Не нужно недооценивать
свою непривлекательность,
но нужно верить в лучшее. из Californication
Стих дневной шум: гомон суетливой толпы, стук копыт и трескотня колес. Городские улочки поглотила надвигающаяся ночь. Две бордовые полоски света от фонарей скользили по выпуклым булыжникам тротуара, спадая из окон борделя «Lac de la forêt» — «Лесное озеро». Не к месту романтичное название, наспех придуманное еще век назад, менять никто никогда не думал, хотя хиленькое озерцо неподалеку от места плотских утех давно обмельчало и превратилось в грязную лужу, а ни одного мало-мальски приличного деревца, не говоря уж о целом лесе, рядом и в помине не росло. Бордель стал самым первым возведенным в чистом поле зданием, вокруг которого со временем разросся целый городок. Парадный вход, невзирая на некоторую обветшалость и потрепанность, отличался особой вычурностью стиля: широкие арочные окна, белесые колонны, изящный балкончик с балюстрадой и двустворчатая дверь с массивными ручками-львами. Изначально в двухэтажном особняке должна была располагаться мэрия, но что-то пошло не так, как порой случается в жизни, и недострой продали с молотка одной предприимчивой мадам. Истинную причину внезапной смены владельца никто уже и не помнил, но местные до сих пор шутили, что все как раз таки обернулось по изначальному плану. За время минувшей войны шлюх в городке развелось столь много, что, объединившись, они вполне могли бы следить за порядком и устанавливать законы, а представители власти, наоборот, почти открыто продавались любому за деньги. Впрочем, городские сплетни мало тревожили широкоплечего месье, который вошел в высокие парадные двери, предварительно постучав три раза массивным кольцом, как поступил бы на его месте любой приличный господин. Таинственному мужчине, одетому дорого и не по погоде тепло: шляпа, высокие сапоги, пальто с перчатками и плотный шарф, натянутый до самых глаз, — без промедления открыли и со всей трепетностью проводили внутрь. Дальше же началось то, что впоследствии превратилось в очередную байку, над которой с удовольствием посмеивались за пивом местные, хотя ничего хоть сколько-нибудь уморительного в истории на самом деле не было, просто повод пошутить, как и напиться, набить морду и смертельно обидеться, находился всегда.
***
Ренар Лавинье, хозяин «Лесного озера», шумно выдохнул и наконец с чувством выполненного долга отложил тяжелую бухгалтерскую книгу, в которой целый день упорно делал пометки, сверяя, проверяя, рассчитывая, и так до рези в глазах. Запалив любимую сигару, он удобно устроился на кресле с вечерней газетой, надеясь хоть как-то развеять внезапно навалившуюся скуку и уныние. Отправляться на заслуженный отдых в свою холодную постель категорически не хотелось. Он был относительно молод, полон сил, но неимоверно одинок. Мало кто мог понять глубину его тоски, ведь владельца самого дорогого и успешного борделя в городе целыми днями окружали прелестные и привлекательные дамы, за общество которых клиенты платили, жертвуя порой последним куском хлеба. Когда-то он тоже работал, так сказать, «дамой», совсем в другом городишке, совсем в другое время. Еще до войны. Однажды ему повезло и он сумел выбиться в люди. С тех пор минуло не слишком много лет, как могло бы показаться, но сейчас, с высоты достигнутого, прожитые годы ощущались тысячелетиями, так сильно все изменилось. Иногда, поддаваясь мрачному настроению, Ренар даже думал, что раньше был счастливее: ярко чувствовал ценность каждой секунды отдыха и каждой крошки еды, что оказывалась у него во рту, но быстро отмахивался от подобных мыслей. Теперь все было хорошо. Он любил свою работу. Неважно, что вечерами его тошнило от запаха сигар, от себя и от своей жизни. Он не переживал. Ни о чем не переживал, кроме одного… Но даже мечтать о подобной роскоши себе и вовсе не позволял, ведь уже получил от фортуны больше, чем заслуживал. — Господин Ренар! — вдруг в кабинет вихрем шифона и кружев влетела кучерявая блондинка Жозефина, гордо носившая прозвище «Афродита», будучи самой востребованной из местных шлюх, и истерично взвыла: — Я отказываюсь! Я так не могу! Он ужа-а-асен… Ужасен-ужасен-ужасен! Вслед за ней в двери грузно заплыла чернобровая округлая мадам Адель и нервно швырнула на стол мешочек с монетами. Тяжелый, судя по звуку удара. Приподняв глаза над листом газеты, Ренар оценивающе прищурился. — Месье оплатил авансом за целый день? — Вот именно, что нет! — с пылом воскликнула мадам Адель. — Просил лишь руками поработать, а отвалил-то как щедро! Делов там на пару минут, а эта дрянь нос воротит! — Не пойду-у-у! — вновь сиреной завыла Жозефина. — У нас тут не проститутошная бабы Матильды! — все больше и больше распалялась мадам Адель. — Слово клиента — закон! Давно пора запомнить! — Жозефина закрыла ладонями глаза и начала явно притворно всхлипывать. — Ты только глянь, Ренар. Совсем распоясалась! Ну я тебе покажу! — Господин, прошу, — в страхе отшатнувшись от мадам, белокурая девица упала на колени перед креслом Ренара, вцепилась ему в ноги и умоляюще залепетала: — У него такие глаза страшные-престрашные черные-пречерные и жуткий шрам на лице. Да он весь жуткий! Как зыркнет — так я сразу поняла: убить меня хочет! — Ой, простой солдат, как пить дать, — отмахнулась мадам Адель, с укором скрестив руки на своей необъятной груди. — У меня на такое глаз наметан. Статный, вежливый, спокойный, слова лишнего не обронил, пока я сама не спросила. Плечи ровно держит и походка у него военного — неспешная, четкая. Шрамина на всю морду, это да, но больше-то чего бояться? А ты — шалава трусливая, давно люлей не получала! — пригрозив кулаком, закончила она. Ренар потянулся к столу и взвесил мешочек в руке. Много. Слишком много для простой работы руками. Нечто в истории никак не складывалось. Откуда у солдата монашеская скромность в предпочтениях? Такие как он, будучи при деньгах, обычно ни в чем себе не отказывали, вырвавшись со службы. И правда убийца? Умалишенный? Нет. Вряд ли. Ренар целиком доверял интуиции мадам Адель. В людях она еще ни разу на его памяти не ошибалась. — Беги, Жозе, свободна, — произнес он, потрепав девицу по макушке под недовольный стон мадам Адель. — Но завтра весь день работаешь бесплатно! Жозефина мигом вскочила на ноги, затем громко притопнула каблучком, молча хватая губами воздух, секунд десять побуравила Ренара испепеляющим взглядом, а затем ураганом вылетела из кабинета, прогремев дверью напоследок. — Я ухожу в булочную! — донеслось из коридора. Ренар и Адель устало переглянулись, а затем криво усмехнулись, промолчав. Обсуждать было нечего. Их частый клиент, пекарь Пьер, в порыве страсти предлагал работу каждой своей даме сердца, но еще ни одна не задержалась у него дольше, чем на пару суток. Свои булочки он ценил превыше чужих, и кухаркам с посудомойками капризничать и прохлаждаться без дела не позволял. — Кого мне теперь послать к месье? — горестно вздохнула мадам Адель, прервав воцарившееся молчание. — Эта мерзавка так от него унеслась, что всех остальных девок напугала. Ох, боюсь, кого ни отправь — испортят господину все настроение своими кислыми рожами! Уйдет он от нас и денежки его утопают вместе с ним. Адель, как обычно, волновала лишь репутация и выгода, за это Ренар ее и ценил. Его же сознание целиком заполнила неясная, смутная мысль, которую он аккуратно вытягивал, словно нежную ниточку, изучал, вертел так и эдак, но все не находил конца. Интрига внезапно завладела им без остатка. Закоченевшее от одиночества и скуки сердце вдруг вновь застучало, быстрее толкая кровь по венам. До зуда в кончиках пальцев, до скрипа зубов захотелось взглянуть на таинственного солдата, перекинуться с ним хоть парой слов, чтобы… Неважно. Деловой этикет превыше всего. — Извинись за ожидание перед месье и сообщи ему, что он переплатил, — приказал Ренар. — Узнай, чего именно он желает. Скажи, что он может ни в чем себе не отказывать за эту сумму. Спроси, какую женщину он хотел бы видеть? — Да кого ты учить вздумал?! — оскорбленно всплеснула руками мадам Адель, сильно нахмурив густые брови, отчего они слились в одну сплошную линию. — Да и на кой черт ему знать, что он переплатил? — Не спорь. Выполняй! — чуть громче обычного прикрикнул Ренар, а затем спрятался от ее осуждающего взгляда за газетным листом, демонстративно закинув ногу на ногу. Все — разговор закончен. Иногда было полезно напомнить ей, что он тут все-таки хозяин. Мадам явно нехотя удалились, громко негодующе поворчав напоследок. Ренар слушал звук ее тяжелой поступи по скрипучим половицам, пока тот совсем не стих, смешавшись с гулом музыки, взрывного хохота и пьяных голосов — в главном зале борделя днем и ночью царила атмосфера вечного праздника и беззаботного веселья. Обычно Ренар не замечал назойливого шума, но сейчас буквально извелся, нервно ерзая в кресле. Неумолимо ускользающие в прошлое секунды болезненно томили, словно бы растягивая минуту ожидания в многочасовую пытку. Буквы и строчки новостей вновь и вновь расплывались перед глазами, сколько бы Ренар не пытался их прочесть. Глупое, почти детское любопытство и необъяснимо разыгравшееся чувство азарта рьяно пожирали его изнутри. Каков этот солдат? Как именно выглядит? Так ли страшен и жуток, как показалось Жозе? Или лучше верить словам Адель? Что именно он выберет, осознав, что ему дозволено все? Каким человеком окажется?.. Наконец за дверью послышался долгожданный звонкий перестук каблуков мадам Адель. Она явно спешила. Ренар просто изнывал от нетерпения: напряженно сжимая несчастную газету, он нервно пожевывал кончик сигары и покачивал ногой, обутой в натертую до блеска туфлю. Оказавшись внутри кабинета, Адель плотно затворила за собой дверь, замерла и прислонилась к створке спиной. Пышная грудь ее часто вздымалась, во взгляде плясали черти, а руки неловко комкали платье. — Месье изволил пожелать мужчину, — отдышавшись, громко прошептала она и не сдержала лукавую улыбку. — А еще вина, красного, но больше ничего нового. С хрустом свернув опостылевшую газету, Ренар отбросил ее на столик и задумчиво откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком. Воздух в маленькой комнате будто сильнее сгустился. Вмиг стало жарко и душно. Вот и простая разгадка столь объемного мешочка монет! Месье наверняка не догадывался, но он в ночной полутьме ошибся дверью. Буквально через пару домов подобные изысканные вкусы могли бы удовлетворить сполна, за щедрую оплату молчания, конечно. Но в «Лесном озере» клиентам предлагалась лишь одобряемая большинством «классика», под стать оформлению парадного входа. Только прекрасная Афродита и прочие полногрудые наяды, но ни одного Аполлона или Геракла. Ренар медленно облизнул нижнюю губу, а затем громко цокнул языком, внезапно подумав, что он и сам отлично подойдет на роль последнего. Сколько всякого дерьма он разгребал за своими лошадками, каждая из которых вечно норовила то прокатить, то укусить, то взбрыкнуть или, выкинув очередной номер, ускакать куда-нибудь в булочную, замуж иль в Париж, неважно. Да вся его жизнь с самого рождения была похожа на череду бесконечных подвигов, а желанной награды он так и не получил… Нет. Деньги тут были вовсе ни при чем, он нуждался не в них. Ренар еще не видел солдата, но уже мечтал о нем. Мечтал разделить с ним ночь, в любой роли, которую тот только пожелает. Безвозмездно. Терзающая его рассудок мутная мысль вдруг прояснилась до кристальной ясности — незнакомец настолько сильно ненавидел себя, что постеснялся просить откровенной близости, опасался показаться навязчивым даже за щедрую плату, до ужаса стеснялся. Не прошло и десяти секунд с момента внезапного открытия, а Ренар уже внутренне сгорал — хотел подарить ему всего себя. Пускай лишь только на время, но заставить его почувствовать себя по-настоящему желанным. Убедить принять себя таким, каков он есть. У каждого человека имеются свои слабости. Ренар же втайне обожал дарить любовь, ласку и чувство нужности тем, кого остальные ненавидели, кого не замечали, кем брезговали и презирали. За свою жизнь он вытерпел достаточно и слишком многое понял о людях, научился находить красоту там, где остальные просто не способны были ее разглядеть. Ничто так не озаряло яркими лучами тусклую серость его собственного бытия, как сокровенный момент близости, во время которого он вновь видел блеск в потухших было глазах. Радость, счастье или облегчение на лице того, кто уже не верил ни во что хорошее. Этот неповторимый огонек жизни, загорающийся в глубине зрачков, возбуждал похлеще всяких экзотических порошков, курений и благовоний. Манил и дурманил мысли сильнее, чем лощеная, припудренная, напомаженная красота и несметное богатство. Пусть месье и ошибся дверью, но ошибка обернулась благом для обоих. Ренар ни за что не хотел упускать такой шанс. Спешно поднявшись с кресла, он отрубил тлеющий кончик сигары, бережно убрал остаток в коробку, стянул со стола тяжелый мешочек монет и быстрым шагом направился к двери. — Будь добра, проводи господина в мои покои, — тихо попросил он Адель. — Вас не должны увидеть. В этот раз она не стала спорить, лишь кротко кивнула и почти по-матерински улыбнулась ему в ответ. Слишком давно они были знакомы для лишних слов.***
Ренар успел зажечь свечи, снять жакет и стянуть туфли, а еще быстро почистить зубы, убрав с губ горький привкус табака, когда запасная дверь, ведущая в его спальню из смежной комнаты, распахнулась и с глухим стуком затворилась обратно. В тишине прозвучали неспешные, четкие шаги. Адель была права — поступь солдата. Незнакомец замер, остановившись у него за спиной. — Вы заставили себя ждать. — От глубокого низкого тембра голоса по позвоночнику невольно растеклись будоражащие мурашки. — Я стою потерянного времени, — не задумываясь, ответил Ренар, откупоривая бутылку мерло. Пробка легонько хлопнула, в воздух невидимо взвился сладковатый дымок. Приятно пахнуло насыщенным фруктовым ароматом с оттенком ванили и ноткой розмарина. — Вина? — Пожалуй. Ренар неторопливо разлил по бокалам красное полусладкое, самое лучшее из своих скромных запасов, а потом, вопреки всем приличиям, одним глотком осушил бокал, и лишь после этого обернулся, чтобы взглянуть на мужчину, с которым планировал разделить ночь. Невысокий, крепкий и отлично сложенный человек. Суровый, хмурый и явно уставший за день. Но первым в глаза, несомненно, бросался рваный алый шрам поперек его лица, что корявой змеей тянулся от скулы к тонким губам и сползал вниз по шее, скрываясь под воротом сорочки. Мужчина перед ним не был уродлив, он был изуродован. Всмотревшись в черты незнакомца внимательнее, Ренар понял, что тот весьма привлекателен и довольно молод — двадцать пять — тридцать, не больше, хотя обезображенное лицо его выглядело безучастной маской и словно бы принадлежало человеку много старше, в нем читалось глухое смирение, точно застывший пепел былого огня. Живым угольком выделялся лишь пронзительный взгляд черных глаз, окаймленных густыми ресницами. Тяжелый прямой взгляд человека, прошедшего войну, который так испугал глупышку Жозефину. Но в нем не было угрозы, лишь затаенная бескрайняя тоска, глухая ненависть к себе и к миру, что заставил перенести столько боли. В тусклом мерцании свечей бездонные зрачки почти сливались с радужкой, не давая возможности разглядеть цвет. Ренар невольно замер на несколько секунд, жадно всматриваясь в них, стремясь понять, пытаясь увидеть что-то… И вдруг почувствовал, словно падает в непроглядную пустоту, где клокотало, билось и переливалось за край столь знакомое ему одиночество. Или, быть может, просто вино крепко ударило в голову на пустой желудок?.. — Как мне вас называть? — спросил он, вынырнув из душного омута мыслей, и протянул солдату бокал, а затем вновь наполнил свой. — Этьен, — приняв вино, мужчина приветственно подал руку, окинув его взамен цепким испытующим взглядом. Проверял?.. — Э-этьен-н, — Ренар покатал имя на языке, как будто желая распробовать, и спокойно ответил на рукопожатие. Этьен был ему приятен, да и обычно брезговали именно им, причем даже те, кто не знал о его прошлом. Хозяин борделя стоял не многим выше обычных шлюх в глазах всех приличных людей и за руку с ним здоровались не часто. — Ренар… Чужая ладонь была обжигающе горячая и покрыта сетью глубоких морщин и бугорков. Ожог. Вторая рука, которой Этьен неловко удерживал бокал, тоже оказалась сильно обожжена, пальцы едва сгибались. Страшные раны уже давно затянулись, покрылись гладкой розоватой кожей, но наверняка тревожили и по сей день. Ренар медленно провел подушечкой большого пальца по шершавой тыльной стороне ладони, не стремясь сразу отпускать чужую руку, но так и не решился спросить. Этьен сам ответил на незаданный вопрос: — Взрыв на пороховом складе, — и залпом выпил содержимое бокала, резко разорвав рукопожатие. — А вот морду мне раскурочили позже, уже в плену. — Завидное везение, — Ренар налил ему еще вина. — Выжить дважды. Выпьем за это! — Завидное невезение, — тихо возразил Этьен и опустошил за один глоток второй бокал. — Везением было бы наконец подохнуть. — Зависит от точки зрения, — краешками губ улыбнулся Ренар, подливая в стремительно опустевший бокал новую порцию выпивки, раз для Этьена так было проще вести диалог. — Я рад, что ты остался жив, ведь теперь мне есть с кем разделить это превосходное вино и скоротать ночь. — Я не разбираюсь в вине, — признался Этьен и, потупив взгляд, уставился в полный бокал, явно смутившись. — Никогда не мог толком отличить хорошее вино от плохого. Этим всегда занимался мой старший брат. — Я могу научить, — Ренар встал позади него, прикасаясь грудью к спине, и мягко обхватил рукой его кисть с бокалом, а затем аккуратно приподнял ее выше. — Вначале нужно оценить насыщенность цвета, — вполголоса произнес он, почти коснувшись губами уха Этьена, отчего тот легонько вздрогнул и вдохнул глубже. — Ярко-красное — значит, молодое. С возрастом цвет темнеет и становится стеклянистым, бледно-бордовым. Этому — двадцать три. Если на просвет вино мутное или с пузырьками — скорее всего скисло, а на вкус будет, как уксус. На Этьене была лишь сорочка из тонкого батиста, что приятно скользил под пальцами. Ренар медленно провел ладонями вверх по его рукам, огладил широкие плечи, обнял за грудь, притянув ближе к себе, плавно пересчитал ребра и остановился на сосках, сдавив их прямо через ткань и легко выкручивая. Этьен от нежных касаний весь напрягся, словно окаменев, кратко выдохнул и задержал дыхание. Ренар всем телом почувствовал, как зачастило чужое сердце. — После — аромат, — продолжил он, приложившись щекой и носом к пульсирующей венке на шее. — Глубоко вдохни и принюхайся. — Этьен сильно пах лекарственной мазью из трав, немного дорогим табаком и выделанной кожей, и едва заметно амброй и потом. — Покрути бокал, чтобы вино расплескалось по стенкам. Чем медленнее оно стекает обратно — тем крепче и слаще вино. А теперь понюхай. Чувствуешь? Розмарин, вишня и ваниль. У лучшего выдержанного вина широкий букет оттенков и яркий отчетливый аромат. Уверенными движениями Ренар высвободил край рубахи, ловко вытянув ее из-под пояса штанов, и занырнул под ткань, жадно проходясь прохладными руками по разгоряченной голой коже. Подушечки пальцев осторожно скользнули по крепкому торсу, ощущая сложную вязь рубцов, что тянулись неровной паутиной от пупка и по всей груди, переходя на спину. Этьен громко вобрал носом воздух, невольно поежившись, промолчал, но не отстранился. — Последним проверяют вкус, — тягуче прошептал Ренар, а затем прихватил губами мочку уха, влажно прошелся по ней языком, пощекотал шею кончиком носа, напоследок оставив легкий поцелуй возле кромки волос. Этьен шумно сглотнул и резко повернул голову, отчего их губы на мгновение почти соприкоснулись. — Красное вино следует пить слегка прохладным, — Ренар заметил мелко дрожащие ресницы и яркий румянец, разгоревшийся на бледных скулах. — Отпей немного вина и подержи его во рту, — приказал он, вновь нежно сдавив напряженные соски, Этьен прикрыл глаза и подчинился. — Посмакуй на языке, а теперь слегка выдохни. — Ренар говорил, а сам думал лишь о том, как безумно желает слизнуть каплю, что маняще блестела на краешке тонких губ. — Сделай второй глоток, не торопись пить, согрей, только затем можешь проглотить и облизать нёбо. Чувствуешь? Хорошее вино имеет гармоничный мягкий вкус, не кислит, не горчит и оставляет долгое приятное послевкусие… Рассказывая, Ренар медленно оглаживал пальцами контуры каждого бугорка на изувеченной коже, изучая, вырисовывая в сознании сложную картину, мысленно желая прикоснуться к рубцам губами, языком, поцеловать и зализать. То, что других пугало — его завораживало, очаровывало, почти сводило с ума. Нет в мире ничего однозначного. Для Ренара Этьен был по-прежнему красив, как и узорное кружево ожога, что оставил голодный огонь на его теле. Калейдоскоп жизни, начерченный на память о близкой смерти пламенем, что в порыве безумия желало не только согреть и обнять, но и поглотить целиком, развеяв в прах. — Ты прекрасен… — Не надо лгать мне, я не просил, — глухо выдохнул Этьен, вдруг раскрыв глаза, но не попытался отстраниться, поэтому Ренар прижал его к себе еще крепче, потерся о ягодицы своим членом, который уже крепко стоял, укрытый плотной тканью брюк. Пускай знает, как сильно он его хочет. Ладони нетерпеливо скользнули ниже по животу, а потом обхватили плотный бугорок в штанах и настойчиво погладили. Этьен тоже его хотел. Дышал глубоко, часто сглатывал и густо покрылся румянцем, заметным даже в мягкой полутьме свечей. — Мне незачем лгать, — Ренар уткнулся носом в раскрасневшуюся шею и ласково прикусил кожу, оттянул ее, а потом зализал укус, напоследок мягко подув. — Ты красив, хоть и сам этого не замечаешь. — Шлюхи всегда лгут, — дрогнувшим голосом зло выплюнул Этьен и попытался убрать его руку, но Ренар не дал ему вырваться, крепче обнимая, желая успокоить и позволить ему наконец расслабиться. — Ты прекрасен, веришь или нет. Мне не нужны деньги, чтобы это сказать, — в подтверждение своих слов он выудил из кармана мешочек монет и вложил в руку Этьена. — Возьми, это твое. Просто поверь мне. Я уже давно не шлюха, а владелец этого места, и лишь сам решаю, с кем спать. — Тогда зачем тебе все это?! — изумленно воскликнул Этьен, но Ренар услышал: «Тогда зачем тебе я?» — Затем же, зачем и тебе, — медленно прошептал ему на ухо Ренар. — Я надеюсь отлично провести с тобой время. Я хочу тебя. — Ты безумец… — Почему? Потому что желаю тебя? Ты по-прежнему привлекателен, хоть теперь и не все смогут это заметить. Порой мне кажется, что люди удивительно слепы: упорно создают красоту там, где она лишь мешает, но не замечают ее там, где она уже есть. Они привыкли гулять по своим неестественно ровным, хорошо знакомым тропинкам меж симметрично посаженных идеальных кустов, на которых нет ни одной лишней веточки, а ты словно дикий лес, местами темный и полный оврагов, каменистых рек и извилистых звериных троп. Не каждый решится ступить туда… — Ты все лжешь, — глухо и с какой-то толикой отчаяния в голосе произнес Этьен. — Не оскорбляй меня своим сочувствием. Мне не нужны подачки! — Я могу лгать, но мое тело не врет, — Ренар нащупал ладонь Этьена и плотно прижал ее к своему весьма однозначно стоящему члену. — Скажи, чего ты хочешь на самом деле. Все, что пожелаешь. Этьен отвернулся и молча уставился куда-то в пол, тяжело дыша. Секунды текли и падали в тишину вместе с каплями летнего ливня, что внезапно замолотил по стеклу. Ренар любил засыпать под умиротворяющий рокот дождя, но сегодня надеялся услышать перед сном громкие, сладкие стоны. Чужие или же свои собственные… — Подумай, а пока позволь мне сделать то, что ты хотел, — резко шагнув назад, Ренар оперся о подоконник, заставив Этьена на секунду потерять равновесие и усесться себе на ноги. Пальцы ловко расправились с рядом пуговиц на его брюках, затем распутали завязки на белье и наконец высвободили из плена уже полувставший член. Одной рукой Ренар отвел с головки крайнюю плоть, а потом смочил ее собственной слюной под протяжный выдох Этьена. А второй начал перекатывать яички, одновременно целуя кожу на плече, на шее. Прошелся языком по челюсти, лизнул колючую щеку, очертил краешек уха и прикусил мочку. Этьен вдруг расслабился в его объятиях, с приглушенным стоном выдохнул и запрокинул голову назад, положив ее ему на плечо, а руками крепко вцепился в бедра. Наконец отбросил ненужные сомнения или просто сдался во власть удовольствия?.. Кружа по мокрой головке большим пальцем, Ренар умело поглаживал недлинный, но крупный ствол, то и дело меняя ритм. Он отчаянно желал заставить Этьена поверить своим словам, хотел, чтобы ему было хорошо, как никогда прежде. Собственный член сладко упирался промеж его крепких ягодиц. Спустя пару минут настойчивых ласк Этьен уже плавился в его руках — выгибался, прижимался теснее и призывно терся тазом, словно желая сильнее подразнить. — С-стой, — вдруг низко проскулил он, накрыв его руку. — Прекрати! — Ренар напряженно замер. — Я хочу… Я хотел бы, чтобы ты взял у меня в рот, но не сосал, я хочу кончить позже, внутрь тебя. А потом, чтобы ты трахнул меня. Хочу ощутить тебя глубоко в себе. Ренар не сумел сдержать торжествующую улыбку. Долгожданное признание прозвучало, как превосходный план на ночь. Двадцатилетнее мерло не пропало даром, а ведь еще чуть-чуть и он бы пожалел… Быстро стянув с себя сорочку, уже местами промокшую от пота, Ренар нетерпеливо опустился на колени и приоткрыл рот, высунув язык, позволяя крупному члену целиком оказаться внутри. Этьен придержал его за затылок, проталкиваясь глубже, в самое горло, пока головка не уперлась в твердую стенку, а затем с тихим стоном замер, наслаждаясь умелыми движениями языка, который самым кончиком медленно ласкал его мошонку. Член Ренара, болезненно зажатый плотной тканью узких брюк, уже изнывал от возбуждения, но он и не думал к себе прикасаться. Капелька слюны скатилась с края широко раскрытых губ по шее, потом с другой стороны стекла вторая. Он держался и не сглатывал, согревая все сильнее твердеющий ствол губами, опаляя теплым дыханием, облизывая языком яйца до тех пор, пока в уголках глаз не помутнело от выделившихся слез. Этьен мягко гладил его по голове, вороша темные пряди волос, очерчивал ушные раковины, а потом взял лицо в ладони, взъерошивая большими пальцами брови, но не толкался, лишь сбито, рвано выдыхал. Ренар языком ощущал горячую пульсацию, краткие спазмы напряжения, сильного желания, что до краев переполняло тело Этьена. Вдруг резко отстранившись, он сжал член у основания. — А ты умеешь держаться, — с улыбкой похвалил Ренар, утирая ладонью слегка онемевшие губы, а затем неловко поднялся — колени тоже болели. Сняв наконец брюки, он уже голышом направился к столику возле кровати, в ящике которого хранилась банка гусиного жира. Ренар закрыл глаза, прикусив кончик языка, когда вдруг вспомнил, насколько давно не был снизу. Это неимоверно возбуждало, как и объемный член Этьена, с крупной головкой, увитый толстыми венами, который совсем скоро окажется внутри него. Щедро зачерпнув двумя пальцами густую белую массу, он грубо и спешно растянул себя, затолкав немного прямо внутрь. — Мой личный рекорд час с четвертью, — Этьен лег на кровать, будучи наполовину одетым. Избавился от штанов, но оставил сорочку, что прикрывала шрамы, к огромному неудовольствию Ренара. — Хотел бы навсегда забыть тот случай, если честно. С тобой я столько не продержусь. — И кто из нас еще льстец? — довольно улыбнулся Ренар, немедля оседлав его крепкие бедра, а затем зажмурился, ощущая, как крупная головка настойчиво надавливает на колечко мышц. Резко откинув голову к потолку, он громко застонал, почти взвыл, но от удовольствия, от дикого наслаждения, пока в него медленно, дюйм за дюймом протискивался толстый, упругий, обжигающе горячий ствол. Грубые, шершавые ладони уверенно сжимали бока, медленно опуская его ниже и ниже, насаживая до конца. До боли закусив губу, Ренар со всей силы сминал простыни, чувствуя себя распятым, предельно раскрытым и чертовски возбужденным. С губ Этьена сорвался полустон-полурык, когда он наконец проскользнул между ягодиц, войдя до упора, растягивая до предела, заполняя собой целиком. Пронзительное, ошеломляющее ощущение, от которого голова вмиг пошла кругом. Слишком давно Ренар не был с мужчиной, а с таким, как Этьен — и вовсе никогда. Толком не придя в себя, он поддался безумному порыву и вдруг с треском разорвал тонкую ткань его сорочки на две части, оголив торс. Глазам открылась бледная кожа, увитая розовато-алой сеткой ожога, пара напряженных коричневых сосков на широкой груди и небольшой, почти плоский живот с темной дорожкой волос, тянущейся от пупка до пышных зарослей в паху. — Надо было сразу снять. Я хочу видеть тебя, — невозмутимо произнес Ренар, не отрывая взгляда от темных глаз Этьена, в которых на миг ярким огоньком промелькнуло неподдельное изумление, вперемешку со стыдом и испугом. — Не переживай, взамен я отдам тебе самую лучшую свою сорочку. — В таком случае, ты должен прийти ко мне на ужин. Лично выберешь бутылку вина из моих запасов, — ответил Этьен, столь же невозмутимым тоном, заставив теперь уже Ренара изумленно вскинуть брови. — Закрой глаза и не двигайся, — почти прошипел он в ответ, положив указательный палец ему на губы, и с досадой выдохнул. Нужно просто забыть только что услышанные слова. Они лишние. Сладкий флирт, которому нельзя верить. Нельзя было даже на мгновение позволять себе на что-то надеяться. Вскоре Этьен навсегда уйдет, не попрощавшись, и наверняка позабудет о сказанном, а пока… Впереди у них осталась целая ночь. Не слезая с его бедер, Ренар наклонился и потянулся к баночке с жиром. Зачерпнул немного, каждую секунду остро ощущая, как подрагивает, пульсирует внутри него горячий, толстый член. Головка собственного уже блестела, а ствол и яйца чуть ли не звенели от скопившегося напряжения. Пара толчков и он сорвется — они оба сорвутся. Двигаться совсем не хотелось, он смаковал удовольствие, хотел растянуть ночь подольше, сделать ее незабываемой для них обоих. Неторопливо распределив густую массу между пальцами, он начал кружить ладонями по груди Этьена, мягко скользя вдоль контуров шрамов, и нежно перекатывать покалеченную кожу, надавливая на плотные извилистые линии. Очерчивал ребра, сминал бока и плечи, легко массировал грудь и живот, медленно разминая мыщцы. Этьен молчал, послушно прикрыв глаза. Лишь шумно дышал, то и дело сжимая его ягодицы, бока и бедра. Дотрагивался аккуратно, почти робко, а сам выгибался и плавился в его руках, словно мягкая податливая глина. Яркий румянец не сходил с его лица, что неимоверно грело, казалось бы, черствую душу Ренара, который наслаждался каждым касанием к горячей розовато-алой коже, испещренной глубокими рубцами. Рассеяно поглаживая красивую паутину ожогов, он остро чувствовал, как крупно подрагивает член Этьена внутри, горячо распирает, растягивает, заполняет собой без остатка. Они оба почти не двигались, наслаждаясь лишь предельной близостью, ласковыми, будоражащими прикосновениями рук. Терпкий запах горького вина, свечного воска и жар разгоряченных тел сплавились в один дурманящий аромат, которым невозможно было надышаться. Сейчас их тела будто бы перетекали друг в друга, на время став единым целым. Ренар блаженно прикрыл глаза, мелко дрожа от возбуждения и чувств, что молнией пробегали от копчика до самого горла, что ураганом клубились в нем, заставляя ежесекундно падать и почти разбиваться. Горячая грубая ладонь Этьена вдруг скользнула по бедру и невесомо замерла, крепко обхватив его член, а затем начала ритмично двигаться, стирая последние остатки самообладания. Спина взмокла, распаленная страстью кожа покрылась россыпью мурашек, стало трудно дышать. Тугая пружина удовольствия свивалась все сильнее и сильнее, пока против воли не распрямилась. Ренар не смог удержаться и с наслаждением выплеснулся несколькими струями, сжимая чужой член внутри. Потом, словно в тумане, было несколько сильных, пронзительно резких толчков и удовольствие вовсе перелилось через край. Этьен громко и сладко выдохнул, наполняя его нутро горячим семенем. Время остановилось, мгновение застыло, превратившись в тягучую патоку. Жадно хватая губами воздух, Ренар склонился ближе к лицу Этьена, прильнул к его груди и, ощущая себя словно во сне, запечатлел на искалеченных губах невесомый поцелуй. Затем провел языком вдоль рваных контуров шрама до самого края скулы, оставляя на изуродованной коже влажный след. Этьен не увернулся, но поймал его щеки ладонями и с какой-то зыбкой надеждой заглянул в глаза, робко, почти испуганно, словно на секунду обнажив душу. Ренар не желал думать, не сейчас… Поэтому просто поцеловал его вновь, но уже сильнее, требовательнее, стремясь стереть из его, но больше из своей головы любые лишние мысли. Он безумно хотел, чтобы это никогда не заканчивалось… Хотел его полностью, со всеми старыми ранами, болью и терзающими душу демонами. Неожиданно и иррационально. И Этьен сдался во власть этого странного безумия, покорился нежной ласке. С пылом ответил, нетерпеливо скользнув языком меж разомкнутых губ, жадно проникая внутрь, словно тоже желая слиться воедино. От страстных, голодных, отчаянных прикосновений по венам разливалась магма, опаляя жаром внутренности. Гул в ушах нарастал, кровь кипела и пульсировала в висках. Вновь закружилась голова. Воздуха отчаянно не хватало. Резкий хриплый вздох, невольно сорвавшийся с губ обоих под конец поцелуя, прозвучал давно позабытой мелодией. Долгими годами Ренар никого не целовал, не позволял себе, желая оставить в душе хоть что-то личное. Но… Пускай — сделанного не воротишь, он и не хотел. Это все, что у него имелось, и он готов был это отдать, ничего не требуя от Этьена взамен. Пускай… Их взгляды напряженно пересеклись на несколько неимоверно долгих мгновений, невысказанное обоюдоострым ножом повисло в пустоте между едва соприкасающихся губ, а потом они вновь сошлись в поцелуе. Грубом, голодном, отчаянном. Зубы то и дело неловко постукивали друг о друга, а языки сплетались в странном подобии борьбы, где не могло быть победителей. Это оказалось слаще, чем секс, и дурманило сильнее. Ренар ярко почувствовал повторное желание, грозовым разрядом пробежавшее по телу. Нарастающее возбуждение стремительно свилось в тугой узел, настойчиво требуя выхода. Поднявшись с Этьена, он спешно вытер потеки семени между своих ног, а потом кивком головы заставил его перевернуться на живот. Ловко уселся сверху на бедра, сдавил ноги коленями и потянулся к открытой баночке. — Не медли, — хрипло попросил Этьен своим завораживающе низким голосом, когда Ренар уже проскользнул влажными от смазки пальцами в узкую ложбинку между сжатых ягодиц. — Возьми меня. Да разве мог он отказать? Ренар был лишь рад наконец поддаться жгучему желанию, напрочь сметающему остатки рассудка. Пройдясь напоследок рукой по своему члену, он одним движением резко вошел, преодолев небольшое сопротивление. С губ Этьена слетел протяжный стон. Глубокий, сладкий, будоражащий. Плавно проскользнув сразу до самого конца, Ренар надолго замер и прикрыл глаза. Реальность вмиг расплылась, подернувшись густым туманом удовольствия. С облегчением выдохнув, он с головой утонул в неповторимых ощущениях, растворяясь в тугой, обжигающей тесноте, обволакивающей, прекрасной. Слизнул капельки пота меж сведенных лопаток, поцеловал благодарно в загривок, прошелся губами вдоль бешено пульсирующий венки на шее, нежно скользнул языком по краешку шрама, а затем уткнулся взмокшим лбом в плечо, тяжело выдыхая. Внутри Этьена было настолько узко и потрясающе горячо, что казалось — ожоги останутся. Не удержавшись, Ренар толкнулся несколько раз, а потом вновь замер с протяжным стоном наслаждения, который словно вырвался из самой глубины души. Этьен гортанно заурчал вместе с ним и отчаянно выгнулся, подставляясь сильнее. Скреб пальцами простыни, сжимал подушку и тихо мычал, пытаясь сильнее насадиться. Такой чувственный, ненасытный, раскрепощенный и живой. Наконец-то живой. Настоящий… Ренар лег сверху и крепко придавил его ноги своими, не давая двигаться, ведь готов был кончить от одного лишь взгляда на его искаженное от страсти лицо, на просяще приоткрытые влажные губы, зажмуренные глаза, разметавшиеся в беспорядке волосы. Стремясь сполна прочувствовать неповторимый момент, он долгие минуты просто целовал Этьена, бесконечно изучая его чуткое тело, изголодавшееся по человеческой ласке. Плавно качнув бедрами несколько раз, он вновь замирал, буквально сгорая в потоках огня, что волной прокатывались по позвонкам. Этьен скулил, умолял и просил. Извивался, тянулся к себе руками, пытаясь получить большее, но Ренар не торопил события, удерживая его, удерживая их обоих… Желал медленно испить эту долгожданную ночь, по глотку, словно хорошее вино. Сцепив запястья Этьена над головой, он нежно покусывал плечи с россыпью родинок, вылизывал позвонки на шее, терся носом во впадинке за ухом — ласкал все, до чего мог дотянуться. Волны возбуждения лавой омывали его изнутри, мягко накатывали с каждым вздохом и едва заметным движением Этьена. Ренар не толкался, обнимая его поперек груди, прижимая к себе сильнее, крепче. Кончики пальцев слегка покалывало, пока он дразняще потирал соски, гладил увитую ожогом грудь, спину, жестко пробегал пальцами по бокам, оттягивал назад за волосы, одновременно настойчиво лаская рукой член и яйца. Вскоре Этьен крупно дрогнул под ним, поджав колени, и словно раскаленными тисками сдавил внутри себя, с громким возгласом излившись на простыни. И Ренар тоже позволил себе наконец сорваться, выплеснуть скопившееся желание, — начал толкаться в обжигающе тугую глубину, выходя полностью, а затем с силой проникая обратно. Двигался так грубо и четко, задав такой бешеный темп, что Этьен мог лишь хрипло всхлипывать, прося еще и еще, умоляя не останавливаться. Звуки гортанных стонов дрожью отдавались где-то глубоко внутри, примешивались к густому горячему возбуждению, и Ренар продолжал, ведь уже не в силах был замереть даже на секунду. С каждым новым толчком он словно падал и падал, а потом… вдруг разбился. Неповторимое чувство — распадаться на мириады осколков наслаждения, в следующий миг собираясь обратно. Маленькая смерть… Глубоко дыша, Ренар откинулся на бок, какой-то частью сознания еще понимая, что теперь нужно обтереться, потушить свечи, закупорить остатки вина, убрать баночку смазки и заменить грязные простыни, но внезапно навалившаяся усталость тягучим медом обволакивала каждую мысль, лишая привычной ясности. Уютное тепло накатывало морской пеной, волнами растекаясь по коже, наполняя тело непередаваемым чувством легкости и блаженства. Ренар расслабленно улыбался, лежа с закрытыми глазами, и долго бездумно гладил грубую, шершавую руку Этьена, которая каким-то неведомым образом оказалась зажата в его ладони. Безумно клонило в сон. Привычный жесткий матрас, одеяло и подушка вдруг показались пуховым коконом, в котором можно раствориться без остатка. Звуки чужого спокойного дыхания гипнотизировали, как ровный отстук стрелки метронома. — Этьен… — Ренар медленно повернул голову, хотел ему что-то сказать, но догорающая мысль затухла, навсегда потонув в темноте. Казалось, он лишь на секунду прикрыл глаза, но в итоге проснулся уже под утро. Ливень закончился, хотя с крыши еще громко капало. Неумолимо разгорался рассвет. В чистом сизом небе за окном одна за другой потухали огоньки звезд. Этьен мирно дышал, расслабленно уткнувшись носом в соседнюю подушку. Свечи были потушены, вино закупорено, баночка с жиром закрыта, а скинутая наспех одежда аккуратно покоилась на краю кровати. Ренар еще долго не мог оторвать от случайного любовника пытливого взгляда, бесцельно перекатывая в голове неподъемные валуны тягостных мыслей. В свете теплых лучей утреннего солнца изуродованное лицо спящего Этьена озарилось нежностью, черты смягчились, глубокий шрам словно стерся, исчез. Сейчас он любому показался бы красавцем. Таким, каким его все время и видел Ренар. Так глупо… Он ведь знал, отлично понимал, что Этьен, как и многие другие, не останется, вскоре забудет. Не вернется второй раз ради него, но все равно захотел позволить ему увидеть настоящего себя, дал просочиться в сердце. Сам раскрыл его нараспашку, выплеснув гулкую тоску, что годами требовала выхода, вместе с искренностью и лаской. Наверное, слишком долго немела пустота под ребрами. Слишком долго он заставлял себя держать мысли и чувства под крепким замком нарочитых правил. Настолько тщательно избегал привязанностей, что уже и позабыл, какое это потрясающее ощущение — падать в бездну по собственной воле. Да. Ночью он насладился эйфорией полета сполна, но вскоре красочная иллюзия с пронзительной болью разрушится. А она наверняка разрушится. Рассеится с минуты на минуту — уже рассвет. Начало очередного дня из новой вереницы долгих дней, которые он проведет в окружении людей, но по-прежнему в одиночестве. Разве может в его жизни быть иначе?.. Ренар отвернулся и встал. Вино согрелось и горчило. Вместе с ним на языке чувствовался привкус выдохшейся надежды. Нужно было собраться и уйти, пока Этьен не проснулся. Казалось правильным именно так завершить эту очередную безнадежную историю. — Доброе утро, Ренар, — донеслось, когда он уже переступил порог. Чуть-чуть не успел… — Доброе, Этьен, — не оборачиваясь, попрощался он, а затем глухо затворил за собой дверь, словно гильотиной отрубая в душе остатки любых сомнений. Лишь много позже, когда Ренар уже укладывался спать, основательно перед тем напившись, он вдруг обнаружил на подушке краткую записку, нацарапанную размашистым неровным почерком. Этьен, вопреки всему, запомнил не только его имя, но и свое обещание. Перо дрожало между неловких пальцев, оставляя на бумаге чернильные потеки. Приглашение на ужин с вином. Точный адрес, день и время, а в уголке черной кляксой: — Твой Э.