О нас:

Валир самородок — золотой, непоколебимый; такой не разломить на части, не переплавить в податливую форму нужной прихоти фигуру. Песок жидкий, раскалённый беспощадным пламенем небесного огня; колкими кристаллами оседает на коже; с упоением разрезает плотную оболочку, упивается сладостными каплями текучей лавы. Бьет по лицу, оглушающе, до потери пульса; мрачным хохотом доносит брызги призрачного сражения; развешивает кровь чужими трофеями на изуродованном лице, на вздыбленных углями волосах. Лава чувствует, лава дышит; драконом копошится под плитами личной сокровищницы; тягучими волнами вытекает из недр; вспыхивает волдырями на поверхности; в молчаливой пытке окунает в бурлящий чан. «...дыши, моя плоть, дыши, отрада...» И дыхание клеймом прижигает безжалостно; за заслуженное, за вырванное из груди, за сожженное до тла, за забытое; выдыхает окаменелым криком; сдувает блеклое пламя оставшейся в пустыне свечи; тяжелым хаосом вкладывается в чужие ладони. Монумент обшарпанный, осыпающийся останками чужих могил; монумент не стачивают глубинные моря; не притупляют ветры вековых скал; лишь золото тонким пергаментом звонко трещит. В жалости громким шипением раскалывается узорами чёрной погибели, личной чумой; тёплой сажей сочится через щели, стекает между пальцев густыми чернилами; окрашивает золото под ногами в чёрный — бессмысленный, гнилой, мёртвый. Золото раскрошенное до пыли, золото переплавленное, золото отлитое в одну из самых изуродованных фигур. Ветер — личный смерч — обманчиво лаской шепчет; лава под кожей затихает, улыбается родной матерью; и вместе они поглядывают ухмылками коварства на тлеющие угли. Валир отзывается им — кладёт голову в объятья. И растворяется пеплом.