Он стал палачом

      Ощущение огромных лап на груди, с хрустом и треском раздирающих плоть — Дину казалось, что его уже ничем не выбьешь. Он был бы рад это забыть, примерно также как тот электроудар после, которого… Нет, и тогда не выжил, но и тогда, и после — все было ради спасения. Других конечно. Всегда других. И никогда себя.       Раздирающие плоть лапы, давно уже оставили тело Дина в покое, но его душа ощущала их снова и снова. Все повторялось бесконечное количество раз. Где бы он ни был. Как бы долго не шагал вдоль коридоров собственных сожалений, ощущение терзающих лап всегда сопровождало. Все, что он не сказал, не сделал, и все, что желал исправить сейчас всплывало перед ним, рассыпалось пеплом, чтоб встать новой картинкой, вцепиться в грудную клетку, проломить, а после вывернуть наизнанку.       В какой-то момент коридор прошлого привел Дина к лестнице. И даже спускаясь по ней, чувствовал копошащиеся в его собственных внутренностях когти адского пса. Винчестер слышал все свои самые отвратительные мысли. Они озвучивались его собственным голосом и вспыхивали прямо перед носом самыми реалистичными сценами. Там в земной жизни он мог бесконечно убегать от них, но теперь, наблюдая их прямо перед собой, Дин не в силах был отвлечься от происходящего даже на ощущение терзающих лап.       Низкие отвратительные омерзительные мыслишки воплощённые яркие краски были самым лучшим соусом к блюду приготовленному псами Лилит…       Бесконечная вечность и ощущение раздирающих грудь лап. Хрустящие под тяжестью и мощью ребра, трещащие мышцы и связки… Харкающие кровью и сгустками воздуха лёгкие. Боль застрявшая внутри души и времени… Все ощущения в бесконечном круговороте замкнутой петли… А довершали все это слеза Сэма на щеке мертвого Дина. Она не просто обжигала душу охотника она выжигала на ней кратер наполненный страхами и опасениями…        Страхи… Опасения… Ниточками переплетались они в одно бесконечное белое полотно, что оборачивало душу белесой пеленой, сковывающей движения. И все это сопровождалось болью гниющих ранений от адских псов. Спина ощущала неровность настила и холод, но вывернутая наизнанку грудина продолжала бесконечно выть от боли, превращающейся в агонию, что, буквально, распылила сознание, лестницы, коридоры, память… ощущение лап, проламывающих ребра — все это концентрированным криком выбивалось наружу.       Вырываясь из груди крик будто все ощущения рассредоточивал в разные части несуществующего тела ошметки ощущения лап адского чудовища и они тяжёлым леденящим металлом послушно устремлялись. К щиколоткам. К запястьям. Куда-то чуть выше ключицы. Они же отзывались и где-то в районе подвздошных костей. Крик оглушал, выматывал, не смолкал.       Обессиливающий крик — единственное, что отвлекало от внутренних ощущений, растворяло. Рвущий глотку срывающийся на хрип крик вырывался вместе с остатками сил. Шагающая душа Дина не отпускающая свой прежний облик, не желающая принять новую реальность, обвалилась на колени, погружаясь все глубже в бессознательный крик.       Крик обволакивал, липкой субстанцией погружал в небытие.