Лесная

      Старик всегда говорил, что если хочешь сделать что-то хорошо, то надо это делать самому. Это не его слова точь в точь, но смысл, вроде бы, я передала верно. Хотя теперь-то говорить об этом бессмысленно: он умер несколько лет назад, попросив волков приглядывать за мной, что в некотором роде шло в разрез с его словами. На самом деле не совсем так. Он просто ушёл, но по сути да, перестал быть как дух — а значит умер.       Сначала было обидно, мне казалось, что он меня бросил на произвол судьбы. Что такое смерть я понимала отлично, но ведь и мы со стариком не были, строго говоря, живыми. Нас нельзя было убить, мы не испытывали голода, хотя я постоянно трескала яблоки чисто ради удовольствия. Дедушка говорил мне, что мы с ним духи леса и деревьев, показывал своё дерево и моё. Его дерево было высоким и красивым, листочки у него были волнистые, и называлось оно мелодично — дуб. А я была сосной. Низкой и корявой, колючей. Смотреть стыдно. Старик смеялся и говорил, что это потому, что я ещё мелкая, а когда выросту — загляденье буду. Я ему не верила. Уже видела большие сосны. Вот что за удовольствие быть деревом, у которого ветки есть только у самой макушки? Не то, что могучий дуб с раскидистыми ветвями.       Так что у своего дерева я бывала достаточно редко, зато почти каждый день приходила к старику. Он больше не был таким, как я, не мог пойти, куда вздумается, и делать, что вздумается. Он слился с деревом, вернулся в него, и теперь наверняка скучал там в одиночестве без меня и бесился, когда дятел долбил его ствол. Дятла того я прогнала. Нашёл дуру, которой можно заливать как соловей о маленьких личинках в древесине. Как будто я не знаю, что зверьё всякое не трогает деревья, у которых есть духи.       Сегодня мы играли в прятки. Я и несколько птичек. С волчатами играть не так интересно, потому что они очень быстро находили меня по запаху, как и лисы, а я так не могла, а вот догонялки — другое дело. Но сегодня не срослось: все старшие волки ушли на охоту и категорически запретили молодняку вылезать из пещеры. Я сначала посидела с ними немного, но вскоре мне надоело, ведь серые только и делали, что спали и иногда ворочались, пихая друг друга короткими лапками без когтей в бока и пузо.       Так вот, мы играли в прятки. Водила сойка. Очень ленивая сойка, должна заметить. Ну как так можно, вот она я, сижу на ветке, еле как скрытая листвой. Да, дедов пятнистый плащ хорошо маскирует, да и вся моя одежда по цвету похожа на кору, но нельзя же быть настолько слепой! Она даже не заглянула сюда, а сразу улетела за речку, где спрятались две синички. Скучно!       Убедившись, что птица меня точно не увидит, соскочила со своего насеста и легко приземлилась на босые ноги. Деда говорил, что нам для жизни просто необходимо стоять на земле или траве. На крайняк можно на камнях или песке, но только недолго. Я и не спорила. В лесу и не было ничего другого, а трава и палые листья мягкие и тёплые, в отличие от камней. Они либо холодные, либо раскалённые на солнце. И бывают довольно острыми.       Пойти, что ли, медведя подоставать? Он обещал показать мне свой любимый малинник, а сейчас уже сезон. Хоть как-то время скрашу. Всё равно делать нечего.       Хотя раньше мне лес казался ужасно интересным. Раньше. Даже давно, я бы сказала. Примерно первые несколько лет после моего «рождения», появления на свет. А потом я его осмотрела вдоль и поперёк, старик мне не запрещал пропадать хоть на весь день, хоть на два, хоть на неделю. Он говорил, что если со мной случится беда, он узнает об этом по состоянию моей сосенки и придёт на помощь. Каким образом дед собирался искать меня в этом сплошном зелёном море до горизонта — не понятно.       Он был старым, очень старым. И дерево его старое. Оно, кажется, ещё сильнее постарело с тех пор, как старик в него вернулся. Как будто в одночасье на дуб этот обрушилась целая прожитая жизнь деда.       Жизнь — это очень много. Мне об этом рассказал Снег — старый, слепой на один глаз волк, который уже не ходил на охоту, а только рассказывал волчатам и мне разные истории о своей жизни. Он и в горах побывал (я видела скалы издалека, но близко подойти не смогла, потому что если долго стоять на камнях стопы начинает жечь), и на равнине, где нет ничего, кроме травы и редкого кустарника, и пожары видел, и один охотился на огромных лосей. В общем, такая у него была жизнь, интересная…       Снег говорил, что тоже скоро умрёт, но в этом не было ничего страшного, ведь из его тела вырастет трава, её съедят олени, а их — волки и родят новых волков, которым старики расскажут истории, и таким образом он переродится и опять будет жить. А эта его жизнь была и так хороша, её не жаль заканчивать.       Хорошо ему, а я вот смерти боюсь.       Странное чувство. Неоднозначное. Как будто и страх, и не-страх одновременно. Скорее волнение. А ещё — скука. Холодная такая тоска. Нечего тут уже делать, в лесу. Я здесь уже везде побывала, где только можно. Точнее, куда только могла дойти. Как оказалось, дойти я могла недалеко, потому что, будучи духом, была привязана к своему дереву и к земле, на которой оно росло. И уйти далеко не могла. Ни в горы, ни далеко в степь, ни к морю, о котором мне рассказали ласточки. Не честно. Люди, на которых мы — духи — весьма похожи внешне, могут спокойно пойти куда им хочется, а я — нет. Не честно.       Они жили тут, относительно недалеко, по краям леса. Большими сборищами в местах, под названием «деревня» или «город» (это как маленький муравейник и большой), которые были чем-то отдалённо похожи на муравейники или ульи. Никогда у них не бывала, разве что наблюдала издалека, когда становилось совсем скучно.       О, вот прямо сейчас и пойду! Чего откладывать в долгий ящик?       Правда, были у меня некоторые сомнения. Волкам они не нравились, потому что от них пахло дымом и металлом так сильно, что даже я чувствовала этот запах рядом с ними, когда они покидали стены своих домов и выбирались в лес. Когда такое происходило, все прятались и уходили как можно дальше. Да и, раз люди живут как муравьи и пчёлы, то наверняка встреча с ними может быть столь же неприятной.       А вот мышам люди нравились и даже очень, потому что у них были, как у белок, запасы еды, но очень большие. И птицы против них ничего особо не имели, хоть и предпочитали всё-таки держаться подальше.       — Эй, куда идёшь? — лениво спросил кто-то, и на едва приметную звериную тропу, по которой я шла, скатился один мой хороши знакомец, рысь. Вот забавно, волки и олени своим детям имена дают, вороны и воробьи дают, люди дают, а рыси и другие звери, которые живут по одному, — нет.       — К людям иду! — решительно сказала я и пошла дальше. Кот на минутку опешил, растопорщил усы и побрёл за мной, подняв куцый хвост. Скосила на него глаза. У него были широкие зелёные глаза и белые усы, а ещё пятна на спине. А ещё его здесь не должно быть, потому что в этой части леса живёт барсук и он опять задаст моему другу трёпку, если застанет рядом со своей норой. — А ты чего тут? Решил с барсуком ещё раз пообщаться?       Рысь недовольно фыркнул и передёрнул ушами, на кончике одного из которых не хватало белой кисточки. Барсук постарался. Ох, как он ругался в след улепётывающему коту…       — Я кот и гуляю, где хочу, — с достоинством ответил рысь, — а ты к людям не ходи, нечего там тебе делать!       — Почему это? — не поняла я и резко остановилась. — Я уж точно найду, чем заняться! Мне в лесу уже скучно, вот!       — А ты делом займись, а не ерундой страдай дни напролёт, — цокнул кот и ухмыльнулся чему-то своему. — Вот попробовала бы ты хоть один день сама себе еду добывать или убегать от хищника, мгновенно бы и думать забыла об этих людях.       — Завидуешь — завидуй молча, — хмыкнула я и пнула лежавшую чуть в сторону шишку. Вместе с котом проследила за траекторией полёта, который оборвался на дереве.       — Не суйся туда, послушай умного совета.       — А что так?       Рысь наигранно-тяжело вздохнул и сошёл с тропы на траву, направился к росшей неподалёку липе. Я пошла за ним. По морде лица вижу, что он сейчас расскажет что-нибудь интересное. Как ни крути, лохматый прожил на свете дольше меня и знает больше.       Он запрыгнул на нижнюю ветку и лёг, подогнув под себя передние лапы, я села рядом на бурелом. Как раз тут был удобный гладкий ствол упавшего дерева без коры, заросший с одной стороны мхом, со следами ходов короедов и личинок майских жуков. Приготовилась слушать и внимать.       — Понимаешь, люди очень держатся за свою территорию и неохотно пускают к себе чужаков, — осторожно начал рысь, нервно шевеля усами, — точнее, вообще не пускают. И не любят тех, кто внешне как они, но чем-то отличается. Цветом там, мыслями. А вот ты как раз такая. Ходишь на двух ногах, как все люди, разговаривать умеешь на их языке, но ты другая…       — Да не переживай, я не буду с порога кричать о том, что я дух сосны, это даже звучит глупо и нелепо, — хмыкнула я в ответ, — а мысли свои я прятать уже научилась. Волки… Они, знаешь ли, просто чувствуют, когда ты что-то задумал и хочешь от них скрыть. Насквозь тебя видят.       — Вот! — зацепился за удачную мысль приятель и дёрнул хвостом, который был, конечно, куда короче волчьего и лисьего, но определённо длиннее заячьего. Ненамного, правда. — Представь, что к вам в стаю заявилась собака.       Я честно напряглась и постаралась представить. Собаки меньше волков, они другого окраса, не такие сильные и умные. Не умеют как следует охотиться, потому что их кормят люди. И боятся волков, поэтому обходят их стороной. Волки же собак недолюбливают, потому что у них один предок, но собаки оставили свободу и начали служить людям за еду и кров, мне об этом вожак стаи, Ветер, рассказал. Волки и собаки враги, так что несчастного пса бы на месте порвали, если бы он не успел удрать или объяснить, чего забыл в лесу. А вот щенка бы скорее всего не тронули бы, а просто выпроводили бы из леса или и вовсе оставили в стае, в зависимости от обстоятельств.       Но люди и духи не враждуют же.       Вообще-то я знаю о существовании всего двух духов деревьев: старик да я, а люди о нас и вовсе не знают. По крайней мере, дед ничего другого не говорил, не предупреждал избегать людей. Да и не похожа я на взрослого человека, слишком мелкая. А вот на их детей, которые с середины лета и до середины осени постоянно в лесу ошиваются с корзинами, я похожа. Ростом, хотя бы, и телосложением. Такая же низкая и худая, как щепка.       Но я поняла, куда клонит рысь. Откуда мне знать, что люди относятся к чужим детям как волки? Вдруг меня с порога в суп пустят? Друг друга они вообще не жалеют. Убивают просто так, не для того, чтобы съесть, бьют, вещи отбирают, я пару раз лично видела. Не-е, прав он, лучше сначала понаблюдать за ними со стороны, а только потом соваться.       — Ладно, убедил, не пойду, — пробормотала я для вида и выпрямила спину, уперевшись руками в дерево. Начала болтать ногами в воздухе, негромко насвистывая под нос, стараясь подрожать соловью, а то они очень красиво свистят. Получалось у меня пока не очень. — Да мне-то какое дело? — с деланным безразличием фыркнул кот и потянулся. — За тобой волки присматривают, ты их головная боль, а не моя.       Я тоже фыркнула, но уже от смеха. Забавный он, этот рысь. И мягкий, не то что волки с грубой колючей шерстью. Жаль, здесь нет других, рыси хорошие. Хотя, тогда бы ему пришлось воевать за участок не только с барсуком.       — Ой, вот ты где спряталась, а мы уже обыскались! — чирикнула синица и приземлилась мне на плечо, зацепилась коготками о ткань кофты. Ах да, мы же в прядки играли, точно. Совсем забыла с этими людьми и рысем.       — Да, я хорошо прячусь, — улыбнулась я и кивнула на рысь: — Училась у лучших!       Птичка, увидев хищный оскал и предвкушение в глазах среди вроде бы безобидной листвы, мгновенно вспорхнула на соседнее дерево с возмущённым писком и там затаилась на самой высокой и тонкой ветке, судорожно дыша и обиженно на меня погладывая. Мы с котом рассмеялись в один голос.       — Не переживай, пищунья, — довольно пророкотал рысь, улыбаясь во всю пасть, — я сегодня сытый и добрый, лети обратно!       С дерева послышались крики о том, что синичка прекрасно знает, какими сытыми бывают всякие рыси и хорьки, и что она не верит ни единому его слову. Кот беззлобно ответил, что такой комок перьев его вообще не интересует, потому что мяса в нём на один зуб, а откашливаться и выплёвывать перья придётся долго, так что ловить её смысла нет. Синичка огрызнулась, что он и не сможет.       Так, слово за слово, завязалась дружеская перепалка, я слушала её вполуха и не встревала. Эх, хорошо летом! Все сытые, довольные. Никто никого не ловит и не ест. Мирно и тихо. Но и зима не за горами, так что никто особо не расслабляется, все готовятся. Вон, белка жёлудь потащила к себе в дупло, приветливо махнув мне хвостом. Кивнула в ответ.       Ну этих людей, завтра к ним пойду. Или послезавтра.