным капризом, или с тоской по тому, кем бы он мог стать, если бы не запачкал себя. Возможно, он сожалел, что живет таким образом, что жизнь не дала ему шанса прожить обычно, и, возможно, он чувствовал себя как верующий, вынужденный грешить. Где-то ждал кары за содеянное, и не верил в свои добродетели. — Я не наивен, чтобы не догадываться, что до корпуса ты был головорезом. Но почему-то ты рьяно отказываешься видеть себя другим, когда другие это видят. Не видели бы — тебя бы забили в первый же день здесь. — Тогда все улажено, — Леви нетерпеливо встал. Слишком резко для того, кто мгновение назад был погружен в глубину себя. — Ты понял, с кем имеешь дело. — И ты скоро поймешь, — Эрвин прикрыл рот ладонью и зевнул. — И вместо взаимных подозрений лучше настроиться на постоянную бдительность. Я не забыл про лимитированное оружие, более того, я нашёл людей, заведующих производством, и они не слышали о таких моделях. Однако вручную такое изготовить невозможно. Было бы плевать, если бы власти не закрыли дело под предлогом недостаточных доказательств неправомерных действий. Не доказали факт нелегальной продажи. Из этого делаем вывод, что по улицам ходят обычные люди с взбаламошенными планами в головах. — Не могу связать в одно целое все ситуации. Не сегодня, Эрвин. Сегодня я иду спать. Не дав вставить ни слова, Леви вышел за дверь, и закрыл ее до щелчка. От горящих фонарей узкого коридора в глазах зарябили белые пятна. Леви потер их и пошел не в сторону общей спальни, а к проходу между кухней и кладовой, которой пользовались единственные двое нанятых для поддержания порядка в штабе служащих: носили дрова, штопали и стирали одежду. То, что он собирался сделать, походило на самый безумный блеф, на который он только мог решиться в порывах бессилия. Он принял предложение Фарлана встретиться в подземном городе. В чем заключалось безумие? Леви принял роль наживки. Если кто-то неугомонно лезет к нему исподтишка, то шанс напасть на него в тихом углу не упустит. Фарлан написал, что у него есть срочные новости и необходима помощь Леви. Леви отнесся к этому серьезно, Фарлан никогда и ни о чем не просил. Какой бы сильной ни была его нужда, что бы ни стряслось, он до последнего расчитывал на себя, а уж вмешивать друга в свои дела — абсолютно не про него. Таким образом, Леви в один вечер планировал поймать двух зайцев: Фарлана и анонимного неприятеля. Вооружился он до зубов — своей решительностью, а из материальной подмоги имел при себе верного товарища с прекрасно наточенным лезвием. По плечам и спине бегали мурашки — давно он таким не занимался. Забытые ощущения захлестнули его: идти в напряженном ожидании нападения, не оглядываясь, но пронзая глазами каждую мелькнувшую тень. Это будоражило, не воодушевляло, но минуты, когда что угодно в его руках становилось смертоносным, ничто не могло заменить. Он выбрался из штаба и добрался до лестницы номер одиннадцать прежним способом. Передвижение ночью между воротами никогда не было ничем усложнено, они всегда были приоткрыты для пожарных и продовольственных повозок. В этот раз Леви не вывернул наизнанку плащ со знаком крыльев свободы — пусть его видят. Он добровольно подставлял себя под дуло пистолета, не испытывая ни капли сомнения, что сможет увернуться от пули. Навряд ли они будут использовать пистолеты: громко и нужен зоркий глаз или минимальное расстояние до цели, но Леви надеялся, что какое-нибудь оружие они с собой возьмут и обронят. Ему нужны вещественные доказательства. В город он пришел задолго до назначенного времени, чтобы не задерживать Фарлана. Крадущейся походкой он шел по середине дорог, под лучами вывешенных на стенах домов фонарей. Из-за беспеременной темноты город никогда не спал — режим сна у жителей не поддавался понятиям «день и ночь». Жизнь протекала ленивым потоком: сидя на табуретке, торговец сонно клевал носом и не видел, как дети воруют из корзин зеленые яблоки. Кислые, что набивало оскомину, но других не завозили. Пьяницы, шатаясь от стенки до стенки, брели в главное логово на перекрестке. Мало кто спал. От главных улиц Леви переходил к тихим, не широким, с закрытыми ставнями улочкам, расположенным по окраинам. Здесь никогда не было кошек или собак — их съедали. Он пробирался по изворотливым переулкам. За все время пути он не наткнулся ни на чей взгляд, но не терял надежды, что за ним идут. Поскорее расправиться — все, что было запланировано на этот непогожий вечер. Перелезая через тупиковые преграды, он услышал из-за угла сдавленное кряхтение и приготовился. Резво спрыгнул на землю, пошел, словно ничего не услышал, но незаметно стал замедляться. Все медленнее и медленнее он брел по дорожной грязи, окуная сапоги в жижу по самые щиколотки. И вот — шаг позади, перешедший в бег, должный остаться бесшумным, но в случае с Леви такое не срабатывало. Леви дернулся в сторону и обратно к тупику, пропустив нападающего вперед. Он увидел широкую спину, обтянутую курткой цвета ржавчины не по размеру. Увидел густую черную шевелюру, а потом встретился со свирепыми черными глазами. Вопреки его ожиданиям, пистолет у того был, но почему он просто не выстрелил с крыши? Наверное его громоздкое тело было неуклюжим, и он бы свалился, переломав себе все позвонки. Но если ситуация ему их не сломала, тогда настал черед Леви исправить эту ошибку. Он сорвал с петель деревянную дверцу окошка, еле держащуюся на ржавом гвозде и швырнул ее в человека. Вырвался рык. Пока дверца летела, разрываясь в воздухе от пуль на щепки, Леви подлетел к цели и всадил нож в бедро. Куртка из толстого материала, а брюки прям для случая, тонкие. Человек вскрикнул, схватившись за ногу, и пока его рука с пистолетом целилась в Леви, тот перехватил ее и выбил оружие ударом ноги. Пистолет отлетел сначала в стену, оставив на ней глубокие трещины, а потом далеко от нее. Леви занес нож для второго удара, надеясь попасть в неприкрытую шею, но удар кулаком по лицу помешал ему. Он колыхнулся, но хруста не услышал. Черные глаза смотрели с большой яростью в его серые, обозленные, но на этом все. Удар пришелся по скуле, хорошо, что не по носу. — Подонок! Они повалились наземь, размахивая руками. Зеленый плащ с треском порвался на две части. Леви пытался всадить нож хоть куда-то, но его отбивали. Щека горела наряду с легким головокружением. Оно было бы сильнее, но полеты на УПМ умеют приспосабливать видеть и действовать четко в любом состоянии. В этом он ощущал свое преимущество. Противник оказался силен — больших размеров, биться с ним было бессмысленно, Леви только огребал удары, если не успевал увертываться. Под дых, что вызвало сиплый стон и искры в глазах, в челюсть, в живот, прижимая его органы к спине. Подступила тошнота, осевшая желчной горечью в горле. Его били без устали, а он пока не нанес ни одного сокрушительного удара. Только всадил нож еще раз в ногу, на этот раз глубоко, и вынул его, чтобы кровь хлестала наружу. — Дрянь, — взревел мужчина и, ударив последний раз в ребра со всей дури, отстал от него. Кровь быстро растекалась неровными дорожками по штанам. Он не мог встать, от любого движения она шла активнее, сокращая его минуты для спасения жизни. Трясущимися руками он схватил валявшийся кусок плаща, разорвал его на две части и принялся обматывать ногу, пока Леви, хрипло кашляя так, словно собирается сплюнуть легкие вместе с другими органами, медленно поднимался с земли. Грязь обмазала всю их одежду. Леви, не сводя напряженных глаз с противника, сел на колени, прижимая руку к животу. Органы будто смялись в одну болючую массу. Кто-то из них должен кого-то прикончить. Глубокий порез и потеря крови не лишали мужчину шанса добить его, всего лишь надо было разбить голову отколотым кирпичом, который он в упор не видел. Леви пополз за кирпичом. — Ты что за дерьмо задумал?! — раздался рев. Мужчина, забыв в этот миг о ране, но сжав челюсть из-за вспышки резкой боли, бросился к нему и замахнулся. Куртка его вздернулась вверх, оголяя полоску живота. Леви сообразил. Лезвие сделало красивый ровный надрез — линия вдоль живота окропилась красным. Нож всочился глубже, распарывая кожу. Леви не избежал удара по вискам, зато увидел, как на нависшем над ним лицом меняется выражение глаз, как холодная решительность сменилась страхом. — Придурок, ты зальешь меня своей кровью, — Леви пихнул его коленом. С сиплым стоном, открыв рот как рыба, мужчина пошатнулся. Леви все еще лежал, сосредоточившись на звуках начинающейся агонии, и не заметил, как кирпич, к которому он тянулся, оказался зажатым в грязной руке противника. — Твою же… — просипел он, но не договорил, удивленный дальнейшим. Рука хрустнула, оказавшись вывернутой, а кирпич взял другой человек и огрел им по макушке. Даже не успел крика испустить. Теперь-то раненый, закатив глаза, свалился прямо на него, столкнувшись лбом о грудную клетку Леви. Леви засипел и со злостью оттолкнул от себя тело. Эрвин протянул ему руку, но Леви проигнорировал жест помощи и поднялся сам. Голова раскалывалась на части, словно в нее горящие угли положили. Он обхватил голову ладонями и сплюнул сгусток крови, тянущийся вязкой ниточкой с губ. — Что ты здесь забыл? — Леви утер кровь с подбородка рукавом. — Я спросил бы то же самое, — Эрвин дал ему чистый платок, взятый из кармана. Леви принял платок и обтер им лицо. Но лицо не стало чище, только грязь размазалась. — Ты же не прикончил его? Он еще нужен мне. Черт, и кто тебя просил? Бросившись к лежащему мужчине, Леви нащупал его пульс и поднес руку к носу, проверяя дыхание. — И как он? — Эрвин приподнял веки пальцами. — Жив, сукин сын, — с облегчением произнес Леви и встал на ноги. — А я-то думал, ты его окончательно добил. — Не этого ли ты добивался? — Мне надо расспросить его. Потом добью. Эрвин оглянулся вокруг: дома стояли плотно друг к другу, все окна были заперты, ни кустика, ни мешка с чем-то, ничего, за чем можно спрятать тело. — Давай отнесем его куда-нибудь. Если нас увидят здесь с ним, то… — Ничего не произойдёт, — уверенно заявил Леви. — Это их обыденность. — Каждый день разведчики наведываются сюда для разборок? — Эрвин снял с ноги мужчины самодельные жгуты из плаща. — Это суд, и никак иначе. Поэтому давай приберем следы и уйдем. Но Леви не двигался. — Ты выследил меня. — Не буду врать. — На кой черт? Я не припомню долга за собой. — Как только ты ушел, я понял, что ты что-то замышляешь. Сложив все карты, стало ясно, что никто бы тебе с рук ничего не спустил, даже простую самовольную отлучку, не говоря уже о драке. — Так ты тот, кто прыгает с крыши за компанию? — Леви фыркнул. Говорить ему было непросто, голос приходилось выдавливать. Он и разогнуться полностью не сумел, ноющие ребра нехило сдавливало. — Я думал отговорить тебя, — Эрвин беспокойно смотрел на закрытые ставни окон. Видимо, боялся, что за ними наблюдают. — А в итоге вышло это. Но у нас еще есть время вернуться, а тебе еще и сменить одежду. — Я же сказал, я должен расспро… Леви быстро отвернулся, держась рукой за расхлябанный деревянный подоконник, наклонился, и его с характерными звуками вырвало. Эрвин тактично отвернулся. До него, спустя минуту, донесся сдавленный слабый голос, преисполненный хамства: — Это меня так от твоего благородства стошнило. — А я думал, что это плата за неблагодарность. — Пошел т… — Не удивительно, что тебе здорово досталось. Ты выбрал соперника не по рангу, он больше меня. — Клянусь, Эрвин, если не заткнешься, то кирпич полетит в тебя… Очнулся? Забыв про распрю, Леви двинулся к раненому мужчине, приоткрывшему глаза. Кончики его пальцев зарывались в землю, большим же он шевелить не мог. Глаза посветлели, будто с кровью вытек уголь, наполнявший их. — Кто тебя подослал? — Леви обхватил руками его горло, но не давил. Эрвин смотрел на эту сцену с большим интересом, но ненавязчиво, отвлекаясь то на скрип дверей, то на пьяный гомон в сотне метров от них. — Я вмажу сильнее, если твой рот не заработает. — Я ударил его по голове, он наверное оглох, — додумался Эрвин. Леви смерил его терпеливым взглядом и вновь уставился на мужчину. Штаны были полностью окрашены грязно-алым, лицо исказилось в неясной гримасе, словно он силился закричать, но не получалось. — Все зря, — огорчился Леви и убрал руки с горла. — Он чуть не убил тебя, — подошел Эрвин. Его носки сапогов стояли рядом с головой умирающего. — Главным было его устранить. Какая информация тебе нужна от него? Он бы все равно ее не выдал. Видать, серьёзные заказчики, раз наняли такого верзилу. — Не убил бы. — Ты бы не увернулся от кирпича. Он придавил тебя к земле, или ты собирался его силой мысли оттолкнуть? Вытащив нож, Леви с жалостью посмотрел на его запятнанное острие, на кончике которого растянулась красная капля. Ему в самом деле было досадно его пачкать, но еще досаднее было никак не использовать. Взяв рукоятку особым хватом, он вставил лезвие в открытые глаза, вызвав у Эрвина смятение. Расправа — норма в их мире. Убить того, кто шел убить тебя — необходимость, но истязание, к чему Леви не проявлял садистской склонности, выходило за пределы его понимания. Его лицо не изменилось, ни мышцы ни дернулось, но в глазах стояло отвращение к увиденному. Леви повернул голову к нему, убрав нож под куртку. — Чтобы они видели, чем грозит встреча со мной. — Подошлют больше людей. — Для слежки неудобно. Эрвин казался не растерянным, но точно близким к этому состоянию. Грань понимания не стерлась, а прорисовалась четче, но что-то в нем отказывалось принимать логику происходящего. — Пойдем быстрее, — торопливо сказал он. — Нам не нужны очевидцы. — Можешь идти, а у меня дела, — Леви поднялся и отряхнул колени, хотя штаны были пропитаны грязью, что лишало смысла его действие. — Это связано с ним? Не знаю, в какое болото ты залез, но вылезай из него как можно скорее. Пока весь кровью не умылся. Эрвин посмотрел на него с предупреждением, а Леви уставился на свои сапоги, сжав пальцы до побеления костяшек. — Будто бы мне это нравится, — прохрипел он. — Ты так и не сказал, куда идешь, — требовательно напомнил Эрвин. — Зато сказал, что это мое дело. — Если мы вернемся в штаб вместе, то избежим проблем оба. Лежащее между ними тело добавляло ситуации какое-то ощущение ирреальности. Они только что совместными усилиями лишили человека жизни, а теперь говорили так, как делали это в корпусе в перерывах между тренировками. — Каким образом? — Леви переступил тело, оказавшись напротив него. — Майк нас прикрывает. Чудеса коммуникабельности, какими ты избегаешь пользоваться. — Где мне раздобыть новую одежду? — Там уже разберемся, — Эрвин забрал отбитый пистолет себе, отвернулся и быстрыми шагами пошел вперёд. — Тебе не кажется, что твой план был провален с самого начала? Ты отправлялся на дело и не оставил никого, кто бы прикрыл тебе спину. Леви поспешил его нагнать. — Я не расчитывал валяться в грязи и задерживаться. Грязная одежда пока что единственная проблема моего плана. — До пробуждения четыре часа осталось. И не забывай, что тренировки никто не отменял, как и стремление Оруо выжать из нас максимум. И во всяком случае твоим костям здорово досталось и ты хрипишь. — Успеем, мне ненадолго зайти в одно место, а мои кости испытывали бремя и похуже. — И что за место? — Возможно, ты посещаешь его по выходным, а может твои принципы не позволяют к нему близко подходить, — говорил Леви, слегка пошатываясь. Эрвин затормозил. — Что ты забыл в борделе, Леви? — недоуменно спросил он. — Там назначена встреча, на которую я планировал пойти один. — Это понятно. — Дурак, не та встреча, — огрызнулся Леви. — Моя помощь требуется, не поверишь, но я делаю некоторые вещи, ничего не требуя взамен. — Поверю. Охотно, — отозвался Эрвин. — Это как раз относится к теме нашего диалога до твоей отлучки. Положив руку на сердце, Леви ощутил, как в нем кольнуло. Не похоже, что это было настоящее физическое ощущение боли после взбучки, кажется, это было надуманное — укол совести, к примеру. Потупив глаза в землю, следя за мелькавшими пятками Эрвина, Леви подумал, что он должен это сказать: — Хорошо, что ты вовремя пришел. Так подождешь меня? — Конечно, — Эрвин остановился, чтобы дать ему возможность идти наравне. — На самом деле, мне стало легче от того, что ты вышел из режима невидимки. Ханджи тоже обрадуется, она думала, что тебя подменили.

У каждого зверя есть чувство жалости. У меня нет, поэтому я не зверь.