Временна́я петля

Этот мир с самого начала был создан неправильно, а потому всегда имеет один и тот же конец. Люди часто ассоциируют течение времени со спиралью, однако, это не спираль, а самая настоящая петля. Замкнутый круг, имеющий всегда одинаковое начало и почти всегда одинаковый конец. Сложнее всего жить, осознавая эту замкнутость и цикличность. Это именно то, что произошло с такой же сломанной, как и этот мир, душой. Нельзя разорвать круг, это невозможно, сколько бы она не пыталась и не билась. Да и, будем честны, эти попытки были такими же напрасными, как и сама попытка понять смысл этого цикла. Подобные вещи уже давно были оставлены за пределами времени. Важно только осознание того, что дало тебе очередное перерождение, как его можно использовать и что ты хочешь получить в итоге. Возможно, читателю интересен этот повторяющийся конец? Спойлер: в конце смерть, а за смертью новое начало. Это петля, из которой невозможно выбраться. Это можно считать своего рода бессмертием. В принципе, это оно и есть, хотя и крайне извращённое. И смысла в этом не больше, чем в жизни в принципе. Начало цикла этой особой души часто попадает в ключевые места, будто кто-то любезно предоставил в этом отрезке времени контрольную точку и пишущую машинку для сохранения. В этот раз чекпоинт пришелся на утро вторника в мире живых, пасмурное и хмурое. Один из тех ужасных дней, когда многие люди жалуются на головную боль, усталость, слабость и другие симптомы резкой смены давления. Небо было настолько тяжелым из-за бледно-серого марева, что даже просто подняться с кровати для Ичиго оказалось тем еще испытанием. Беглый осмотр комнаты — кажется, все вещи на своих местах. Казалось бы, с чего они должны изменить свое положение? А с того, что комната, будто чувствуя изменения в самом Куросаки, тоже меняется. Иногда изменений почти нет, а иногда становится вовсе другой, от чего главный герой часто терялся в пространстве. Впрочем, это не тот случай: комната была обычной, в ней не появилось и не исчезло ничего, стены не покрылись трещинами и не облезли, пол не пострадал. Ощущение присутствия в этом доме других людей быстро дало о себе знать. До Ичиго донеслись звуки с первого этажа: Юзу уже готовила завтрак, а еще там работал телевизор. Куросаки поднялся и принялся одеваться, поглядывая на часы. Время на сборы у него еще было, он встал раньше, чем прозвенел будильник. С кухни повеяло запахом сухарей: видимо, Иссин снова делал себе тосты. Карин уже делала ему замечание, что отцу стоит есть меньше хлеба, однако тот ее не слушал и продолжал набирать массу лежанием на диване в перерывах от редкой работы и поеданием всевозможной выпечки, покупаемой в редкие моменты выхода из дома. Дождавшись истерики будильника, Ичиго спустился в зал, где встретился с сёстрами и отцом. Иссин с видом важного альфа-самца убежал, что-то крича про опоздание и очень срочные дела, Карин и Юзу спокойно собирались в школу. Ичиго тоже не торопился, тем более, что в школу ему сегодня почему-то совершенно не хотелось. Дурная тяжесть в голове не хотела проходить, внимание рассеивалось, как вода в атмосфере. Ичиго даже подумал прогулять сегодня, на что его сёстры стали ругаться, что пропускать школу плохо, вдруг там будут контрольные или тесты, вдруг отец узнает. Ичиго, в общем то, не очень горел желанием сдавать какие бы то ни было контрольные и тесты, его голова сегодня была на удивление плотно забита хворью и сыростью, однако сестёр он послушал. Очень жаль, что Карин и Юзу учатся в другом здании от Куросаки, так они ходили бы вместе каждое утро. Стоит ли упоминать о любви Ичиго к своим сёстрам? Они стали для него объектом маниакального желания защищать после смерти Масаки, матери этой семьи. Конечно, первый защитник сдерживал свою опеку, тем более на фоне кажущегося совсем отбитым Иссина, но мальчику просто не хватало времени, которое он проводил с сёстрами. Поговорить по душам получалось только по выходным, только когда Иссин вновь убегал по своим неизвестным делам, что делал он, к слову, не часто. Путь до школы Ичиго длиннее, потому он всегда выходил раньше своих сестёр. Свободное время было благополучно потрачено за медленным поеданием риса с яйцом и медитативным всматриванием в серое окно. Дорога потемнела от сырости, а по небольшим лужам можно было сделать вывод, что ночью был дождь. Лавочки торгового квартала, через который ежедневно проходил Ичиго, были еще закрыты. Какая-то бабушка наводила порядок на улице, собирала мусор, который растащили птицы и кошки, протирала окна небольшой чайной лавки. Кажется, кто-то из девушек говорил, что здесь можно купить чай на любой вкус и цвет, а среди школьного клуба Древних традиций поход в этот магазинчик стал чем-то вроде ритуала: они постоянно пополняли свои запасы для проведения чайных церемоний, которыми крайне хвастаются. Кстати, они даже пару раз выступали с этим на каких-то локальных мероприятиях, и притащили пару наград, которые выставили наравне с наградами клуба Истории. Счет шел уже на минуты. Серое марево слишком затормозило Ичиго своей тяжестью, он опаздывал даже с учетом того, что вышел вовремя и не останавливался. Ноги просто отказывались идти быстрее, напрягаться не хотелось вовсе. Однако когда телефон грозно напомнил, что до начала урока осталось всего пять минут, и Ичиго не успевает, пришлось ускориться. Осталось всего два неудобных поворота, и он у цели. Вообще, его маршрут до школы занимал столько времени только из-за гениальной планировки строительных работ в этом городе. Раньше его путь был едва ли не вдвое короче, но администрации приспичило вставить вместо рыночного района торговый центр, закрытый по утрам. Он буквально отрезал Куросаки от школы, и теперь приходилось делать нехилый крюк, поскольку многие дворы были попросту тупиками. И вообще, если не знать, как идти, то можно просто потеряться в этом лабиринте из дворов, домов, переулков и бесконечных заборов. Последний поворот. По велению градостроителя самый отвратительный отрезок, совершенно без тротуара и узкий, с односторонним движением. Машины часто ездили через этот проулок, причем в обе стороны, ведь так выйти из лабиринта на главную дорогу гораздо быстрее и проще, чем делать очередной крюк. Из-за того, что эта дорога прямая, многие поддавали газ, чтобы сэкономить лишние десять секунд. Официально афишированы три случая, когда машины в этом месте сбивали пешеходов. На практике же их куда больше, и Ичиго знает о них. В этот раз идеальная форма петли решила искривиться именно здесь. Ичиго шел не очень быстро, погруженный в себя и свои мысли. Его вырвал из потока мыслей звук жужжащего мотора. Звук был таким, будто кто-то быстро набирал скорость. Сзади него действительно несся автомобиль, все больше и больше разгоняясь. И, что самое отвратительное, он был очень и очень близко. Ичиго кинулся в сторону, прижимаясь к стене, но и машину тоже повело. В полуметре от мальчишки она врезалась в стену, разбивая фару, но едва ли ее это затормозило. Тяжелый удар разогнавшегося транспорта сбил с ног Ичиго, согнув пополам. Он тут же приложился головой о капот, его еще немного провело вдоль стены, разорвав куртку и раздавив внутренние органы. Он не упал на землю: машина прижала его к стене. Верхняя половина его тела осталась лежать на капоте. Водитель, похоже, тоже ударился головой. Из-за скорости, когда машина зацепила стену, ее развернуло, от чего она перекрыла собой весь проход. Тогда многие опоздали в школу… А Ичиго ничего. Он просто сидел на асфальте и смотрел на то, как чей-то транспорт волочет его тело еще метра три прежде, чем окончательно остановиться. Давление в его голове полностью исчезло, но осознание произошедшего не приходило, потому в голове просто остался вакуум. Наконец, постепенно, он опомнился и даже встал. Подошел к машине и осторожно заглянул внутрь: женщина упала на руль и не шевелилась, однако была еще жива. Куросаки перелез через машину, осматривая собственное тело. Видимое им слишком медленно осознавалось: мозг не хотел принимать то, что он погиб вот так, случайно и внезапно. Его собственное окровавленное тело выглядело как жуткая бутафория, искренне хотелось верить, что это не кровь сочится из его головы, а крашеная вода разлита таким хитрым образом. Да и даже когда Ичиго произнес вслух «Я умер, меня сбила машина», никакого всплеска эмоций не последовало. Куросаки принял эту новость слишком спокойно, будто это было ожидаемо и даже задумано. На то, чтобы повернуть голову лежащего на капоте, у Ичиго ушло некоторое время. Рука первое время проходила сквозь тело, не давая ухватиться. Узрев рану на голове, Ичиго кивнул своей догадке: он умер так быстро из-за пробитого об капот черепа. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, уж больно разогналась машинка. Следом за пониманием происходящего начали подступать и вопросы: что ему теперь делать, куда идти и почему его душу не забрали в иной мир. На последний вопрос Ичиго ответ смог додумать сам, в конце концов он умер внезапно. Он в силу своей одаренности уже много раз видел людские души, остающиеся в мире живых по разным причинам. На два других своих вопроса ответ, к сожалению, спросить было не с кого. А впрочем, возможно, оно и не потребуется: по улице к нему шел заметно выделяющийся мужчина в средневековом кимоно аристократа. Темноволосый узкоглазый мужчина улыбался, будто увидел занятную игрушку, и хотел с ней поиграть. Одежда у него была действительно необычная: желтое хаори поверх кимоно синигами было сделано из дорогой ткани с почти невидимым орнаментом переплетающихся монохромных нитей. Мужчина проходил сквозь толпу взволнованных зевак, совершенно не скрывая нечеловеческую природу. Его аристократично-легкая походка заставляла воздух немного дрожать: его сила крайне велика, даже если он и скрывает её. Он приблизился к мальчику и заговорил первым: — Здравствуй, мальчик, — его дружелюбие не сходило с лица. — Ты ведь уже понял, что только что умер? Я пришел, чтобы отправить тебя в иной мир. — Вы синигами? — наивно спросил Ичиго, зачарованно наблюдая за тем, как незнакомец обнажает скрытый под хаори меч. — Да, но тебе совершенно незачем бояться меня, — лживость его доброты была слишком очевидна, особенно после этих слов. Однако он не дал ничего ответить, а лишь высвободил свой клинок Энракойотен. Один взмах был быстрее вспышки молнии, но его было достаточно, чтобы разрубить душу на реацу. Вот только он не дал этой самой реацу испариться. Его план был куда интереснее скучного уничтожения простой человеческой души. Впрочем, не так уж и проста была эта душа, ведь не просто так лейтенант девятого отряда Токинада Цунаясиро обратил свое великое внимание на столь непримечательного ребёнка. Сбор частиц реацу в единую форму, на данный момент неопределенную, оказался элементарной техникой, отработка которой не требовалась вовсе. Его глаза запомнили каждое движение, которое он видел во Дворце. Попасть туда, к слову, было довольно просто. Хватило небольшого применения влияния, и его пустили с псевдо-проверкой на порог Дворца душ. В сам дворец, естественно, нет, но ему и не нужно это было. Его заинтересовал процесс создания занпакто примерно с десяток лет назад. Тогда он прошерстил всю литературу, какую только смог найти, и выяснил много интересного для себя. Создание занпакто сочетает в себе ковку клинков, сотканных из духовных частиц и, как ни странно, хирургию самих душ. Превращение души синигами в асаучи, безымянную оболочку для души занпакто, звучало так занимательно, что Токинада слушал и ловил каждое слово Оэцу Нимайа, когда тот показывал ему свою кузню. Разумеется получение нового меча не интересовало лейтенанта, он лишь хотел вскрыть чужую душу и перестроить ее так, как как ему будет угодно. Он видел весь процесс, но он был слишком быстр, чтобы успеть понять и запомнить, потому он хотел попробовать разобраться самостоятельно, тем более, что инструмент у него есть. Его занпакто Энракойотен способен скопировать любой чужой занпакто. Инструмент, который использовал Оэцу, тоже, именно им и воспользовался ранее аристократ. Сбор души вместе со всей реацу занял всего пару секунд. Убедившись, что он не потерял и частицы реацу, Токинада ушел в сюнпо, заметая следы собственного излишнего проявления сил. Сейчас ему необходимо было вернуться домой, и уже там он может разойтись по полной. К сожалению для аристократа, ускорить этот процесс нельзя, он сам подписался на работу синигами ради того, чтобы легально выйти в мир живых. Он не был до конца уверен, не случится ли чего с душой, скрываемой в виде небольшой шкатулке с печатью, прежде, чем он доберется до общества душ. К тому же, Оэцу просветил его об условиях выбора души, и потому Токинаду беспокоило, что он мог ошибиться с выбором. Подстроить аварию легко, если знаешь, как, но выдержит ли эта душа трансформацию? По словам кузнеца, даже души лучших из лучших не всегда становятся асаучи, либо из-за недостатка моральных принципов, либо из-за нежелания продолжать сражение. Мальчишка перед Токинадой был потерян, едва ли его вообще можно сравнивать с лучшими воинами Сейрейтея, но его реацу была слишком невероятной для обычного человека. Наследство ли это, или ошибка природы, но будь этот человек синигами, ему подобных по силе можно было бы сосчитать по пальцам одной руки. Никто не заметил той контрабанды, которую с собой принес Токинада. Ему доверяли и даже не стали досматривать, потому никто ничего не узнал. Впрочем, это лишь вопрос времени. Наверняка, заинтересованных сильной душой гораздо больше, чем один Токинада, потому рано или поздно кто-то да заметит, что этой души нет ни в руконгае, ни в потоке. Отпросившись от капитана, он метнулся в свой особняк, что располагался за стенами Сейрейтея. Здесь, в своем гнезде, он мог делать всё, что ему заблагорассудится: убивать, резать, потрошить. Никто из слуг не смел сказать и слова, из других членов семьи тоже, Цунаясиро внушал им животный страх, подобный страху кролика перед тигром. Такой порядок вещей сложился здесь уже очень давно, даже слишком давно, потому всех всё даже устраивало: пусть режет кого захочет, лишь бы нас не тронул. Токинада добрался до своего маленького тайного полигона, о котором знали только он, ближайшие члены семьи и еще пара человек, которым аристократ вполне мог доверять. Когда-то здесь, в сыром и тёмном подвале под особняком, он оттачивал мастерство убийства одним точным движением. Сейчас же это место служило либо кладбищем для покушающихся на жизнь Токинады убийц, которых, к слову, он сам и нанимает ради развлечения, либо же местом испытания новой увиденной техники, которая требует некоторой отработки. Он рассёк себе руку, окропив ею землю и меч, а затем вновь высвободил Энракойотен, обращая его в инструмент по обработке душ. Извлёк коробочку из рукава и вскрыл печать, высвободив хранящуюся в ней реацу. Она радужным потоком стала струиться к потолку, создавая яркие сияния в воздухе. Чистая духовная сила была велика, она сочетала в себе всевозможные оттенки: черные, белые, голубые, красные, зеленые, желтые, розовые, фиолетовые. Стоит ли говорить, что у всех нормальных синигами реацу монохромная? Впрочем, любоваться этим не было времени, если не приступить к работе, то она попросту выветрится, и никакой асаучи уже не выйдет. Ювелирно точные взмахи Энракойотен легко заставляли чужую реацу повиноваться. Духовные частицы разрывали связи, создавали новые, меняли форму. Работать с той частью, что принадлежит синигами, было подобно каллиграфии, точность и выверенность движений заставляли реацу петь звоном в ушах. Часть пустого хищно бросалась и нападала, не давая совершить ошибки, она будто цепной пёс сторожила то, что не должно быть тронуто. Часть квинси скрепляла всю картину во едино, позволяя реацу так легко менять форму и подстраиваться под желание мастера. Человеческая воля не давала этому радужному комку безумия погибнуть или забыться в небытии. Токинада не следил за временем. Он продолжал менять форму попавшего ему в руки пластилина, всё больше и больше удивляясь возможностям отдельных ее частей. Сочетание разных элементов в разных пропорциях открывали новые спектры силы, а возможных комбинаций уже насчитывалось за несколько тысяч. Однако он искал более стабильный компромисс: его первый асаучи должен прожить дольше, чем ничего. Манипулирование внутренностями души далось ему легко, но заняло слишком много времени. К моменту окончания работы он понял, что совершенно истощен и физически, и морально. Эта маленькая игра с представлением себя в роли Бога, создающего жизнь, слишком затянулась. Окончив процесс создания, закрепив элементы на местах и вновь воплотив материальную оболочку созданного им асаучи, он выдохнул и опустился спиной на пол. Это всё увлекательно, но слишком сложно и муторно, чтобы заниматься подобным на постоянной основе. Однако его эксперимент удался. Асаучи сидел напротив своего создателя. В пустых черных глазницах, кажется, не было никакой жизни, однако богоподобная душа явно смотрела на создателя. В ее фигуре узнавались черты той души, какой она была. Возможно, Токинада где-то совершил ошибку, создавая его, но похоже, этот асаучи не так безымянен и пуст, как видимые им во Дворце Короля. С усилием поднявшись с сырого земляного пола, аристократ заговорил, не отводя взгляд от черной фигуры с черепом вместо лица. — Как тебя зовут? — первое, что спрашивает синигами у своего меча, и первое, что меч отвечает ему. — Ичиго Куросаки, — без колебаний ответил асаучи. У него было имя, что не свойственно недокованным клинкам. — Что ты помнишь? — спросил Токинада, опасаясь, что душа перед ним может помнить прошлую жизнь. Ему не хотелось бы избавляться от своего первого, пусть и не самого удачного, творения. — Я должен защищать, — ответил асаучи без колебания. Его слова активации шикай просты и полностью соответствуют имени «Первый защитник». Аристократ поднялся с земли, стряхнув с себя багровую от старой крови грязь. — Тогда… Защищай меня, Куросаки Ичиго, — произнес он, протянув руку все еще стоявшему на колене асаучи. Недокованный меч вспыхнул реацу, высвобождая сокрытую в нем силу. Клинок сам доделал свою форму, отполировал и заточил лезвие. Его форма стала более внятной и человекоподобной. Молодое человеческое лицо, взъерошенные рыжие волосы, черная униформа синигами. Поверх нее была боевая броня, похожая на шкуру Васто-лорда. Голову венчали два рога, а по спине шел позвоночник, скрепленный с плащом, тянущийся, будто хвост, почти до пола. Не синигами, не пустой, не человек и не квинси. На его поясе была черная, как ночь, катана, изображающая невысвобожденный облик меча. Впрочем, похоже, Ичиго из тех мечей, что не имеют хозяина, и что сами решают, когда и кому подчиняться. Уникальный меч, способный самостоятельно жить, как ему заблагорассудится. Почему такие не использовались в реальном бою? Во-первых из-за невозможности создать нечто подобное снова. Душа должна быть исключительно сильной, чтобы ее поместить в меч, к тому же Токинада точно не знал, какие именно действия превратили меч в воина. А также его беспокоили слова и сущность клинка. Насколько верен клинок, поклявшийся защищать, но совершенно не уточняющий, кого? Это требовало некоторых испытаний, на что аристократ решил потратить свое время позже. — Оставайся здесь, пока я не приду за тобой, — сказал он мечу, и тот послушно опустился на колени, заняв выжидающее положение. Похоже, он и не думал выходить из шикая, впрочем это не столь важно: стены этого подвала совершенно не пропускают никакую реацу. Он покинул помещение и запер его, надеясь, что клинку ничего не взбредёт в голову и он не захочет выйти. Ему ли не знать, сколько силы хранится в этом нечто, которое он из любопытства создал. Впрочем, впервые за последнюю тысячу лет ему досталась действительно интересная игрушка.