storm

— Видят небеса, я не так тебя воспитывал. Голос альфы прозвучал настолько мрачно и холодно, что даже официант, уже подошедший, чтобы предложить меню, замер на полпути к их столику. Изогнутые в профессионально-приветливой улыбке губы на секунду дрогнули, а по спине пробежал холодок. Не на это рассчитывал молодой человек, когда его отправили обслужить пятый номер у окна. Даже воркующая за соседним столиком парочка подростков вздрогнула от этого тона и опасливо покосилась в их сторону. Сидящий рядом со своим альфой Сонхва с тяжёлым вздохом снял очки и, отложив их на полированную поверхность стола, протянул официанту руку, чтобы забрать меню и обменяться извиняющимися взглядами. Похоже сегодня придётся положить дополнительные чаевые. Тем временем драма только подходила к своей кульминации. Чон Уён с видом виноватого ребёнка, который притащил в дом с улицы какую-то живность, не спросив при этом ничьего дозволения, сидел напротив, увлечённо занимаясь тем, что планомерно вытаскивал из металлической подставки зубочистки и ломал их одна за другой на ровные три части, складывая по правую руку от себя. Рядом с Сонхва потирая глаза (и, очевидно, забыв о стрелках, на которые было потрачено добрые пятнадцать минут сборов этим утром) медленно закипал обиженный в своих лучших чувствах Ким Хонджун. «А ведь это должен был быть просто милый дружеский обед», — расстроенно подумал Сонхва, поворачиваясь к своей сумке, чтобы достать оттуда влажные салфетки — нужно было остановить своего без пяти минут жениха (который совершенно не умеет прятать коробочки с кольцами) прежде, чем тот окончательно станет похож на злобную, но даже так совершенно милую, панду: новенький чёрно-белый сплит в волосах отчего-то только усиливал эту ассоциацию. — Так, ты, — Сонхва забрал из рук Уёна очередную «жертву», — успокойся и прекрати портить вещи! А ты, — он обратился к альфе, — тоже успокойся и повернись ко мне. Ты в конце концов ему не отец, чтобы отчитывать. Да даже если бы таковым и являлся… Стал бы осуждать ребёнка за его выбор? — не давая Хонджуну вставить и полслова, Сонхва парой лёгких движений вытер образовавшиеся у того под глазами тёмные круги от косметики. — Вот именно! — тут же воспрял духом молчавший до этого Уён. — Даже моим родителям Сан понравился! А ты… — Лучше молчи! — Хонджун, лицо которого всё ещё было зажато между пальцами пары, сверкнул в его сторону взглядом и тыкнул указательным пальцем, лак на котором уже частично облез и от некогда глянцевого покрытия осталась лишь неровная сфера в центре ногтя. — Родители его уже «одобрили»! Чонхо тоже в курсе. Эй, вам он не сказал, что встречается с тем адвокатишкой?! Бедный официант вновь испугано замер на подходе к злосчастному столику, а заготовленное «Вы готовы сделать заказ?» в мыслях как-то плавно перетекло в «*** ***, да почему именно мне достался эта компания?!». — Простите, мы ещё не определились, — Сонхва вновь виновато улыбнулся, а после того, как молодой человек ушёл, устало повернулся к сверлящей взглядом друг друга парочке. — Вы прекратите этот детский сад или нет? Ким Хонджун, не веди себя как отец-тиран, иначе, я клянусь, сам будешь свой показ и закрывать, и открывать! Альфа, которому понадобилось проявить всю хитрость и сноровку, чтобы уговорить Сонхва стать моделью для своего первого полноценного шоу, которое должно было состояться к концу года, тут же обиженно посмотрел на пару, но омега, успешно продвигающий собственный бизнес уже более пяти лет, был слишком хорош в шантаже, чтобы его мастерству можно было что-то противопоставить, а потому Хонджуну ничего не оставалось, кроме как попытаться и вправду успокоиться. Для полного обретения душевного покоя перехватив руку пары, Хонджун переплёл их пальцы между собой и опустил на стол. В конце концов Сонхва и вправду был прав — он перегнул палку. Совсем немного. Просто Хонджун был слишком ошеломлён услышанным, чтобы его хаотичная натура могла спокойно среагировать на новость о том, что Уён, оказывается, начал встречаться с Чхве Саном. Тем самым Чхве Саном, с которым они столько воевали за жилплощадь. Тем самым, который своим упрямым и колючим характером смог бы вывести из себя даже самого святого праведника. Тем самым альфой, который, казалось, всем своим видом был похож на типичного антагониста из фильмов, что на новость о неминуемой катастрофе лишь скептически поднимет бровь и открестится от целого мира. Чхве Сан в глазах Хонджуна был типичным одиночкой без навыков коммуникации вне рабочего круга, который никогда не был способен сойтись с кем-то. Единственной причиной, по которой они с Уёном как-либо смогли ужиться под одной крышей было то, что у беты имелся талант, чтобы расположить к себе любого, с кем он перекинулся хоть парой фраз. «Вот только этот «хмурый волк» мне всегда казался тем, у кого каким-то чудом был иммунитет к подобному…» Но Хонджун ошибся. И действительно, у Чхве Сана просто не было шанса против этой очаровательной улыбки и ярких искорок в глазах. Если когда-то Уён умудрился свести в одной компании даже их с Чонхо, то куда уж кому-то другому пробовать противостоять этому обаянию? Хонджун всегда воспринимал Уёна и Чонхо как младших братьев, которых нужно оберегать и следить, чтобы не вляпались в неприятности. Возможно, дело было в том, что он был самым старшим в их троице. А возможно, потому, что являлся альфой и инстинктивно чувствовал ответственность за близких людей. Сначала в школе Хонджун, несмотря на свою не совсем альфью физическую подготовку, всегда был тем, кто мог первым затеять драку, стоило кому-то сказать хоть одно плохое о ком-то из его друзей. Пусть победить получалось не всегда, но упрямства и самоуверенности в нём всегда хватало, чтобы обидчики запомнили, с кем лучше не связываться. Это не менялось ни в младшей, ни в средней, ни в старших школах. Просто со временем на них навесили чуть больше ярлыков, тем самым добавив новый повод для чужой жестокости. Хотя Хонджуну в сущности было плевать и на это. Кем бы не оказался каждый из них, он всё так же защищал бы их. Бета, омега, альфа, женщина или мужчина — неважно. Если этот человек был важен для Хонджуна, он сделает всё, что в его силах, чтобы не подвести его. Хонджун правда старался. Старался поддерживать Чонхо, когда тот разбирался в себе и с новым статусом. Тогда казалось, что для этого парня, всегда холодно и как-то меланхолично смотревшего на мир, нет ничего страшнее, чем та бумага в бело-голубом конверте, где в ровно расчерченной графе был изображён всего один-единственный символ — омега. Хонджун понимал, что для Чонхо и его непринятия себя это не просто может оказаться разрушительным — та самая искра, владевшая силой выжечь всё до основания. Они с Уёном тогда старались всё время находиться рядом, отвлекая и поддерживая как только могли, понимая — это единственное, что оставалось в их силах. Вместе они смогли справиться, хоть порой казалось, что любое неосторожное слово способно разрушить человека рядом с тобой. Но Чонхо был сильным и доверял им, а потому сейчас это всего лишь часть прошлого, которую они могут вспомнить без сожалений. С Уёном же всегда было просто. Просто подружиться. Просто делиться тайнами. Просто разговаривать о том, что на самом деле важно. Хонджуну казалось, что в случае с этим парнем это он сам всегда полагался на него, ведь Уён постоянно выступал в роли того самого внутреннего голоса, понимавшего всё с полуслова. Он будто никогда не давал прямые советы, но после разговора с ним всегда находился выход из, казалось бы, даже самой мрачной ситуации. А Хонджун, в свою очередь, так же ценил и оберегал его — так же, как это было с Чонхо. Порой казалось, что Уёну не столь нужна чужая помощь. Он сам вполне мог дать отпор тем, кто возомнил себя выше других, или найти решение для возникшей проблемы. Случайному встречному он мог показаться беззаботным шалопаем, который не слишком много знает об этой жизни. Но лишь те немногие, которые знали его хорошо, были в курсе, каков на самом деле этот человек. Уён никогда не был импульсивным. Никогда не был глупым или беспечным. Возможно, в их троице он на самом деле был единственным, кто знал, как пользоваться этой чёртовой инструкцией ко взрослой жизни, написанной не пойми на каком языке. Именно Уён был тем, кто помогал Хонджуну видеть чуть дальше собственного импульсивного характера, когда они с Сонхва только делали первые шаги навстречу друг другу. Хонджуну в те дни казалось, что вся его жизнь, все прожитые годы, все достижения и планы на будущее такие жалкие перед человеком, которого он только встретил. Сонхва был зрелым, состоявшимся и уже преуспевшим в чём-то человеком, имеющим собственное дело и видавшим мир. Что мог предложить ему Хонджун? Что в нём было такого, кроме сущности альфы, что могло бы заинтересовать Сонхва? Удержать его рядом с собой. Не стать просто неприятной случайностью. Какой бы омега захотел себе в пару альфу младше почти на десять лет? Студента, который тогда даже собственное жильё не мог оплатить полностью? Возможно, впервые в жизни Хонджун тогда почувствовал себя совершенно неспособным что-либо сделать или изменить. Он не мог в одно мгновение стать старше на несколько лет. Не мог за одну ночь научиться быть рассудительным взрослым с большим состоянием и длинным списком достижений. Эти мысли не плавали сначала на поверхности, ведь встреча с истинным тогда разом выбила из головы всё, что там было, оставив лишь воспоминание о красивом лице, обеспокоенно что-то ему рассказывающем, а ещё о запахе — так похожем на его собственный, но одновременно совершенно другом. Почти та же грозовая свежесть и озон, но более спокойная и мягкая. Хонджун пах как разбушевавшийся ливень, шторм, обрушивающийся на землю со всей силы. Сонхва же был тем самым затишьем, которое охватывает мир, едва стихия отступает. Но даже возникшая связь с истинным не могла заглушить те сомнения, что всё громче начинали шептаться в нём. Хонджун, точнее его рациональная часть, понимал их необоснованность и глупость. Он никогда не считал себя хуже других, понимал, что есть много вещей, в которых он хорош, но стоило только оказаться вдали от пары, как мрачные мысли были тут как тут. Он не мог поделиться этим с Сонхва. Не мог прямо сказать своему омеге, что боится оказаться недостаточно хорошим для него, ведь в глазах Хонджуна Сонхва по меньшей мере был достоин идеала, предела же не существует вовсе. Ощущал ли себя Хонджун таковым? Едва ли. Присутствие рядом с омегой такого человека, как Сон Минги, только подливало масла в огонь. Почти одного с Сонхва возраста. Президент собственной компании и альфа, одним своим присутствием способный подавлять даже самые стойкие сущности. Стоило Хонджуну один раз увидеть их вместе просто сидящими рядом за одним столиком, как и без того хрупкое равновесие, которое он так старательно пытался выстроить в себе, летело вверх тормашками, точно брошенная где-то высоко в горах граната — лавина сорвалась в одно мгновение, а Хонджун не успел и заметить, как его накрыло этим шквалом. Он хотел быть лучшим для Сонхва, но в результате повёл себя как импульсивный подросток, которым и являлся по сути. Сон Минги смотрел на него с удивлённой улыбкой, понимание и снисхождение в которой хотелось просто стереть собственными кулаками. В глазах же Сонхва было лишь удивление, граничащее с непониманием. Омега не мог взять в толк, почему пара так агрессивно настроена против человека, который никогда не воспринимался им больше чем как старый друг. Сейчас Хонджун не хотел бы считать, сколько глупостей успел сказать и сделать тогда. Лавину было уже не остановить. Он так отчаянно хотел быть с этим человеком. Рядом с ним. Подле него. Стоять за спиной, поддерживая в сложные моменты. Закрыть собой, если придёт опасность. Просто быть достойным его. Но сам себе он тогда казался таким до смешного глупым. Неуклюжим и слабым. Было чувство, что всей жизни ему не хватит, чтобы догнать пару — он всегда будет видеть лишь удаляющуюся спину, неизменно облачённую в выглаженную без единой складки рубашку. Каждый день становился для него новым вызовом. Очередной попыткой доказать Сонхва, самому себе, всему миру, что он не просто по нелепой случайности оказался связан с этим замечательным человеком. Он — не просто пустой лист, который можно сложить самолётиком и пустить по ветру. Он — заполненное красками полотно, достойное того, чтобы на него обратили внимание. Он способен стать для кого-то тем единственным, с которым хочется быть рядом не только потому, что запах притягательный. Сонхва старался понять его тогда. Объяснить, что ему не нужен целый мир у собственных ног, не нужен какой-то там идеал, придуманный непонятно кем. Ему просто нужен был рядом его человек. Не альфа, которого он встретил случайно, предназначенный ему судьбой. Ким Хонджун. Такой совершенный в своём хаосе. Способный привлечь внимание к себе, даже затерявшись в многомиллионной толпе. Единственный, с кем Сонхва не должен был казаться сильнее, чем был на самом деле. Но увлёкшийся в погоне не понятно за чем Хонджун будто и не слышал чужих слов. Не замечал попыток достучаться до себя. Будто вдавливал в пол педаль газа, не видя, что пути вперёд просто нет. Сколько он бы ещё успел разрушить, прежде чем его поймали за ворот толстовки, когда он был уже готов сорваться с самого края? Тот разговор с Уёном не был долгим, да и особым красноречием тогда никто из них не распылялся. Всего пара фраз, которые будто разом поставили всё на свои места. «… Он не бросит тебя, сколько бы ты дерьма не сделал, Хонджун, ведь уже любит. Но неужели ты хочешь позволять Сонхва и дальше переживать всё это? Такого будущего ты хочешь для вас? Чтобы он, в очередной раз поднимая трубку, ожидал, что его вновь вызовут в полицию или больницу? Это ведь не ты… Ты никогда не гнался за тем, чтобы причинять столько боли тем, кого любишь…» Уён просто озвучил то, что Хонджун и сам давно замечал за собой. Не пытался ли он своими непрекращающимися выходками просто спровоцировать Сонхва? Наконец заставить его уйти, унося с собой все сомнения. Лишь бы доказать той тёмной части себя, что она была права: омега на самом деле не может любить его по-настоящему и находится рядом лишь потому, что они истинные и больше ничего их не связывает. Не будь этого — остался бы Сонхва с ним? Выбрал бы его? Это было точно неосознанное стремление к саморазрушению. Когда у тебя самого нет сил покончить со всем и ты просто провоцируешь кого-то сделать это за тебя. Хонджуну было стыдно за то, что он заставил Сонхва пройти через всё это. Больно от того, сколько раз его прощали. Горько от понимания, насколько, оказывается, он не заслуживает этого человека. Сонхва действительно принимал его таким, каким он был. А Уён в очередной раз оказался прав. Сонхва бы не бросил Хонджуна, даже если бы тот продолжил и дальше сходить с ума. Он бы принял всё. И понимание этого и стало тем самым падением, которое наконец привело Хонджуна в себя. А стоило избавиться от этой застилающей глаза пелены — и видеть мир как раньше он уже просто не мог. Тогда Хонджун наконец понял, что вовсе не гнался за Сонхва всё это время, а трусливо убегал, боясь поверить в то, что оказался связан с ним. Это было в тот день, когда омега в очередной раз забирал его из больницы после неудачной такой попытки что-то доказать самому себе. Расписать ту крышу действительно было глупой идеей, и жалкое «прости» — единственное, что он мог сказать человеку, так стремительно заключившему его в объятия. Сонхва и в самом деле простил его, как делал это всегда, но с того дня Хонджун наконец перестал рушить то, к чему так отчаянно стремился. Возможно, со временем он и сам бы пришёл к этому, но Хонджун благодарен Уёну за то, что тот сказал ему тогда те слова. Если бы была возможность предотвратить ещё больше глупостей, которые он успел натворить, он бы сделал это, но именно Уён оказался тем голосом разума, который смог остановить эту несущуюся без всякой опаски бурю. На самом деле Уён всегда был таким. Несмотря на внешнюю беспечность, он удивительно чётко видел мир вокруг себя. Пусть в его жизни порой случались неприятности, но он никогда не цеплялся за них. Если Уёну встречались люди, причиняющие боль, он уходил от них. Если происходили обиды — он забывал. Не видел смысла тратить себя на то, что может разрушить его. Он хотел жить так, чтобы, когда придётся оглянуться назад, не увидеть за собой лишь сожаления и впустую прожитые годы. Статус беты не выбил его из колеи, как это бывало со многими. Уён, как и планировал, поступил на тот факультет, куда решил изначально. Он не стремился найти любовь всей жизни и не жалел, что никогда не сможет учуять феромоны истинного, которого у него просто не могло быть. «Если я однажды встречу своего человека, разве смогу его отпустить? Не смотри так на меня, Джунни, — смеялся Уён, когда у них случайно зашёл разговор на эту тему. — Ты думаешь, что даже не чувствуя запахи, я смогу не заметить своего? Просто вам с Чонхо уровень чуть попроще дали, а я всегда играю на «невозможно»…» Вот чего Хонджун никак не ожидал так это того, что на этом самом «невозможном» уровне Уён встретит такого босса как Чхве Сан. То ли игра была ещё не почищена от багов, то ли Хонджун, оказывается, совершенно запутался во вкусах одного из своих лучших друзей. И если ещё выбор Чонхо был понятен и ясен, ведь Чон Юнхо был похож на того самого доброжелательного щеночка золотистого ретривера, которого недавно завели родители Хонджуна, и этот комок счастья и преданности вечно носился по дому сбивая всех с ног, но Чхве Сан… Этот альфа скорее был гибридом дикого волка и собаки со смешным названием, которого какой-то псих почему-то решил держать в собственном доме. Хонджун, сколько не пытался — не понимал, как можно с такой нежностью гладить по холке хищника, способного в любой момент откусить тебе руку по самый локоть? Не понимал ровно до того момента, пока не увидел, какими глазами Уён посмотрел на человека, подошедшего к их столику. Хонджун отлично знал этот взгляд. Так его собственные родители смотрят друг на друга. Так Сон Минги наблюдает за тем, как его пара в очередной раз просит не отходить от него далеко в толпе, потому что Ёсану всегда кажется, что они могут потеряться. С таким же сияющим взглядом Чонхо рассказывает о том, что Юнхо недавно подарил ему запасной набор ключей от собственной квартиры. Точно такое же тепло плещется в глазах Сонхва, когда они смотрят друг на друга. Пусть Уён был бетой, не способным ощутить запах истинного, но то, как он смотрел на пришедшего Сана… Разве не так каждый из знакомых Хонджуна смотрел на свою пару, получая в ответ точно такой же тёплый и переполненный чувствами взгляд? — Я ведь не опоздал? Голос Сана звучит привычно спокойно и размеренно. Точно так же, как и всегда, но почему ни в одну из прошлых их встреч Хонджун не замечал, с какой нежностью этот альфа смотрит на его друга? Либо тот слишком хорошо всё скрывал, либо Хонджун просто не хотел замечать очевидного. Само собой, он не опоздал, просто Сонхва привёз их троицу в кафе чуть раньше положенного. Потому Хонджун и узнал о новости, которую хотел сообщить ему Уён, ещё до того, как альфа присоединился к ним. Хорошо это или плохо — трудно сказать, хотя к этому моменту Хонджун чувствовал, что уже успокоился и взял себя в руки, а потому в его следующей фразе угрозы прозвучало в половину меньше, чем это могло быть ещё пятнадцать минут назад. — Что ты, как раз, мне кажется, ты везде успел… Сонхва едва удержался от того, чтобы собственным фейспалмом не заработать черепно-мозговую. *** — Мне показалось, или даже та случайная встреча с твоими родителями не была такой стрессовой, как этот вечер? Уён не был уверен, но, кажется, смех Сана звучал чуть более нервно, чем следовало ожидать. Хотя альфу можно было понять. Сегодняшний вечер вполне мог составить конкуренцию тому, когда родители Уёна случайно стали свидетелями того, как Сан, усадив его на капот своего авто (Уён к тому времени уже пару недель как обдумывал гениальную рекламную кампанию Porsche как идеальной машины для поцелуев со своим парнем. Как в салоне, так и вне его.), мягко прижимался к нему, опираясь одной рукой о ещё чуть тёплый металл, другой — едва ощутимо сжимая чужое бедро. Их реакция всё равно была далека от того, что всего пару часов назад устроил Хонджун. На подземной парковке тогда совершенно никого не было. Ну или по крайней мере парочка была свято в этом уверена… До того момента, пока со стороны спокойный и, кажется, всего лишь слегка удивлённый женский голос позвал: — Уённи? «Уённи», пальцы которого к тому времени уже основательно так оказались запутанными в чужих волосах, едва не откусил Сану нижнюю губу, когда услышал это обращение. Бета уверен, что в его памяти надолго останется вид удивлённо замершей матери с букетом каких-то цветов и стоящего рядом с ней папы, неловко пытающегося одновременно поправить чуть сползшие очки и при этом не упустить тот ворох пакетов, которые на него наверняка в очередной раз водрузила жена, доказывая, что их ребёнок «только пиццей питается» (что на самом деле было вопиюще несправедливым обвинением — к этому времени Сан уже понял, что бета на генетическом уровне не способен приготовить что-либо, не пересолив или не высушив до состояния камня, и полностью взял эту повинность в их квартире на себя). На секунду посетовав небесам о том, что, кажется, все его родные люди обязаны узнать о его новом парне (ДА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, УЁН ТЕПЕРЬ МОГ ЕГО ТАК НАЗЫВАТЬ!!! ВЫКУСИ, ВСЕЛЕННАЯ!) путём случайностей. Уён тогда в мгновение ока соскочил с капота и встал перед всё ещё ничего не понимающим Саном. В этом манёвре, кроме привлечения внимания на себя, был ещё важный нюанс — не дать родне рассмотреть уже наверняка хорошо заметный засос на шее альфы, с прикрытием которого совершенно не справлялся высокий ворот чёрной водолазки. Чонхо случайно застал их спящими в обнимку, когда зашёл в комнату тем самым утром. Родители (до того момента свято верящие заверениям сына, что он целиком и полностью завален учёбой и вообще «после того парня я ещё нескоро отношений захочу, мама») начали знакомство с Саном, когда увидели, как тот чуть ли не разложил их сына на капоте собственного авто. Уён решил, что хоть второму лучшему другу он расскажет обо всём спокойно и как полагается. Он конечно предполагал, что Хонджун, учитывая его темперамент и перманентную неприязнь к Сану, не сразу кинется к ним с поздравлениями и пожеланиями вечной любви, но реакция альфы превзошла все ожидания (или скорее опасения). До этого вечера Уён был уверен, что тот обед с родителями станет апофеозом неловкости в его жизни. Ошибся. Его папа и мама — святые люди, наделённые воистину божественным терпением и тактом, ибо этим вечером Уён почувствовал себя тем самым омежкой из популярных любовных романов, руку которого просят у неумолимых и строгих опекунов. Или скорее опекуна (Пак Сонхва, в свете последних событий, также был причислен к лику святых, или даже великомучеников). Хонджуну же для полноты антуража не хватало только лежащей у ног пары гончих и трости с инкрустированной какими-то драгоценными камнями рукоятью (хотя отсутствие оных было даже хорошо, ибо изначально настроение было такое, что Хонджун и собак бы на Сана спустил и тростью отходил). И всё же к концу этого допроса ужина Хонджун, кажется, отвёл душеньку, и распрощались они с Саном вполне себе миролюбиво и спокойно. Хотя Уён почти уверен, что слышал какие-то угрозы скорой расправы в случае «если ты хоть раз обидишь его». Но, возможно, ему просто показалось? Во всяком случае, он на это очень надеялся. — Этот парень всегда был таким? — поворачиваясь к зеркалу в прихожей и принимаясь ловко развязывать узел галстука, спросил Сан. — Не помню за ним такой кровожадности. — Ты просто мало его знаешь, — пожал плечами Уён и подошёл ближе к альфе, собираясь помочь. Не то чтобы он был хорош в развязывании галстуков. Просто хотелось это сделать. Тем более было что-то необъяснимо прекрасное в том, чтобы наблюдать, как строгий высокий ворот чёрной рубашки чуть ослабевает, открывая вид на смуглую ровную кожу с россыпью едва заметных веснушек. Уён до сих пор помнит собственный восторг, когда впервые их увидел, хоть и затруднился бы сказать, когда именно появилось желание оставить поцелуй на каждом из этих солнечных созвездий. — Он всегда относился к нам с Чонхо, как старший брат. — С синдромом гиперопеки? — тонкая бровь поднялась с лёгкой усмешкой. Совсем не злой, скорее понимающей, а Уён невольно застыл, наблюдая, как тут же на впалых щеках появляются очаровательные ямочки, разом смягчая всегда кажущиеся опасно острыми черты лица. Наблюдать за этим зрелищем вблизи было отдельной категорией земных наслаждений в собственном рейтинге Чон Уёна. — У всех свои недостатки, — просто пожал плечами бета, наконец отводя глаза, хотя Сан наверняка заметил его заминку. — И у меня? — конечно, заметил. — Напрашиваешься на комплименты? — Немного. Они всё ещё находились в просторной прихожей. Уён, чтобы было удобнее возиться с чужим галстуком, стоял на небольшой ступеньке, от которой начиналась большая гостиная на первом этаже, а Сан послушно ждал, чуть наклонив голову набок и наблюдая за тем, как едва заметный румянец торопливо бежит по линии скул и опускается на нежную шею, вызывая желание немедленно прижаться губами к едва заметной голубоватой жилке, чтобы наконец оставить собственный след на этом человеке. Так странно. Смотря друг на друга они думали об одном и том же, не ища наконец для себя оправданий. Сейчас они просто были вместе, а все старые опасения и запреты больше не имели своей силы. Если бы в этот момент Уёна спросили, помнит ли он, когда влюбился в Чхве Сана, бета ни за что бы не сознался, что произошло это практически сразу же. Он всегда был честен с собой, но понять, как именно этот альфа умудрился так быстро забраться к нему в сердце — пожалуй это было слишком сложно даже для столь склонного к самоанализу человека. Идя по жизни, он не сильно обременял себя мимолётными романами. Возможно тут сыграла свою карту сущность беты, не склонная поддаваться быстрой влюблённости и почти никак не подвержена влиянию чужих феромонов — Уён мог различать чужие запахи, особенно если те были очень уж сильными, но ни разу не было такого чтобы он терял из-за них голову, ведь феромоны не имели для него значения и не могли заставить идти у них на поводу. Руководствуясь этим, он выбирал себе партнёров, полагаясь лишь на их личные качества и это его более чем устраивало. Почему они расставались? Разные были причины. Иногда сам Уён понимал, что человек ему просто не подходит. Иногда бросали его, объясняя тем, что «мне кажется я не успеваю за тем хаосом, что творится у тебя в голове, Уён, прости, но мы с тобой слишком разные». Ну и один раз его бросили потому, что тот человек внезапно встретил своего истинного — это было чуть больнее и труднее принять, но всё же Уён не был дураком, чтобы не осознавать собственное бессилие в этом случае — в их мире беты могли во многом противостоять альфам и омегам, ища своё место в работе, искусстве и прочем, но отношения и чувства… трудно выиграть гонку, когда у всех гоночные болиды, а у тебя велосипед. Но Уён не лицемерил бы если бы сказал, что ему это слишком в тягость — он правда принял свою природу. Остальные могли полагаться на собственное обоняние, когда искали пару, у него же всегда оставались разум и сердце, а феромоны… без этого он как-нибудь обойдётся. Думал ли Уён, что когда-нибудь сам усомниться в собственном убеждении на этот счёт? Совершенно точно нет. Но ровно до того дня, пока ему не позвонил заикающийся от волнения агент и сообщил, что в документы по квартире, куда Уён уже собирался въезжать, закралась ошибка. То ли хозяин жилья оказался каким-то хитросделанным и решил, что с двух жильцов получится стянуть больше денег. То ли в самой фирме действительно крупно облажались. Уён так до сего дня не знал правду о том, что стоит за той случайностью. В их первую встречу альфа выглядел так, будто только сбежал со съёмки рекламной кампании для какого-то крупного модного дома — белая рубашка, галстук с серебряным зажимом, идеально отглаженные брюки, начищенные ботинки и как довершение всему этому — небрежно накинутое на плечи тёмно-серое кашемировое пальто (о кожаных перчатках, которые мужчина снял с себя, ещё переступая порог кабинета, Уён старался забыть, как о чём-то, что могло пошатнуть его хрупкое душевное состояние). — Господин Чхве, спасибо, что пришли, — пролепетал один из сотрудников компании-которая-крупно-натупила, пока Уён чувствовал, что переживает крах всех своих убеждений. «Я сожру собственные конверсы, если окажется, что за этим парнем не бегает половина Сеула», — вот первое, что пронеслось в голове Уёна, пока всё тот же риелтор пытался объяснить, как именно произошло это «ужасное недоразумение». О том, как ему удалось сохранить лицо в тот роковой день, бета задаётся вопросом до сих пор. Кажется, наглость и язвительность передаются воздушно-капельным путём, а он слишком много общается с Ким Хонджуном. И лишь многим позже Уён понял, что сам загнал себя в ловушку — жить с очевидно симпатичным альфой под одной крышей, при этом стоически заставляя себя не пускать на него слюни? К такому жизнь его определённо не готовила. Но, даже так, Уён справлялся. Ни друзья, ни родители, ни сам (спасибо небеса) Чхве Сан не имели ни малейшего понятия о том, что один конкретный бета каждое утро залипает на то, как его сосед копошится рядом с кофеваркой, параллельно отвечая на какие-то звонки (это в семь часов) и просматривая какие-то бумаги или листая планшет. Серебристый металл очков совершенно идеально сидел на ровной переносице, а тёмные глаза быстро перескакивали с одного абзаца на другой. Неизменная идеально отглаженная рубашка (и спит он в них, что ли?). Брюки, посадка которых заставляла задуматься о том, законно ли иметь столь шикарную фигуру. Очередной комплект запонок и зажима для галстука. Чуть сведённые в сосредоточенности брови. Изящные запястья с часами, о цене которых не хотелось даже думать, и длинные пальцы, ловко справляющиеся как с очередным набором символов, так и со сложным ритуалом того самого «идеального утреннего кофе». Всего за месяц подобных наблюдений Уён серьёзно уже задумывался о том, что из него получился бы неплохой шпион. Раз за разом столь мастерски делать вид, что сонно залипаешь в окно, прежде чем начать собираться на учёбу, параллельно при этом наслаждаясь истинной эстетикой в лице собственного соседа, и при этом не спалиться? Такому мастерству любой тайный агент позавидует. Думал ли он о том, чтобы признаться или сделать первый шаг? Ну само собой, нет! (Ну вы серьёзно? Да он умер бы где-то на этапе зачатков мыслей о подобном.) Почему так? Да хотя бы потому, что Чхве Сан производил впечатление того самого альфы, который менял партнёров как свои излюбленные запонки, а главной любовью всей его жизни была исключительно работа. И не то чтобы хоть раз удалось уличить альфу в беспорядочных интрижках, но в голове Уёна просто не укладывалось, что человек с такой внешностью, характером и запахом, который даже ему, бете, удавалось различать без особого труда, мог быть до сих пор один. Либо у него где-то был постоянный партнёр и они просто-напросто по каким-то причинам вынуждены были жить порознь, либо Сан являлся тем самым прототипом альфы, разбивающего одно омежье сердце за другим, ни с кем не задерживаясь надолго. Собирался ли Уён положить и своё сердце под этот гидравлический пресс? Ха! Ищите дураков! Ему в жизни уже хватило одного расставания из-за того, что его променяли на истинного. И Уён свято верил в то, что просто поддался чужому обаянию и вообще скоро он успокоится и начнёт воспринимать этого альфу, как и всех прочих представителей этого гендера. А то, что придётся привыкать к Сану, было очевидно — ни сам альфа, ни Уён не собирались покидать приглянувшуюся жилплощадь. Чем дальше, тем меньший размах приобретали их изначальные соседские войны. То ли обоим и в самом деле так сильно нужна была именно эта квартира, то ли они просто приняли тот факт, что навязанный сосед вдруг в самом деле оказался идеальным сожителем. И пусть сначала было полным-полно разных нюансов, которые возникали, когда один уклад жизни сходился с другим, но всё это каким-то удивительным образом сглаживалось и чем дальше, тем быстрее оба понимали, что их, в сущности, всё устраивает. Единственное, что всё никак не мог взять в толк Уён — этот альфа в самом деле был настолько равнодушен к противоположному полу? Да и любому в принципе. А эта мысль тянула за собой мрачный прицеп догадки о всё-таки вполне реальном истинном (которую Уён от себя подсознательно гнал, стараясь не задумываться о том, почему так сильно отрицает даже возможность существования пары у Сана). Но иначе как было объяснить то, что за все месяцы их совместного проживания от Чхве даже намёка никакого не поступило о том, что он состоит в каких-либо отношениях или хотя бы заинтересован в оных. Все телефонные разговоры, которые звучали в их доме звучали либо на рабочие темы, либо… на рабочие темы (ну серьёзно, Уён затруднился бы припомнить что-то другое). От альфы никогда не исходило чужого запаха, что не единожды подтверждали забегающие в гости Чонхо или Хонджун, когда Уёну ненавязчиво удавалось повернуть разговор в эту сторону. Да он даже не реагировал на заигрывание соседки, живущей этажом выше, хотя Уён сам лично стал свидетелем того как эта миловидная, стоит признать, омега вполне однозначно давала понять, что заинтересована в более близком знакомстве (то с какой скоростью альфа тогда ретировался с уже почти закрывшегося лифта, было достойно быть запечатлённым в истории). Вопросов было больше чем ответов, хотя самому себе Уён готов был признаться, что его более чем устраивало такое положение вещей. Порой их с Чхве быт напоминал бете тех самых стариков, которые уже много лет живут вместе и даже успели обзавестись множеством общих привычек и правил. Как и было сказано ранее, Уён оказался категорически изгнан из кухни, когда в очередной раз умудрился сжечь мясо. Хотя бета в судебном порядке готов был отстаивать факт того, что готовил строго по рецепту. Это случилось, кажется, где-то на третьем месяце их совместного проживания и Сан просто устал наблюдать за попытками соседа в кулинарию, взяв на себя сей священный долг, справедливо порешив, что бета берёт на себя уборку общих комнат, тогда как он сам — готовку. Позже добавился случайные посиделки перед телевизором, совместные походы за продуктами, случаи, когда альфа подвозил его, если им вдруг оказывалось в одно сторону (вид Сана за рулём был для Уёна ещё одним табу, и в моменты совместных поездок лучше было увлечённо рассматривать безопасный пейзаж за окном, чем позволить себе в очередной раз залипнуть на всё те же идеальные руки и сосредоточенный на дороге взгляд). Всё это постепенно становилось рутиной, частью жизни каждого из них. И пусть они были для всех просто соседями, но каждый из них всё настойчивее заставлял себя не думать о том, что это постепенно становилось чем-то большим. Можно просто привыкнуть к человеку и считать его своим хорошим знакомым. Можно понять чью-то личность и, почувствовав в ней что-то близкое, обрести друга. А можно вдруг осознать, что влюблён. Без причины. Без обоснований. Просто потому что он — это то, чего тебе всегда не доставало. В других. В самом себе. В мире, где есть десятки тех самых просто знакомых и друзей, но до этого момента всегда не доставало рядом именно его. Сколько бы они и дальше молчали, боясь потерять то, что уже успели обрести? Сколько слов так и оставались бы просто мыслями? Сколько взглядов украдкой ещё прятал бы каждый из них? Трудно сосчитать. Вот только уходящее лето внезапно решило забрать с собой не только тепло и затяжные ливни, но и ещё кое-что. За ту ночь Уён успел себя почувствовать самым глупым, несчастным и позже —счастливым человеком в целой вселенной. Сан в самом деле чувствовал то же самое. Также переживал и сомневался. Также боялся поверить во взаимность, которую каждый из них замечал, но боялся спугнуть неосторожной поспешностью. Возможно, они просто нуждались в этом толчке, чтобы сделать шаг навстречу друг другу. Что было дальше? Уён не знает, способен ли поместить в слова то, что чувствовал к этому человеку. Что испытывал, когда вдруг накатывало осознание произошедшего. Когда следующим утром проснулся в чужих объятиях, чувствуя на виске размеренное дыхание; увидел, как дрожат в полусне чуть позолоченные кончики ресниц. Счастье — слишком простой термин, чтобы вместить в него то чувство, мгновенно расцветшее в душе. Их совместная жизнь одновременно осталась прежней и будто бы от неё не осталось и следа. Рядом с Уёном был всё тот же Чхве Сан — альфа, извечно носящий идеальные костюмы, водящий авто точно пилот NASCAR и способный изъясняться скучневшими адвокатскими терминами с каким-то неизвестным по телефону, параллельно готовя для Уёна очередную порцию блинчиков к утреннему кофе. Но одновременно это был другой человек, узнать которого хотелось так сильно. Он мог долго смотреть на Уёна, не отрываясь, точно наконец имел на это право, и от этого взгляда хотелось невольно повести плечами или отвести собственный, признавая чужую победу. У него были удивительно тёплые руки, объятия которых ощущались одновременно и как самый мягкий плед, и как неуязвимая броня, за которой можно было спрятаться от всего на свете. Этот человек порой целовал так легко и нежно, что Уён чувствовал, как совершенно безнадёжно тает. Но порой эти губы обжигали кусачим пламенем, после которого в мыслях оставалась лишь пепельная пустошь, заполненная неясными отрывками беспорядочных слов. Боялся ли Уён того, что однажды этот человек может бросить его? Переживал ли о том, что однажды на улице, когда они могут просто идти рядом, взявшись за руки, мимо может пройти тот самый истинный, предназначенный Сану и… что тогда? Задумывался ли Уён хоть раз о том, кого выберет альфа, если вдруг ему придётся это сделать? Нет. Уён сам не понимал почему, но вера в то, что этот альфа всегда будет рядом с ним, была столь незыблема, что это даже казалось странным. Возможно, дело было в том, что в его присутствии Сан никогда не дал ни единого повода подумать о том, что он с кем-то связан. Возможно, такое впечатление возникло из-за отношения альфы к нему, ведь каждый взгляд, слово, жест и поступок — всё это теперь отчётливо и ясно давали понять, что для Сана нет больше в мире человека, более важного чем Уён. А вскоре Уён узнал, что в жизни Чхве Сана никогда не появится того самого «истинного», о котором вроде как должен мечтать каждый в их мире, и что вообще ни один омега не составляет интереса для этого альфы. Это было их пятое свидание, которые Сан устраивал с завидной постоянностью, точно теперь спешил наверстать всё упущенное ими время. Теперь, когда все слова оказались сказаны, им не нужно было и дальше оставаться просто соседями — они могли быть самой обычной парой. А факт того, что к этому моменту они уже продолжительное время знали друг друга и жили вместе, играл только на руку: не нужно было, как другим парам, пытаться понять партнёра, его вкусы и привычки, не нужно было бояться быта или рутины — всё это давно уже пройдённый этап, с которым они справились. Их первые поцелуи, первые объятия, первая ночь, проведённая вместе — всё это и так слишком опоздало, а потому каждый из них отдавал себя полностью, не заботясь о том, чтобы тратить себя на ненужные сомнения. Фильм, транслированный тогда на большом экране, не был слишком интересным или новым — просто одна из кинолент, которые все привыкли называть «классикой». Сан и Уён пришли в тот кинотеатр, просто чтобы провести время вместе, развалившись на небольшом диванчике, из которых и состоял зрительский зал, и похрустеть попкорном, порой соревнуясь за самые вкусные кусочки. Просто очередной день, проведённый вместе, и которому суждено было стать ещё одним тёплым воспоминанием. И Уён действительно его запомнил, вот только совсем не так, как ожидал. Большая часть сеанса прошла мимо и ничем особенным не отличилась, конечно, кроме того момента, когда Уён чуть не вылил на альфу оба стакана с колой и они долго над этим хихикали, шёпотом извиняясь перед недовольно цыкающими на них соседями. Вот только уже ближе к развязке сюжета, когда главный герой воодушевлённо рассказывал о своём печальном прошлом, Уён почувствовал: что-то не так. Сан, до этого расслаблено прижимавшийся к его плечу, разом стал похож на каменную статую — мягкие мышцы в одно мгновение напряглись, а глаза, всего секунду назад полуприкрытые и рассеяно наблюдающие за происходящим на экране, будто больше не видели перед собой, походя на два неподвижных стеклянных шарика. — Сан? — неуверенно позвал бета, попытавшись изменить положение и вытянуть свою руку из чужой чтобы обратить на себя внимание альфы, но стоило ему попытаться это сделать, как пальцы Сана вцепились в его собственные с такой силой, что Уён невольно поморщился. — Ты в порядке? Что происходит? Но альфа ничего не отвечал, находясь во всё том-же странном оцепенении. Лишь когда со стороны послышался чей-то возмущённый голос, Уён понял в чём дело. — Какого дьявола здесь делает омега в течке? Совсем мозгов нет?! А в следующий момент несколькими рядами ниже со своего места сорвался силуэт человека, поспешно покинувшего зал, вслед за которым поспешил ещё один — очевидно, пришедший вместе с неудачливой омегой. Разом поднялась суета и шум — само собой сеанс можно было считать проваленным. Как бы хорошо не работала система кондиционирования в зале, присутствующие альфы уже были обеспокоены, и, само собой, не все присутствующие уже успели обзавестись парой, а потому спустя пару минут все поспешили покинуть помещение — Сан и Уён среди прочих. Бету не особо беспокоила судьба виновника происшествия или испорченный вечер. Состояние Сана, лицо которого в ярком свете коридора оказалось чуть ли не белее мела, было куда большим поводом для паники. Рука, всё ещё добела сжимавшая его собственную, разом стала холодной и покрылась испариной, а единственное, что удалось наконец услышать Уёну, было: — Мне нужно на улицу. Срочно. «Неужели альфу так сильно может выбить из колеи течный омега? — думал про себя Уён, пока они и искали почему-то чёрный выход, который «только для персонала», но как-то плевать. — Хотя, я ведь бета и не его истинный — само-собой альфа внутри Сана будет реагировать на немеченую омегу.» Сторона здания, на которую они вышли, оказалась тесно окружена другими фасадами, также очевидно являвшимися какими-то застройками, а потому, окон со снующими туда-сюда людьми, выходящими в этот небольшой тупик, здесь не наблюдалось. Очевидный плюс этого факта Уён понял чуть позже, когда Сан, оттенок лица которого всё отчётливее уходил в зеленоватый, сначала просто закашлялся, а затем альфу и вовсе начало тошнить. Перепугавшийся бета лишь мог, что бестолково метаться рядом, не зная, чем помочь, порываясь то сбегать и позвать кого-то на помощь, то ища мобильный чтобы всё же вызвать скорую, не смотря на все хриплые заверения альфы о том, что «всё хорошо» и «скоро пройдёт». Лишь спустя полчаса Сан наконец смог более-менее прийти в себя, виновато смотря то на Уёна, которому самому бы не помешало несколько таблеток успокоительного, то на всё ещё испуганную девушку, работницу кинотеатра, так «удачно» вышедшую покурить и случайно ставшую свидетелем случившегося. Уён потом долго благодарил её за них обоих, ведь та не только не растерялась, но и довольно быстро раздобыла где-то бутылку холодной минералки (на следующий день Уён, конечно в компании Сана, разыскал её и, снова извинившись, привёз букет цветов и коробку самых дорогих конфет, которые умудрился найти). А ещё чуть позже, когда они шли на парковку, где ждала машина, Уён узнал о том, что Сан является носителем довольно редкой мутации, при которой феромоны омеги, обычно вызывавшие у альф желание овладеть их источником и сделать его своим, оказывались сильнейшим раздражителем и не несли с собой ничего кроме необходимости оказаться как можно дальше от их обладателя. Тошнота и общее плохое самочувствие были самыми явными симптомами этой непереносимости. Сан просто-напросто не мог быть заинтересован омегами. Он мог взаимодействовать с ними в качестве коллег или друзей, но как партнёры они ему просто не подходили. — … Вот такого вот бракованного альфу ты себе подобрал, — спокойно «пошутил» Сан, когда они уже почти добрались до нужного места на паркинге. Уён шутку не оценил. В тот момент он не испытал радости от того, что не нужно, оказывается, волноваться из-за внезапно объявившегося истинного, или того, что Сану вдруг просто понравится какой-то вкусно пахнущий омега. Единственное, о чём он мог тогда думать, это то выверенное спокойствие, с которым Сан рассказал ему всё это. Будто отстранённо и равнодушно, но за весь этот монолог он ни разу не посмотрел на него, не попытался подойти ближе — просто шёл на расстоянии и говорил так, словно все эти слова — давно заученная до последнего слова речь. Говорить полу-врачебными терминами, наверное, было проще, ведь так можно показать меньше собственных эмоций. Лишь эта последняя фраза показалась Уёну по-настоящему искренней, ведь только после неё на лице Сана промелькнула тень досады, и он быстро вытащил из кармана ключи. Коротко мигнули фары. Раздался звук снятия сигнализации. Сан открыл дверь, чтобы сесть внутрь и будто надеялся оставить на этой парковке и все сказанные слова, и испорченное, как ему казалось, свидание. Он правда не хотел оставлять Уёна в неведенье насчёт этой своей «особенности», но совершенно точно не планировал устроить столь наглядную демонстрацию. Когда на животе сомкнулись всегда чуть прохладные пальцы, а со спины прижалось тёплое и живое, Сан лишь и смог что застыть в кольце этих рук. — Ничего ты не бракованный… Просто тебя создали специально для такого беты, как я… вот и всё. Не говори больше так. Услышав эти слова, альфа осторожно повернулся, не размыкая чужих объятий, но лишь затем, чтобы вновь замереть — Уён не смотрел на него с сожалением или разочарованием. Он не искал для него утешений или других слов, которые Сан привык слышать в таких случаях. Бета всего лишь говорил то, что думал в самом деле. Как делал это всегда. Не лукавил. Не пытался подбадривать. Он в самом деле так считал. С того случая Уёну больше не доводилось быть свидетелем подобных сцен, да и Сан рассказал ему, что с возрастом начал довольно сносно реагировать на активные омежьи феромоны, просто тот случай в кинотеатре относился к неприятному исключению — взаимодействовать с запахом только начавшейся течки всё ещё было для альфы сродни самой настоящей пытке, но в обычной жизни это почти не мешает, ведь в подобные периоды омеги лишь в исключительных случаях могут оказаться в публичном месте. Уёну было не слишком важно даже если бы у Сана не было этой мутации, и он мог спокойно воспринимать феромоны других омег, ведь почему-то доверие к этому человеку было столь естественным и понятным чувством, что не вызывало в бете никаких вопросов. Будто с того самого первого дня, когда они въехали вместе в эту квартиру, он уже знал, что этот альфа будет принадлежать лишь ему. Это чувство не было очевидным, ведь изначально Уён не мог себе позволить считать Сана только своим человеком, но, когда это наконец-то стало именно так — доверие к нему перестало прятаться и полностью проявилось. Уёну было всё равно на внимательные, порой даже совершенно очевидные косые взгляды прохожих, которые он ловил на их паре. Альфа и бета. Не столь редкое явление, но зачастую принято считать, что подобные отношения — не более чем мимолётное увлечение. Роман, которому суждено жить ровно до того дня, пока альфа наконец поддастся своей сути и найдёт либо истинного, либо же омегу, подходящего для него более всего. Порой встречаясь взглядами с омегами, которые совершенно явно были заинтересованы в его паре, Уён видел разные эмоции в их глазах: снисхождение, небрежность, насмешку, жалость. Они будто не признавали, что он может заслуживать их внимания, ведь альфа, подобный Сану, в их понимании не мог довольствоваться «просто бетой», ведь так? Чем сложнее феромоны альфы, тем более сильная сущность спрятана внутри его — так разве мог человек со столь подавляющим запахом довольствоваться третьим, «стерильным», полом? Порой Уёну хотелось просто поднять средний палец вверх и сказать: «Да, сучка, представь себе!» Но само собой он этого не делал. Во-первых, потому что это глупо. Во-вторых, потому что родители его не так воспитывали. А в-третьих… ну в самом деле — он не собирался никому ничего доказывать. Если однажды Сан скажет ему, что хотел бы провести вместе с ним остаток жизни, Уён без промедления поверит ему, как и делал всегда. Сегодняшний вечер — просто новая ступень того, что происходит между ними. Уёну правда было важно, чтобы Сан стал полноценной частью его жизни, и то как альфа охотно соглашался на каждый предложенный шаг лишь грело сильнее, не давая даже задуматься том, что там говорит весь прочий мир. Бета и альфа не могут построить длительных и крепких отношений? Чушь и устаревшие бредни. И Уён готов опровергать их каждым прожитым днём. До самой старости. Сан всё ещё стоит ступенькой ниже, послушно наблюдая за тем, как бета, уйдя в какие-то свои мысли, пропускает сквозь пальцы атлас уже давно развязанного галстука. Взгляд глаз, которые сейчас своим оттенком похожи на тёмный янтарь, рассеянный, будто бы обращённый одновременно и на альфу, и куда-то сквозь него. — О чём думаешь? — негромко спрашивает Сан, перехватывая чуть тёплые руки, которые всегда безотчётно хочется согреть, а ещё — не выпускать никогда из своих собственных. — Устал? — Нет, — Уён быстро моргает, будто стараясь скинуть с себя внезапную задумчивость, и всё же стягивает тонкую полоску ткани через воротник, небрежно откладывая её не столик рядом с зеркалом, возле которого они стояли всё это время. — Кажется, эта встреча была довольно бодрящей, — улыбается он уже шире, от чего его глаза тут же становятся похожи на два полумесяца. — Да, с такими друзьями можно в зал не ходить, — смеётся Сан и небрежно обвивает руками чужую талию, делая полшага вперёд и прижимаясь щекой к груди беты. В обычной жизни Уён ниже его на полголовы, но сейчас, когда тот стоит чуть на возвышении, альфа может отчётливо слышать, как спокойно стучит в груди это сердце — самый важный звук в его жизни. — Так мне сказать Хонджуну, чтобы на следующие выходные ничего не планировал? — лукаво шутит Уён, наконец забираясь пальцами в извечно идеальную укладку, как хотел делать весь прошедший вечер. — Вот уж нет, — фыркает Сан и чуть отстраняется, но лишь затем, чтобы теперь прислониться подбородком к вязаной ткани светлого свитера, который надел сегодня Уён, и с совершенно неискренним опасением сказать, — Даже обычные физические нагрузки нужно чередовать с отдыхом, а такие — и подавно! Не сдержавшись Уён громко смеётся и, осторожно обхватив ладонями лицо альфы, тянет его к себе, заставляя тоже подняться на ступеньку и наконец-то поцеловать его. Всё это так быстро стало привычным для них обоих. Объятия. Улыбки. Поцелуи. Как они вообще столько времени могли сохранять эту дистанцию между собой? Как можно было терпеть невозможность держать этого человека в своих руках? Целовать, когда вздумается? Показывать каждым своим вздохом, насколько он важен для тебя. Неужели они правда могли отказывать себе в подобном? Глупые. Оставшийся вечер проходил как обычно. Несмотря на то, что встреча с Сонхва и его неугомонной парой проходила в довольно милом ресторанчике, оба, и Уён, и Сан, в результате остались голодными, так что пока Уён бегал в душ, альфа, не сильно заморачиваясь, соорудил лёгкий ужин, после чего сам отправился в ванную, благо их в квартире имелось две. Но даже так Уён всё равно вышел последний, в очередной раз заслужив шутку о том, что гидросфера его естественная среда обитания. Но что он мог поделать если действительно любил подольше поплескаться?! Если опустить глобальные проблемы (в лице того же Хонджуна), в последнюю неделю Уёну всё время казалось, что Сан собирается ему что-то сказать. Не то чтобы это было прямо очевидно, но порой слишком уж задумчивым тот выглядел, а некоторые разговоры звучали так, точно должны были вести к чему-то конкретному, но в результате Сан всё же не решался и либо переводил речь на какую-то отстранённую тему, либо шёл совершенно нечестным (но при этом самым безотказным) путём и они, в конце концов, либо просто целовались, либо становилось понятно, что одними поцелуями дело не закончится… оно и не заканчивалось. Вот и сегодняшний вечер снова, кажется, шёл по подобному сценарию, только приём с поцелуями был пущен в ход сразу же. Уёна, само собой, беспокоило то, что Сан не мог с ним всем поделиться, но пока бета давал ему время собраться с мыслями, ведь если альфа не был готов, то зачем создавать ему лишний стресс? Они сидели на диване в гостиной, где изначально было решено посвятить остаток вечера тому, чтобы бесцельно переключаться с одного канала на другой, но пульт для телевизора так никто и не удостоил вниманием, так как Уён посчитал, что наличие рядом этого до невозможности привлекательного альфы, вполне себе аргумент, чтобы поменять изначальные планы. Поэтому вскоре бета, поддаваясь уверенной руке, чуть ощутимо сжимавшей его талию, перебрался на чужие колени, пока Сан сидел, прислонившись к спинке дивана, и улыбался одной из самых хитрых своих улыбок. Само собой, до Сана у Уёна были и другие партнёры, но что-то он затруднился бы припомнить, чтобы поцелуи хоть с кем-то из них могли составить конкуренцию тому, что умудрялся творить с ним этот человек. Когда вроде бы неспешные и даже ленивые движения языка и губ заводили так, что кончики пальцев начинали дрожать, а внутри зарождалось совершенно однозначное нетерпение и жажда. Поскорее оказаться ещё ближе. Ещё больше принадлежать. Стать одним целым. Раствориться. Сан не целовал его глубоко или мокро. Пока он этого не делал. Но даже этих мягких касаний почему-то Уёну было достаточно чтобы постепенно терять связь с реальностью. Может дело было в неизменном тепле, что исходило от тела альфы. Может в умелых руках, которые пока что всего лишь послушно лежали на его бёдрах, сжимая будто бы несильно, но от этих неспешных поглаживаний казалось, что даже мягкая ткань пижамных брюк мешает. Когда губы альфы наконец отпустили его собственные и цепочка поцелуев двинулась вниз, сначала оставляя горячий на самой линии подбородка, потом на шее, ямочке между ключицами, хаотично двигаясь дальше, Сан прошептал что-то неразборчиво, либо же это мозг Уёна сам окончательно отключался от охватившего его жара. — Что? Ох, Сан, подожди… что ты только что сказал? Уён правда старался, чтобы собственный голос звучал настойчиво и твёрдо, но вместо этого получалось скорее просящее. — Давно уже пора хотел сказать тебе об этом… — голос Сана всё ещё был опущен до опасного шёпота, но альфа не уверен, что может отвечать за подобное — слишком сильно возбуждение, чтобы сохранять привычное хладнокровие и спокойствие. Не с Уёном. — Считаешь сейчас самое время? — Уён не знает, как, но в этой фразе ему даже удаётся звучать чуть насмешливо, хотя тело предательски льнёт к чужому, прижимаясь и плавясь. — Да, давно уже следовало это сделать, — кажется, Сан и вправду умудряется взять себя в руки, хотя бы фигурально, так как ровно в тот же момент его пальцы всё ещё лежат на чужих бёдрах и исчезать оттуда совершенно точно не собираются. Уён с интересом отстраняется, хотя дыхание всё ещё неровное, а глаза подёрнуты пеленой — но даже так он смотрит на партнёра открыто и нежно, от чего Сан чувствует, как появляются силы и смелость. — Через три недели у меня начнётся гон, — альфа будто и сам был смущён тем, что говорил, от чего Уён невольно чувствует, как тепло в груди становится лишь сильнее. Первые секунды он взаправду не понимает в чём проблема и почему для того, чтобы признаться в этом, нужно было столько тянуть. А затем приходит осознание. — А… раньше ты проводил это время с кем-то? — Нет, — с каким-то совсем безнадёжным вздохом признаётся человек в его объятиях и вновь притягивает ближе к себе, прислоняясь щекой к тёплой коже плеча, открывшейся из-за съехавшего ворота домашней футболки. Альфа и сам понимал, что подобная информация может не просто удивить, а попросту напугать, но с Уёном не хотелось, как раньше, пытаться справиться со всем самостоятельно. Он вызывал подсознательное доверие, желание разделить то, на что бы никогда не решился. — В этот период я… не слишком себя хорошо контролирую… — он вновь замолчал, давая парню возможность обдумать услышанное. В самом деле — организм беты совершенно точно не был предназначен, для того чтобы принять альфу в период гона, и для подобного требовалась не просто обстоятельная подготовка, но и абсолютное доверие партнёру. Нет, Сан не считал, что Уён не доверяет ему, просто не был уверен, что сам согласен на то, чтобы подвергнуть столь важного для него человека подобному испытанию. Он ни разу не позволял кому-то оказываться рядом в те дни, когда и тело, и разум полностью подчинялись инстинктам. Проще было изолировать себя от всего мира и не причинять никому проблем, чем пытаться найти того, кто решиться пойти на подобное. Но Уёну он обязан был это сказать. Хотя бы потому, что Сан не мог исчезнуть на несколько дней без объяснений, а потом просто сделать вид, что ничего не случилось. Всегда был вариант прикрыться какой-то деловой поездкой на этот период, но это значило бы солгать, а Сан не готов был так поступать. — Если ты не готов, — после затянувшегося молчания, продолжил альфа и вновь осторожно поцеловал основание чуть напряжённой шеи, — то я понимаю, правда. Сниму как всегда апартаменты где-то в городе и переночую там пару дней. Ничего страшного. Просто не хотел, чтобы между нами было какое-то недопонимание или тайны, я… Уён не собирался и дальше выслушивать эти оправдания. Отстранив от себя притихшего альфу, он внимательно смотрит на него, и только теперь Сан понимает, что значит чужое молчание. В лице Уёна нет страха или насторожённости. Точно также, как и до того, как альфа признался, там лишь всё то же безграничное доверие и нежность. — Ты в самом деле предложил мне сбежать? — пальцы беты невесомо проходятся по лицу человека перед ним, очерчивая обычно будто выточенные из камня острые черты, которые сейчас, из-за отразившейся в них растерянности, разом смягчились и стали нежнее. Этим движением он бессознательно хотел успокоить и поддержать альфу, показать, что тот не должен всегда теперь полагаться лишь на себя. Сан чувствовал, как эти руки проходятся по его волосам, прежде чем опуститься на плечи, заключая его в кольцо объятий. Альфа в самом деле понимал, как важен для них обоих этот разговор и был благодарен Уёну за то, что тот, кажется, не собирался избегать его. — Уённи, — Сана неимоверна бесила эта очевидная неуверенность в собственном голосе, — ты хоть раз был с альфой в гоне? Пусть я не несдержанный подросток, но даже так я… в подобном состоянии я не могу ручаться за то, как поведу себя и что смогу сделать. Я не хочу навредить тебе. — Но и я не собираюсь оставлять тебя одного в подобный момент. Уён возразил это так просто, будто уже давно обдумал и принял это решение. Чуть подавшись вперёд и прижавшись своим лбом ко лбу альфы, он слегка прикрыл глаза и продолжил: — Я ценю то, что даже в подобной ситуации ты в первую очередь заботишься обо мне. Правда, спасибо, но Сан, я… ты мне в самом деле очень важен. Важнее чем кто бы то ни был. И ты прав, я никогда не видел альфу в период гона, но тебе я доверяю и… прошу, доверься и ты мне, — на этих словах длинные ресницы дрогнули, поднимаясь, и Сан вновь оказался под прицелом упрямых тёмных глаз. — Я не настолько хрупкий, чтобы в случае необходимости, не поставить тебя на место, — на губах беты появилась уверенная улыбка. — А ещё я не омега чтобы бездумно поддаться твоим феромонам, так что… думаю, я справлюсь с тобой. Сан, неотрывно улавливающий каждое слово, лишь и мог, что с неверием наблюдать, как от этой улыбки на щеках Уёна появляются очаровательные ямочки. Он действительно был уверен в том, что говорит. Действительно доверял Сану настолько, чтобы оказаться рядом тогда, когда контроль может быть потерян без остатка. Сану не нужны были жертвы. Но в словах Уёна он не чувствовал ни капли фальши или страха. Тот действительно хотел быть с ним. Хотел быть его. — Ты — самое невероятное, что случалось когда-либо в моей жизни. Этот альфа уже множество раз говорил ему самые разные комплименты и просто приятные слова, но почему-то именно сейчас в Уёна смущённо полыхают уши. В какой-то ребяческой попытке скрыть это внезапное смущение он вновь целует Сана, бессовестно пользуясь тем что альфа оказывается не готов к столь стремительной «атаке». Уён настойчиво ведёт в поцелуе, легко прикусывая пухлые губы и проникая языком в уже открывшийся в удивлённом вопросе рот. Кажется, он слишком взволнован последними словами Сана даже чтобы просто признать это. — Эй, что ты делаешь? — едва получив возможность, спрашивает альфа, не сдерживая улыбку. Но даже так Уён видит, как опасный огонь разгорается в коньячных глазах. Если бы Уён не был бетой, он, наверное, уже не смог бы так хорошо контролировать себя из-за всё усиливающегося запаха чужих феромонов. Но ему и не нужно было это, чтобы сходить с ума от этого человека. — Тренировка! — тут же выпалил Уён первое, что пришло в голову. — Тренировка? — как-то совсем глупо повторяет за ним Сан, прежде чем до него наконец доходит смысл чужих слов. А когда это происходит, то альфа не выдерживает и смеётся в голос, вновь пряча своё лицо в изгибе чужой шеи, поднимая руки чуть выше и заставляя Уёна изменить своё положение, переместиться чуть выше, чтобы было удобнее обнимать его. Альфа невольно втягивает воздух у самой кожи, посылая своим дыханием волну мурашек вдоль позвоночника партнёра. Естественно Уён, как и любой другой бета, ничем не пах, но это вовсе не мешало Сану уловить сладкие манящие нотки, окружающие его тело, помимо естественного аромата кожи. Волнение. Возбуждение. Желание в пересмешку с нежностью. Тонкий шлейф страха, но вовсе не того, что заставляет бежать сломя ноги, лишь бы укрыться от настигающей опасности — тягучее сложное чувство на грани с дразнящим нетерпением. Предвкушение. Интерес. Сану впервые удавалось так точно считывать чужие эмоции просто по запаху. Альфье обоняние могло улавливать примитивные и поверхностные изменения в эмоциях окружающих. Это не было чем-то особенным и являлось лишь остаточным инстинктом, сохранившимся даже спустя столькие тысячелетия эволюции. Но то, что он испытывал сейчас… разве это не то же самое, что происходит, когда устанавливается связь между истинными? У кого-то это случается сразу, кто-то обретает со временем, либо же, как это происходит чаще всего, только после приобретения метки — омега и альфа становятся единым целым, разделяя не только всю оставшуюся жизнь, но и эмоции друг друга. Но Уён являлся бетой, как подобное возможно? Вот только Сан был уверен в том, что чувствовал, как и в тех словах, что произнёс в следующий момент: — Я и вправду был создан, чтобы стать твоим. А ты — моим. Тот самый ответ, который он задолжал Уёну со случая в кинотеатре, когда бета, прижимался к нему, пытаясь успокоить и доказать, что он ошибается в том, что называет себя «бракованным». В самом деле. В этот момент Сан чувствовал себя самым полноценным и важным человеком в целом мире. И прежде чем Уён успевает что-то сказать в ответ, Сан вновь его целует. Не осторожно и мягко, как делал это обычно, боясь спугнуть. Властно и глубоко. Так, как хотел всегда. Заставить признать принадлежность. Забыть о всём, что сейчас существовало вне предела их объятий. Уёну же ничего больше не остаётся, кроме как успевать отвечать. Никто и никогда не целовал его так. Ни с кем не хотелось поддаться этому сумасшествию столь сильно. Просто перестать существовать и раствориться в человеке рядом с собой. Стать единым целым. Чувствовать на себе прикосновения Сана всё равно, что сгорать заживо. Плавиться от ощущения того как горячие пальцы уверено скользят вверх по бёдрам, дразнясь и поднимаясь чуть выше, забираясь под ткань футболки, оставляя после себя новые дорожки дрожи. Дыхание срывается с раскрасневшихся губ непроизвольно, тут же плавясь и исчезая в новом поцелуе, новой волне жара, который исходит от альфы. Сан всё также сидит на прежнем месте, но больше не опирается расслаблено о спинку дивана. Всё его тело напоминает натянутую тетиву и Уён чувствует под своими ладонями как перетекают под кожей тугие мышцы, когда альфа прижимается ещё ближе — бета знает, как завораживающе выглядит это зрелище. Он уже столько раз видел Сана без одежды, но всё ещё не готов сказать, что привык к этому. Даже сейчас, нетерпеливо цепляясь непослушными пальцами за край чёрной майки, Уён предсказуемо замирает, заворожено наблюдая за тем, как показывается из-под исчезающей ткани золотистая кожа. Движения Сана нетерпеливы и порывисты, но на какое-то мгновение бете удаётся перехватить чужие руки, не давая утащить себя в очередной поцелуй. Прижимаясь своими губами к медовой испарине на ключицах, пройтись языком чуть ниже, оставляя после себя влажную дорожку и почти млея от понимания того, что этот короткий сорванный вздох, раздавшийся сверху — лишь его заслуга. Для того чтобы продолжить, приходится съехать чуть ниже на чужих бёдрах, от чего собственное возбуждение ощущается ещё отчётливее, но Уён сейчас слишком одержим тем, чтобы оставить как можно больше следов на человеке под собой. Руки альфы прижаты к дивану чужими, и всё, что ему остаётся — послушно принимать все ласки, откинувшись на спинку и наблюдать из-под полуопущенных ресниц за тем, как чёрная макушка опускается всё ниже, но так и не прикасается там, где это в самом деле необходимо. Уён всегда слишком любит дразнить его. Едва ощутимо прикусив кожу чуть ниже груди, бета вновь тянется вверх. Влажные губы растянуты в насмешливой улыбке — слишком отчётливо заметно в ней нетерпение, но Уён готов потерпеть ещё несколько долгих секунд, замирая всего в паре сантиметров от лица альфы. Не двигаясь. Не прикасаясь. С восторгом наблюдая за тем, как всё опаснее бушует стихия в глазах цвета самого крепкого коньяка. Кажется, он сам уже совершенно пьян. Держащие руки ослабевают, отпуская хватку и первое мгновение Сан не двигается, находясь всё ещё во власти чужого взгляда. Он смотрит в ответ, отчётливо понимая, что давно уже в полной власти этого человека. Любой каприз Уёна. Любая блажь. Опрокинуть весь мир горсткой пепла к его ногам, лишь бы никогда не отпускал. Это наваждение не растает никогда. Но замеревшие мышцы снова приходят в движение. В неясном свете гостиной один силуэт тянется к другому. Пальцы вновь путаются в волосах. Прикосновение кожи к коже. Губы воссоединяются и одно дыхание на двоих — меньшее, что оба готовы разделить. Долой одежду. Долой все сомнения прошлого. Сейчас ничего во всём мире не имеет значения. Существует лишь мгновение, в котором они существуют вместе. Несдержанный выдох, когда длинные пальцы входят всё глубже — Сан всегда слишком осторожен в этом, продолжая подготовку даже если Уён говорит, что уже всё сделал, ведь альфе важно знать, что партнёр не будет испытывать дискомфорта. К тому же, есть что-то невозможно интимное в том, чтобы чувствовать, как подаётся навстречу жаждущее тело, как нетерпеливо подрагивающие пальцы цепляются за твои плечи, царапая кожу. Ничем не сдерживаемые стоны у самого уха. Чуть придерживать Уёна под поясницу одной рукой, другой — растягивая всё более податливые стенки; чувствовать чужую тяжесть и с восторгом оттягивать тот момент, когда этот человек окончательно потеряется в ощущениях. Сан слишком быстро стал от этого зависим. Он в восторге. И лишь когда стоны начнут обрываться почти отчаянными всхлипами альфа наконец-то позволит себе войти, уже не сдерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы приглушённый рык. Можно ли хотеть кого-то настолько сильно? Он не хочет думать о том, что будет в тот день, когда начнётся гон. Возможно, он окончательно сойдёт с ума? Если Уён окажется один на один с окончательно перехватившей власть над этим телом сущностью, что та сделает, если уже сейчас Сан едва держит контроль? Альфа внутри всей своей сутью принимает этого человека как Своего. Пара? Истинный? Партнёр? Слишком поверхностно. Уён просто Его. Душа, тело, каждая мысль без остатка — он весь должен принадлежать лишь ему, до последнего атома. То единение, что сейчас происходит между ними — это стоит так отчаянно много, но одновременно… этого мало. Альфа глубоко проникает в податливое тело, но каждый новый толчок — лишь очередной шаг, питающий эту всеобъемлющую жажду. Он никогда не пресытится. Как бы близок ни было этот край. Сколь бы отчётливыми ни были эти стоны. Он никогда не отпустит.