сон

Сильвер спит. Его сон не нарушить ни голосу беспечного ветра, ни завыванию печальных птиц. Блеклые краски мира плывут. Белое солнце роняет тусклые лучи. Все дышит. Все живет под этим седым светом, что вуалью окутал мир. А Сильвер спит. Словно мертв. Белый погребальный саван покрывал ластится смиренно к его рукам. Балдахин, не лучше, чем гроб, черной тенью скользит по лицу. Только тишина предает умиротворение — она позволяет услышать чужое дыхание. Ровное, как струна. Еле ощутимое, как круги на воде. Маллеус не в первый и не в последний раз здесь. В покоях, что меньше кладовки его дворца. В комнате из черных стен и низкого потолка, пропахшей учебой: бумага, книги, чернила, усталость — здесь ароматы юности, глупости и чего-то еще, имя чему не назвать. Но это все лишь приятные мелочи, они уже давно перестали казаться чем-то особенным. Они никогда и не были особенными. Четыре шага ровно — расстояние до ложа. Четыре шага делят на «до» и «после». Роковые, проклятые и столь нужные «до» и «после» глупости. Тяжелые шаги предвкушают, просят, умоляют. Это почти бег, почти потеря степенного благородства — подойти так быстро, так опрометчиво. Оказаться столь близко. Когда это началось — Маллеус не помнит. Честнее сказать, просто не хочет вспоминать. Время для него все равно, что веретено — размотай и не найди начала. Десятилетия одной нитью проходят, пока закрываешь глаза. Еще сто лет исчезают, пока делаешь вдох. Пряжа все копится, копится, копится. Границы эпох стираются. Шестнадцать лет пролетают птицей… Шестнадцать лет от первой встречи с беспечным ребенком до нового знакомства уже с юношей. Сильвер вырос так быстро. Дракония не успел и заметить, понять, когда же дитя стало мужем. Когда мальчишка, кто единственный видел в нем человека (как бы то ни было смешно), стал юношей, который не потерял сей дар — видеть в своем господине человечное, а не ужасное. Какое же быстротечное, жестокое время. Маллеус уже у самого края кровати. Он опускается медленно, не смея нарушить покой. Хотя, ничто сейчас не в силах разогнать оковы ведьмовского сна. Морок, который стелется зеленоватым туманом по пустой комнате — доказательство этой истины. В душной ловушке заклятия только они вдвоем: уснувший магическим сном, несчастный-прекрасный Сильвер; изголодавшийся, исскучавшийся, измученный Фейри. Когда же все-таки это все началось? Когда же Маллеус начал терять рассудок, если смог пойти на такую низость — заклятие сна на том, кто считает тебя «братом»? «Братом»… Должно быть как раз тогда, когда столь отчетливо понял, что для Сильвера он просто человек, просто друг, просто господин, просто наследник. Для Сильвера он «просто» — может быть не с оттенком безразличия, но явно с неумолимым оттенком безлюбви. А между тем для Маллеуса минули такие короткие, жалкие шестнадцать лет, изменившие все. Так что Фейри даже не почувствовал, когда же его черное-жадное сердце вдруг начало желать. Начало желать, как не желало ничего доныне. Желать того, кто с ним так открыт. В глазах Сильвера нет перезрелого восхищения, как у Себека. Нет насмешливой ухмылки на губах, как у Лилии. Нет четкого расчета, как у знатных особ. Сильвер смотрит честно, прямо. Как на равного. Как будто бы как на любимого. Первая перчатка опадает темным лепестком на пол, и вот бледные, извечно холодные пальцы Драконии, уже касаются скулы юноши. Невесомо, так, чтобы чужое пряное тепло прошлось по самым кончикам. Это первая проба, это попытка доказать себе что-то. Что можешь в любой момент остановиться. Но соблазн велик. Ограничить себя только невинным прикосновением к скуле? К щеке, к подбородку, к тонким, но мягким губам — разве этого достоин наследник трона Долины Шипов? Маллеус склоняется ближе, и вот уже его проклятое дыхание мешается с тихим дыханием спящего. Ресницы Сильвера подрагивают во сне, и он чуть кривится. Очаровательно. Мило и сладко, так что начинает ныть в теле. По спине колкие шипы до самой поясницы. Жар остается после каждой раны от тернов. Жар превращается в плавленый, разгоряченный металл, что течет от плеч к животу. И ниже, еще ниже. Сильвер красивый, в нем нет изъянов. В нем совершенно все: искристые волосы, словно атлас; алебастровая кожа; сильное тело; чудесный голос. Он куда прекраснее благородных дам и сэров, что с самого детства стайкой надоедливых ворон копошатся рядом с будущим Королем. Ни одна красавица ни одного благородного дома не сможет соперничать с тем, кто Принцу более всех дороже на свете. Сильвер утонченный и изящный в каждом неосторожном жесте. Словно бы выточенный из белого мрамора. С невообразимо мягким чертами, с нежностью в каждом изгибе. И между тем не хрупкий, словно девица, — настоящий воин. Настоящий мужчина. Широкая грудь, сильная шея. Разве можно было бы не влюбиться в него? Разве кто-то мог бы устоять перед этими руками, которые так крепко и умело держат меч? Перед взглядом, в котором стылая холодность мешается с искренней, безвозмездной заботой? Нет, нет, нет. Нельзя даже помыслить о подобном. Сильвер и правда совершенство. Сокровище. Благоуханная дикая роза, которую так хочется сорвать. И упрятать поглубже в лес. Маллеус снимает вторую перчатку. И вот его руки уже очерчивают лицо, скользят по шее. Касания, от которых все больше и больше растет вожделение. Несчастный Принц сам роет себе могилу, играя в бога. Рубашку Сильвера легко расстегнуть — известное, выученное движение. Пару пуговиц, и наконец перед тобой великолепие. Одного взора хватает, чтобы щеки Драконии стали алыми, как кровь. Ему уже давно не стыдно, но каждый раз видеть такое вот бесстыдство… Чарующе и возбуждающе, как никогда. Сильвер морщит нос и что-то хочет сказать, когда чужие губы вдруг касаются бесцеремонно его кожи. Короткие, отрывистые поцелуи, подобно соцветиям сирени. От изгиба шеи до плеч. Обласкать впадинки ключиц и выступающие косточки. Широкую грудь. Исцеловать все, оставить незримые отметины — у Маллеуса одна только мысль. Язык скользит по плечу, и вкус Сильвера оседает на небе. Непередаваемое ощущение. Нотки шиповника и миндаля. Это уже не попытка поцеловать — кажется, что попытка съесть. Поглотить без остатка. Если бы было можно, Дракония оставлял и укусы. Но тогда его маленький секрет будет слишком быстро раскрыт. А без своей слабости вряд ли Принц проживет долго. Утрата и одиночество сгложут, изорвут душу в клочья, убьют. Маллеус нависает над юношей, уже не стесняясь прижиматься плотнее. Его возлюбленный спит. Не знает, как оскверняют его тело. И слава богам, что не знает. Ведь Сильвер не стал бы творить подобное с «другом», ему бы просто было противно. Отказ — ужасная вещь, пугающая куда больше, чем любое бесчестье. Маллеус не хочет слышать заветное «нет, мы лишь семья». Маллеус хочет дрожать от восторга, пожирая глазами мальчишку под собой. Хочет целовать до потери дыхания, вылизывать и тереться бедрами. Маллеус хочет любить, любить по-взрослому. Даже если это не королевская особа, даже если он Принц и бессмертный владыка, а Сильвер — простой смертный. Ведь даже Ведьма Шипов не устояла перед красотой одной дикой розы, что распустила золотые лепестки на заре. Величайшая колдунья из рода фейри должна была убить девушку, но вместо этого… полюбила. Полюбила и подарила единственный, но самый сокровенный поцелуй. Такова глупая легенда, которую Маллеус услышал в далеком детстве. Изящная сказка. Но запавшая в душу, греющая. Нашедшая спустя столько лет отголосок. Маллеус прижимается всем телом к Сильверу. Тот все еще не открывает глаз, но его дыхание становится тяжелым. Немного рваным. Он не обнимет, не прижмет к себе. Он спит, а значит считай мертв. От этого горько, но горечь уступает место наслаждению, что растекается маслом под кожей. Чем больше прикосновений, чем больше на языке чужого вкуса — тем ближе пик. Еще немного. Когда-то серебро было обещано Королеве шипов на давнем застолье — Сильвер же был обещан Маллеусу. Лишь с ним — с мальчиком, что так быстро вырос, но не перестал единственный из всех по-настоящему любить — будущему Королю над всей долиной фейри может быть так хорошо. Хорошо до тихого шепота, до молитвы из одного слова — это слово есть чужое имя. Даже если все вокруг — лишь мираж древней магии. Даже если все притворство. Драконии все равно хорошо. Просто, потому что он рядом с любимым. Потому что не слышит отказа. Маллеус — тоже Королева Шипов, которая не смеет нарушить своей гордыни и извечных правил, но которая жаждет заполучить все. Он дракон, стерегущий свое сокровище и так боящийся его потерять. Одинокий темный дракон. Сильвер что-то говорит во сне — еле слышно и трепетно, но Маллеус не слышит — он кончает в руку. Утыкается носом в чужое плечо. И просто молчит, не зная о чем думать, отдаваясь эху наслаждения. Все повторяется из раза в раз. Заклятие сна уже стало столь терпким, что Сильвер засыпает теперь почти везде, даже не зная, в чем причина. Каждый раз его глаза наполняются скорбью, стоит ему в очередной раз потерять силы и задремать. Он не хочет спать, но уже просто не может не. Даже у самой совершенной магии бывают побочные эффекты. Их легко устранить, если знать причину. Но Сильвер причину не узнает никогда. Ведь его принц не даст ему свободы излечения, потому что тогда (точно) останется одинок. Но его принц и не даст ему бремени приказа — потому что заставлять любить себя уж совсем подло. Полное безрассудство — заставлять насильно делить с собой ложе. Неведенье — тяжкий грех, который Сильвер будет вечно нести на плечах. Принц и Наследник Маллеус Дракония будет куда подлее. Он просто погубит любимого. Вместе с собой.