Some Mistakes

      Киба собой доволен. Ну не прям так, чтобы сильно, но существенно, потому что косяков с его стороны по минимуму, и Канкуро раздраженным явно не выглядит, даже наоборот, больше расслабленным и умиротворённым, насколько это возможно, будучи в работе.       Процесс идёт медленнее, чем предполагалось, ведь за Кибой опыта ноль, а Канкуро очень не хочет косячить, но Инузука этому лишь по-детски радуется. Хоть какой-то предлог побыть ближе, чем полтора метра между окон, думает он. А ещё чувствует слабо уловимый одеколон Канкуро, когда тот оказывается ближе. В такие моменты Киба дышит медленней и глубже, чтоб всё полностью въелось в память и там и осталось. Приятный аромат, немного тяжелый, но какой-то всё равно наркотический, не надышаться, может спросить, что это?       Ага, да, Киба, а потом ходи и распрыскивай его одеколон в своей комнате как последний изврат. Идея отметается тут же.       Когда настает время перекура, естественно только для Канкуро, Киба увязывается за ним же, лепеча, что тоже хочет подышать свежим воздухом, а не парами клея. Из комнаты они, естественно выходят, поскольку открывать окна в помещениях с только что поклеенными обоями строго запрещено, во избежание их вздутия и появления пузырей воздуха внутри.       Оказавшись на небольшой веранде у главной двери, Канкуро опирается о деревянную перегородку, расслабляясь в спине, пока Киба буднично рассказывает о прошлых соседях, что ещё осталось свежим в памяти. После душного помещения уличный ветерок приносит неимоверное наслаждение, и Инузука видит, как Канкуро тоже дышится легче. Привычным движением руки тот достаёт сигаретку, вжикает зажигалкой, а после, прикрыв глаза, затягивается, медленно выдыхая дымовую змейку, ползущую вверх. Знакомый запах тут же ударяет в нос, есть в нём уже что-то до боли привычное, уже ставшее обыденностью. Киба старается долго на него не пялиться, часто переводит взгляд в сторону или к небу, вон облако какое, пиздец, красивое, загляденье просто. А в голове всё равно его образ. Инузука говорит себе о всяком, надеясь, что его хоть слушают, а сам мысленно видит как губы Канкуро еле смыкаются на сигаретном фильтре.       Внутренний попугай всё повторяет: "Киба - пидор", а тот ему лишь обреченно поддакивает. Пидор тот ещё, да, чего лукавить.       Вдруг до слуха доносится незнакомый рингтон из глубины коридора, и Канкуро тут же реагирует, отдавая отчасти прокуренную сигарету опешившему Кибе, который сразу после слышит отдаляющееся "подержи немного, не хочу дымить в доме". Ну Киба и держит, чуть вертит ее в руке, смотрит, как дымится, и становиться интересно. Не то что бы, он с сигаретой не сталкивался, как-то даже стащил у кого-то пачку, просто пробовать толком не стал, как ни странно. Начинать курить в некурящей семье чревато последствиями, знаете ли. Да и не хотелось никогда особо, а сейчас вот захотелось коснуться губами там, где были чужие. Есть в этом некая интимность, да и когда вообще что-то подобное провернуть получится.       Он немного мешкает, а потом быстрее, чем успевает подумать, подносит ее ко рту, предвкушая сам не зная что. Фильтр еле касается губ, однако, вдыхать дым Киба отчего-то не спешит, просто держит сигарету возле, еле касаясь.       — Ауч, — скорее от неожиданности нежели от боли корчится Киба, когда чувствует несильный, но довольно ощутимый подзатыльник.       — Так, малой, даже не смей, — слышится недовольство в голосе Канкуро, когда тот перехватывает сигарету.       Киба выглядит, как нашкодивший пёс, на него не смотрит, но упрямо поджимает губы и во взгляде читается: "Не так уж, блин, и хотелось".       Канкуро это видит и немного смягчается, но лишь совсем немного.       — Балда, на кой чёрт тебе оно? Не надо тебе этого дерьма, честно говорю, — Киба слушает, но после хмыкает, когда тот снова затягивается. Пример для подражания, конечно, так себе из тебя, Канкуро, думает он.       — А сам-то что? — спрашивает Киба, кивая на его сигарету. — Дымишь у окна моего каждый день.       Канкуро хмурится, а Киба думает, что зря вообще это сказал, он себе не простит, если старший это всё прекратит. Ну кто за язык дёргал, молчал бы лучше!       — Ты же сказал, что тебе не мешает и курить не станешь, — отвечает Канкуро, но уже так, будто чувствует определенную вину, которую Киба не понимает. Всего лишь сигареты же, ну.       — Да я и не хочу и не стану! — заверяет он уверенно. Врать смысла нет, нахер не всрались ему эти сигареты, честное слово.       Канкуро смотрит на него, а брови всё так же сведены к переносице. Сканирует взглядом, думает Киба. Горячо и не по себе. Перестань, тоже думает. Серьёзность опять включил, ну понятно.       — Хотя, знаешь что? — спрашивает вдруг он, обдумав, — На, возьми, попробуй.       Киба на него косится с подозрением и смотрит на сигарету, от которой почти ничего не осталось, только на затяжку. Наверное, на это и расчёт. Инузука, не отводя от Канкуро сомневающихся глаз, берёт сигарету, чуть касаясь его пальцев, и, ещё раз осмотрев её, с хорошо скрываемым довольством приникает губами в том месте, где были чужие. А после сходу затягивается до конца и жалеет об этом.       Ой дурааак. Ой дурааак!       Киба чуть ли не пополам сгибается и кривится максимально, заходясь в диком кашле. Канкуро он не видит, но думает, что тот сейчас сидит довольный с яжетебеговорил лицом.       Опять ты смешной, Киба, вернулся, блин, с чего начал. А кашель в это время дрёт ему горло.       Он ожидает любую реакцию Канкуро, вплоть до издевательского смеха, однако, Инузука лишь чувствует его теплую руку на своей спине, которая чуть похлопывает в поддержке, а взгляд совсем не насмешливый и вовсе не ехидный. Кибе ещё плохо, но становится немного приятно от любого такого внимания со стороны Канкуро, и горечь никотина во рту, в глотке и лёгких отходит на второй план, насколько это вообще возможно.       Всё, Киба понял-принял, что нужно уяснил, больше так не будет. Даже может расписаться где-нибудь, если необходимо.       Мда уж. А по запаху сигареты казались намного приятнее. Жизнь полна разочарований, фигня какая-то. Это сколько он к ним привыкал?       — Дерьмо дерьмом, — подводит итог Канкуро. — Начнёшь курить – дам пизды, не постесняюсь.       Киба лишь кивает и понимает, что парень максимально серьезен. Он опять чувствует себя малым, мелким и полным обосрышем, потому что ну как с дитём, по-другому и не скажешь. Но, с другой стороны, в этом чувствуется некая забота, максимальная, на которую сейчас способен Канкуро на этом их этапе отношений переприятелей-недодрузей.       Кибе лучше, посему ладонь со спины, к великому его огорчению, исчезает. Инузуке начинает казаться, что все канкуровские прикосновения оставляют отпечатки. Тело до сих пор ощущает их на ладони, макушке, а теперь и спине. И каждый будто пульсирует в такт сердцу, стоит парню о них вспомнить.       — Я курю меньше года, — начинает говорить Канкуро, отвлекая Кибу от своих дум, — до этого даже мысли не было, не тянуло никогда. Но один человек меня подсадил в не очень хороший период моей жизни, скажем так, и теперь не прекратить.       — Но ты не так уж и много куришь на самом деле, — отвечает Киба, — Некоторые из знакомых по пачке в день выкуривают.       — Стараюсь бросить, — выдыхает Канкуро, и выхватывает жалкий окурок из руки Инузуки, бросая тот сразу в урну, — Тяжело, но постепенно явно действеннее.       — Одна-две — уже хорошо.       Канкуро смеётся.       — Это при тебе одна-две, бывает и чаще. Я ж не только около твоего окна околачиваюсь.       — Я оскорблён, — шутит Киба.       — Тебе на благо, не привыкай к сигаретному дыму слишком сильно. Пассивное курение – не менее херово, — наставляет Канкуро.       — Да понял я всё, — бурчит Инузука, — понял.       — Ну вот и хорошо, — парень отходит от перил, немного разминает спину и зовёт обратно в дом. — Пошли, осталось немного, потом покормлю чем-нибудь.       А Киба идёт следом, понимая, что симпатия к Канкуро с каждым таким днём набирает обороты, и что с этим делать, он совсем не знает.