Дочь великого врача.

— Папа, я закончила с этим заданием. С того инцидента с пожаром минуло уже почти четверо суток. Я, наверное, никогда не забуду этот ужасный суетливый день. С того времени, как я стала жить в этом доме, подобное случается впервые. Я так переживала и всё никак не могла найти себе места… Помню, когда Кан уводил меня прочь от горящего здания, я всё оглядывалась назад, чтобы ещё хоть на секундочку увидеть папу… ещё раз удостовериться, что с ним всё в порядке. Но он смешался с толпой, поэтому я так и не смогла этого сделать. В машине мы ехали молча. Авель неотрывно смотрел в окно, а Кан нервно постукивал пальцем по рулю и с трудом сдерживался, чтобы не обругать каждый встречный светофор. Было видно, что он спешит… Когда мы подъехали к корпусу школы, Беллерофон уже ждал нас у входа. Выйдя из машины, Кан что-то шепнул ему на ухо, после чего они оба вернулись в салон и мы отправились домой. Возможно, мне только показалось, но лицо Беллерофона выглядело ещё бледнее, чем обычно… С самого порога на нас с расспросами накинулись Лора и Риза, но Кан лишь смерил их строгим, замученным взглядом. Он забрал Беллерофона, и они почти сразу ушли, Авель, буркнув что-то, убежал в свою комнату, а я вместе с младшими сёстрами Флоренс отправилась к себе. Я слабо помню, что было дальше… Лора пыталась как-то отвлечь меня, но я была настолько сильно погружена в свои мысли, что на меня не подействовали ни она, ни принесённое Ризой печенье… У меня просто в голове не укладывался сам факт того, что это был поджёг. Мог ли дядюшка Бон ошибиться? А если нет, то… кто мог сотворить такое? Зачем? Ведь столько людей могло пострадать… Это было желание навредить? Месть? Или… предупреждение? И причём здесь Беллерофон? Сколько бы я ни пыталась, так и не смогла прийти хоть к какому-то логичному объяснению всего этого… — Хм… Здесь всё верно. Попробуй решить это. Папа вернулся только через два дня. Как выяснилось, масштаб пожара был не таким уж большим… Пострадал непосредственно папин кабинет и центральный коридор пятого этажа. Пострадавших как таковых тоже не было — кто-то просто надышался дыма, а кто-то в суете бегущих из горящего здания людей получил ушибы и другие слабые травмы. Что же папа делал там на протяжении двух дней? Как он сам выразился, следил за тем, чтобы Бон Кайли не отлынивал от своей работы… Пусть страховка и полностью покрывала расходы на ремонт, папа не хотел закрывать глаза на это происшествие. Я видела, что его что-то тревожит, но, сколько бы я ни спрашивала что именно, он лишь натянуто улыбался и трепал меня по голове, говоря, что мне не о чем переживать. Но его слова лишь заставляли меня беспокоиться ещё сильнее… Что ж, несмотря на всё это, папа сам предложил мне помощь с подготовкой к межшкольной олимпиаде. Мы занимались с обеда и до самого вечера, но меня это совершенно не выматывало. Мне нравилось учиться. Хотя в академии Цикламен меня учили тому же самому, я не могла понять даже азов, но под чётким руководством папы это было весьма просто и увлекательно. Всё-таки от преподавателя и манеры преподношения информации очень много что зависит… — Ты очень быстро учишься. — Спасибо, Беллерофон! Папа, Беллерофон и я сидели в библиотеке. Солнце клонилось к закату, и папа уже послал Сциллу за чаем, который мы втроём решили выпить прямо здесь, не отвлекаясь от наших занятий. Как я и предполагала, Беллерофон тоже собирался принять участие в олимпиаде. И он сам захотел заниматься вместе со мной и папой, хотя, как по мне, ему это было не особо-то и нужно. Я не сомневалась, что он и без того с лёгкостью попадёт в команду. А вот Авель решительно даже слышать об этом состязании не хотел. Я вообще уже четыре дня кроме как за обеденным столом его и не видела… — Беллерофон, ты стал учеником папы уже очень давно, верно? — поинтересовалась я, пробегая взглядом по трём листам с выведенными красными чернилами ста баллами на каждом. Папа проверял моё задание, и у меня выдалась свободная минутка. — Да, это так, — кивнул беловолосый юноша, что сидел рядом со мной. Он читал какую-то книгу. — Переживаешь из-за теста? — Угу… — Не стоит, Мэйбел, ты прекрасно справляешься. Я уверен, в скором времени ты тоже сможешь быстро решить его. — Ты так думаешь?.. — задумчиво протянула я. — А, это ведь не та книга, которую ты читал утром? — Да, я закончил предыдущую. «Но она же была такой толстой… И эти тесты… Он решил их так быстро, что казалось не прошло и пятнадцати минут! И все на сто баллов! А мой один еле как достигает отметки в шестьдесят… Если я продолжу усердно заниматься, смогу ли достичь таких результатов хоть когда-то? Наверное, нет. Боюсь, мне не хватит усидчивости и упорства для этого…» — Ты удивителен, Беллерофон! Тебе с лёгкостью даются такие сложные вещи… — Ничего удивительного, — Мы с Беллерофоном одновременно обернулись на папу. — Он бы давно уже достиг гораздо большего, если бы усерднее учился вместо того, чтобы болтать. — Папа, ты слишком жесток… — нахмурившись, покачала головой я. Беллерофон же засмеялся в поднесённый к губам кулак: — Пхаха, думаю, сколько бы я ни старался, для учителя лучшим учеником всегда будешь ты, Мэйбел. — Я? — Да, и это естественно, — ни секунды не колеблясь подтвердил папа. — Долго ещё будешь бездельничать? Ты слишком шумный. Иди и разберись с книгами с той стороны стеллажа, если тебе нечем себя занять. — Да, учитель. Беллерофон виновато опустил голову, но я прекрасно видела, как хитро улыбались в этот момент его глаза, которые глядели на меня из-под белоснежной чёлки. Спустя пару мгновений он скрылся где-то за книжными шкафами. — Но, папа, разве Беллерофон не был занят? — неловким шёпотом протараторила я. — Он ведь читал… — Единственное, чем был занят этот юнец, так это тем, что отвлекал от занятий мою дочь, — прошипел папа, нервно перелистывая страницу моей тетради. Да уж, в таком случае, отправленной расставлять книги должна была стать я… Но доказывать папе что-либо было совершенно бесполезно. Из моей груди вырвался тяжёлый выдох, придвинув к себе книгу, я принялась читать. Библиотека всегда была тихим местом, вне зависимости от того, находился в ней кто-то или нет. Даже всегда шумный Авель затихал здесь, будто бы становился другим человеком. Что и говорить о других! Сейчас отсюда я могла хорошо слышать, как проходящий по коридору мимо библиотеки Кан тихонько напевает себе что-то под нос и как глухо побрякивает в руках у идущей по лестнице Сциллы сервиз. Принеся чай в библиотеку, она беззвучно кивнула папе, улыбнулась мне и, не проронив ни слова вышла, оставляя после себя тонкий аромат своих чудесных розовых духов. — Ты справляешься гораздо лучше, чем раньше, — спустя какое-то время заговорил папа, откладывая в сторону мою тетрадь. — Правда? — я успела лишь мельком взглянуть на проверяемые им страницы, прежде чем предательски тяжёлая обложка успела закрыться. Там всё ещё было много правок и зачёркиваний… — Да, к твоему предыдущему результату добавилось ещё восемь баллов. — Восемь баллов?! Неужели и в правду целых восемь? — не сумев удержать своего любопытства, я перевалилась через стол, быстро схватив свою тетрадь. Улыбка расцвела на моём лице. — Правда! Правда! — Давай немного передохнём, — улыбнулся папа, наблюдая за моей нескрываемой радостью. — Ты наверняка устала… — Нет! Нет-нет, я вовсе не устала! — я была полна энтузиазма. Очевидно, что после достижения какого-либо положительного результата, чего-то большего, чего-то, что казалось мне несбыточным ещё вчера, единственное чего мне хотелось — трудиться ещё усерднее, дабы не растерять такой трудноуловимый успех. Могла ли я сейчас отдыхать? — И всё же, — аккуратно вынув тетрадь из моих рук, папа встал, чтобы поднести чайник и чашки. — Не стоит себя перетруждать… Но что-то остановило папу, и его взгляд впился в мою руку, будто бы он увидел нечто сверхъестественное или, по крайней мере, очень и очень странное. — Что это у тебя? — спросил он. — Я не видел этого браслета раньше… — Ах, браслет! — встрепенулась я. Его поведение секундой ранее успело меня напугать, поэтому, поняв, что дело было лишь в браслете, я чуть ли не засмеялась. — Его сделал Авель. Правда ведь красивый! Я слега закатила рукав, показывая папе украшение на своём запястье. — Авель? — лицо папы отчего-то помрачнело. — Почему он отдал его тебе? — Это браслет дружбы, — пояснила я, разглядывая красиво переливающиеся белые и розовые бусинки. — Авель сделал его для меня, а я сделала браслет для него. — Значит, у него есть такой же? — Да, почти такой же. Я не так хороша в плетении, как Авель… Папа долго молчал, разглядывая миленькую безделушку. — Я тоже хочу браслет, который сделала ты, — наконец сказал он, заставляя мои глаза значительно округлиться. — Что? Т-такой браслет? — Да, — кивнул он. — Сделай и мне такой. — Н-но, папа, это ведь браслеты дружбы, их делают друг другу лучшие друзья, — я озадачено глядела на него. Зачем папе такой браслет?.. Я наклонилась к его уху, тихонько прошептав: — К тому же, папа, браслеты из бусинок — это немного по-детски. — Это неважно, — парировал он. — Я хочу такой браслет. Вдруг из-за стеллажа послышался грохот, заставивший нас обоих забыть то, о чём мы говорили лишь секунду назад. Папа тут же вскочил и бросился туда. Я последовала за ним. За стеллажом в окружении упавших на пол книг стоял Беллерофон. Его взгляд был совершенно пустым, и он, казалось, вовсе не замечал того, что уронил всё, что было в его руках. К тому же… его глаза… Возможно, мне только показалось, но их оттенок был… золотым? Я хотела подбежать к Беллерофону, но папа остановил меня. — Беллерофон, — с некоторой настороженностью произнёс папа, заслоняя меня своей рукой. «Что происходит?» — думала я, глядя то на своего отца, то на Беллерофона. — Учитель? — он слегка повернул голову и несколько раз моргнул, возвращая глазам привычный лиловый цвет. — Я… простите… Я всё уберу. Папа выдохнул и поспешил подойти к нему. — Как себя чувствуешь? — положив руки ему на плечи, папа изучающе всматривался в глаза Беллерофона. — Я в порядке, учитель, — отозвался тот. — Сколько в этот раз? — Около трёх минут. — Много… — выдохнул папа. — Хорошо продержался. Как он вывел тебя? Беллерофон вдруг посмотрел на меня. Вернее на мою руку… Он смотрел на браслет. — Не помню, — сказал он, возвращаясь взглядом к папе. — Ясно, — папа отстранился. — Иди в комнату и отдохни. Я пришлю Кана. — Хорошо. С этими словами Беллерофон поспешил выйти из комнаты. Я продолжала молча стоять на месте. Что это только что было? Это как-то связано с тем, что в тот раз папа так беспокоился о Беллерофоне? Мне казалось, что я увидела то, чего не должна была… — Мэйбел, — позвал папа, привлекая моё внимание. Думаю, он догадывался, о чём я думала. — Не думай об этом слишком много. Всё в порядке. «В порядке? Тогда почему Беллерофон выглядел так, словно всё было совсем не в порядке?» — Он не навредит тебе. «Навредит? Я даже не думала об этом…» — Я… кажется, забыла одну тетрадь в своей комнате. Мне нужно принести её. Бросив это, я выбежала из библиотеки.

***

— Беллеро… Беллерофон! Я бежала по залитому закатным солнцем коридору, шумно хватая ртом воздух и выкрикивая длинное, но совершенно ясное и знакомое мне имя. Куда он мог пойти? Но вот наконец я заметила впереди знакомую спину. — Беллерофон! — он обернулся, когда я снова позвала его по имени. — Мейбел? Боже мой, ты вся запыхалась! Ты бежала? Всё в порядке? — обеспокоенно спросил Беллерофон, когда я наконец оказалась рядом с ним. — Нет, это… это не важно, Беллерофон! — кое-как отдышавшись, я схватилась за его руки. — Пожалуйста, скажи мне, что случилось? Тебе плохо или больно, могу ли я хоть как-то… Хоть как-нибудь помочь? — Больно?.. — захлопал он своими серебристыми ресницами. — Мне… сейчас мне совсем не больно. — Точно? Совсем-совсем? — Да, совсем-совсем. — он кивнул, успокаивающе погладив мои ладони. — Разве что… Самую малость, но это не та боль, о которой ты думаешь. Она не физическая, а скорее… душевная. — Душевная? — Мгм… Душевная… Знаешь, иногда бывает такое, что от мысли о чём-то на сердце становится тяжело и душа словно начинает ныть. И от этого больно. Не так сильно, как от раны или ушиба. Это совсем другая боль… — он говорил тихо, но отчётливо, отчего его голос казался мне как никогда глубоким и проникновенным. Он всё время глядел на мои руки, и его брови время от времени хмурясь, дрожали. И как бы я не пыталась заглянуть в его глаза, наклоняя и поднося голову ближе, он совершенно не хотел встречаться с моим взглядом. — Скажи мне, что гложет тебя, Беллерофон? — с осторожностью спросила я. — Это… тебе может показаться это глупым… — Глупым? — я возмущённо фыркнула. — А вот и нет! Если это что-то, что беспокоит тебя, оно не может быть глупым или неважным! — Ты слишком хорошего обо мне мнения, Мэйбел… — покачал он головой. — Я знаю, что поступаю по-детски, но ничего не могу поделать с собой. — его лиловые глаза наконец встретились с моими, и я увидела в них какой-то тусклый блеск, полный чистого, трепетного смятения. — Я так ревную… — Ревнуешь? — удивилась я, но постаралась не подать виду. — Кого? К кому? Я говорила полушёпотом, но совсем не потому, что боялась, что нас могут услышать. Он ведь не ревнует папу ко мне? Всё-таки Беллерофон первый папин ученик… Возможно ли, что после моего появления, ему достаётся гораздо меньше внимания? Беллерофон как-то тоскливо улыбнулся, продолжая поглаживать большим пальцем мою ладонь, которая всё ещё покоилась в его руке. — Скажи, Мэйбел, я ведь твой… друг? «Д-друг?» — Конечно же! Конечно, ты мой друг, Беллерофон! — А если смотреть между мной и Авелем, кто для тебя… важнее? — Вы оба одинаково важны для меня! Вы мои лучшие друзья, и я ценю вас одинаково! — даже не задумываясь, выпалила я. Но я соврала. Разница определённо была, и об этом настойчиво твердило моё так сильно бьющееся в эту секунду сердце, но сказать, в чём именно она выражалась, я не могла… Я привыкла думать об Авеле и Беллерофоне, обозначая их в своём подсознании одним общим словом — «друг», но если их сравнить, что я невольно очень часто делала, то чувства, которые я испытывала к каждому из них, отличались друг от друга. Я понимала это… Понимала я и то, что это различие было очень и очень важным, но… Понять суть, узреть корень этого отличия было мне не под силу. — Тогда почему он настолько ближе к тебе, чем я? — от этого вопроса меня немного передёрнуло. Это чувство было похоже на испуг, но чего мне было бояться? Я с непониманием смотрела на Беллерофона, ожидая разъяснений. — У вас даже есть парные браслеты дружбы, а со мной тебя, как будто бы вовсе ничего не связывает… — Ах, так вот, что тебя волновало! — воскликнула я. — Прости меня, Беллерофон, я ужасный друг! Я даже и не подумала, что такое может тебя задеть! Ты прав, если браслеты дружбы, то они должны быть у всех друзей! Хочешь, я сплету для тебя… — Я… имел в виду не совсем это, — аккуратно прервал он мой пламенный монолог. — Я не хочу, чтобы тебя со мной связывало то же, что и с ним… Мне бы очень хотелось, чтобы у нас было что-то своё. Что-то только для нас. С этими словами он приложил палец к губам, символически обозначая секрет. Наш секрет. Моё сердечко ёкнуло и в голове, как на зло, не было ни единой мысли. — Чего бы ты хотел, Беллерофон? — спросила я, так и не придумав чего-то подходящего. — Для начала, могу я попросить тебя называть меня просто «Фон», если это не будет затруднительным? — Фон? — Ага, это моё сокращённое имя. Правда, меня никто им не называет и, получается, что в нём сейчас нет никакого смысла. Мэйбел, можешь ли ты дать ему маленькое право на жизнь?.. — Фон… — протяжно повторила я. — Да, Мэйбел? — он мило улыбнулся, и его глаза тоже улыбнулись. В какой момент этот его жест стал так привычен? — Мне нравится, — я сжала его ладонь между своими ладонями, чувствуя, как в ответ его пальцы накрывают мои… — Я рад… — едва слышно прошептал он. — Но… Будет ли этого достаточно? — Вполне. Я не посмею просить большего. — Но ты можешь просить! Ещё в начале этого разговора я твёрдо решила, что выполню всё, о чём бы не попросил меня Беллерофон. Я хотела загладить перед ним свою вину, ведь я на самом деле была виновата. Каково было бы мне смотреть на то, как мои друзья имеют что-то общее, исключающее меня? Ещё один браслет дружбы никак не смог бы загладить этой ситуации… — Я могу звать тебя Фоном и просто так. Поэтому проси чего угодно. Ты ведь мой драгоценный друг, и я сделаю всё, что ты захочешь, Фон! — я смущённо опустила голову и моя чёлка почти полностью скрыла Беллерофона от моего взора. Теперь я видела лишь носки его обуви. — …Не говори… — Что? Что ты сказал? Я не расслышала, Фон. — я подняла голову, встречаясь с лиловыми глазами. Они, казалось, были в полнейшем замешательстве, ровно как и их обладатель. Щёки Беллерофона заметно покраснели. Он отстранился, сделав шаг назад, но мои руки, всё ещё держащие его, не позволили бы ему отойти слишком далеко. — Э-это… — он поднёс руку к лицу, словно пряча его от меня. — Впредь, никому такого не говори. — Нельзя? — удивилась я. Он покачал головой. — Даже тебе нельзя? — Да… Даже мне… Ведь я тоже… Могу быть слишком жадным. Я сделала шаг ему на встречу, убирая руку от его лица. Лёгкий румянец на щеках Беллерофона расцвёл ещё ярче. Он поджал губы. — Это нормально быть жадным, — улыбнувшись, сказала я. — Если это ты, то всё хорошо. — Я ведь уже говорил тебе, Мэйбел, ты слишком хорошего обо мне мнения. — Разве? — усмехнулась я. — Я говорю лишь то, что вижу и чувствую. Беллерофон лишь молча смотрел мне в глаза. Он, наверное, не хотел показать этого, но я чувствовала, что он был доволен моими словами. Было так умилительно наблюдать за тем, как уголки его губ непроизвольно подпрыгивали, а он всё пытался сдержать это. Тогда я подумала, что всё это для него действительно имело большое значение. И мне стало ещё стыднее от того, что я не подумала о его чувствах раньше. Мне больше не хотелось, чтобы он сомневался в том, что он на самом деле мне дорог… — Значит… Ты доверяешь мне? — осторожно спросил Фон. — Конечно! — Тогда, можешь закрыть глаза ненадолго? Я покорно сомкнула веки. Я верила Беллерофону. Поначалу, потому что ему верил папа, а потом уже — потому что он стал для меня одним из самых близких друзей. У меня не было ни единой причины, чтобы усомниться в его искренности и верности нашей дружбе. Если сейчас я могла сделать то, что порадовало бы его — я готова сделать это без капли сомнения. Рука Беллерофона легла поверх моих глаз, и я ощутила, как моей щеки сквозь его пальцы коснулось лёгкое дыхание. И это… было единственным, что я почувствовала. После этого прошло ещё несколько секунд, в тот миг показавшихся мне целой вечностью, перед тем, как его голос нежно прошептал мне на ухо: — Пожалуйста, доверяй мне и дальше, потому что я буду очень стараться, чтобы не подвести твои ожидания… Сказав это, Беллерофон отстранился, и я открыла глаза. Я улыбнулась ему и слегка кивнула. Не знаю почему, но внутри у меня всё трепетало… — Право попросить у тебя о чём-то ещё при мне? — хитро усмехнувшись, спросил он. — Д-да, — ответила я встрепенувшись. — Хорошо, тогда я подумаю об этом. Развернувшись, Беллерофон пошёл по направлению к своей комнате. А моя рука потянулась к уху, в котором всё ещё звучал его шёпот. Это непроизвольное движение ещё больше меня смутило и я поспешила вернуться к папе в библиотеку, прогоняя из головы глупые мысли.