Он стал палачом

      Лететь будет каждый — роем над цепями.       Тысяча. Сотни тысяч. Сотни сотен тысяч. Миллионы. Миллиарды. Миллионы миллиардов. Секстиллионы. Бесконечность.       Все пространство, которое мог обозреть Дин, было наполнено душами. Бесконечностью душ болтающихся на гремящих цепях в пустотелом нигде. Цепи тянулись словно паутины с мухами во все стороны. Каждая из цепей крюками впивалась в бесплотные части тела грешников.       Бестолковый крик нежелающий превращаться в хрип или стон заполнял собой все пространство между цепями и душами.       Времени не существовало, но каждый из мучеников ощущал его тягучую липкость, стекающую холодным потом по позвоночнику, противно устремляющуюся к тому самому геморройному месту.       Смерть лишила всех плоти, но обличие и ощущение телесности оставалась при них… Это и был выбор: остаться человеком или выгореть. Рассыпаться на бесконечность частиц и жалящим роем пронестись вокруг каждого заточенного в прошитой паутиной цепей.       Подстегнуть, чтобы крик звучал чуточку громче.       Каждый будет сломлен.       Жажда избавления от страданий прогрессировала, будто меланома у заплутавшего в песках Сахары: добавляла мучений, но не могла больше быть первоисточником летального.