Над пропастью во лжи...

Электропоезд — скоростной пассажирский — с обтекаемыми, как у пули, очертаниями, прибывает на станцию по расписанию. Из динамиков льётся скрежещущий голос, который заставляет лицо каждого пассажира исказиться в гримасе ужасной муки. «Лондон — Париж, Лондон — Париж». Толпа зевак негромко ругается, пытаясь разогнать пульсирующую боль в висках. Одна бабушка аж захрипела и согнулась пополам, ей сочувственно уступили очередь, поднесли сумки. Женщины, стоящие чуть поодаль, начали спорить с нетерпеливым мужчиной, таким же хмурым, невыспавшимся и несчастным, как они. Гудел несмолкаемый, глухой говор. Вскоре образовалась длинная очередь, и началась настоящая толкотня: люди сновали туда-сюда, проходили иногда очень близко к Феликсу, почти задевая его, но почему-то никому и в голову не пришло обойти его или посторониться. Наконец, металлические двери с лязгом раскрываются, выпуская на волю утомлённых поездкой птиц. Люди глотают воздух, пытаясь насытить лёгкие кислородом, которого с каждой секундой становится всё меньше. Вокруг духота, пронизанная едва уловимым дымным запахом, вперемешку со сладковатым ароматом духов. Все разбегаются кто куда: одни люди бродят, ищут родственников, как утопающе ищут глоток воздуха, другие, закрывая лицо руками, резво бегут к выходу, расталкивая и пиная попадавшихся по дороге. Тем не менее, с момента прибытия поезда прошло пятнадцать минут, а ещё не все покинули вагоны, хотя подавляющая часть народа выскользнула из них в первые же секунды его прибытия. Блондинистая макушка показывается из-под тяжёлых дверей так, словно это маленькое солнце выплывает из крепких объятий свинцовых туч. Феликс щурится от молниеносной атаки солнечного зайчика, чуть не обронив увесистые сумки. Два чемодана болезненно сдавливают кожу ладоней, оставляя красные полосы. Он стискивает зубы, чувствуя неприятный жар, исходящий от них. Фел вступает на кирпичный перрон, и в это же время электропоезд проскальзывает вперёд. Пространство наполняется стуком колёс и далёким пронзительным гудком. Парень смотрит поезду вслед так, будто он — незнакомец, который, обознавшись, поздоровался с ним. Позже взгляд падает на узкую лестницу, которая оказалась настолько сильно забита людьми, что между ними едва ли был воздух. Феликс мысленно чертыхается. А чего он, собственно, ожидал? На вокзалах всегда народу тёмная темень. Время бесценными каплями стекает по рукам, но Фел ничего не может с этим поделать. Секундная стрелка делает последнее движение в минуте, которая больше никогда не повторится, и ровно в 14:15 очередь рассасывается, освобождая юноше проход. Феликс поднимается с холодной улыбкой, надменным взглядом и важной осанкой. Спесь, чванство, высокомерие, как в чистом зеркале, отражаются в каждой черте его лица. Гордая развязность иностранного студента пугает прохожих, но не отталкивает, а, наоборот, привлекает ещё большее внимание к его персоне. Что-то внушает опасливое почтение, некая история, коей он пронизан, заставляет кровь стыть в жилах. Однако люди не хотят искать скелеты в его шкафу, им нравится эта никому неизвестная легенда, в конце которой поставлен вопросительный знак. Воздух снаружи пахнет жареным миндалём с дымком, у выхода из метро стоят коробки с букетиками роз, продавщица — женщина средних лет в зелёном спортивном костюме, всхрюкивающая красным носом. Ветер, летний ветер, срывает с макушки парня капюшон, сносит, сбивает с ног. Голуби парой клюют что-то на остановке… Фел равнодушно поглядывает по сторонам улицы, но с каждой секундой выражение его лица изменяется, какая-то болезненная грусть читается в его глазах и в деланно насмешливой, иронической улыбке. Он любит этот город, но Париж, словно женщина, в очередной раз опьянит разгорячённого юнца своим шармом, а затем неловким движением опрокинет его, и, коснувшись пола, молодая душа распадётся на мелкие черепки. Вскоре Феликс замечает знакомый «BMW», из которого вываливается дородный мужчина. Дождавшись сигнала светофора, Фел плавно переходит дорогу, не теряя своей врождённой напыщенности. Горилла забирает чемоданы и с привычным хмыканьем кладёт их в багажник. Грэм де Ванили тем временем быстро садится в машину, громко хлопнув дверью. Водитель возвращается в своё кресло, вертит внутрисалонное зеркало заднего вида, посматривает через него на пассажира и, убедившись, что Феликс пристёгнут, начинает движение. Фел принимает вид крайне задумчивого человека, долго смотрит в одну точку, но при этом лицо его не имеет никаких признаков депрессии и следов болезного несчастья. Он разглядывает французские улочки с тонкою улыбкой на губах, мирно-восхищенным парижской красотою взглядом. Через некоторое время серый особняк, отделанный с наружной скромностью, предстаёт перед зелёными глазами. Однако вид здания нисколько не смущает Феликса, ведь ему прекрасно известно, какие богатства скрывают эти невзрачные стены. Среди тоскливого силуэта поместья отчётливо просматривается женский стан. Брюнетка с красной прядью неподвижно стоит на крыльце, на которое она вышла, чтобы смерить Фела долгим взглядом; само её спокойствие является для парня чуть ли не приговором. Говорят, невозможно представить человека полностью бесчувственного, не испытывающего никаких эмоций, но Натали весьма реалистично играет эту роль. Феликс выходит из машины, и минуту-другую они с Санкёр смотрят друг на друга, затем сухо кивают… без рукопожатия, без слов, без улыбки. Он входит в помещение, поднимается по лестнице, бряцая ключами и что-то бурча себе под нос. Затем молча проходит по коридору и скрывается за массивной деревянной дверью. В комнате пахнет лавандой, но этот сладкий аромат разбавляет летний ветер, просочившийся сквозь оконную раму. Дыхание со свистом вырывается из груди, по коже ползут мурашки озноба. Фел быстро закрывает окно, задёргивает занавески, чтобы лучи солнца не опаляли сетчатку глаза, и садится в белоснежное кожаное кресло. Подле себя он едва замечает маленький предметный столик, на котором покоится книжонка в картонном переплёте. Феликс берёт книгу в руки, перелистывает несколько страниц, затем кладёт её обратно на стол, тянет на себя мягкий плед и засыпает. Переживание эмоционального выгорания, хронической усталости читаются на его лице так же отчётливо, как строки в новенькой книжонке. Примерно через час он видит, что какая-то фигура стоит в тёмном углу, но этот кто-то скользнул чёрной тенью за дверь, прежде чем Фел успевает окончательно проснуться. Феликс смотрит в то место, где ещё недавно находился посторонний. Два кожаных саквояжа, какое-то время опиравшиеся друг о друга, с грохотом падают. Морщась от шума падения, который болью отзывался в голове, он встаёт с насиженного места. Полосатый плед медленно соскальзывает с дивана, открывая доселе незамеченную бумажку. Парень наскоро читает зачёркнутые строчки. «Хм, любопытно». За окном сверкает молния, сопровождаемая оглушительными раскатами грома. Через минуту из темноты, под свет тусклых ламп, немного спешно, выходит в коридор сонный Феликс. Он проходит пару метров, заворачивает за угол и входит в комнату уверенно и деловито, как полноправный хозяин. Первым делом взгляд зацепляется за маячившее на белом диване тёмное пятно. Маленький чёрный кот смотрит на гостя с весьма патетическим выражением, продолжая поедать сыр, из-за которого в комнате сильно пахнет аммиаком. Фел морщится от запаха, но вслух претензии не высказывает. Справа раздаётся мечтательный вздох. Смерив квами презрительным взглядом, парень поворачивает голову в ту сторону, из которой раздался звук, и обнаруживает своего кузена. Светловолосый паренёк сидит за письменными столами, уткнувшись в монитор. С широкого экрана компьютера на него смотрит, игриво подмигивая, очаровательная брюнетка в красном трико. — Не знал, что тебе нравятся девушки в латексных костюмах, братец, — язвительно подметил Фел, ухмыляясь. — Ф-Феликс? — удивлённо воскликнул Адриан, круто развернувшись на стуле. — О, чёрт, я забыл, что ты приедешь сегодня, но я счастлив, что ты почтил нас своим присутствием… — Странно, обычно люди так радуются, когда я покидаю их имение, — обрывает его Грэм де Ванили, пряча за этими словами слабую улыбку. — Не выдумывай, Фел. Кстати об отъезде… Мой отец отправляется в Милан на две недельки, представляешь?! Целых две недели без ограничений! — восклицает он, искромётно улыбаясь. — Осталось только услышать парочку формальностей от Натали. Внезапно раздаётся едва слышный, робкий стук в дверь. — Помяни дьявола, называется, — Феликс обернулся, скрестив руки на груди. Женщина в синем костюме тихо входит в комнату, держа планшет в цепких руках. Окинув блондинов холодным взглядом, Санкёр начинает разговор. Парни чуть не раззевались, выслушивая скучные речи этой благородной брюнетки, но всё же нашли в себе силы выглядеть внимательными и заинтересованными. Спустя десять минут звучит финальная фраза: — Вам всё понятно, юноши? — вопрошает секретарь, приподнимая указательным пальцем съехавшие очки. — Так точно, мадам! — хором отвечают кузены, намереваясь как можно скорее спровадить женщину. Натали уходит, предварительно оставив на столе расписание фотосессий, а мальчики, впервые позволившие себе по-настоящему расслабиться, с шумом падают на диван. — Придурки, вы хоть смотрите, на что садитесь! — возмущается придавленное существо. Адриан поспешно прячет котёнка в карман белой кофты и, стерев со своего лица озабоченное выражение, глупо улыбается. — Кажется, ветер свирепствует. Надо закрыть окно, а то мало ли что может послышаться, ну, знаешь, голоса там всякие… — тараторит Агрест, улыбаясь как-то нервозно, словно не верит даже собственным словам. — По этому поводу можешь вообще не переживать. Мне известно о существовании квами, — ответил Феликс, вольготно устраиваясь на диване. Зрачки Адриана вмиг сужаются, а лицо сковывают цепи немого удивления. — Н-но откуда? — воскликнул Агрест и какое-то время не мигая смотрел на кузена, пока тот не скрипнул зубами от злости. — Это дли-и-инная история, как-нибудь потом расскажу, — отмахнулся Фел, не желая вспоминать день знакомства с Плаггом. Адриан понимающе кивает и, поправив подушку, кладёт на неё голову. Чёрный котёнок сопит рядом в обнимку с головкой сыра, изредка подёргивая пушистыми ушками из-за барабанивших по подоконнику капель. Погода на улице и впрямь способствует дневному сну и подкрепляет сильное желание повеситься. Фел протирает сонные глаза и неожиданно замечает, что дрянной сквозняк забрался к нему в рукава, а также за воротник. В носу ощущается какое-то покалывание, за которым следует громкое чихание. — Будь здоров, Феликс! — тут же отзывается Адриан. — Хех, здоровья все желают… Сколько здравия за всю жизнь нажелали, так хоть тысячу лет живи! Эх, я, пожалуй, вернусь в свою комнату, вздремну. — Хорошо, сладких снов, Фел! Грэм де Ванили выходит, едва заметно подкинув мятую бумажку на стол. Агрест разворачивает свёрток и вмиг краснеет от смущения, да так, что его уши начинают светиться в темноте, как чудовищные сигнальные огни на посадочной полосе. «Хорошо, что это стихотворение обнаружил Феликс, а не отец, иначе мне бы влетело» — думает он, облегчённо выдыхая.