Yarichin bitch bu: похождения

— Женщины – непонятные, странные создания, — рассуждал Кейчи, обхватив бокал с темно-красным вином и покрутив его в руке, чтобы высвободить пряные, терпкие ароматы. Блики игрались на гранях стеклянного прозрачного изделия, пока он размеренно говорил о прекрасном поле. Вечеринка была в самом разгаре: люди танцевали вальс в центре нижнего этажа дома, на столах была горячая еда и холодные десерты, разлит розовый пунш. Шум был от голосов толпы и медленной классической музыки. Все тогда делали вид, что это была обычная вечеринка. Он закрывает дверь на ключ, когда они оказываются в одном помещении. Почти сразу залезает Тамуре под юбку, лапая за ноги и зад, настойчиво впиваясь в чужие губы страстным поцелуем. — Может быть, я ненавижу свою мать, и это переносится на всех женщин. Этого нельзя отрицать. В любом случае члены доставляют мне больше удовольствия, чем женские влагалища. Они мерзкие и пахнут рыбой, — на последней фразе Кейчи морщил нос, отпивая, чтобы вино перебило фантомный запах. — Мне, если честно, плевать. Члены тоже, бывает, воняют, — отвечал Юи, опираясь на свою руку, которая была скрыта до запястья воздушным рукавом легкого платья. — Я не твой личный психолог, так что я не обязан это слушать, если это не какие-то прелюдии. — Как грубо, — Акеми на это лишь незаметно улыбался. — Жаль, я иногда люблю с характером. Это было небольшим враньем. Клод довольно часто любил опускать стервозных, а, смотря сейчас в чужие глаза, в которых отражались характер, недоступность и неверие в то, что Тамура тут, на этой странной кинк-вечеринке, по своей воле, в штанах тут же твердел член. — Зачем ты меня сюда привел? Мы не могли просто поебаться? Он поинтересовался этим, когда они только-только присели за столик. Перед этим они танцевали вальс, сделав приличный круг. Клод вел себя галантно и вежливо так, будто они не были знакомы до этого, и он был не в курсе, что его пара была с сюрпризом. Все это было лишь частью небольших прелюдий, пока они не отошли в одну из комнат на верхнем этаже. — Ты задаешь слишком много вопросов, Ю, — говорил Кейчи, вновь касаясь губами края бокала. — Я победитель в сеги, и это всего лишь мое маленькое желание. Его язык коснулся языка Юи. Тамура ненавидел Акеми за эту дерзость и похотливость, но одновременно с этим вожделел. От такого чужого рьяного напора горели и покалывали губы. Кейчи позволял себе немного лишнего, кусая за нижнюю и напористо толкаясь языком в чужой рот. Чувствовалось необъяснимое напряжение, почти с околоромантическим позывом и очень явным желанием сбросить накопившиеся потребности в человеческом тепле. Ю стонет отчетливо в чужие губы, дает обхватить себя за торс, обтянутый кожаным корсетом, и завалить на блядский диван. Все происходит так быстро, что ощущение нереальности топит с головой. Несмотря на живую мимику, глаза у него были проницательные и довольно холодные. — Не зови меня так. И, я надеюсь, ты не будешь представлять свою мать, когда мы будем трахаться. — Почему именно ее? Акеми вжимает Тамуру в матрас и приподнимает подол легкого платья. Он щупает чужой член сквозь ткань кружевных женских трусов. Они были нежно-розовые, с небольшими кружевами на краях. Простые, скромные, милые. Обжимали стоячий член, который попеременно сжимали пальцы Кейчи, слегка надрачивая сквозь ткань. Юи скулит, запрокидывая голову на изголовье диванчика. Он хватает за плечи, выгибает спину, прямо как баба. Надрывно стонет, как баба. Были в нем наигранные феминные манеры, и они не раздражали, а наоборот будоражили что-то внутри. — Ты сам упомянул мать, — Тамура пожимал плечами, беря в руки свой бокал, в котором было сладкое шипучее шампанское. — Правда, — Акеми редко говорит это слово. — У нас с ней были не особо хорошие отношения. Она была токсичной, холодной женщиной. Я перенял от нее много нехороших вещей. — Так и почему другие женщины плохие из-за твоей матери? У Тамуры мужские черты лица, крупный кадык, низкий голос. Ниже, чем у самого Кейчи, что довольно забавно. Акеми любит мужчин и только мужчин, и члены для него гораздо привычнее на ощупь, чем вагины. Клод точно знает, как с ними надо обращаться. Изменять старым привычкам не в его вкусе. — Она оставила след. Наложила на меня какое-то проклятие, — в моменте это казалось смешным, и улыбка мимолетно касалась губ Акеми. — И мне попадались только такие женщины, как она. — Точно из-за проклятия? — Юи не стеснялся ноток иронии в голосе: ему действительно не было дела до этих всратых причинно-следственных связей. — Не знаю. Честный ли это был ответ? Он берет его грубо. Прямо как женщину низкой социальной ответственности; как кусок мяса. Он не жалел его и слышал жалобные громкие стоны, пока беспощадно вбивался в него снова и снова. До хлюпов смазки, до чужих матов и вскриков. Это было почти похоже на насилие, но только взаимное. Подол одежды собрался складками. Трусы все еще были на Тамуре, ведь Кейчи не удосужился их снять, а лишь оттянул в сторону. Юи был мокрым и растянутым. Внутри него определенно не как в женщине. Член скользит в нем не как в чьей-то сестре или маме, гораздо приятнее, гораздо круче. В нем гораздо теснее и жарче, чем в любой самой девственной пизде. И это круто. Это Кейчи определенно нравилось. — Ясно, короче. Ты – идиот, — подмечал Тамура, окончательно убивая первый стакан алкоголя. — Грубо. Я даже обиделся, — делал грустную морду Кейчи, прожигая наряд Юи и его лицо холодным взглядом чистых голубых глаз. — Не на что обижаться, гребаный победитель сеги, — тихо говорил Тамура. — У меня лишь вопрос: а ты уверен, что гей? Слышатся шлепки кожи о кожу. Акеми нещадно потеет; некоторые пряди его светлых волос прилипли ко лбу. Он подмечает, что даже сквозь ткань видно подтянутое, маскулинное телосложение, хотя ткань, надетая сейчас на Юи, не особо прозрачная. Он толкается в последний раз. Эти толчки особо глубокие и сильные. Они выбивают из Ю хриплые последние стоны и заставляют соленую влагу жечь глаза. Густая смазка течет вниз по гучу и яйцам прозрачной дорожкой. Клод вынимает обмягший член и залипает на сокращающуюся, все еще влажную дырку. — Даже если бы я не ненавидел женщин и любил свою мамочку, то трахался бы я все равно с парнями, — отвечал Акеми, почти не задумываясь. Если бы он думал дольше нескольких секунд, то выдал бы очередную ложь. — Почему? — из поверхностного любопытства спрашивал Тамура. — Наверное, я гей не потому, что ненавижу женщин. Я мизогин, потому что, наверное, поступки матери в детстве я воспринимал слишком остро. Не хочу признавать, но еще и потому, что я не хочу выходить из зоны комфорта и работать с этим, — он слегка пожал плечами, все еще продолжая несколько нервно прокручивать бокал в пальцах. Он вставляет в Юи анальную пробку, самостоятельно надевая на него нежно-розовые трусы с белыми кружевами по краям. Акеми возбуждало думать о том, что Тамура еще неиспользованный и «свежий». Возбуждало тут же думать о другой крайности: какой он грязный внизу, под этим хлопковым нижним бельем, как его дырка разработана секс игрушками и большим членом, которого Юи сейчас так жаждет, ведя себя как изголодавшийся послушный кобель. Возбуждало и то, как он еле ходит перед Кейчи на дрожащих ногах и принимает даже самый беспощадный «кнут», лишь бы получить хотя бы отсос и наконец кончить. Он заставлял Юи стоять на коленях и долго делать глубокий минет до слез и небольших рвотных позывов. Заставлял его делать разные вещи с пробкой в заднице, вставать в разные позы, чтобы смотреть на откровенность простого образа, состоящего всего лишь из крашеных коротких ногтей, короткого наряда и корсета. Феминность, женский образ, но все еще мужчина. Для Кейчи – лучше любой женщины.