Но ты — дракон...

Кумандра утопала в тишине приближающейся ночи, солнце уже в самом начале весны становилось обжигающе крадущимся, таким, что стоило только покинуть какую-нибудь тень, и в горле всё сжималось, словно в пересохшем русле реки... Но к вечеру тени удлинялись и приходила долгожданная прохлада. Сису любила тишину, как и многие драконы, — хладнокровная природа манила в сырые заросли к влажным кронам деревьев в самое лоно туманов и скользких оврагов, чтобы набираться сил перед новыми дождями. И здесь, под выступом скалы, вблизи ущелья, в которое едва проникал свет уходящего заката, в темных полосах наступающей черноты кружилась дневная пыль. Дыхание других драконов доносилось откуда-то издалека, будто из другого мира, частью которого она вдруг и абсолютно неожиданно для себя перестала являться. Сису закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но, вздрогнув от всё еще теплого порыва ветра, внезапно поняла, что смотрит не на мохнатые когтистые лапы, а на худые смуглые человеческие лодыжки... Превращения теперь стали почти неконтролируемыми — чувство, будто хочешь чихнуть и из-за всех сил сдерживаешь это желание, как вдруг... Это желание высасывало из неё изначальную её природу, подобно яду, и там, в капле росы, отражающей вечерние туманы, глядело на неё задумчивое лицо, как если бы она была не просто странной скуластой девочкой, а шаманом, возомнившим себя божеством. И его невозможно было победить... В конце концов, любое существо, находившееся рядом с человеком более одного дня, внезапно становилось мучимое болью привыкания. Когда же ты сжимаешься, так что твоя длинная квадратная кость становится вдруг не достаточно подвижной, а драконий аппетит никуда не исчезает, хочется набить пасть ватой и лежать, пока боль не пройдет... Позвонки, не нашедшие своего места в хрупком человеческом теле, чешутся, словно вросшие в кожу чешуйки... Выплюнуть бы эту привязанность, как застрявшую в горле кость. — Добрый вечер, Пэнгу... — Сису вдруг заметила над своей головой прямо на краю небольшой скалы свернувшееся кольцо и неосознанно поджала под себя пальцы ног с длинными когтями, принявшими форму человеческих ногтей, но выглядящими по-уродски для большинства двуногих — подрезать же их было адски больно, и кровь всегда хлестала, будто не коготь, а палец оторвали... И не человек, и уже точно — не дракон. Кто она? Пэнгу медленно моргнул, отзываясь на каком-то древнем языке жестов, словно предугадывает болтливость сестры и заранее блокирует все её неуместные для драконьей башки вопросы. — Знаешь Пэнгу, я вчера охотилась недалеко от пруда, где заканчивается речное русло на востоке, и вдруг поняла, что словила рыбешку не пастью, а ртом, как будто в насмешку мне похожим на пасть... — и зыркнула вверх, чтобы убедиться в том, что её всё еще слушают. Дракон перевел немигающий зрачок на сестру, растянув правую часть челюсти в едва заметной улыбке, мол, это ты сейчас в теле человека, а не я... Чего ты еще от меня хочешь, наимудрейшая? — Мне не нравится молчать, но и тишину я всё еще люблю... — Сису уткнулась носом в меховой воротник, и задышала часто, чтобы вновь ощутить связь с собственным мехом, но, кроме резкого запаха рыбы, ничего не унюхала... Еще бы! Говорила ей Райя, что несет от неё, как от тухлой рыбьей башки, и что люди не пренебрегают чисткой как минимум один раз в день, но искупнуться в канале не позволила, а дракону, сколько не купайся, всё равно — фиалкой подводной не стать... И что дальше? Ей как кошке начать вылизываться? Другим драконам она нравится, а вот люди порой носы воротят, можно подумать — сами они речным илом пахнут! Пасть Пэнгу едва раскрылась, исторгая знакомое драконье клокотание, и где-то вдалеке раздалось такое же, ответное рычание, прежде чем слова слетели с его неподвижной челюсти. Он всегда был внимательным и по-особенному добрым, заключая в себе теплые дожди после долгого жаркого лета... Он был всегда ответом на её вопрос, и сейчас она мечтала установить прерванную на пять столетий связь. — В самом начале у тебя тело было драконьим и душа драконья, теперь же — душа человеческая, и вот в отсветах вечерней росы ты и тело свое вдруг потеряла... — странно было слышать его хриплую спокойную речь спустя столько времени, словно просыпаешься после глубокого сна и всё еще помнишь ночные видения, но постепенно и они растворяются... Драконам речь не нужна: их язык — это язык природы. Грустят — ливни топят уступы высоких скал, радуются — сияет солнце или луна, влюбляются — природа цветет, и вот вдруг речь, будто песок сыплется в раскрытые лапы... Сису поймала кончиком носа первую дождевую каплю, прежде чем ливень обрушился на густую копну волос, впитываясь в пряди запахом сырости и ощущением подкожной боли, — лицо не защищенное мехом принимало остервенелый поток воды, как удары плетью... — Ты грустишь, Пэнгу, или злишься? — с каждым днем Сису всё труднее было понимать свою природу. — Это из-за того, что я к людям ухожу? Голос её потонул в звуках проливного дождя. Сису укрылась от ветра длинными рукавами халата, и намокший рисунок на одежде стал намного ярче, темнее и глубже, прилипая к коже вместе с тканью. Странно было ощущать, как к тебе что-то прилипает, что-то, кроме твоей шерсти... Дождевые капли чертили узоры вдоль пасти брата дракона, и казалось, будто он плачет, моргая, и в зрачках его плясало сияние, сливаясь с оливковым цветом густой гривы. Пэнгу весь походил на одну большую капельку росы на утренней проснувшейся траве, или просто Сису так показалось из-за стены наступающего ливня. Во всяком случае, он выглядел величественно, не сопротивляясь стихиям ветра и дождя, в отличие от неё, слишком убого прячущейся под скалой и укрывающей себя неудобной длинной одеждой, словно она — первобытный древний человек, впервые увидавший грозу в начале лета... — Не к людям... К человеку, — внезапно сорвалось у дракона, так что Сису и не поняла сперва, о чем именно с ней вновь заговорили. — А? Глупая, она доверчиво заглядывала в сомкнутую пасть, надеясь на продолжение, но только и дождалась, что дождь набирал свою силу в полном своем объеме и заливал ущелье, будто глотал землю горстями. Сису встала, пошатнувшись под сильным порывом ветра и едва не упав на и без того ободранные коленки. Лазать по деревьям вместе с человечьими детьми было весело, а в обличье люди делать это было проще, но чего она не учла, так этого того, что теперь голова её была слишком близко к пяткам, а хвост для поддержания баланса отсутствовал, поэтому, как итог, — синяки покрывали её тело, словно татуировки. Сложно быть человеком, и она хотела бы не быть им, но не могла, как ни старалась... Парадокс. Она ведь всё же дракон... Сису угрюмо скрестила руки, глядя на уснувшего под проливным дождем дракона, и не думавшего утихомирить вызванный ливень. Уйти бы в туманную мглу Хребта и замерзнуть на недельку другую в каком-нибудь сугробе... Определенно человеческие мысли. Промокла насквозь, и нужно бы высушить людские тряпки... Разве не в том смысл Кумандры, что драконы и люди живут вместе? Когда их вновь разделили силы природы? Не оборачиваясь и грустно отряхиваясь от наступающих капель, Сису уходила от ущелья вниз по склону, пока Пэнгу не растворился в тумане из ветра и ливня. К полудню следующего дня солнце вновь высушит Кумандру, поджигая, как на костре, тонкие трещины земли, едва успевшие впитать живительную влагу... Увидеть к ночи у порога своего летнего дома в тропических зарослях Сердца промокшую до нитки Сису? Райя об этом не думала, когда вдруг отряхивающаяся шевелюра окатила её водой. От Сису несло отсыревшей одеждой и мокрыми половыми тряпками. — Привет, как погодка? — Сису раскрыла рот в угрожающем оскале, видимо, стараясь изобразить высшую степень учтивости. — Тебе виднее, — Райя перехватила гостью за рукав, затаскивая в сухое и светлое помещение, выстроенное наполовину из бамбуковых палок. — Где твоя обувь? — Обувь? — нежно-фиолетовые глаза удивленно уставились в карие, прежде чем осознать, о чем именно идет речь и опустить взгляд в пол. — А, это? А зачем? Наверное, забыла где-нибудь... — Не боишься простудиться? Сису пару раз шмыгнула носом, проверяя уровень своей простуженности, но, так и не найдя, только пожала плечами, плюхнувшись на подушку в дальнем конце комнаты. С неё стекали все собранные по дороге ручьи, словно надавили на огромную губку. Сису походила на маленькую старушку или на очень сморщенную девочку, пытающуюся тщетно вытереть мокрыми рукавами лицо, с которого не прекращали скатываться дождевые капли. В глубине зарослей раздалось кваканье тропических лягушек. Тишина, к которой стремилась Сису, обволокла её всю с ног до головы, прежде чем на неё опустился сухой плед... — Тобой полы можно вытирать, великая Сису, — Райя и рада была бы рассмеяться, но лужа дождя и грязи под ногами у подруги не навивала радостные мысли. — Это всё Пэнгу! Ему скажи спасибо! И отпила из предложенной кружки отвар, тут же поморщившись и заглянув в него одним глазом. На дне плескались корни... Дерьмо... — Ну что ж... — Райя выхватила из рук подруги кружку. — Не давись, ради всего священного! Выпустить бы тебя с мочалкой и мылом под проливной ливень! Пахнешь тухлыми устрицами... Сису раздула ноздри. — А ты принцесса-ромашка что ли? — Я серьезно! Сису, будь человеком! — девушка вздохнула, протягивая руку и одергивая плед, успевший впитать влагу с одежды подруги. — Неужели не чешется? Сису, словно кошка, потянулась, выставляя руку и почесывая шейный позвонок, но, нащупав неровные позвонки, удивленно выдохнула. — А ты превратись в дракона — и узнаешь! Гляди! — она резко дернула халат, оголяя острые плечи и начало человеческого позвоночника, отчего Райя едва не выронила кружку с горячим отваром. На уровне ребер спинные плавники неровно вросли в скелет, и теперь казалось, будто вся спина переливается голубыми полосами, подобно реке. — Болит, жуть как! Но ничего... Перевоплощение — это очень древняя магия, и я, как ты уже поняла, владею ею на чуть ниже, чем средний балл... Короче говоря, я одно сплошное побочное действие... — Это не освободит тебя от комплексной чистки! Было заметно, как Райя покраснела, вставая с колен, чтобы развесить мокрую одежду на веревках. Сису нервно почесала щеку, прежде чем зарыться в ворохе подушек. — Звучит так же плохо, как "сушенный корень"...