Коробка с карандашами

Они сидели на кухне и ели поздний ужин. Эрен горбился, смотрел в тарелку, постоянно ерзал. Ривай давно заметил, что на кухне Эрен меньше всего любил проводить время, но вынужденно оставался, когда приходилось поесть или что-то приготовить. И надевал дурацкий салатовый — серый, сейчас уже серый, а не салатовый, — с фиолетовыми пчелками передник Петры. Ривай ненавидел его за расцветку, но мама в нем любила готовить из-за глубоких карманов. Теперь вот и Эрену понравилось. Зашибись. Из-за Эрена они пили чай в зале за журнальным столиком. Риваю неожиданно понравилось такое нововведение, да и Эрен меньше нервничал. Поэтому после ужина Ривай сделал две чашки чая и отнес их в зал. Эрен бросал на Ривая слишком заинтересованные взгляды, всеми силами пытаясь скрыть их существование. Длинная челка особенно раздражала, как и бинты. Ривай терпел. Уже двадцать минут ждал. — Спрашивай. — Ривай взял чашку и откинулся на спинку. — Отвечу. — Ответите на что? — О, значит, не понимаешь? И опять у тебя проблемы с «вы» и «ты». — Проблем нет. Это был вопрос? — Блядь, Эрен, не беси. Ты на меня начал пялиться еще в студии. Спрашивай, что хотел, или забудь до конца жизни. Эрен отодвинул пустую чашку, развернулся к Риваю. Его подросшие усики стали еще противнее и старили неимоверно. Чем бесили еще больше. — Карандаши. Ривай приподнял бровь. — Мои карандаши. — Что с ними? Эрен сглотнул, сцепил руки в замок. Ладони зажили, оставив в напоминание белесые шрамы. Кроме них Ривай рассмотрел укусы, знать историю которых ни при каких обстоятельствах не желал. Иначе внутри разгорится это пламя, он пойдет искать хвостатого, и задницей чувствовал, что переломанными ногами тот не отделается. — Это мои карандаши. — Твои. — Как они у вас оказались? Я думал, они потерялись, когда… Ты все видел, да? — Видел. — Я на следующий день вернулся обратно. Думал, успею. Ну кому нужны старые карандаши в рваной обертке да еще и в грязи? И опоздал. — Эрен вцепился руками в колени. — Там же столько детей ходило. И дворники убирали. — А я их опередил. — Ривай сделал несколько глотков крепкого черного чая. Остыл и стал еще противнее. Ну да ладно. — Хотел потом вернуть и забыл. Они тебе дороги? — Подарок мамы. Последний ее подарок. — Эрен попытался улыбнуться и не смог. — До того, как мы… в смысле, после того, как я… Она мне показала, что можно сделать… Ривай поставил чашку, поднялся. Ему хотелось что-то сделать, прежде чем переживания Эрена выльются в тихую равнодушную истерику. Или того хуже. — Единственное, что у меня осталось от семьи. И вот так проебать, как ты говоришь, было очень жаль. И он знал, что дороги. Знал, и все равно… — Твой соулмейт, как ты мог понять, то еще дерьмо. — Он не мой соулмейт. И вы это знаете. — Вот как. — Ривай остановился посреди комнаты. Эрен не врал. Ни единого слова лжи. — Раньше ты пел по-другому. Значит, теоретически у тебя может быть кто-то. — Нет. Никого. — Почему ты отрицаешь? — Потому что у меня никого не может быть. Больше никогда. Я же столько раз говорил. — Однако я каким-то хером знаю, когда ты лжешь. — Именно, каким-то хером. И я не понимаю, почему. Почему? Почему ты ее чувствуешь? Что ты со мной сделал?! — Эрен схватился за челку и бинты, закрывающие половину лица. Сжал так, что пальцы побелели. Он смотрел на Ривая, повторяя и повторяя одно и то же. — Что? Что ты сделал?! — Я ничего не делал. — Нет, этого не может быть. Почему я тогда… в тот раз, когда ты меня схватил за лицо… — У меня один ответ. И ты его знаешь. — Знаю? Знаю?! — Эрен вскочил. Костыль грохнулся на пол. — Я же говорил, что это невозможно! Никогда! Вообще! Никак! Невозможно! Слышишь? Невозможно!!! И хватит поднимать эту тему! Ты не мой соулмейт! Не мой, понимаешь?! Не мой! — Почему? — Почему?! Потому что я на блокираторе с девяти лет! И все эти метки — полная чушь! Не для меня! У меня их быть не может! И соулмейта тоже! Ривай застыл. Эрен тяжело дышал. А потом до Ривая дошло, что тот сказал, и он зажал рот рукой. — Мальчики, что вы опять… — Она осеклась, увидев их, стоявших друг напротив друга. — Мы ругаемся, — прошептал Эрен и посмотрел на нее с надеждой. — Мы ругаемся. Вот бесстыжий. Ривай подошел к дивану и взял плед. — Ма, мы сами разберемся. Постараемся не шуметь. — Но как же… Как же правило не ругаться? — Эрен, — мама ему тепло улыбнулась, — мы на территории Ривая, а здесь немножко другие правила. — Она посмотрела на Ривая. — У вас точно все в порядке? — Не подеремся, — заверил Ривай. — Так, немного поплюемся друг в друга, пообзываем и повыдергиваем волосы. Хотя я бы с удовольствием усики выдернул кое-кому. Мама покачала головой, улыбнулась напоследок Эрену. — Он тебя не тронет, не бойся. Если что — скажи мне, и я его отругаю. Она закрыла дверь, оставляя их вновь наедине. — Так на чем мы остановились? — спросил Ривай. — Ах да. Эрен, моя мама сказала правду — я тебя не трону. — Вы и раньше-то не особо горели желанием. — Эрен, словно отрезанная марионетка, обессилено рухнул в кресло. Задел рукой чашку, опрокинул, и содержимое пролилось на ковер. — Я помню, что вы ненавидите парней. — Именно, ненавижу парней. — Ривай шагнул к нему. — Твой хвостатый знал о блокираторе? — Нет, откуда? Я молчал. И молчал бы до сих пор, если бы вы не вынудили меня сказать. — Эрен сжался, стараясь занять как можно меньше пространства или вовсе исчезнуть. Ну уж нет. — Я не вынуждал. — Ривай подошел, накинул на Эрена плед, наклонился и обнял. Эрен не двигался. Отлично. Если бы хотел прогнать, то отстранился бы. — Спасибо, что рассказал. У меня мама на блокираторе. Может, я и не понимаю, как тебе тяжело, но я по маме видел, какие побочки бывают и чем это заканчивается. Несмелые дрожащие руки обвили Ривая. Он ненавидел обнимашки и все прочее, но для Эрена можно потерпеть. К тому же он же выдержал как-то обнимашки от Армина и его чистого сердца. Надо передать тому спасибо за отличный метод успокоения. — У меня совсем другой. — Эрен поднялся, обнял крепче и уткнулся лицом в шею. Он был выше на голову, но это нисколько не смущало. — Первый опытный образец. — Почему тебе рано сделали? — Снились кошмары. С моего девятилетия каждую ночь. Папа сразу догадался, в чем причина. Он его разработал, чтобы меня спасти. У меня тогда была жуткая бессоница и недосып, вес уменьшался, и я часто терял сознание. Мерещилось всякое. Ривай сжал Эрена крепче. Кажется, он все понял. — Ты видел мою маму в крови. — Да. Вот и ответ на вопрос. — Я думал она умерла. Там было столько крови. Она так сильно кричала, что ее голос я запомнил навсегда. И до сих пор сплю очень мало. Кажется, что она меня утащит за собой в мой детский кошмар. А когда я ее встретил, когда мы с ней поговорили… Знаешь, я впервые спал больше двух часов. Мне кажется, наконец-то выспался. Я надеялся, что после стольких лет встретил кого-то знакомого, а в итоге снова разочаровался. — Это не она. Эрен кивнул. Он отстранился, стянул с головы одеяло и снова обнял Ривая, попросил: — Можно еще немного? Ривай кивнул. — За один день ты попросил дважды. — Ты сам сказал просить, если что-то нужно. — Я не забыл. Ривай ничего не забывал, если это касалось Эрена. Странно. И непривычно. — А я постоянно забываю, что не твой соулмейт. Мне так хотелось остаться, но ты дал мне две недели. Целых две недели разрешил быть рядом с тобой и твоей замечательной мамой. — Улыбка получилась искренней и дрожащей. — Готов поспорить на обнаженку, что она тебе тучу историй про меня такого мелкого пиздюка рассказала. И про случай с чашкой. Эрен рассмеялся куда-то в ухо. Он все еще избегал открытых прикосновений, но хотя бы начал привыкать к возможности их появления. — Мне понравилась про то, как ты рисовал одуванчики. И картина очень красивая получилась. Они замолчали. Стояли, обнимались и молчали. — Эрен, по поводу двух недель. — Две недели. Я помню. — Я о том, что если ты хочешь уйти — уходи. — И могу не возвращаться? Ривай закатил глаза. — И если тебе понадобится помощь — приходи. — Я подумаю. Можно? — Можно.