***
По дороге Ирвинг вспоминает, как увидал голубоглазого шведа в первый раз. Тогда еще тот не был отступником. Тогда Ирвинга послали ему помогать. Отправляясь в тот раз на задание, он испытывал особое раздражение: глава детектива, который он сочинял, наконец сдвинулась с места, и он поистине наслаждался правильно складывающимися строчками. Но один звонок — и вместо приятного вечера приходится вытягивать из дерьма каких-то гребаных хакеров. Они даже не услышали, как он с китайскими боевиками подошел к ним вплотную. Молодо-зелено. Два брата-акробата. Когда работаешь с людьми, главная сложность не в том, чтобы исправить ситуацию, а в том, чтобы тебя послушались. И каждый раз есть только пара минут, чтобы «хакнуть» человека, вычислить, как с ним правильно обращаться, что дать, на какие точки надавить. В этой парочке Ирвинг сразу сделал ставку на Тайрелла, а не на Эллиота. Маленький совет: если видите холеного человека в шикарном костюме и белоснежной сорочке, с ледяным взором, и странное создание в черном худи, с полубезумными горящими глазами, занимайтесь вначале первым. Второй слишком непредсказуем. Зато такие, как Тайрелл, как бы это сказать… послушны. Ирвинг спрашивает тоном строгого учителя, разговаривающего с провинившимся школьником: — Мистер Уэллик, попрошу ответить на пару вопросов. Кто-нибудь знает, что Вы здесь? Мистер Уэллик… То, как Тай мнется, спрашивает взглядом второго, будто ждет подсказки, дает четкое понимание, кто в этой парочке главный. — У двери Ваша машина? Да? Ваши ключи, пожалуйста. Ключи! Пока мои просьбы довольно просты. И телефон. Ах, Уэллик-Уэллик, ну кто же отдает вещи незнакомому человеку, даже не узнав, что ему надо?! Такие, как этот Тайрелл, чувствуют себя акулами в собственных хайтековских кабинетах с окнами до пола. Немного формальной власти — и они кусаются, безжалостно улыбаются, жестко распекают подчиненных, увольняют по первому бзику, не слушая мольбы, шагают по головам ко все более блестящим перспективам. И выглядят при этом чертовски уверенно. Но перемести их в необычную ситуацию, выбей из колеи, и вот уже они те, кем являются за внешним лоском на самом деле: ведомые люди, с вечным поиском отцовской фигуры и отеческого одобрения. Важно лишь соблюдать все формальности, потому что малейшее словесное неуважение — лошадка взбрыкнет. Он неспешно разговаривает с Эллиотом, внезапно повышает голос и приказывает, не забывая вежливое «мистер Уэллик»: — Ладно, мистер Уэллик, пора, пошли. Если вы видите меня, это означает, что вы облажались. И я — ваш единственный способ не попасть в тюрьму. Выразительные глаза Тайрелла вопрошающе взирают то на Ирвинга, то на Эллиота, пока тот не выдает короткое «Уходи». Фиксер усмехается, вспоминая, как недавно покупал кокер-спаниеля для ребенка одного нужного человека. И как щенок молча смотрел умными грустными глазами то на него, то на бывшего хозяина. После этого Тай провел месяцы в лесной хижине, прячась от внимания полиции и выполняя задание Темной армии, и единственной связью с миром был Ирвинг. На первый взгляд, Уэллик — идеальный Кен на полке игрушечного магазина: если сломать, снаружи — пластик, внутри — пустота. Тайрелл, банковский выкормыш, раньше жил так, как скажут другие. В его глазах —жадный вопрос «Чем поразить твое воображение?», а это хуже, чем быть глупцом. Вся его сущность вскрывается одним словом «нарцисс». Он кажется блестящим топ-менеджером в сверкающей белой рубашке, кажется сильным и самодостаточным. На деле — пустое блестящее создание. Амбиции и мода вместо желаний, корпоративная этика вместо чувств, мотивационный трек вместо идей. Тайрелл не умеет сдерживать свою ярость, и ничего не знает о собственных чувствах. Говорят, он платит бомжам, чтобы те позволяли избивать себя, когда очень зол. Говорят, он убил молодую женщину, жену типа, который занял желанную для Тая вакансию. Не осознанно, а когда зависть, обида и гнев окончательно ослепили. Ирвинг не любил людей, которые не умеют держать себя в руках. И терпеть не мог нарциссов. Но ему понравилось наблюдать, как лоск и корпоративный дух Уэллика выветриваются в диких лесных условиях, как он рубит дрова, обрастает бородой, как беспокоится об Эллиоте, в которого, очевидно, втюрился, как любуется через камеру на своего новорожденного ребенка и даже как психует взаперти. Тайрелл на глазах Ирвинга становился все более человечным. И этот контраст, кажется, заставил отнестись к нему с толикой симпатии. Ирвинг, которому поручили поддерживать пленника, чтобы тот не свихнулся в глухомани, балует его то трендовыми солнцезащитными очками, то едой, напоминающей о его родине — Швеции. И все больше привыкает к странному «питомцу», благодарному, отзывчивому на любое внимание и крайне одинокому в этой глуши. Ирвинг расслабился. Ирвинг позволил себе к нему привыкнуть.***
Тайрелл, связанный и охраняемый двумя китайцами, ждет неизвестно чего в подставной квартире-ловушке. Он попался в нее точь-в-точь как в мышеловку: двери захлопнулись, связь не работает. Сюда Темная армия заманивала тех, кто умудрился слишком много узнать. — Ну что, дружок-пирожок, — кривится Ирвинг, заходя в квартиру и кивая Таю. — Говорил тебе: не связывайся больше с Эллиотом. Голубые глазищи Тая смотрят непонимающе: — Что вы собираетесь делать? — А ты как думаешь? — хмыкает Ирвинг, направляясь на мини-кухню. Он усердно подбирает новый сюжетный поворот своей книги, чтобы эмоционально не втягиваться в ситуацию. — Меня нельзя так просто убить! — надменно заявляет Уэллик. — Я технический директор корпорации «Е». Мою смерть заметят. В конце концов, за меня отомстит Эллиот! — Ага, — говорит Ирвинг, и, отвернувшись от него, набирает в шприц лекарство, которое, вызвав инсульт, нейтрализуется, не оставляя следа для современных лабораторий. Тайреллу со стула, на котором его удерживают, не видно происходящего. — Ладно, вы убьете меня, — хрипло говорит Тай. — Понимаю. Но… мне надо знать, когда. Я должен подготовиться. — Зачем? — не поворачиваясь, спрашивает Ирвинг. — Молитвы почитать, что ли? Умирать внезапно ведь легче. — Мне надо вдуматься, — Тайрелл не собирается кричать, но голос от напряжения звучит все громче. — Понять. Так когда? Сегодня? Сколько еще времени? Час? Два? Хороший вопрос. Будто это не очевидно. Ах, Тайрелл-Тайрелл, для чего мы тут все, по-твоему, собрались? — Времени нет, — отвечает Ирвинг, оборачиваясь со шприцом в руках. — Сейчас. Один из китайцев начинает задирать рукав Тайреллу. Тот судорожно дергается. — Стойте! Ирвинг, подожди… пожалуйста, — фиксер ожидает истерики, но голос Тая звучит на удивление отрешенно. — Это ведь все, да? Мне не выпутаться? Последнее, что мне осталось? Мы не могли бы это сделать более… цивилизованно? Не как на скотобойне? — Что ты имеешь в виду, Тайрелл? — Это же все-таки я! Ты знаешь, какую важную роль я играл в этом проекте. Я имею право умереть как-то… как-то правильно. Ирвинг отмечает, что Тай говорит о себе в прошедшем времени. Возможно, смирился с неизбежностью скорой смерти, еще когда яростно разносил мебель в квартире-ловушке, или когда выкручивался из рук китайцев. Чертова кукла, думает Ирвинг с непонятным раздражением, глядя на его идеальное тело, подобное шикарной машине или породистой лошади. Почему его так жалко? Банальное нежелание уничтожать что-то красивое? — Знаешь, я даже хочу уйти, — говорит Тай задумчиво, будто беседуя на званом ужине. — Просто свалить, испариться. Оставить свою текущую жизнь, все ее дерьмо, стресс, боль, остальное. Я обещаю: не буду пытаться сбежать. И я ведь связан. Но мы не могли бы сделать все … без этих? — он косится на бойцов в масках. — Только ты и я, Ирвинг. Меня не надо держать. Дай мне минут десять. И когда я буду готов, сделаешь мне укол. Я просто хочу умереть с достоинством. Ирвинг внимательно смотрит на Тайрелла. Он отнюдь не ждал от него таких фраз. Но сам на его месте сказал бы нечто подобное. Это заставляет засомневаться. Наконец он решается и объясняет парням, что они должны их покинуть. Те уходят достаточно быстро, без возражений. — Даже китайцам не хочется на Рождество париться на задании, — тоскливо вздыхает Ирвинг. И добавляет: — Тай, я дал бы тебе сколько угодно времени, но меня тоже в нем ограничили. У тебя есть десять минут. Вон, на стене часы. Тебе видно? Фиксер присаживается сбоку, поодаль, так, чтобы контролировать все движения Тайрелла, но создать для него хоть какую-то иллюзию уединения. Но, кажется, оно ему и не нужно. — Это ведь может быть выходом, правда? — говорит он Ирвингу. — Начать с нуля там, где тебя никто не знает. Переписать себя заново. Обрести покой. Отдохнуть. — Кто знает? — отвечает фиксер, машинально заботясь о том, чтобы облегчить для Тая задачу. — Может быть, есть лучший мир, и на том свете мы все еще посмеемся над тем, как боялись туда попасть. Это уже не устранение проблемы, а какой-то затянувшийся фарс. — Знаешь, а я почти и не жил, — удивленно говорит Тайрелл. — Ничего не видел за тридцать три года. Я был с детства таким целеустремленным! Делал все, что угодно, лишь бы не жить, как отец. Зубрил уроки, когда другие отдыхали, зубрил язык, чтобы не выглядеть чужаком, тренировался, делал карьеру… Я даже от отпуска все время отказывался. Мне кажется, я всю жизнь провел в офисе корпорации «Е». А взамен только деньги и вещи. Одни мои костюмы стоят столько же, сколько вся ферма родителей, на которой я рос. И как теперь все заканчивается?! Костюмы где-то там, дома. Не понадобятся даже на похороны. А меня вы закопаете в лесу или сожжете… Тай говорит что-то еще, какое-то время молчит. В кабинетах корпорации «E» Ирвинг не отличил бы его от прочих обитателей стеклянных аквариумов. Тайрелл хотел быть совершенным для жены. Тайрелл хотел быть совершенным для босса. И все придумывали ему задания, дергали и бросали, как йо-йо. Ирвинг и сам, устало вздохнув, в лесной хижине «заводил» его десяткой фраз, тыкал в нехитрые болевые точки — и тот послушно делал, что надо, воображая, что хочет этого сам. Но сейчас жизнь Тая сломана, скомкана, смята. Пластик и пустота. И он смотрит такими выразительными глазищами! Он из тех, у кого получается стоять на коленях и не выглядеть жалким. Получается рыдать так красиво, что Ирвинг облизывается. Уэллик хочет тепла судорожно, жадно. Его одиночество совершенно не взрослое. Смотришь — и охватывает острое желание починить чужую раздробленную жизнь. Исправить чужие ошибки. Утешить и согреть брошенного мальчишку, каким Тай является, если сбить с него спесь и содрать корпоративные маски. Но на кой черт это нужно Ирвингу? С его уютно обустроенной жизнью. С его любовью к уединению. С его зрелостью. Ирвинг пытается честно проанализировать, что происходит. Привязался, пока возился с ним три месяца в хижине? Притягивает это идеальное, ухоженное тело? А что, мало было в его жизни симпатичных подопечных?! И ничего раньше не трогало каменное сердце фиксера, когда их пускали в расход. — Почти пора, — напоминает Ирвинг заранее. — Одна минута. И тут самообладание вдруг покидает Тайрелла: — Нет-нет, нет, погоди. Уже все?! Я не хочу… Что же это?! Я думал, будет не так… — у него начинают дрожать губы, глаза наливаются влагой. — Я не готов. Ты должен дать мне еще пять минут, Ирвинг! Ты слышишь?! Ты обещал! — Тай, послушай, это самообман. Пять минут ничего не изменят. Каждый раз будет казаться, что умирать — это когда-то потом, не сейчас. Ты просто тянешь время. Но мне же все равно придется закончить начатое. — Ты не можешь так поступить! Не можешь! — гневно кричит Тайрелл — Еще пять минут! У меня голова гудит, и мысли разбегаются. Какой же я идиот, не способен даже сосредоточиться! Не могла же вся жизнь ничего не значить… Надо умереть ради чего-то, а не так бездарно. Надо срочно понять, зачем я жил. Мне нужен смысл. Дай мне еще пять минут! — Смысл жизни за пять минут, ага, — думает Ирвинг, берет шприц и подходит к привязанному пленнику. Тот начинает судорожно дергаться. — Послушай, Тайрелл, только без паники, а? Ничего не изменить, надо просто успокоиться. Вздохни поглубже. Наслаждайся воздухом. Не думай ни о чем. Не смотри на шприц. Давай-давай. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Тайрелл послушно закрывает глаза, вздыхает, но тут же распахивает их и потрясенно смотрит на Ирвинга: — Тебе наплевать на меня, да? Ты просто хочешь поскорее закончить. И пойти домой пить чай, смотреть вечернее шоу. А для меня все закончится по-настоящему. Я не должен слушаться! Это же не страх перед операцией, который надо преодолеть, и все будет хорошо. Хорошо уже никогда не будет, правда? Я не боюсь, Ирвинг, нет. Я просто должен настроиться, — он начинает мелко дрожать. — Тай, мы бы уже давно закончили, если бы не моя симпатия к тебе. Для меня это минутное дело. Ну, смирись: от тебя уже ничего не зависит. Ирвинг искренне хочет помочь, но последние слова совершенно сминают Тайрелла. — Я прошу, пожалуйста, Ирвинг, ну, я умоляю! — судорожно сглатывает он, криво улыбаясь. Так смотрят люди, которым невыносимо стыдно. — Какие-то десять минут. Я не хочу, не хочу прямо сейчас. Нет! Не надо! Не надо насильно! Я же не животное! Я сам хотел наложить на себя руки. Я должен успокоиться. Почему же не получается? Ирвинг! Ирвинг, помоги мне! У меня не выходит умереть с достоинством… — это звучит не просьбой, а требованием, но слезы уже текут по его лицу. — Ну, все-все, — уговаривает Ирвинг, сжимая его плечо. — Хорошо. Еще десять минут. Договорились.