* * *
«Ты сам сказал, что всегда быть сильным невозможно. Я просто решил рискнуть и пустить все на самотёк, интересно посмотреть на результат». Результат лежал верным псом у его ног, мирно посапывая: разметавшиеся по одеялу кудри, руки на коленях, тени от длинных ресниц на щеках. Очень похоже он лежал во время звонка Мэри месяц назад. Тогда Блэк на следующее утро после обоюдных признаний опубликовал твит о начале отношений, с трудом уговорив Лунатика. Макдональд была удивлена и счастлива. Как и Марлин. И Доркас. И Питер, Алиса, Фрэнк. Лили стала довольной кошкой, зная, что приложила к этому руку. Джеймс много улыбался. Для Мэри внезапно стали понятны все недомолвки и обещания; МакКиннон же ощутила себя на месте Блэка в момент, когда она скрывала отношения с Доркас. Ремус знает, что в Бродяге кипит живая желчь, а внутри феерические замки, сокрытые в глушащей тьме. В нём самом же плещется медь из счищенных проводов. И мир был сном, затяжным и глубоким, таким реалистичным, что Люпин сразу убил бы себя после пробуждения. Наконец, он стал думать, что «плохие» черты можно обратить в «хорошие», если посмотреть под другим углом. Но его пугала спонтанность брюнета, умение срываться с места и действовать. Лунатик боялся любви и теперь признавал свою неправоту. Он всё ещё со страхом зарывается пальцами в волосы и задерживает дыхание при звуке его голоса, усмехаясь тому, как всё вышло. Просто они все оказались в одном городе, нашли себя в музыке и обрели любовь: Марлин и Доркас, Фрэнк и Алиса, Ремус и Сириус; а Поттер предложил Блэку стать его шафером. Люпин не верил в сказки и истории про доблестных рыцарей в сияющих латах, ему снились только обыденные ситуации, кошмары или «Чёрный квадрат» Малевича. Он не искрился вместе с первым хрустящим снегом, не расцветал в свой День рождения, не лился нектаром из плошки лета, не рвался стремительно вниз вместе с желудями. Лунатик был холодным и отталкивающим, уверенным, что близость принесёт разочарование и боль, что у него может быть только мама и Мэри. Мама. Они только пару дней назад вернулись из Уэльса. Бакли — всё тот же стабильный и маленький город, в котором не происходит ничего особенного — перестал быть домом. Ремус однажды покинул место, которое любил, и лучше бы никогда туда не возвращался, ибо теперь оно другое, не его. Хоуп Бродяга понравился. Может, просто у человека не может быть два настоящих дома? И, может, Лайелл перевёз их в Ливерпуль по велению судьбы? Всё невозможно, и Люпин наклоняется, чтобы запустить руку в волосы своего парня.* * *
— Сириус, — укоризненно шепчет Лунатик, но во взгляде его легко читаемый интерес и явное предвкушение. — Что? Этот неугомонный ворвался в комнату, стащил с колен Люпина ноутбук и просто навис, оставляя между их лицами слишком мало пространства. — Ну, — Лунатику не по себе от оценивающего взгляда, но он не может перестать смотреть на растянувшиеся в ехидной ухмылке губы (инстинктивно облизав свои). — Что «ну»? — нагло переспрашивает Блэк, по неслышным изменениям чувствуя, что Ремусу это необходимо, что он сражён наповал и неосознанно чуть сокращает расстояние. — Давай, — Люпин злится и морщит нос — голос приобретает стальные нотки. Невыносимый, этот парень просто невыносимый. — Что именно? — Целуй меня, — раздражённо выдыхает Лунатик, хмурясь. Грудь вздымается, а на щеках разгорается яркий румянец. — Нет, — вкрадчиво и лаконично выдаёт Бродяга, всё шире улыбаясь. Он был готов к тому, что Ремус сам потянется к нему, поэтому успел увернуться и сделать пару шагов назад. — Сириус, — с угрозой прохрипел Люпин, уже начиная медленно вызволять ноги из-под одеяла. — Мне нравится, как ты реагируешь. Неужели я настолько хорош? — Блэк снова приближается, ожидая нового нападения. — Ты просто ужасен, — процедил сквозь зубы Лунатик, заранее зная, что сейчас произойдёт. Бродяга рванул с места, отрывисто смеясь, а Ремус резво вскочил с кровати и погнался за ним, слишком быстро дёрнув за руку и прижав к стене возле двери спальни. — Я должен был убежать дальше. — Ты вообще не должен был убегать. — Да, но... — Сириус внезапно сильно смутился и отвёл взгляд, закусив губу. — Боже, ты сейчас так чертовски горяч. Люпин ошеломлённо замирает, чувствуя, что доходит до точки кипения. Нежное, скованное чувство зарождается в груди и разливается по всему телу. — Разве? Привык припирать всех к стенке, а сам никогда у неё не стоял? — Может быть, — натянуто усмехнулся Блэк, стараясь держаться на подкашивающихся ногах. Тёплое дыхание на щеке, руки по бокам как перегородки, и он не упал лишь потому, что его поддерживают коленом. — Просто ты проявил настойчивость, и когда ты это делаешь, то мне безумно нравится, Луни. Но только иногда, иначе всё теряет свой шарм. — А я думал, что у тебя кинк на оскорбления, — в его блестящих янтарных глазах уверенность и дерзость, и Бродяга уже пожалел, что посмотрел в них. Ему никогда не было так плохо от возбуждения. — Вполне вероятно, учитывая то, что я встречаюсь с тобой, — с трудом выдаёт брюнет, его голос становится чуть выше, и он смущённо прочищает горло. — Блять, Сириус, — еле слышно прошептал Ремус, прикрыв глаза и опустив голову. Его ресницы дрожат. В левом уголке глаза белых восемь. Блэк посчитал их в тот же день, когда они начали отношения. Оба дышат сбивчиво, думая о губах друг друга. Напряжённая рука медленно тянется от лица к животу, оглаживает его, одним лёгким движением забираясь под футболку. — Что ты... — у Бродяги трясутся колени слишком сильно. — Не стоит, Луни... Фронтмен Canis Major мечтал об этом, стремился ощутить на себе столько откровенные прикосновения и дрожать от нетерпения. Он пока не хотел об этом говорить, но Ремми как всегда понял его без слов. — Я подумал о том, что могу почти не учавствовать, — с нервным смешком проговаривает парень, скользя пальцами по оголённому телу. — Неплохой компромисс, правда? — Люпин поднимает голову, мягко и спокойно улыбается. Ремус целует Сириуса. И целый мир взрывается.* * *
— Послушай, может, мне надеть кожанку вместо пиджака? — Иди ты к чёрту, Падс, Лили тебя убьёт, — Сохатый заливисто смеётся, крутясь у зеркала и приглаживая вихры. Блэк заканчивает завязывать шнурки у новых, блестящих ботинок. Встаёт. И улыбается. Люпин косвенно научил его многим вещам. И однажды Бродяга ему сказал: «В самом начале я был, может, помешан. Я эгоист до сих пор, но присутствие Мэри в радиусе десяти ярдов от тебя меня больше не беспокоит. Я зависел от твоего настроения, слов и сигналов. Но знаешь, что я понял? Я больше не хочу умереть. Благодаря тебе я люблю жизнь. Я люблю в тебе тебя». Лунатик плакал. И если бы не тушь, то Сириус сейчас бы тоже заплакал. Они собирали друг друга по кускам и учились говорить о чувствах подходящими словами. — Джеймс. Поттер испуганно оборачивается и замирает. Слишком долго это имя не срывалось обращением. Блэк знал, что настоящая любовь заключена в пространстве, она исходит от любого предмета и витает в воздухе; бесчувственный по отношению к остальным никогда не ощущает этих переживаний. Парень знает, что он всё понял, что он готов. — Я люблю тебя, Сохатый. Джеймс поджал губы, но не отвёл растерянных карих глаз. Он чуть качнулся вперёд в нерешительности, подмечая особое спокойствие солиста Canis Major. Наконец парень улыбнулся и в три быстрых шага настиг друга, чтобы обнять его. Крепко. — Я тоже люблю тебя, Бродяга. Когда они последний раз говорили об этом друг другу? Поттер, может, не так давно, но Сириус... Он сдерживает слёзы как может, но они заволакивают глаза. — Ладно, хватит, а то рубашка помнётся, — смущённо лепечет Блэк, отстраняясь. Сохатый фыркает и понимающее кивает. — Никогда не меняйся, пожалуйста. Почти три года назад умер Регулус. Бродяга убеждал себя, что он утонул, потому что эта смерть гораздо вероятнее, потому что он не мог поверить, что именно в том районе Страсбурга оказался именно его брат. Ему снилось, как он тянет к нему склизкие бледные руки; ему слышался в шуме волн его зазывающий шёпот. Теперь море манит красотой, а не смертью. Теперь море не страшное. Теперь детское сердце не заходится в тревоге. Он никогда не сможет его отпустить — так несправедливо. Можно ли забывать ушедших? Он не хочет убивать его второй раз. А избавление от воспоминаний значило бы именно это. Сириус в последнее время мысленно разговаривает с ним, поёт, успокаивая колыбельными юную душу. И он прячет руки в карманы, ибо их некуда деть. Реджи умер. И Блэк не знает, зачем думает о нём сейчас. Наверное, хочет поделиться своей радостью. Джеймс никогда не сомневался в единственной кандидатуре на роль шафера. И Бродяга знал, что никогда не откажет своему лучшему другу. Впрочем, у него не было выбора, ведь именно на это Поттер попросил согласиться. Чёрный пиджак обнимает плечи, и кудри лежат идеально. Жаль, что рядом нет Ремми. Они разговаривали ночью по видеосвязи, потому что Люпина съедало волнение. Последние пару дней он успокаивался исключительно в руках Сириуса и, лишившись этой возможности, не мог уснуть. Блэк хотел бы быть рядом с ним, но и не мог оставить Поттера, потому что это входит в его обязанности свидетеля. Он любил смотреть на дремавшего Лунатика, который словно оказался на маковом поле под звёздами, чётко соединяющимися в контур Большого Пса. Уставший путник разглядывает крыши и облокачивается на вековой дуб, шурша по земле его локонами-листьями. Стрекотание насекомых и пение птиц сливается в волшебную музыку, так похожую на Midnight Wolves. Лунатик родился весной, и у него горячие щёки. Бродяга родился осенью, и у него горячая кровь. Они шли друг к другу всю жизнь, и в конце слились, шутя обманывая контрасты. Цветение и увядание. Ремми не знал почему, но Гидроцефал и кельтский — смерть и возрождение. Сириус курил и говорил о том, что его парень очень смелый и со всем справится. Он сочинял на ходу балладу про вересковый мёд, сделанный на самом деле из звёздной пыли. Он убеждал его, что ослепительные солнечные лучи портят, придают горечь, а тёплый огонь — главный источник сладости. И Люпин засыпает под тихое: «Пожалуйста, полюби себя так же, как я люблю тебя». Лили и Джеймсу было только по пятнадцать лет, когда они встретились. Их история была однообразной и логичной — героиня переступает через гордость, а герой становится серьёзнее. Но их история была всем. Блэку было только шестнадцать лет, когда он покинул дом и подвергся угрозам семьи и насмешкам учеников новой школы. Первых он выкинул из своей жизни, а вторых заставил себя уважать. Блэку было только шестнадцать лет, и ему не нужно было переступать через гордость или быть серьёзнее. Блэку двадцать два. Он выглядывает в окно и видит такси, тут же громко сообщая об этом Сохатому. Блэку двадцать два, и он огораживает Лунатика от жестоких людей и старается помочь чем угодно, параллельно исцеляясь. Блэку двадцать два, и он стремится стать хорошим человеком, борясь с внутренними демонами. С Джеймсом можно сбежать на время, с Марлин успокоиться, с Лили — вернуться, чтобы попробовать начать всё сначала. А с Ремусом идти до финала. Потому что это не конец истории. Бродяга закрывает глаза и видит друзей. Он бодр, несмотря на бессонную ночь. Всё будет в порядке. — Только не это! — в панике уворачивается Поттер от протянутой к его волосам руки друга. — Я укладывал их час! Они смеются и садятся в машину. Дома летят за окнами, по радио тихо играют Midnight Wolves. Забавное совпадение. Потому что это не конец истории. Потому что Сохатый сегодня женится. Потому что это лето было самым лучшим летом в жизни Сириуса, и он никак не может его отпустить, наплевав на то, что уже ноябрь. Не искал воспоминаний — они натыкались на него сами. Шквальный ветер трепал по ночам волосы и сушил кожу, и взмокшая шея ныла от неудобной позы. Потому что он просыпается в одной постели с Люпином, который прижимает его к груди, сонно шепча что-то очень знакомое и убаюкивающее. Блэк просыпался не от кошмаров, а от ощущения того, что вся его жизнь — сон. Всё слишком хорошо. Джеймс снова рядом, не так близко; покорно принимает шаги возвращения. МакКиннон наконец счастлива, во многом благодаря Доркас, с которой тоже теперь удаётся пообщаться. И что уж говорить о Лили? Лили — любимой невесте любимого человека? Лили запредельно глубоко вошла в сердце. Потому что Юфимия Поттер не могла сдержать слёз. Потому что Флиамонт только молчаливо хлопал по плечу, сохраняя серьёзное спокойствие и пряча влажный блеск в глазах. Потому что они не виделись уже почти сутки, а это так выматывающе много. Потому что как только отъедет такси, Луни подлетит к нему, жадно шепча на ухо: — Ты мой?Зеркало-зеркало, чистый пруд, дай мне найти ответ: будем ли вместе, когда умрут запахи сигарет, шорохи трав в беспокойной тьме, синие васильки. [будет ли время, когда ты мне вдруг не подашь руки?] Летнего морока жгучий пыл с кожи стряхнёт Борей. Сказка любви обратится в быль в мутном потоке дней.