Алая тропа

      Кровь текла по венам расплавленным металлом; дурная юность вырывалась наружу через мельчайшие поры; неукротимая энергия гнала Сарета вперед. Он выскочил из комнаты через окно, встал на узкий выступ и ловко пошел вдоль шершавой стены. Ухватившись за свисающую цепь, он, то и дело соскальзывая, упрямо забрался наверх, подтянулся и залез на поблескивающую черепицу. Сарет жадно втянул влажный упоительный воздух, азартно ухмыльнулся и устремился к коньку. Крупные капли дождя разбивались о его лицо, скатывались по оголенному торсу. Вмиг намокшие волосы хлестали Сарета по плечам, штаны стали второй кожей. Он без труда добрался до крупной балки, пробежал по ней до упора и оседлал выточенную из дерева фигуру. Сердце бухало в висках, тело приятно потряхивало, а душа заливалась птичьими трелями. В потоках воды мелькал свет, струившийся из окон ниже.       Кровь продолжала бурлить и толкать Сарета на необдуманные поступки. Он размотал и сбросил свободный конец веревки, закрепленной к коньку в прошлую вылазку. Сколько раз в ночи он куролесил по крышам? Не сосчитать. Кажется, в серой круговерти дней рискованные забеги стали его излюбленным занятием. Они окатывали его восторгом, окрыляли безграничной свободой и искушали сладкими мгновениями.       Сарет повис на коньке, аккуратно раскачался, мягко приземлился на одинокий балкон и на время затаился, после чего осторожно посмотрел в окно. В тусклом свете было видно, как незнакомая ему девушка сбросила платье, оголив изящные щиколотки. Она плавно ослабила шнуровку рубахи, осмотрела себя в зеркале, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую — Сарет ловил каждое ее движение, каждый изгиб ее тела, проступающий через тонкую ткань, и не заметил, как начал чаще дышать. Она присела на табурет, распустила густые волнистые волосы и принялась неспешно расчесывать их гребнем. Он прилип к стеклу едва ли не вплотную, ощущая, как его захлестывают волнение и приятная дрожь. Сарет, не отводя взгляда от незнакомки, неосознанно прикусил ноготь, кончиком языка скользнул по его гладкой и прохладной поверхности. Не помня себя, он опрометчиво провел мокрой ладонью по окну — раздался противный скрип, и Сарет с досадой грязно выругался. Вот ведь! И надо было ему разрушить столь волшебный момент!       Опередив девичий визг на пару мгновений, Сарет вскочил на перила, прыгнул, ухватился за веревку и, ловко взобравшись на конек, наспех замотал ее как раньше. Он побежал обратно, перелетел на соседнюю крышу, поймал равновесие и рванул было дальше, но что-то ощутимо дернуло его за плечо и уронило навзничь — он перевернулся, не удержался на скользком покрытии и покатился вниз со страшной скоростью, пытаясь зацепиться руками хоть за что-нибудь. Дождь заливал глаза, черепица жгла огнем и кусала его оголенную спину, обрыв опасно приближался. Сарет с утробным рычанием кувыркнулся в сторону и с глухим стуком затормозил о длинную печную трубу.       Он шумно выдохнул. Место удара отзывалось болью не столь сильно, как содранная до крови и обожженная плоть, но, хвала всему, его не размазало по брусчатке. Сарета нервно потряхивало; тысяча невидимых иголок пронзала тело насквозь, во рту пересохло, сердце билось где-то в глотке. Но он жив! Жив! И это главное. — Думала, девки попусту треплются о ночном черте. А это ты, гаденыш, развлекаешься.       Сарет отдышался и повернул голову на стальной голос: чуть выше стояла, держась за веревку, Мерцающая и уничтожала его своим колючим взглядом. — Дурная кровь. Оторвать бы тебе чего, да только господин Фенриг не одобрит.       Сарет закатил глаза, привстал и сплюнул. — Пошла на хер.       Он знал, что Мерцающая могла его знатно разукрасить за подобное, но животная злоба не позволяла ему здраво мыслить. С каждой неделей было все сложнее справляться с охватывающими его эмоциями. Разрушительные, едкие чувства лихо поднимались откуда-то из глубины, вмиг подавляли его волю, сворой бешеных псов опрокидывали его, душили, рвали, терзали. Порой он не узнавал самого себя, а после неукротимой бури горел в огне стыда.       Мерцающая презрительно скривилась, но на удивление быстро отошла и лишь сочувственно на него посмотрела. Сарету стало еще гаже — сочувствие хуже побоев. Лучше бы она его огрела хорошенько. Выбила бы из него всю грязь, что переполняла его до краев. — Тебе нужно поговорить с Фенригом. — Мне не о чем с ним разговаривать, — сухо отмахнулся он и ссутулился, осторожно ощупывая разодранную спину. — Поделился бы с ним и лучше бы понял себя. — Не хочу ничего понимать.       Они немного помолчали. Дождь барабанил по черепице, ручьями журчал у подножья построек. В отдалении коротко заржала лошадь; хлопнули ставни; кто-то звонко засмеялся. — Я был таким идиотом, когда хотел взрослеть.       Мерцающая не отвечала. Может, слушала. А может, и вовсе исчезла — она вечно неожиданно появлялась, словно бы из ниоткуда, и не менее стремительно растворялась в воздухе. Наверное, поэтому ее и называли Мерцающей. Ее имени Сарет не знал. Да и знал ли хоть кто-нибудь? А она сама?       Сарет обернулся: она стояла на том же месте и вглядывалась вдаль. — Слушай, а имя-то у тебя есть? — Мерцающая. — Настоящее.       Она пожала плечами. — Не помню. Это оно и есть.       Они вновь помолчали. Последние горящие окна погружались во мрак. Наверное, уже было запредельно поздно, и привычное пробуждение Сарета на рассвете сулило ему еще большую муку, чем обычно. — Тут, в одиночестве, меня ничего не раздражает. Не хочется ничего крушить. Только здесь и чувствую себя настоящим. Чувствую, что сам владею собственной жизнью.       Она еле уловимо кивнула и медленно перевела на него взгляд. — Учти, подсматривать за девками гнусно. Не пристало тебе быть тупой деревенщиной. Сама поговорю с господином Фенригом.       У Сарета перехватило дыхание: — Не надо! — испуганно выпалил он, дотянулся до нее и рванул ее за запястье. Ему сполна хватало позорных влажных простыней поутру, которые он спешно высушивал нехитрой магией, — лишь бы никто не узнал! Еще и сны эти бесстыдные, что так сложно было забыть.       Она даже не дрогнула, только веревка приглушенно скрипнула. — Не волнуйся, сумею осторожно. — Сам со всем разберусь! — Сам ты вон уже по чужим балконам скачешь. — Завидуешь?       Мерцающая подняла брови, перехватила его запястье, дернула Сарета в сторону и толкнула. Он стремительно заскользил по черепице, не успел зацепиться за край крыши и с криком с нее сорвался. В ушах засвистело. От ужаса Сарет зажмурился и тут же с оглушительным треском упал на что-то колючее. Пахнуло мокрой соломой и древесиной. Он приоткрыл глаза, робко пошевелил руками и ногами, с трудом веря, что все еще жив, а после заливисто рассмеялся. Она ведь знала, что внизу стоит чудом забытая груженая телега, да?