Стать тенью. Книга 1

      Уже начинало светать, когда Рин, Флин, Сладкоголосая и Красавчик добрались до Эбенгарда. Они ехали так быстро, как только могли передвигаться гуары, и не сделали ни единой остановки. Путешествие к самому южному городу острова прошло в молчании: каждый думал о своём, и мысли эти были отнюдь не добрыми. Рин так и не решилась сказать друзьям о том, чем ошарашил её Орвас Дрен. Она боялась, что Флин возненавидит её за то, что она дочь его злейшего врага, да и момент для подобных откровений был совсем неподходящим. Они должны были сосредоточиться на том, чтобы как можно быстрее добраться до герцога, дабы открыть ему глаза на происходящее. Когда четвёрка оставила своих гуаров в загоне у здешнего пастуха, город уже мало-помалу просыпался, о чём свидетельствовал нарастающий гул голосов. Приближаясь к главным вратам по длинному каменному мосту, Рин подняла голову: перед ними возвышались зубчатые стены с имперскими знамёнами, трепыхающимися на свежем ветру, а в небе кружили кричащие птицы, спешившие поживиться морской рыбой. — Идём, — тихо позвал Красавчик, легонько подтолкнув замешкавшую девушку вперёд. Рин посмотрела на друзей: Томас мастерски скрывал своё беспокойство под лёгкой улыбкой, но в его взгляде было не трудно заметить настороженность; Сладкоголосая, навострив уши, зыркала по сторонам, и даже её хвост начал невольно подёргиваться. Чувствуя переживания опытных и сильных лидеров, воровка ощутила, как страх накатывает на неё волнами, подобными тем, что со всей силы ударяются о скалы во время шторма. Не вынеся тягостного молчания, воровка повернулась к Флину, плетущемуся сзади: держась за ноющую рану, плотно перевязанную бинтами, данмер нахмурился: — Что пялишься? — резко спросил он, поравнявшись с ней. Рин уже было открыла рот, чтобы ответить на его грубость, но почему-то остановилась. «Я должна была уже привыкнуть», — сказала она себе. — «Он просто не умеет выражать свои чувства. Однако его поступки уже не раз подтверждали, что в глубине души — он добрый мер». — Как твоя рана, Флин? — вместо этого поинтересовалась девушка, заставив друга немного растеряться от её внезапного спокойствия. — Просто царапина, — ответил он после недолгой паузы. — Ты тянула время и… — Да, я знаю. Это было непрофессионально с моей стороны, и я подставила тебя как напарника. Мне жаль. Флин удивлённо посмотрел на неё и, закатив, наконец, глаза, сплюнул на землю. — Это было не рядовое задание. И тебе, и мне пришлось переступить через себя, чтобы выполнить его. Я не злюсь. Они замолчали, когда все остановились перед подозрительным охранником, преградившим им вход в город. Красавчик по обыкновению весело поздоровался с нижестоящим по званию парнем и, отпустив очередную добродушную шутку, протянул ему руку. — Вход в город только по пропускам, — стараясь сохранять хладнокровие, ответил молодой стражник, сделав вид, что не заметил жеста Томаса. — Это с каких таких пор? — нахмурив брови, поинтересовался Красавчик. — Ты забыл, кто перед тобой стоит? — Томас Мерселиус, сэр. Агент форта Лунной Бабочки. — Именно. И я здесь по делу государственной важности. Не испытывай меня, малец. Стражник внимательно изучил стоявшую рядом Рин, невысокую голубоглазую данмерку, затем Флина, недовольно сверлящего его взглядом, и внезапно его лицо искривилось от страха и какой-то безысходности. — Прошу прощения, сэр! У меня приказ! — его щёки запылали румянцем, и он со стыдом отвёл глаза в сторону и заголосил. — Стража! Арестовать преступников и всех, кто с ними заодно! Не успела четвёрка среагировать, как рядом с ними оказалось ещё шестеро вояк, скрутивших их и связавших по рукам. Когда у Флина выбили кинжалы, стражники принялись с дотошностью осматривать каждого на наличие оружия. «У девки в волосах должна быть заколка!» — напомнил один из легионеров и все четверо поняли, что Орвас Дрен опередил их. — Герцог в смертельной опасности — вы совершаете ошибку! — убеждал стражников Красавчик. — У нас есть доказательства — дайте нам только поговорить с ним! Сначала их провели через площадь, окружённую каменными имперскими домиками простых граждан, затем подняли по извилистым ступеням, ведущим на крепостную стену. Перед ними открылся вид на впечатляющих размеров замок с множеством башен с конусовидными крышами и арками-окошками, и чтобы туда попасть им предстояло пройти по ещё одному широкому каменному мосту, соединяющему над водой две части Эбенгарда. Арестанты шли молча, подгоняемые стражей, и Сладкоголосая лишь кинула на Красавчика быстрый, укоризненный взгляд. «Надеюсь, ты знаешь, что нам теперь делать», — читалась в нём. Оказавшись внутри замка, легионеры провели их через холодный каменный коридор, освещённый факелами, пока они не оказались в просторном приёмном зале. В глазах Рин запестрило от множества красных гобеленов с изображением имперского дракона, которыми были увешаны стены. Впервые этот символ вызвал у неё чувство тревоги: его острый ромбовидный силуэт всю её жизнь словно существовал в какой-то параллельной вселенной. И это было правильным для Рин — жить в мире теней и не выходить на свет, где зоркие глаза дракона способны были бы увидеть её. Сейчас же она ступила на ту территорию, где правили великие силы. Вопрос теперь заключался лишь в том, сочтут ли они её достойной или решат уничтожить? Миновав длинный стол, заправленный золотыми скатертями и уставленный сверкающим столовым серебром, стража остановила их в нескольких метрах от богато украшенного трона, на котором восседал сам островной герцог. По левую и правую руку от него стояло двое альтмеров в длинных зачарованных мантиях. Их бледные лица напоминали камень — Рин узнала в них личных боевых магов Ведама Дрена. Но тут из-за стола встала ещё одна фигура: девушка не сразу заметила, что недалеко от герцога сидит ещё кто-то. Это был его брат — Орвас собственной персоной и молодая женщина-данмерка, которой был явно неприятен её сосед. Воровка так решила, потому что их разделяло ещё два пустующих стула. Натянув на себя маску серьёзности, первый нахмурился и, указав на вошедших рукой, воскликнул: «Это они, брат!» — воровка заметила в глазах лидера Камонны победный огонёк. — «Те самые преступники, которые пытались меня ограбить и убить!» Рин почувствовала, как исчезают её последние остатки надежды на спасение. Стоило догадаться, что не обнаружив в выпущенных ею бумажках записки для Йенитов, Орвас понял, каков будет следующий шаг Гильдии Воров. И, конечно, этот высокопоставленный мер имел все возможности добраться до своего брата раньше, чтобы заранее убедить его в нужной ему правде. — Если бы я собиралась вас убить, то сделала бы это несмотря ни на что! — выпалила Рин, и герцог поднял ладонь, призывая всех замолчать. Ведам Дрен был высоким статным данмером, облачённым в чёрные доспехи с золотыми узорами. Его передние пряди тёмных длинных волос были убраны назад, а высокий благородный лоб подчёркивала золотая диадема. Внимательные глаза герцога слегка щурились, пытаясь получше разглядеть гостей. В его натуре прослеживалась неподдельная грациозность, сдержанность и величие. Несмотря на то, что речь шла об угрозе его близкому, он держался как и подобает меру с его титулом. Рассмотрев герцога ближе, Рин заметила некоторое сходство с Орвасом, однако его лицо, в отличие от брата, выражало мудрое спокойствие, а не хитрость и злость. — Итак. Я хочу, чтобы вы представились мне. Назвали свои настоящие имена и род деятельности, без утайки. Кое-что я о вас уже знаю, потому ложь будет быстро разоблачена и поверьте, ни к чему хорошему она не приведёт. — Зачем ты говоришь с этими преступниками, брат? — вмешался Орвас и, сделав шаг вперёд, с громким скрипом задел ножку стула. — Посмотри на меня, — он показал на своё опухшее, побитое лицо, которое имел возможность быстро привести в порядок, но нарочно не стал. — Я едва остался жив. Покушение на нашу семью — древний чистокровный клан — всегда каралось самым строгим способом. — Не переживай, Орвас, — спокойно ответил ему герцог. — Виновные будут наказаны. Но мы уже давно отошли от старых традиций. Под началом Империи мы отказались от самосуда и бесконечной клановой мести. Всё будет решаться цивилизованно. Для начала я выслушаю обе стороны, а затем при свидетелях вынесу свой справедливый приговор. Орвас Дрен напрягся — его взбесили слова старшего брата, но спорить он не стал. Герцог снова обратил свои глаза на обвиняемых и кивнул. — Томас Мерселиус, Ваше Высочество, — Красавчик начал первым, надеясь показать ворам, как подобает общаться с высокопоставленными особами. — Служу на благо Империи уже пятнадцать лет. Отношусь к форту Лунной Бабочки, что близ Балморы. Мой отец — Хрониус Мерселиус был близким другом Ларриуса Варро, должно быть, вы знаете его. И мы прибыли сюда для того, чтобы сообщить… — Припоминаю, — перебил его герцог, игнорируя последние слова имперца. — Если это всё, что вы можете рассказать про себя, Томас Мерселиус, дайте слово остальным. Давайте будем уважать законы и друг друга. Имперец, не понимая, к чему все эти формальности, прикрыл глаза и сжал губы. Следом стояла Сладкоголосая. Она выпрямилась и уверенно ответила: — Наше имя — Хабаси, Ваша Светлость. Мы много лет работали служанкой в Южной Стене, пока приспешники Камонны Тонг не напали на нас и не спалили таверну дотла, — сощурив презрительно глаза, она уставилась на Орваса. — Должно быть, вы многое потеряли, Хабаси. Приношу вам свои искрение соболезнования, — спокойным голосом ответил Ведам Дрен. Как истинный справедливый судья, он был невозмутим. Следующим должен был представиться Флин. Стоя на широко расставленных ногах, он, словно делает одолжение, заявил: — У меня много имён, но настоящее связано с фамилией Левиас. Благодаря вашему брату я теперь единственный, кто её носит. А что касается рода деятельности — то я вор и наёмник. Это всё. Сладкоголосая закатила глаза, а Красавчик разочарованно замотал головой. — Вы не боитесь заявлять о том, чем занимаетесь, — заметил герцог. — Но в отличие от Сладкоголосой Хабаси, главы балморской Гильдии Воров, вы были честны, и я учту это. — Да мне плевать, — ответил Флин и сплюнул прям на начищенные до блеска полы. — Твою мать, Флин, какого скампа?! — выругалась Сладкоголосая. — Да всё и так ясно: скоро нас бросят в темницу, а герцог будет пить чай с печеньками со своим любимым братцем! Стражники, стоящие позади пленных, недолго думая, огрели каджитку и данмера тяжёлыми ударами металлических перчаток. Оба рухнули на колени, не имея возможности закрыться связанными руками. — Достаточно! — через несколько секунд остановил их Ведам Дрен, после чего обратил своё внимание к последней обвиняемой. Рин стояла, глядя на то, как утренний свет из высоких окон отражается от начищенного доспеха герцога, от драгоценных зачарованных перстней на руках магов, создавая на стенах, полу и лицах множество солнечных зайчиков. Как ей сказать правду, если она её едва знает? Кто она на самом деле? — Меня зовут Ринель Дрен и, судя по признанию вашего брата, я — ваша племянница, — выпалила воровка и тут же по залу прокатилась волна шепота. Сладкоголосая, Красавчик и Флин с изумлением уставились на подругу. — Это ложь! — возмущённо закричал Орвас. — Она — самозванка! Не более, чем моя сбежавшая рабыня! — Тихо! — приказал герцог, и в зале тут же наступила мёртвая тишина. Ведам Дрен встал и подошёл к Рин, внимательно всматриваясь ей в глаза. — Это серьёзное заявление. У тебя есть доказательства, дитя? Мой брат отрицает родство с тобой, и я ему верю. Можешь ли ты меня переубедить? Рин покачала головой. — Нет, Ваше Высочество. Я лишь повторяю вам слова Орваса Дрена и, надеюсь, что вы сумеете найти в своём сердце верное решение. — Она парализовала меня и приставила к горлу клинок. Я сказал первое, что пришло мне в голову! Эта паршивка всего лишь цепляется за свою жалкую жизнь! — парировал лидер Камонны. — Что ж, об этом мы ещё поговорим, — вздохнув, заверил его герцог, после чего вернулся к трону и занял своё место. — Интересная передо мной стоит четвёрка. Должно быть, будет ещё занятнее узнать, что вы хотите мне сказать в своё оправдание за нападение на моего брата — титулованного рыцаря и главу Дома Хлаалу. — Вы забыли сказать «и на лидера Камонны Тонг», — добавил Томас. Он с нетерпением ждал этого момента — момента разоблачения. — Я бы хотел для начала узнать, что Ваше Высочество думает о положении дел на Вварденфелле. Не подумайте, я не смею усомниться в методах вашего правления, но вы выпустили из виду очевидное — причину многих серьёзных проблем. Однако времени слишком мало, поэтому я лишь хочу ознакомить вас с этим доказательством злых умыслов вашего брата, как не тяжело вам будет это принять. Все уши и взгляды были обращены в сторону Красавчика. Кивнув на нагрудный карман, он попросил стражника достать оттуда бумажку с приказом Орваса на убийство и передать герцогу. Нащупав сложенный в два раза листок, стражник поднёс его Ведаму Дрену и откланялся. Рин перевела взгляд на Орваса. Ей хотелось увидеть на его лице испуг и поражение. Но вместо этого она увидела едва заметную ухмылку, которая быстро сошла с его уст. — Я не имею представления, брат, что это, — сказал он, негодуя. Герцог с полминуты молча изучал бумажку, пока, наконец, не сказал: — Она пуста. Рин, Флин и Сладкоголосая перевели испуганные глаза на абсолютно ошарашенного Красавчика. — Этого не может быть. Это заказ на ваше убийство, подписанный Орвасом Дреном. Я клянусь… я могу его пересказать… — Теперь можно выскажется потерпевший? — обратился к герцогу младший брат. — Тишина! — снова вскрикнул Ведам и усилиями стражников обвиняемых удалось утихомирить. — Говори. Рин и Орвас встретились глазами и между ними словно сверкнула молния. Но начав объяснять свою версию, он всё глубже и глубже втаптывал её в землю, не оставляя шансов. Девушка почувствовала сильную слабость, у неё резко заболела голова, но она до последнего не отводила взгляда, не желая уступить врагу хотя бы в этом. — Когда на меня напали в моих же покоях — а это было тщательно спланированное покушение, я не понимал, кому так отчаянно хотелось меня убить. Чем я, слуга своего народа, мог так обидеть кого-то? Но теперь, когда увидел среди этих воров легионера, то кое-что вспомнил. Несколько недель назад в суде Дома Хлаалу вершился допрос над этим человеком, я не мог присутствовать, но до меня дошли сведения, что Томас Мерселиус что-то разнюхивал в личных делах нашего клана и убил двоих наших стражников, защищавших секретную информацию. Его схватили, но ему как-то удалось сбежать. Видимо, после этого он решил обратиться за помощью к ворам, убедив их, что я веду двойную жизнь и являюсь лидером Камонны Тонг. Но зачем ему было это нужно? Приказ сверху? Вряд ли, иначе бы ему незачем было прибегать к неправомерным действиям. Но потом мои агенты быстро нашли его биографию и характеристику. Выяснилось, что он, как и его отец, часто ослушивался приказов и поступал в ответственные моменты так, как считал нужным. Потому, несмотря на его таланты, Томаса Мерселиуса не продвинули до высших чинов за столько лет службы, но продолжали держать в форте Лунной Бабочки из-за отличных навыков владения парными клинками. Он был там тренером. Однако тяга к приключениям его никогда не покидала. И он частенько занимался самодеятельностью — расследовал мелкие преступления и всё в этом роде. Когда Камонна Тонг стала набирать обороты в Балморе, ему вздумалось раскрыть, кто за этим стоит. И тогда он решил, что это — я, — Орвас встал и окинул всех присутствующих в зале невинными глазами, полными недоумения. — Но в этот раз он ошибся. И зашёл слишком далеко. Настолько, что пути обратно у него уже не было. Орвас Дрен с жалостью посмотрел на Красавчика, поставив роковую точку в заключение: — Тебе и этим воришкам пришлось поддерживать эту ложь после того, как стало понятно, что я чист, в надежде спасти свои шкуры. Но вы слишком заврались. Я не лидер Камонны Тонг, эта девушка — не может носить фамилию Дрен, и я никогда бы не осмелился навредить своему брату. У меня нет причин для этого. Я — один из тех, кто желает мира, а потому всячески поддерживает политику герцога Ведама Дрена, ведь благополучие нашего народа — главное для меня. В Империи каждый будет сыт, одет и счастлив: и данмер, и каждит, и... — Ну и чушь он нёс, — сказала Сладкоголосая, сидя на каменном влажном полу и рассматривая слегка переливающиеся браслеты-кандалы, которые были теперь на каждом заключённом. — Как ловко он выставил наши доводы против нас самих же! В темнице почти не было света и было холодно, как в склепе. Пахло сыростью и пищали крысы — лучшее, что могли заслужить самые отъявленные преступники. В соседней камере Флин без конца тарабанил по толстым прутьям кружкой, действуя на и без того сдающие нервы друзей по несчастью. — Флин, пожалуйста! — взмолилась Рин в десятый раз. — Ты мешаешь думать. — Думать! — перекривил её данмер, прервавшись. — Думать нужно быто тогда, когда Джентльмен Джим Стейси решил связаться с этим… нвахом! А теперь мы все вместе сгниём в этой темнице, даэдра её побери! — Я не мог предвидеть, что Орвас нас так обведёт с этой бумажкой, — донёсся мрачный голос Красавчика из четвёртой камеры. — Похоже, он подкупил стражу, чтобы те при обыске подменили записку на чистый лист. Но для этого ведь нужен профессионал. Карманник, такой же, как Сладкоголосая! — Напоминаю, что Орвас — глава преступного синдиката. Конечно, такие в его подчинении имеются! — ответила Сладкоголосая. — Что ж. Это уже не важно, — подытожил Красавчик. — Нам нужно хорошенько подумать, как выбраться отсюда. — Отмычек — нет. Зачарованных предметов — нет. Да и вряд ли магия здесь работает, а даже если бы работала, мы всё равно не можем проверить, — отметила Хабаси. — Только если нам удастся как-то достучаться до герцога. Рин, что ты думаешь? У меня есть лишь надежда на кое-кого… — последние слова каджитки прозвучали так тихо, что никто их не разобрал. — Все наши слова были опровергнуты Орвасом — пока герцог верит ему, вряд ли что-то получится. Но мне кажется, мы пошатнули его доверие. Не думаю, что нам что-то поможет, если только не удача. — А твои слова про то, что ты дочь Орваса — это правда? — поинтересовался Томас. — Он так сказал мне. Но факты подводят к тому, что это вполне вероятно. Сладкоголосая, — обратилась Рин к наставнице. — Если ты что-то знаешь, то самое время рассказать. — Для нас это было таким же шоком, как и для всех присутствующих. Твоя мать никогда и словом не обмолвилась о подобном. Видимо, понимала, чем это может обернуться для тебя. — И чем же? Что плохого в том, чтобы я знала правду? — возмутилась девушка. — Ну, мы не знаем. Может, потому что в Гильдии Воров тебя не приняли бы, если бы случайно узнали о твоём родстве с Орвасом. Или Тень боялась, что ты рано или поздно захочешь познакомиться с отцом. Ведь как бы она ни запугала тебя этим данмером, если бы ты узнала правду — то желание с ним встретиться перевесило бы страх, и ты неминуемо оказалась бы в ловушке. Все замолчали. Наступила тишина, и только где-то в глубине темницы было слышно, как капает с потолка вода. — Ринель Дрен! — язвительно протянул Флин. Внезапно откуда-то сверху послышался щелчок замка и скрипнула дверь. Кто-то спускался в темницу. Воры и Томас затихли, насторожившись. Шаги гостя не были грузными, как, если бы спускался стражник в доспехах. И вместе с тем были достаточно осторожными, как будто вошедший не был уверен, что ему можно здесь находиться. Наконец, в сырой темнице появился свет факела, и через мгновение заключённые увидели фигуру женщины. Рин сразу узнала её. Это была та самая молодая женщина, что сидела за столом недалеко от Орваса Дрена. Во время суда она ни разу не заговаривала, и воровка совсем забыла о её присутствии. Данмерка была одета в дорогое, но не вычурное светлое платье. Тёмные волосы были собраны, открывая длинную тонкую шею, а раскосые алые глаза внимательно всматривались в темноту. — Хабаси! — негромко позвала она. — Отзовись. — Мы здесь, — ответила каджитка с облегчением. — Нам очень повезло, что ты оказалась в нужном месте в нужное время. — Это не совпадение, — данмерка поспешила на звук, держа перед собой факел. Найдя нужную камеру, она остановилась рядом с решеткой и взялась свободной рукой за прутья. — Я думала, что ты погибла в том пожаре. Почему не связалась со мной? Почему не посвятила в свои планы? — Прости, но Джентльмен Джим Стейси требовал, чтобы это не ушло за пределы Гильдии Воров. Ты знаешь, как он осторожен, мы едва успевали сбрасывать с себя хвосты и… он не видел в этом смысла. — То, что я покинула двор и отца в пользу своих идеалов вовсе не значит, что он не любит меня. И не забывай, Хабаси, ты хоть и занимаешь… занимала высокий пост в балморской гильдии воров, но ты ещё имеешь обязательства и перед другой организацией… И теперь, как видишь, смысл посвятить меня в происходящее появился! — Да что тут происходит?? — не выдержала Рин, и факел таинственной женщины осветил её лицо. — Теперь я вижу, как ты похожа на Тэму, — строгое лицо данмерки смягчилось. — Ты знала мою мать? — Рин сделала шаг из темноты навстречу, недоверчиво изучая лицо незнакомки. — Кто ты? — Я дочь герцога Ведама, Ильмени Дрен, — представилась она. — И, кажется, твоя кузина. И да, я встречалась однажды с твоей матерью. Ильмени достала из кармана платья амулет Тени, который некоторое время назад конфисковали у Рин. — Когда-то эту вещицу я пожертвовала несчастной рабыне, которая только узнала о том, что носит под сердцем ребёнка, которому суждено было родиться в неволе. Пока мой дядя был занят приёмом герцога у себя в гостях, мне удалось провернуть освобождение ещё одной невинной души. Точнее, двух, — тут же исправила себя данмерка, улыбнувшись ошеломлённой Рин. — И вот, спустя столько лет мой амулет и твои благие намерения вернулись ко мне, чтобы защитить моего отца. Знаю, ты шокирована и, должно быть, хочешь многое со мной обсудить, но сейчас самое важное — остановить моего дядю. Я знаю его гораздо лучше, чем родной брат, потому верю каждому вашему слову, сказанному в тронном зале. — Боюсь, Ваша Милость, в таком положении мы мало чем сможем помочь, — наконец подал голос Томас Мерселиус. — А Орвас Дрен может исполнить свой грязный план в любой момент, особенно теперь, когда информация утекла из его записей и может обратиться против него. Он не станет медлить с захватом власти. — Иногда, глядя на своего отца, мне кажется, он совершенно слеп, — вздохнула Ильмени, продолжая шарить свободной рукой в кармане. Что-то зазвенело, и она принялась отворять клетки. — Тебе удалось украсть ключи у охраны? — восторженно воскликнула Рин и тут же прикрыла рот рукой, сдерживая свою безграничную радость. В этом неприятном, богами покинутом месте, сердце воровки ликовало сразу по двум причинам: первая заключалась в неожиданном обретении свободы, на которую, казалось, совсем не стоило надеяться, а вторая — в такой же непредвиденной находке родственника, который не пытался её убить, а напротив преследовал одинаковые с ней цели. На вопрос Рин Ильмени лишь загадочно улыбнулась, и Сладкоголосая позже шепнула ей, что дочь герцога — одна из членов незаконного общества «Две лампы», про которое по Вварденфеллу ходило множество слухов. И, конечно, обходить охрану и освобождать рабов, а в данном случае, пленников — было для данмерки обычным делом. У Ильмени, Рин, Красавчика, Сладкоголосой и Флина не было никакого плана. Все идеи относительно Орваса Дрена, казалось, были изначально обречены на провал, ведь владея такой властью, связями, защитой и хитростью, негодяй всегда оказывался на шаг впереди. Дочь герцога шла впереди уверенным шагом, заворачивая в лабиринты прохладных коридоров, сменявших просторные залы, где, по её расчётам, они не должны были наткнуться на стражу. Женщина знала замок как свои пять пальцев. Безо всяких проблем с её помощью ворам удалось вернуть себе конфискованные вещи и оружие, вскрыв сундук под носом у стражи. Через несколько минут, топча красные ковровые дорожки и мраморную плитку, минуя статуи оплетающих стелы драконов, бюсты императоров и огромные, потрясающие своим реализмом картины, воры, разинув рты от окружавшей их роскоши, бесшумно следовали за Ильмени. Казалось, только она и Красавчик были абсолютно холодны к столь непривычной для Рин, Сладкоголосой и Флина обстановке. Оставив за спиной очередной длинный коридор, увешанный гобеленами и уставленный напольными подсвечниками, пятёрка оказалась в квадратном светлом помещении с высокими сводами потолков, к которому слева и справа стремились огромные витражные окна-арки. Рин никогда не доводилось видеть такой красоты: свет, преломляясь через цветные стёклышки, бросал на пол восхитительные узоры. Невольно приостановившись, девушка с интересом рассматривала изображённые в каждом остеклении женские фигуры. Судя по тону кожи и цвету глаз, это были данмерки, облачённые в струящиеся туники, занимавшиеся своими мирскими делами. Одна собирала под ногами цветы: её волосы были украшены венком; другая, рыжеволосая, словно кружилась в танце; третья — было видно, что парила в дюйме от земли и её платье развевалось, словно крылья; а четвёртая — с длинными волнистыми волосами, лила себе под ноги воду из кувшина. «Какие прекрасные образы стихий!» — пронеслось в голове у Рин, но тут же её мыслями снова завладела реальность. Подойдя ближе к высокой двустворчатой двери с позолоченными ручками и резным рисунком, воры и Красавчик переглянулись. Рядом с ней, сидя на полу, сладко спало двое стражников, облачённых с ног до головы в имперский доспех. Подобную картину они наблюдали и со сторожившим вход в темницу охранником. — И здесь сработало, — ухмыльнулась Ильмени, глядя, как один из вояк храпел на плече сопящего брата по оружию. — Как ты это делаешь? — восхищённо поинтересовался Красавчик, сделав самое обаятельное лицо, которое было у него в арсенале. — Я не выдаю свои секреты, особенно тем, кто может меня арестовать за это. — Ты обо мне плохого мнения, — улыбнулся Томас. — Я просто осторожна, — ответила Ильмени, заправляя за ухо выбившуюся из причёски прядь, после чего тут же сделалась серьёзной. — Ведам и Орвас за этой дверью. Будьте наготове. Если герцог не прислушается даже к родной дочери — значит придётся расправиться с Орвасом против его воли. За той дверью некоторое время назад появились два брата — Орвас и Ведам. Последний переоделся для семейной беседы из тяжёлого доспеха в чёрное бархатное платье, подпоясанное кожаным ремнём и длинную пурпурную накидку. Это было особое место для герцога — он любил приходить сюда в одиночестве, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Это была светлая галерея, оканчивавшаяся выходом на полукруглый балкончик. Слева располагалась череда высоких арочных окон, за которыми слышался шум прибоя и крики птиц, а справа — тянулась стена, вплотную увешанная картинами. Братья остановились у огромного семейного портрета, на котором были изображены их отец и мать, гордо восседающие в богатых одеждах Дома Хлаалу, а рядом, собственно, они сами, будучи ещё совсем детьми. Под ним стояли две инкрустированные драгоценными камнями урны с прахом. Мальчик, что был повыше — Ведам, держал осанку и его лицо выражало слишком мудрое для ребёнка умиротворение. Казалось, ему нравилось стоять рядом со своей семьёй на портрете, что нельзя было сказать про младшего брата. Маленький Орвас был изображён как-то неестественно, должно быть, он постоянно крутился и разговаривал, не давая художнику закончить работу. Будущий глава Хлаалу и преступного мира смотрел на зрителя исподлобья, а лёгкая улыбка, которая, по-видимому, была добавлена художником специально, делала выражение лица мальчика ещё более пугающим, а вовсе не забавным, как любил говорить про него герцог. — Помню, ты так ненавидел позировать, — погружаясь в воспоминания, улыбнулся Ведам Дрен. — Всё канючил, и канючил, что это какая-то глупость бесполезная и что тебе не понятно, почему взрослые заставляют нас этим заниматься. Тогда ведь отец только вернулся из командировки — очередная встреча по заключению мира между данмерами и Империей, и привёз нам потрясающей работы игрушки — они были как настоящие маленькие копии рыцарей. Ты постоянно захватывал Тамриэль и объявлял себя господином мира. Ты помнишь? Герцог продолжал рассматривать семейный портрет, а Орвас, сложив руки на груди, закатил глаза. «Я про свои желания никогда не забывал, и детские игры уже давно переросли во взрослые, глупый братишка». — Не время погружаться в сентиментальные воспоминания. Внизу, у тебя в темнице, сидят четверо особо опасных преступников, которые покушались на мою жизнь и, должно быть, работают на кого-то, кто преследует опасные для нас цели. — Не волнуйся, Орвас, двое из них вообще дети. Они надёжно охраняются за решётками, открыть которые можно только с помощью ключа. Я обязательно разберусь с ними. Орвас напрягся, выдержав паузу. Он подозревал, что Ведам тянет с заключёнными не просто так. Может, он стал сомневаться в нём? Может, слова, которые он услышал от воров и легионера посеяли в его душе семя сомнения? Тогда разобраться с ними нужно как можно скорее, чтобы эти проклятые муравьи больше и слова не могли сказать кому-либо, тем-более герцогу. Братья дошли до балкона и, обдуваемые свежим морским ветром, остановились у белоснежных перил. Солнце уже стояло почти в зените, и светлокожие имперцы в такое время, обычно, прятались, боясь обгореть. Данмеров же такие пустяки совершенно не заботили. Синее бескрайнее море было спокойно: переливаясь и искрясь под золотыми лучами, оно тихонько шумело, ударяясь об острые камни далеко внизу, подпевая морским птицам. — Дорогой брат… — смягчая голос, начал Орвас. — Ты всегда был для меня примером справедливости, милосердия и здравого рассудка. Я люблю тебя всем сердцем, как брат может любить брата. И меня ранит мысль о том, что ты мог хотя бы на секунду засомневаться в моей верности тебе. — Ты мне тоже очень дорог, Орвас, — с грустной улыбкой ответил Ведам, и, повернувшись к брату, опустил свою большую ладонь ему на плечо. — Твои слова для меня важнее, чем чьи-либо. — Тогда прислушайся ко мне и избавься от этих преступников, пока они не запятнали честь нашей семьи. Внезапно дверь за их спинами распахнулась, и послышались голоса. Братья обернулись: поспешно стуча каблучками по мраморному полу, к ним направлялась Ильмени, а за ней — Рин, Сладкоголосая и Флин. Красавчик, отобрав у статуи в доспехах, что стояла у входа, металлическое копьё, засунул его между ручек дверей, заблокировав путь нежелательным гостям. — Что всё это значит, Ильмени? — возмущённо вскинул брови Ведам Дрен, видя, как Орвас выхватывает свой меч из ножен. — Никак иначе, ты слеп, если не видишь, что твоя дочь заодно с этими паршивцами! — Не верь ни единому его слову, отец! Он хочет тебя свергнуть и занять место герцога! Я знаю, тебе трудно поверить, но Орвас… — Это ужасная ложь! — возразил Орвас Дрен, принимая боевую стойку. — Ильмени, не думал, что ты опустишься до такого. Сначала ты ушла, отрёкшись от своего рода, а теперь — это?? Неужто ты хочешь лишиться головы вместе со своими друзьями-воришками? — Не смей так говорить с моей дочерью, Орвас! — брови герцога сошлись на переносице и от тёплого разговора не осталось и следа. — Вы одинаково дороги мне, поэтому я выслушаю обоих и докопаюсь до правды. — Прошу тебя, отец! Он уже написал записку своим лучшим наёмникам, где целью являешься ты! Ты и весь Вварденфелл в огромной опасности! Тут Орвас сделал шаг вперёд — в его руке блеснул высочайшей работы эбонитовый клинок. «И эта тайна останется в этой комнате», — прошептал он. Красавчик немедля выхватил свои парные мечи, Рин — лук, а Сладкоголосая и Флин — кинжалы. — Остановите это безумие! — воскликнул герцог, видя, как нетерпеливый, охваченный гневом данмер-вор замахивается в сторону его младшего брата. Шаг, ещё шаг, чтобы оказаться между опасностью и родным существом. Мгновенье — и эта опасность поражает тебя — защиту, высокую прочную стену, которой готов стать лишь тот, кто питает истинную любовь к кому-либо. «Напрасная жертва или благородный поступок?» — пронеслось в голове у Ведама Дрена, когда он не задумываясь, закрыл собой брата от летящего в его сторону меткого кинжала. Ведь так и поступают старшие братья — защищают младших. В детстве он прикрывал Орваса от родителей, когда тот совершал очередную выходку, и заступался за него, когда обиженные дети приходили поколотить его за всё «хорошее», что он им сделал. Он всегда присматривал за ним и, даже на поле боя, где они и заслужили свои высокие звания, всегда думал о безопасности брата больше, чем о своей. Конечно, сам его брат такой взаимности не испытывал. Ильмени ахнула и упала на колени, а воры и Томас застыли, растерянные, не зная, что им делать дальше. Ноги герцога подогнулись и Орвас, бросив на пол меч, подхватил брата, изучая взглядом рану. Лёгкое было задето — изо рта Ведама потекла струйка крови, пока он пытался что-то сказать. Стоя так несколько секунд, все увидели, как лицо Орваса скривилось, и он сказал герцогу: — Такие раны нас, Дренов, не убивают. Чего нельзя сказать о полёте с огромной высоты на острые скалы. И, прижав брата к белым перилам спиной, он подсёк ноги Ведама и перевалил его через край, отправив герцога островного на верную погибель. — Я убью тебя! — закричала взбешённая Ильмени, кинувшись безо всякого страха на своего дядю. В её руке что-то засверкало, но, прежде, чем заклинание слетело с её губ, Орвас сделал выпад навстречу и беспощадным ударом ногой в грудь откинул девушку в сторону. Ударившись головой о мрамор, она попыталась встать и тут же рухнула обратно, потеряв сознание. — С тобой я после решу, что сделать. А пока разберусь с этими назойливыми крысами. Оглядев свысока каждого, словно хищная птица, выбирающая в полёте жертву, он остановился на испуганном лице Рин и расхохотался. — Вот это я понимаю — семейная драма! — Помогите Ильмени, а Орваса оставьте мне, — негромко сказал Томас, синхронно крутанув в руках мечи. — И, пожалуйста, не мешайтесь. Данмер, как-то нехорошо улыбнулся в ответ. Кажется, он был абсолютно уверен в своей победе. «Что ж, часто недооценённый враг обретает благодаря этому верх», — подумал Красавчик, осторожно двигаясь с Орвасом по кругу. Он не раз повторял это молодым легионерам, когда тренировал их. В заблокированную дверь начали ожесточённо бить, силясь открыть её. Флин и Сладкоголосая, переглянувшись, бросились к ней. Упершись, что есть сил, они принялись сдерживать проснувшихся стражников, подпирая створки всем тем, что могли найти в округе. Рин опустилась рядом с сестрой и принялась тормошить её, однако в чувства девушка не приходила. — Не боишься драться со мной, малец? — Орвас с вызовом смотрел в глаза противника, желая заметить там слабину. — Не сильно. Помнится, моя подруга сумела уложить тебя, а она ведь едва ли умеет драться. Орвасу не понравилась дерзость имперца, и он напал первым. Сделав выпад, данмер вытянул руку, пытаясь проколоть Красавчика мечом, но ловкий легионер быстро отпрянул, контратакуя врага сбоку. Замахнувшись одним из клинков, он встретился с преградой: лязгнул металл о металл, и Дрен с силой откинул Томаса от себя. — Дам тебе ещё одну попытку развеселить меня, — сказал он, кинув быстрый взгляд на сдерживаемую ворами дверь. Томас, словно в танце, крутанулся, ударив данмера сначала одним клинком и сразу — вторым. Оба удара были отражены, и Красавчик с невероятной скоростью принялся наступать, обрушивая лезвия на медленно пятившегося Орваса. Лязг эхом раскатывался по галерее, а данмеры на портретах высокомерно наблюдали за происходящим, словно были недовольны, что их лишили покоя. Ловко парируя, Дрен сражался с Томасом Мерселиусом, словно играючи, хоть имперец и считался одним из лучших мечников на Вварденфелле. Злясь на собственное бессилие, Красавчик решил во что бы то ни стало достать Орваса. Сделав подкат, он попытался выбить противника из равновесия, но тот словно видел все ходы наперёд: отпрыгнув в сторону, он развернулся, с размаху ударив Томаса ногой в голову, как дети пинают на улицах города мяч. Не устояв, имперец отлетел и, пытаясь выровняться, сделал кувырок назад, чтобы как можно быстрее снова оказаться на ногах перед столь опасным противником. Один клинок отлетел слишком далеко в сторону, чтобы он успел поднять его. Скула имперца онемела от удара и только через несколько секунд появилась сильная боль. — Тридцать восемь захватов, семь сотен пятьдесят атакующих и восемь сотен защитных позиций, а также почти девять тысяч движений из мудрой Книги Кругов йокуданцев. Я знаю всё это. А ты, судя по всему, не успел ещё столько прожить на белом свете, человечишка, дабы освоить все техники Франдара Хандинга. Тебе никогда не победить меня. — Герцог?! — воскликнул вдруг Томас, глядя куда-то в сторону. Орвас рефлекторно обернулся, но понял, что купился на глупый приём ещё тогда, когда не успел взглянуть на балкон. В его голову прилетела тяжёлая урна с прахом предков и вдребезги разбилась, лишив его на некоторое время способности видеть. — Потому я и твержу своим рекрутам то же, что всегда говорил мне мой отец: «не старайся быть как все. Никогда не действуй по шаблону. Импровизируй, и тогда, поверь, твои шансы на победу увеличатся, как минимум, вдвое!» Красавчик набросился на Орваса, и каково же было его удивление, когда тот отразил его меч, не открывая глаз. — Ты слишком много болтаешь, — ответил он, продолжая фехтовать, ориентируясь на слух. Это заставило Томаса признать великое мастерство своего противника. Но когда Орвас в очередной раз отразил его клинок, имперцу удалось сбить его с ног, лишив равновесия. Дрен упал на спину, и Красавчик тут же оказался рядом, целясь нанести удар прямо в сердце. Но Орвас, привстав, успел вытянуть свой длинный меч, на который едва не налетел Томас. Так они и застыли на мгновенье — лезвие данмера упёрлось Красавчику прямо в живот, и имперец был вынужден отступить. Но неожиданно Орвас крутанул меч и перехватив рукоять лезвием вниз, вонзил его в сапог Томаса. Закричав от боли, тот вновь замахнулся на врага, но тот уже был в паре метров от него и с интересом нюхал кровь на эбонитивом лезвии. Позади в очередной раз раздался удар по двери, после чего послышалось множество спорящих голосов. Томас, чувствуя, что с такой раной точно не сможет дать отпор Орвасу, отчаянно закричал: задание было провалено и всё, к чему он так долго шёл, рушилось на его глазах. — Ты разбил урну с моей матерью. Досадно, — протирая рукавом глаза, проговорил Дрен, будто речь шла о простой вазе. — О, даже не пытайся, Рин, — протянул он, заметив, что девушка натягивает стрелу. — Хотя, если тебе так хочется поиграть с папой… Девушка отпустила тетиву, на этот раз и глазом не моргнув. Щелчок — и разрезанное пополам древко упало под ноги Дрена. Глаза воровки округлились: она ещё никогда не видела, чтобы кому-то удавалось остановить стрелу налету. — Всё кончено, — драматично сообщил он и тут же, через секунду, прогремел сильный взрыв, и Флин со Сладкоголосой отлетели на середину помещения вместе с дверью, навалившись на Красавчика. Кашляя от пыли, Рин подскочила, пытаясь рассмотреть вошедшие внутрь фигуры. Здесь было не меньше десятка стражников и двое магов, которых ей довелось увидеть на суде. Легионеры тут же схватили, вернее, подняли сбежавших заключённых, а волшебники и капитан стражи принялись интересоваться у Орваса произошедшим. — Очередное покушение. И, на этот раз, удачное, — со скорбным лицом сказал данмер. — Охрана из вас некудышная! Вам было доверено важнейшее задание: обеспечивать безопасность герцога, но вы с ним не справились. Из-за вас мой брат — мёртв. Они убили его, скинув на острые скалы, пока вы прохлаждались скамп знает где! — Простите, сэр, вы сказали, герцог Ведам Дрен… мёртв? — не веря, глупо переспросил капитан. — Не заставляй повторять это дважды. Я так зол, что на грани с тем, чтобы убить кого-то. Поэтому так и поступлю. Капитан напрягся, вытянувшись по струнке. — Чародеи, нашлите на этих четверых безмолвие и подготовьте всё для публичной казни. Народ должен видеть, как уважающие себя и свой род данмеры расправляются со своими врагами. — Но зачем лишать их речи? — спросил один из них. — Потому что я так сказал, — прошипел Орвас. — Если ты не знаешь, то право на власть после смерти брата теперь у меня. Делай, что говорю или последуешь за этими преступниками в мир иной. Маг учтиво поклонился, скривив улыбку, после чего повернулся к удерживаемой стражей четвёрке и взмахнул руками. Рин хотела было воскликнуть, обвинить Орваса, достучаться до стражи и его чародеев, но обнаружила, что не может издать ни звука. Это было похоже на кошмар, когда пытаешься закричать, но из этого ничего не выходит. — Капитан. Найдите тело герцога. А вы двое, — Дрен повернулся к двум высоким стражникам в шлемах. — Отнесите мою племянницу в безопасное место и присмотрите за ней. Рин только сейчас поняла, что эти двое стражников были переодетыми братьями Йенитами — они сторожили у дверей галереи, чтобы в любой момент расправиться с Ведамом. Видимо, Орвас не планировал так скоро и, тем-более, собственноручно расправиться с братом: его вынудила ситуация. Теперь, стоя на этом месте, ему предстоит столько уладить: убедить всех в своей непричастности к убийству, заставить молчать Ильмени, не убивая, ведь это вызовет ещё большие подозрения и, конечно, как можно скорее избавиться от помешавшей ему четвёрке, не дав им и слова выкрикнуть о правде перед своей смертью. Переодев приговорённых к смертной казни в длинные светлые рубахи и снова связав руки за спиной, их вывели из замка в плотном окружении стражи в сверкающих на солнце доспехах. Вскоре, проходя мимо рынка и жилых домов, шествие начало стремительно обрастать народом — глашатай, идущий впереди, во всё горло кричал о «государственной измене» и о восторжествующей вскоре справедливости. Воры и Красавчик шли друг за дружкой, не имея возможности даже переглянуться: отчаянно пытаясь зацепиться глазом за то, что может им помочь, приговорённые едва справлялись с паникой, ведь каждая секунда приближала их к смерти. Впереди шёл, а точнее - едва ковылял, Томас Мерселиус, сильно припадая на раненую ногу . Нельзя было сказать, что он жалел о своём расследовании и ругал за своё столь плачевное положение Ллариуса Варро, попросившего его об услуге. Даже в минуту перед смертью, он и мысленно не собирался отказываться от служения Императору и философии справедливости, закона и порядка. Красавчик до последнего верил, что мир во всём Тамриэле возможен, и, когда все виды и расы, населяющие эти земли, перестанут растрачивать себя на войны, цивилизация выйдет на новый уровень. И сейчас, в минуту перед смертью, в первую очередь он жалел о несправедливости, которую ему так и не удалось побороть. «Какая ирония», — думал он, понимая, что в конце концов оказался по ту — другую сторону, где стоят преступники, которых он так ловко вылавливал на протяжении всей своей службы. Следом плелась Сладкоголосая. Она мысленно ругала себя за проявление ненужного героизма и за свою привязанность к Рин. Каджитка не отказывалась от любви к девочке или от желания покончить с Орвасом Дреном, но как не раз показывал ей опыт тяжёлой жизни, чтобы выжить, часто приходится поступать, по мнению других, эгоистично. Заботиться только о своей шкуре, может, и не входит в рамки морали, однако, не поддайся ранее сантиментам, она бы уже давно высадилась на материке, чтобы начать там новую жизнь. «Борьба действительно оказалась напрасной», — сожалела Хабаси. Флин, пытаясь время от времени прорваться через стражу, что, скорее, выглядело как попытка ударить собой полностью экипированного стражника, получил заслуженное и теперь, плетясь снова с разбитым носом, исподлобья смотрел на бессовестно разглядывающую их толпу. В минуту перед смертью Флин чувствовал себя побитой беспомощной собакой. Так же он ощущал себя в детстве, когда его семью уничтожали на его глазах. Данмер жалел о том, что не успел отомстить всем, кто был причастен к его душевной боли, которую он так тщательно скрывал все эти годы внутри себя. Он ненавидел это чувство и, будь у него под рукой ящик спиртного, он предпочёл бы напиться до смерти, лишь бы провалиться сейчас сквозь землю и не терпеть это поражение перед Орвасом и Камонной Тонг. «Дайте мне только расправиться с ними и можете делать со мной, что хотите», — обратился данмер к какой-то высшей силе, которая, должно быть, распоряжается судьбами всех, кто ходит по земле. Рин шла последней, глядя в спины своих друзей. Ей почему-то уже не было так страшно, как в начале её пути. Казалось, будто всё, что происходит — далеко от реальности и является всего лишь кошмаром, на который она смотрит со стороны. «Несомненно, я скоро проснусь», — говорила себе она. «Ведь так не должно кончиться. Не должно». Но когда вся процессия достигла площади перед причалом, выходящим на искрящееся от солнца море, Рин почувствовала сильный порыв ветра. Свежий бриз приласкал её щёки, и она тут же отрезвилась. Всё происходило на самом деле. Вот стража завела их, грубо толкая, на центр площади, остановив прямо под высоченной статуей имперского дракона, оплетающего стелу. Такие же, только уменьшенные копии, воровка видела в самом замке Эбенгард. Но эта была действительно впечатляющей, и дело было не только в габаритах: высеченная из камня, отдающая на солнце фиолетовым, рептилия выглядела настолько реалистично, словно это был самый настоящий зачарованный дракон. Слишком естественно он держался мощными когтистыми лапами за основание, слишком тонкими были перепончатые крылья, на которых виднелся даже рельеф сосудов, а чешуя… чешуйка к чешуйке — мастер действительно был гением, посвятившим этой работе огромное количество времени и ресурсов. Эта великая сила всё-таки оттолкнула её и оставила погибать. И о чём она, Рин, только думала, открывая себя всепоглощающему свету? Когда девушка услышала громкий голос Орваса Дрена, её окатило ледяной волной и пробрало до самых костей так, что на коже в такую жару выступили мурашки. — Дамы и господа! — обратился он к собравшейся вокруг осуждённых толпе. Их было достаточно много, на площади не осталось свободного места: было ясно, что весь город собрался, чтобы узнать подробности горькой новости и поглазеть на казнь. — Я, Орвас Дрен, брат герцога Ведама Дрена, с огромным сожалением вынужден объявить, что он… мёртв. По толпе прокатилась волна возгласов и вздохов. Кто-то был напуган, кто-то — расстроен, а кто-то — рад возможности сменить власть. — Прошу оставить обсуждения на потом, — поднял руку Орвас и, сделав многозначительную паузу, прикрыл глаза, изобразив раздирающую внутри него боль. Но быстро собрав волю в кулак и взяв себя в руки, он продолжил, с трудом подбирая при этом эпитеты. — Ведам был… славным мером, мудрым правителем и верным другом и братом. И я мог бы часами говорить о его благодетели и о своём разбитом сердце, но сейчас важнее всего дать свершиться справедливости, за которую наш герцог так боролся. Ведь он умер не своей смертью — его убили эти предатели! По толпе снова прокатился взрыв возмущённых голосов. — Отрубите им голову! — закричал кто-то и вскоре все подхватили. — Тишина! — сурово приказал Орвас Дрен, и все покорно замолчали. — Правосудие непременно свершится. Я мог бы отомстить за брата этим безжалостным убийцам прямо там, — данмер показал в сторону Эбенгарда, — когда кинжал одного из них попал в грудь герцога и тот, не устояв, вывалился из балкона на острые камни с огромной высоты, — сжав кулаки, Орвас бросил ненавистный взгляд на приговорённую четвёрку и, выдохнув, продолжил: — но я знаю, герцог хотел бы, чтобы всё прошло по закону, и потому, следуя имперским формальностям, с вашего позволения, я начну. Рин и Сладкоголосая повернулись к Красавчику, который, встретив их испуганные вопрошающие взгляды, испытал глубокое чувство вины и отвернулся. Флин же не отрывал испепеляющих глаз от Орваса, желая, должно быть, открыть в последний миг своей жизни сверхспособность убивать силой мысли. — Итак, — Орвас прокашлялся, — я, Орвас Дрен, брат покойного герцога Ведама Дрена, глава Великого Дома Хлаалу и наследник герцогского трона, сообщаю, что соглашаюсь с выполнением собственного долга перед родиной и потому беру на себя всю ответственность брата за свой народ. И, как известно, теперь в мои обязанности входит вершить правосудие на государственном уровне. «Если бы я только мог говорить», — мысленно возмущался Томас, — «то рассказал бы тебе о твоих правах и обязанностях! Не имеешь ты права проводить суд на государственном уровне, пока совет не даст добро и на документе не будет стоять подпись самого императора! Проклятый узурпатор!» — Перед вами стоят четверо бандитов, деяния которых признаны мной, как преступления, заслуживающие высшей степени наказания. Сладкоголосая Хабаси! — воскликнул он и все взгляды обратились на напряжённую каджитку. По имени было ясно, кому из четвёрки оно принадлежало. — Ты обвиняешься в многолетней воровской деятельности в ранге одной из вышестоящих преступников, а также в соучастии убийства герцога Ведама Дрена, что является государственной изменой. Народ принялся неодобрительно гудеть и выкрикивать в адрес воровки самые оскорбительные и грубые слова, но стоило Орвасу Дрену продолжить, как шум толпы принялся затихать, внемля словам нового правителя. — Сладкоголосая Хабаси, вам есть, что сказать в своё оправдание перед смертью? Каджитка, связанная и лишённая дара речи лишь бросила на Орваса гордый взгляд. Ей ничего не оставалось, как встретить эту смерть достойно. — Если твоя воля молчать — да будет так. Следующий — Томас Мерселиус, воин имперского легиона. Обвиняется в заговоре против герцога Ведама Дрена и в соучастии его убийства. Хочешь ли ты объясниться, Томас, что побудило тебя пойти против собственной страны и Императора? Можешь говорить свободно: ты имеешь такое же право, как и все, на последнее слово. Красавчик внимательно осмотрел Орваса, слегка ухмыляясь и щуря глаза, пока народ выкрикивал несправедливое «предатель!» «Побери тебя Обливион, Дрен», — сказал про себя имперец. — «Пусть в этот раз ты и выиграл, но поверь — никто тебе не даст задержаться на этом скамповом троне, так и знай!» — Должно быть стыдно приверженцу закона, давшему клятву Императору, оказаться в таком положении и быть осуждённым за столь тяжкие преступления. Да, Томасу действительно было не по себе. И, прежде всего, перед своими сослуживцами, многих из которых он здесь знал: под шлемами окруживших их стражников было много тех, с кем он так или иначе был связан службой и весёлыми вечерами за кружкой эля. Должно быть, они в недоумении, и было бы здорово выкрикнуть всю правду, чтобы даже в случае его казни семя сомнения в Орвасе среди народа проросло сильнее и помешало ему обрести полную власть. — Что ж. Следующий данмер отличился больше остальных. Вор и наёмный убийца по прозвищу Флин, обвиняется, прежде всего, в убийстве герцога Ведама Дрена и в покушении прошлой ночью на его брата, то есть меня. Этот кинжал, — Орвас поднял над головой окровавленное оружие, — был изъят из тела герцога, и я показываю вам его, как доказательство. Толпа ахнула и принялась снова шуметь и, на этот раз, пуще прежнего. «Зачем ты сделал это, убийца?!», «казнить предателя!», «пусть этот ублюдок ответит за всё!» — слышалось отовсюду, но Флину, казалось, было плевать. Он привык, что окружение его не чествует и ему было всё равно, что кричит это глупое стадо. «Как же мне забрать тебя с собой на тот свет?» — размышлял данмер, пока в его сторону летели яйца, камни и много чего другого. — Хоть ты этого и не заслуживаешь, но, так требует закон — даю тебе возможность сказать своё последнее слово. Флин, конечно же, молчал. — Так я и думал. Тогда, может, эта юная преступница ответит за всех? Наконец, Орвас дошёл и до Рин. Глядя на неё, он победно улыбнулся. Лидер Камонны чувствовал облегчение — скоро он избавится от всех, кто знал о его плане. Почти от всех. А главное, эта девчонка теперь не разболтает об их родстве и не разоблачит ту его тёмную сторону, которую он тщательно скрывал, дабы добиться авторитета и любви народа. — Воровка Ринель обвиняется в соучастии убийства герцога и в покушении на мою жизнь. Тебе есть, что… сказать? Рин подняла глаза на Орваса. Наверное, за всю историю не было более жестокого отца, готового так спокойно лишить жизни собственную дочь. Девушка посмотрела ему прямо в глаза, в надежде увидеть там хотя бы каплю сожаления, укола совести или чего-то в этом духе. Но — тщетно. Там был лишь холод, ненависть, злорадство и властность. Рин перевела глаза на толпу, тыкающую в неё пальцами, осуждающую и выкрикивающую, как и её друзьям, колкие словечки. Внезапно, взгляд девушки остановился на знакомом лице старухи: сомнений не было — это была та самая гадалка, которую она встретила в Балморе перед страшным пожаром. «Они хотят говорить с тобой. Но вокруг тебя стена. И она не разрушится, пока ты не станешь тенью», — пронеслись слова предсказательницы и девушку словно обдало холодной водой. Губы старухи растянулись в беззубой улыбке и Рин, напрягая гланды, попыталась закричать — но не смогла. — Как видите, никто из участников заговора не сказал ни слова, и нам не удалось узнать ничего об их целях и мотивах. Но я обещаю, что просто так этого не оставлю, и, если есть кто-то, кто стоит за убийством герцога и покушением на меня — я обязательно это узнаю и положу этому конец. А теперь пришло время вершить справедливость. Орвас Дрен, сделав три длинных шага, оказался рядом с Рин и, схватив её за шкирку, грубо бросил на мостовую перед жителями и случайными гостями Эбенгарда. Упав на колени, девушка едва не клюнула носом вперёд, не имея возможности помочь себе связанными за спиной руками, но вовремя выровнялась и принялась снова искать глазами старуху, словно та могла ей чем-то помочь. Но её и след простыл. Раздался знакомый скрежет. Воровка замерла, глядя перед собой в пустоту. Орвас обнажил свой острый, ослепительно сверкающий на солнце меч и с гордостью осмотрел его. — За тебя, мой брат, — негромко сказал он и вытянул клинок в сторону воровки, примеряясь. Рин почувствовала прикосновение холодного металла к шее и её небесные глаза наполнились слезами. — Передай Тэме привет от меня на том свете, — шепнул Орвас дочери и замахнулся, чтобы одним быстрым и непоколебимым движением снести ей голову. В последний миг Рин зарыдала не от страха. Всё дело в том, что перед тем, как Орвас замахнулся, чтобы снести голову с её плеч, девушка кое-что поняла и прислушалась к шепоту морского ветра. Как она раньше не могла разобрать столь отчётливые голоса, среди которых были и те, что знакомы ей? Они хотели говорить с ней, и стена между ними, наконец, разрушилась, потому что Рин удалось стать Тенью, пускай и ненадолго. Проклятье потеряло свою силу в тот самый момент, когда девушка заняла место своей матери в руках Орваса Дрена — больше в его защите не было никакого смысла. Да, проклятье было наложено на неё, на Рин именно для защиты, чтобы та никогда не узнала, чьей дочерью является по тем самым причинам, которые Сладкоголосая озвучила в темнице. И это было в интересах лишь одной данмерки. Время словно остановилось. Перед Рин стояла её мать: красивая, смелая женщина со шрамами на лице. Она улыбнулась дочери со слезами на глазах и указала пальцем за её спину. Девушка обернулась: сдерживая в полуметре от шеи Рин клинок Орваса, рядом стоял призрачный Ведам Дрен. Между их мечами засверкали искры, и лидер Камонны с ужасом на лице отлетел назад, выронив из рук выбитый духом клинок. — Ты — самое большое в моей жизни разочарование, Орвас, — сказал Ведам, гордо возвышаясь над братом. — Ты разбил мне сердце. Закрыв тебя от кинжала, я верил, что ты поступил бы так же ради меня, но я никогда ещё так сильно не ошибался. Ради власти ты лишил собственного брата жизни и так же, не моргнув и глазом, собирался казнить родную дочь. В тебе не было и нет ничего святого, тебе чужды любовь, честь и справедливость. Потому я заклинаю, брат: ты никогда не станешь герцогом и ответишь за всё, что натворил против невинных и своего государства. Ты — позор нашей семьи. Ты — позор Великого Дома Хлаалу. Ты — позор всего народа данмер! С этими словами Ведам набросился на Орваса, который поспешно поднял свой меч и принялся защищаться, но такое оружие было не в силах навредить духу. Пролетев сквозь брата, призрак растворился, оставив побледневшего Орваса лежать на спине, и через мгновенье толпа бросилась к нему с выкриками: «долой узурпатора!», «Орвас Дрен – обманщик и убийца!» Но, будучи искусным мечником, тот быстро вскочил на ноги и, словно вихрь обернувшись вокруг своей оси, создал между собой и «своим народом» пустоту. Поблёскивающее на палящем солнце лезвие так быстро пронеслось вокруг Орваса, что Рин сначала почудилось, что оружие превратилось в сверкающую золотую ленту. «Пришло время прогнать н'вахов с наших земель!» — послышалось вдруг в толпе. Это были голоса пепельнокожих данмеров, которые уже давно были преданны лишь Орвасу Дрену. — «Защитите нашего лидера! Не жалейте никого, кроме тех, в чьих жилах течёт кровь пророка Велота!» Про осуждённых на казнь преступников, казалось, все забыли, и между стражей и чужеземцами с одной стороны, и данмерами с другой началась настоящая резня. Рин, ощутив сильнейшую слабость, начала крениться набок, упав в конце концов на мостовую. Она не потеряла сознание, и даже напротив, отчётливо слышала и понимала, что происходит вокруг. До неё доносились истошные крики, а на лицо брызгали капли крови. Прямо по ней принялась топтаться толпа. Ещё чуть-чуть — и она была бы буквально размазана по брусчатке, если бы освобождённый кем-то из стражи Красавчик не поднял её, вытащив из этого ада. Всё закончилось довольно быстро. Восставших данмеров оказалось не так много и их бунт был неорганизованным и неэффективным мероприятием. Однако же крови за полчаса пролилось достаточно много, и весь Эбенгард находился теперь в ещё более глубоком трауре. Когда приспешники Камонны Тонг были убиты или посажены за решётку, капитан стражи взял временное управление на себя, пока через несколько часов в город не приехал Крассиус Курио. — Дядюшка Крассиус придёт и порядок наведёт! — Это были первые слова советника Хлаалу, когда он оказался внутри крепостных стен и увидел положение дел собственными глазами. — Я на карету решил сесть, лишь донеслась дурная весть. Эй, у кого-то есть рядом перо и бумага? Нужно записать, а то я потом забуду. «Это Крассиус Курио», — доносился повсюду шепот, пока не достиг башни замка, где располагалась спальня Ильмени. Стражник известил присутствующих о приезде советника и по приказу дочери покойного герцога отправился сообщить гостю, что скоро она и остальные свидетели спустятся к нему в столовую. Арочные окна круглого помещения были раскрыты нараспашку, впуская в комнату свежий морской ветер. Лёгкие занавески без конца вздымались, словно крылья парящих бабочек. Рин лежала на воздушных перинах, таких мягких, что их можно было сравнить только с пушистыми облаками. Это было идеальной постелью для чуть ли не насмерть затоптанного человека, любые прикосновения для которого были ужасно болезненными. Но главное, что её сейчас окружали живые и здоровые друзья. Ильмени сидела рядом, сжимая руку Рин. Братья Йениты держали её здесь связанной несколько часов назад, и она чуть было не сошла с ума от переживаний: но через какое-то время за окнами началась какая-то суматоха и бандиты, осознав поражение Орваса, решили заняться спасением своих жизней и сбежали, оставив Ильмени дожидаться помощи. Томас и Сладкоголосая тоже были здесь. Они уже несколько раз обсудили происходящее, пытаясь понять, как именно Орвасу удалось сбежать и что будет теперь с Вварденфеллом после этих событий. Однозначного ответа они не нашли, но главное — лидер Камонны был разоблачён, а значит, на всех уровнях теперь преследовался законом. Рядом с героиней, сумевшей остановить воплощение злых умыслов Орваса Дрена, не было только Флина. Он ушёл сразу после того, как их освободили. Сладкоголосая пыталась остановить его или хотя бы узнать, куда он отправляется, но получила лишь размытое «у меня остались незаконченные дела». Рин с тревогой думала о нём, лёжа в кровати, и не подозревала, что увидит друга в следующий раз лишь спустя много лет… — Нам пора завершить начатое, — сказал Красавчик, поднимаясь. — Ситуация на Вварденфелле всё ещё шаткая — Крассиус Курио поможет направить последние события в нужное русло. — Да, ты прав: нам ещё нельзя расслабляться, — печально подтвердила Ильмени. Все заметили, что её голос дрогнул, но прежде, чем кто-то успел что-то сказать, она перевела внимание на Рин: — Ты как, сестрёнка? Пойдёшь с нами или лучше отдохнёшь здесь? Мы поможем тебе спуститься, но если ты не хочешь, только скажи… — Я тоже должна в этом учувствовать, — ответила воровка, приподнимаясь на локтях. Её тело было усеяно тёмными гематомами, а под припухшим глазом красовался огромный фингал, оставленный чьим-то ботинком. Томас и Сладкоголосая помогли ей подняться, но, встав на ноги, девушка попросила их не трогать её и принялась осторожно сама двигаться в сторону двери. Имя Крассиуса Курио показалось Рин очень знакомым, в первую очередь потому, что этот эгоцентричный имперец был одним из советников Хлаалу, а во вторую — чудаковатым покровителем искусств и меценатом. Его смелое и зачастую откровенное творчество могло вогнать в краску даже самого развязного и не страдающего комплексами зрителя. Впервые воровка услыхала о нём, когда весь Вварденфелл судачил о его картине «Танец с трёхногим гуаром». Она и её друзья встретились с Крассиусом в гостевой столовой за вытянутым овальным столом, во главе которого, закинув ногу на ногу, он ожидал их. Это был имперец средних лет, одетый в вычурное тёмно-синее платье, вышитое золотом. Его подстриженные и уложенные брови с интересом изогнулись и он, то и дело, несколько утрированно округлял глаза и прикрывал рот рукой, пока Красавчик рассказывал от начала до конца их историю. Рядом с Томасом сидела Сладкоголосая, с беспокойством посматривающая на Рин, а Ильмени уже долгое время стояла у окна, обрамлённого тяжёлыми бархатными шторами, и безучастно смотрела вдаль на приближающийся закат. Алый свет залил всё помещение, и длинные тёмные тени сидящих незаметно двигались по противоположной стене наверх. Когда Томас кончил говорить, Крассиус задумчиво погладил себя по бородке и покачал головой. — Вот, значит, как далеко в итоге зашёл Орвас. Хотя, признаться честно, я не сильно удивлён, — Имперец поднялся и подошёл к подскочившему Томасу, горячо пожав ему руку. — Ты мне всегда нравился, и я рад, что на службе у нашего Императора есть столь отважные и красивые люди. — Красивые? — недоумевая, переспросил Красавчик. — Я хотел сказать — справедливые. Ты и твои друзья сделали много для мира на Вварденфелле и, обещаю, я всё устрою: ваша репутация будет девственно чиста. Что касается Камонны Тонг — теперь, без Орваса Дрена, и, как бы это плохо ни звучало, без герцога изловить бандитов будет меньшей проблемой. Конечно, понадобится время, чтобы всё устаканилось и всем вам желательно залечь на дно и быть крайне бдительными, пока страсти не утихнут, но, в любом случае, вы живы и свободны, а это главное. — Но ведь Орвас Дрен сбежал! Да, он ушёл со сцены, но где гарантия, что он не организует восстание снова? — спросила Сладкоголосая, скрестив руки на груди. — Сладкоголосая Хабаси, верно? — уточнил Крассиус. — Это хороший вопрос и у меня уже есть на него ответ. Нам не следует сильно беспокоиться по этому поводу. Авторитет Орваса сильно подкосился и едва ли теперь кто-то последует за ним. Всё дело в том, что эта девица, растеряв по дороге секретные бумаги на плантации Дрена, — имперец тыкнул пальцем на Рин, — обронила кое-что, что мигом распространилось среди наёмников. А потом я и мои единомышленники помогли этому слуху расползтись по острову с огромной скоростью. Судя по лицам, вы не понимаете, о чём я? Речь идёт о сделке между Орвасом Дреном и Дагот Уром. Оказывается, эти двое заключили союз, где каждый должен был получить своё. В общих чертах в документе шла речь о их совместных планах: Орвас становится герцогом и ведёт политику, которая приведёт в итоге к высвобождению Дагота из Призрачного Предела, а тот в свою очередь воплотит их общую мечту прогнать н'вахов с родных земель. Только я не понимаю, на что именно рассчитывал Орвас, ведь едва ли бы Дагот стал делиться с ним своей властью, если бы захватил Тамриэль… Но в любом случае теперь даже отпетые бандюганы не станут доверять Дрену: даже они понимают, что Дагот Ур — истинное порождение зла и его высвобождение значит конец миру, каким мы его знаем. — Выходит, это к лучшему, что я обронила эти бумаги? — изумилась Рин и внезапно нервно рассмеялась, рассмеялась до слёз, так, что Ильмени отвлеклась от своей скорби и поспешила к сестре. — Да, вот такая воля судьбы. Удача, если вам так угоднее, — подтвердил Крассиус. — И кто теперь займёт место герцога, Крассиус Курио? — спросил Красавчик. — Сколько можно напоминать — называйте меня «дядюшка», — с напускной строгостью потребовал советник и тут же растянулся в улыбке. — Это известно только самому Императору. И, конечно, советники будут играть в этом не последнюю роль, — подмигнул он. — А братья Йениты? — спросила Ильмени. Глаза дочери герцога опухли и покраснели от горячих слёз по своему отцу. — Их уже активно ищут по всему острову, как и самого Орваса Дрена. Хотя я уверен, что второй уже покинул границы Морровинда. — Но как же его многочисленные бандиты и восставшие данмеры… дядюшка Крассиус? — снова поднял вопрос Томас. — Даже теперь, когда они остались без своего предводителя, проблема национализма осталась… — Само собой, это просто так не исчезнет. Да и говорить об утопии, где все толерантны друг к другу нет смысла. Однако если новый герцог будет вести правильную политику, я уверен, что недовольства сойдут на нет. Да и преступники есть преступники — без покровительства Орваса многие разбегутся и каждый встанет сам за себя — это сделает бандитов намного уязвимее. Мы нанесём точечные удары, и все забудут про Камонну Тонг как про страшный сон. — Я могу в этом поучаствовать? — поинтересовался Томас, вновь готовый к бою. — Несомненно, как только вернёшься из Сиродила. Император хочет лично побеседовать с тобой — езжай туда первым же рейсом после нашего разговора. На лице Красавчика застыла восторженная улыбка. Его гордости сейчас не было предела. Однако остальные, в отличие от имперца, чувствовали себя намного хуже. — За Императора! — сказал тост Томас и чокнулся с советником, опустошив полный бокал красного вина до дна. Крассиус отпил немного, облизнул губы и с интересом посмотрел на Рин, которая задумчиво смотрела куда-то перед собой. — Ринель Дрен, — обратился он, и девушку словно ударило током. Это сочетание имени и фамилии было для неё столь же несуразным и ироничным, как и творчество того, кто так её назвал. — Тебе уже лучше? — Называйте меня просто Рин… пожалуйста, — тихо, но твёрдо сказала воровка. — Спасибо. Я в порядке. Советник, конечно, не поверил ей, но спрашивать про самочувствие больше не стал. — Понимаешь, красавица, это ты друзей можешь попросить не называть себя так. А для всех остальных — ты теперь дочь Орваса Дрена. И избавиться от этой ноши на Вварденфелле тебе никак не выйдет. Твоё положение будет посложнее, чем у Сладкоголосой Хабаси или Флина. С одной стороны, все, кто ненавидит Орваса или так или иначе, фамилию Дрен, могут направить свой негатив на тебя. С другой — из-за тебя лидер Камонны Тонг потерял власть и, как следствие, преступный синдикат начал разваливаться — как думаешь, закроет ли множество бандитов на этот факт глаза? — Что вы мне предлагаете? — спросила Рин, хотя уже догадывалась, что скажет советник. — Мой тебе совет: езжай вместе с Томасом в Имперский город и начни там новую жизнь. Там ты без проблем смешаешься с толпой. И даже можешь получить образование и выбиться, как говорится, в люди. — Она рисует, — сказала Сладкоголосая, грустно улыбнувшись Рин. — Правда? Это приятная новость. Тогда я мог бы дать от себя в академию искусств рекомендацию… — Мне нужно подумать, — вмешалась Рин, понимая, что Крассиус прав насчёт сомнительной безопасности на Вварденфелле и было бы глупостью не соглашаться. — Имей в виду, времени у тебя немного осталось, — напомнил Красавчик и добавил. — И знай: я буду рад, если ты составишь мне компанию в путешествии в Сиродил. Рин повернулась к Сладкоголосой. — Ты передумала, — поняла девушка. — Если я начну новую жизнь, то начну её одна. — Прости. Мы подумали о том, что наш долг — восстановить Южную Стену. — Было бы здорово, — согласилась Рин, грустно улыбнувшись в ответ. Джентльмен Джим Стейси нуждался в таких верных помощниках, как она. И Ильмени тоже. — Что ж, тогда нам пора прощаться. Скоро прибудут остальные советники — некоторые плясали под дудку Орваса Дрена: лучше, чтобы к их приходу вас здесь уже не было, — сказал Крассиус, взглянув на солнце, уже наполовину скрывшееся за горизонтом. Дорожка света, что образовалась на водной поверхности, вдохновила имперца и тот, театрально озвучил всплывшую в его голове метафору: — Наша жизнь, словно эта солнечная дорожка: мы идём на свет, но, ослеплённые, никогда не видим, что там — впереди. Красавчик, Сладкоголосая, Флин и Рин, под присмотром дядюшки Крассиуса, покинули замок Эбенгард. Оказавшись за высокими вратами, четвёрка в сумерках двинулась по длинному мосту. Жаркого дня словно и не было: приближение ночи напоминало о себе прохладным морским ветерком. — Рин, постой! — послышалось позади и воровка обернулась: за ней бежала Ильмени. Остановившись перед ней, кузина попросила остальных оставить их на минутку одних, и Красавчик вместе со Сладкоголосой, пожав плечами, неспеша пошли вперёд. — Я не сказала тебе спасибо, — призналась Ильмени, взяв Рин за руки. — Спасибо, что пыталась спасти моего отца и за то, что остановила Орваса. Нужна огромная сила воли, чтобы суметь вызвать столь сильного духа… Ты, должно быть, не понимаешь, насколько это невероятно, вернуть в этот мир самого герцога и дать отпор моему дяде… В тебе скрывается какая-то огромная сила. Такая есть у героев, способных менять мир. Не знаю, что именно суждено тебе, но никогда не забывай о своём потенциале. Это моя просьба, Рин. Воровка удивлённо вскинула брови, пытаясь понять, не шутит ли её кузина. Но та оставалась абсолютно серьёзной. — Жаль, что я не могла увидеть это собственными глазами, — продолжила Ильмени. — В её глазах наряду с болью пылало восхищение. — Я очень рада, что ты осталась жива. Мы потеряли отцов, но зато обрели друг друга, сестра. Воровка немного растерялась от такого откровения едва знакомой женщины, однако разделяла те же чувства. — Я тоже рада, что нашла тебя, — ответила Рин. — В последнее время я только теряла родных и близких. А познакомиться с кровной сестрой мне и подавно кажется чудом. Спасибо, что спасла много лет назад мою мать. Благодаря тебе я жива и свободна. Растроганные словами друг друга сёстры обнялись. Они стояли на длинном каменном мосту посреди звёзд, роняя слёзы благодарности, и воровка едва сдержала стон от болезненных прикосновений. — Теперь всё будет иначе, — сказала Рин, отстраняясь и утирая слёзы тыльной стороной руки. — Иначе, — согласилась Ильмени и, сняв амулет с шеи, протянула его девушке. — Я хочу, чтобы эта вещь оставалась у тебя. Воровка с удивлением посмотрела в глаза сестре, на что та ответила: — Бери: он твой. Я хочу, чтобы там, куда занесёт тебя судьба, ты была достаточно защищена. Тем более, я понимаю, что он для тебя значит. Рин приняла зачарованную подвеску и сжала её в руке. — Спасибо. Это всё что осталось у меня от мамы.       Отплывая на большом торговом судне вместе с Красавчиком, она махала рукой Сладкоголосой и Ильмени, пока не перестала их видеть. Ей было жаль, что Флин так и не пришёл её провожать: может, он просто не знал об этом спонтанном отъезде, а может, предостережения матушки оказались верны, и его оттолкнула от подруги фамилия Дрен. Но она не винила его и с каким-то благоговением и благодарностью думала о каждом, кого покидала: о друзьях, о сестре, об Азурае.       Когда дымящий вулкан острова исчез из виду и корабль оказался во Внутреннем Море, девушка сошла с палубы и нашла в каюте Красавчика. Он разговорился с какой-то дерзкой девицей, смахивающей на пиратку. Внезапно в их разговоре она услышала имя Орваса Дрена и остановилась: красотка с энтузиазмом рассказывала о слухах, в которых говорилось, что Дагот Ур обратил Орваса Дрена в пепельное чудовище, поскольку тот не справился со своей частью уговора и слишком много знал. Заметив Рин, Томас извинился перед девушкой и отвёл воровку в сторону.       — Всё в порядке? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Тебе нужно отвлечься. Как насчёт того, чтобы собрать компанию и открыть ящик рома?       Рин хотела возразить, но Красавчик был прав: ей не стоит начинать свою новую жизнь с депрессии. Она весело улыбнулась и кивнула. Сильные зелья, которые достал для неё Томас практически сняли все её ушибы и синяки, осталось только залечить душевные раны.       Вварденфелл. Прекрасный вулканический остров провинции Морровинд на северо-востоке Тамриэля, скрывающий на своих землях множество опасных тайн и загадок. Родина данмеров, серокожих и красноглазых эльфов, поклоняющихся предкам и чтящих свои традиции. Неповторимая природа, цветущая на юго-западе, и мёртвая в пустынях Эшленда из-за постоянных пепельных бурь, исходящих от Красной горы. На этих холмистых землях всё кажется волшебным и чарующим: начиная от грибного леса и гигантских насекомых, заканчивая руинами древних цивилизаций.       Рин любила его всем сердцем, и это стало ясно лишь тогда, когда воровка оказалась от родины далеко за звёздами. Она надеялась, что когда-нибудь сможет туда вернуться, не боясь за свою жизнь и не ощущая горечи от своих многочисленных потерь, что пришлось ей пережить за последнее время. А пока она двигалась к свету, совершенно не видя за ослепительным блеском, что ждёт её впереди.