На мой риск и твой страх

Ниджи так и сидел молча на кровати, пока Козетта, закрывшись в ванной, переодевалась и приводила себя в порядок. Он не знал точно, чего именно ждал. Но, увидев её в коридоре такую, перепуганную до полуобморочного состояния, глядящую на него со смесью ужаса и надежды, он просто не мог больше думать ни о чём. А потом она вышла, и стало совсем паршиво. Потому что Ниджи хотелось сказать: «Иди сюда», — но он не мог. Он бы сказал — и она бы пошла, не смогла отказать. Но он не хотел — так. Впервые в его жизни всё стало настолько сложно. Козетта читала кучу книжек, в которых попавшую в беду девицу спасал прекрасный принц, а потом она от благодарности тут же падала в его объятия, но в жизни всё оказалось совсем по-другому. Сначала Козетту колотила мелкая дрожь, потом её удалось унять, но в голове всё ещё творился какой-то сумбур. Козетта не могла вспомнить, поблагодарила ли она господина Ниджи, и почему-то этот вопрос её ужасно беспокоил. Она пообещала себе непременно сделать это, когда увидит его снова — и оказалась совершенно не готова увидеть его через секунду, выйдя из ванной. А ещё она почувствовала его просьбу. Может быть, потому что он был «её», а она была «его». Может быть, потому что она успела его узнать и понимала теперь гораздо лучше. И исполнила она эту просьбу по собственному желанию. Козетта подошла к господину Ниджи, очень близко, как никогда прежде себе не позволяла. Ниджи не мог понять, почему ему совсем не весело. С девками всегда было весело, легко и классно, они всегда были симпатичные, приятные на ощупь, дарили одну сплошную радость. А Козетта, эта нелепая кухарка, заставляла его нервничать и психовать. Ничего приятного в ней не было, и её глупое круглое лицо совсем не было смазливым, но почему-то Ниджи это всё сейчас совершенно не отвращало, а совсем наоборот. Он взял Козетту за руку, и она послушно сжала его пальцы. Посмотрел на неё снизу вверх, и она не отвела взгляд. Ниджи что-то хотелось ей сказать, но он не мог подобрать нужных слов: опасался ненароком попросить о чём-то. После этого он не мог быть ни в чём уверен. Приходилось молчать и надеяться, что всё получится как-то само, без слов. Козетта смотрела на господина Ниджи и чувствовала, как падает, проваливается в какую-то глубокую чёрную дыру, из которой уже не вылезти. Инстинкт самосохранения говорил ей немедленно бежать прочь, и она отчего-то знала, что господин Ниджи позволит ей сбежать, если она попытается, — но ей не хотелось. Может, она и правда была дурой, не зря господин Ниджи это постоянно повторял. Может, она совершала ошибку. Может, ей стоило быть более злопамятной. Но в этот момент было не до здравого смысла и логических рассуждений. Господин Ниджи смотрел на неё как никогда прежде, она не могла разобраться в его эмоциях — нечеловеческих, неправильных, но очень искренних. И ей страшно хотелось попытаться. Козетта наклонилась к нему, оперлась для устойчивости о его плечо, и Ниджи словно электрическим разрядом прошило. Он почувствовал, как приблизилось её дыхание, ощутил, как качнулись у лица распущенные волосы, когда Козетта почти беззвучно шепнула ему на ухо: — Спасибо. Шалея от собственной храбрости, чувствуя, как напряглась рука господина Ниджи, сжимающая её ладонь, Козетта зажмурилась и — не поцеловала даже — клюнула его в щёку. Рука Ниджи легла на её талию раньше, чем он успел об этом подумать. Он рухнул на кровать, увлекая Козетту за собой, и она испуганно ойкнула, но не попыталась освободиться и не попросила его прекратить, а позволила поцеловать себя куда серьёзнее этого глупого детского чмока в щёчку. Она вытянулась на нём, маленькая и хрупкая, прижимала ладони к его груди и целовала его в ответ. Козетта не могла заставить себя открыть глаза, потому что боялась в одну секунду умереть от смущения, а умирать ей сейчас совершенно не хотелось! Она чувствовала, как тяжело и быстро бьётся сердце господина Ниджи, чувствовала жар его тела, тяжесть рук, сжимающих её в объятиях, и ей хотелось, чтобы эти ощущения остались с ней навсегда. Нет, не так. На самом деле, ей хотелось больше — ощущений, эмоций, прикосновений. Попросить она не могла, не хотела, но господин Ниджи уловил её просьбу без слов. Или, наверное, сам хотел того же. Ниджи притиснул Козетту к себе сильнее, поднял выше, чтобы удобнее было целовать. Почувствовал, как она, путаясь в своей юбке, устроилась на нём верхом. Почему он вообще думал, что она не захочет, попросит прекратить? Всё получалось так круто и так правильно, что иначе и быть не могло, и не нужны им никакие просьбы. У Козетты, может, не так много было опыта в отношениях, но она была уверена, что никогда в жизни никого не хотела так, как сейчас господина Ниджи. Ей было страшно, было неловко, но это только добавляло яркости ощущениям. Когда господин Ниджи полез к ней под юбку, она с не меньшим пылом принялась расстёгивать его рубашку. Когда он замешкался с её поясом, она поспешила подсказать: — Вы… — Ниджи, — обрубил он, не прося явно, но Козетта легко и с удовольствием назвала его так. Да и странно формально и вежливо обращаться к тому, с кого пытаешься стянуть одежду. Они справились с её поясом и его галстуком, избавились от всех мешающих тряпок. Ниджи подмял Козетту под себя, у него зубы сводило от желания немедленно на неё накинуться — и в то же время хотелось растянуть удовольствие, наслаждаться ей как можно дольше. Чёрт возьми, как она стонала и выгибалась в его руках — он едва сдерживался! Никак нельзя было просить прямо, но Козетта уже больше не могла терпеть и укусила Ниджи за губу — он посмотрел в ответ так ошалело, что она не выдержала, рассмеялась. Ниджи рыкнул что-то бессвязно, по-звериному, и Козетта почувствовала, как сладко и жарко потянуло внутри: наконец-то! Прямо сейчас! Было так хорошо, что почти чересчур. Им не надо было ни о чём просить друг друга, они и так идеально улавливали нужный ритм и темп, чувствовали и подстраивались, то растворяясь в бесконечной нежности, то срываясь на грубость. Поцелуи перемежались укусами, Ниджи расцвечивал её бёдра синяками от своих пальцев, а Козетта целовала его в ключицы, не боясь оставить засосы. Когда Козетта всхлипнула, вцепилась в Ниджи, дёрнулась в спазме удовольствия, он выругался. И почти сразу же стиснул её сильнее, рискуя переломать все кости, толкнулся ещё несколько раз, судорожно, рвано — и оба затихли, оглушённые ощущениями. Первое, что смог сказать Ниджи, придя в себя: — На хер я на тебе женился. Козетта выглядела такой удивлённой, будто это не она только что из него всю душу не вытрясла. Ниджи даже не знал, что у него эта душа есть, и что она может так сладко болеть. — Вам отец сказал, — заботливо напомнила Козетта, смахивая с лица растрепавшиеся волосы. — А вы его слушаетесь. Почти всегда. Она, в отличие от Ниджи, казалась счастливой и совершенно умиротворённой. Ему захотелось её стукнуть. Не сильно, а так, слегка совсем. Вместо этого он сгрёб её и прижал к себе. Козетта с такой охотой к нему льнула, что Ниджи подумалось: до ужина сегодня не дойдёт. Придётся ждать до завтрака. Подтянувшись выше, Козетта убрала в сторону его волосы, открывая лицо. Ей отчаянно хотелось заглянуть Ниджи в глаза, чтобы убедиться, увидеть в них всё то же, что она чувствовала сейчас сама. — Мне вообще-то было очень страшно выходить замуж, — сказала она. — Я не хотела. — Я тоже не хотел, — кивнул Ниджи. — Был почти уверен, что ни черта хорошего из этого не выйдет. Но подумал, что от этого будет польза, и решил рискнуть. Он с каким-то удивлением вспомнил, что затея была в том, чтобы стать сильнее. И только теперь подумал, что расплывчатые, известные всем слова о том, что рядом со «своим» человеком становишься лучшей версией себя, — это, возможно, не только про силы и умения. Как бы ни было противно это признавать. — Но теперь я рада, что мы это сделали, — призналась Козетта и смутилась. Действительно смутилась, покраснела, спрятала лицо у Ниджи на груди — и это после того, что они творили буквально пару минут назад! — Положились на мой риск и твой страх… — пробормотал Ниджи. Он чувствовал, как быстрое нервное дыхание Козетты щекочет его кожу, а ещё чувствовал, что это его как-то чересчур беспокоит. Хотел попросить её перестать, но вовремя поймал себя на мысли, что, если он попросит, — она же и правда перестанет. Как это они раньше не догадывались, что не просить — гораздо интереснее? Это стало последней внятной мыслью, которую они успели подумать прежде, чем Ниджи подтянул Козетту повыше, чтобы было удобнее целовать. Ничего, главное, что они поняли это сейчас.