Кураж

«То, что случилось со мною, не болезнь. Скорее — травма. Как известно, кость легче ломается в месте прежнего перелома. Вот и у меня, по стечению случайностей, хрустнул старый перелом души».

Тэхён сидел в кофейне недалеко от дома, с чашкой чая в руке, к которой даже не прикоснулся, как его телефон подал признаки жизни и коротко пиликнул, оповещая о входящем сообщении. Чимин завалил его сотней: сначала о том, что скоро начнётся выступление, потом о том, что выступление закончилось. С тысячей упрёков, между строк читалась пассивная агрессия, просто агрессия, которая вскоре переросла в непонимание, а затем в неподдельное беспокойство. Экран погас, скрывая: «С тобой все нормально? Подай хотя бы знак, что ты жив». На улице уже вовсю гуляет вечер, Тэхён так и не появился в цирке, а сегодня первое выступление. Он только отписался Чонгуку, что сегодня его не будет, даже не спрашивал разрешения, поставил перед фактом. Не то чтобы он имеет на это право, но в ответ ему пришло короткое: «Отдохни». Видимо, он счёл неважным оповещать труппу о его отсутствии. Им всем сегодня не до него. Тэхён и правда устал. Когда вчера он вернулся домой, то не знал, чем себя занять. День прошёл как в тумане, в голове был рой мыслей, шумный, он же не давал уснуть, а утром, по дороге в цирк, Тэхён понял, что не сможет сконцентрироваться на выступлении, насладиться им, ему необходимо подумать. Честно говоря, он редко этим занимался, не привык размышлять над поступками людей, своими собственными, почему случилось то, что случилось. Для него правильнее пускать всё на самотёк, жить, не захламляя голову причинами чужих действий, и всё. Он бы оставил всё, как есть, вернулся бы в цирк, уволился сгоряча, сказал бы пару ласковых Чонгуку и жил бы спокойно. Ненавидел бы себя за то, что позволил какому-то циркачу лишить его шанса на успех, ненавидел бы и этого самого циркача и всех ему подобных. Но больше всего, конечно, всё-таки ненавидел себя. Тэхён тяжело вздыхает, потирая покрасневшие от недосыпа глаза и выглядывает в окно. Он не знает, сколько времени сидит здесь, но в окружении людей лучше, чем дома, где давят стены и тишина. Однако же там лучше думается, а здесь можно просто посидеть, понаблюдать за тем, как молоденькая официанточка принимает заказы, в очередной раз упрекнуть себя в том, что девочка вроде как симпатичная, а тело на неё реагировать не хочет. Поубиваться из-за этого, зажмуриться, тяжело сглотнуть, возвращаясь мыслями к... Нет, Тэхён пытается забыть. Он занимается этим уже вторые сутки: детально прокручивает случившийся эпизод, не может забыть свои чувства, разбирает по полочкам, чтобы, разумеется, вычеркнуть из памяти. А те не вычёркиваются – это не так работает. И почему то, что мы больше всего хотим забыть, чаще всего остаётся с нами навсегда? Может, потому что оно заставляет нас что-то менять в себе, является переломным моментом? Новым этапом взросления? Одним из таких был день, когда Тэхёну было четырнадцать. И лучше ему и этого не вспоминать, но мысли, поганые, сами лезут в голову, возвращают к истокам, тычут его мордой в то самое, грязное, что сидит в нём. И что никак не получается искоренить. А Тэхён пытался. Он даже думал сходить в церковь, где-то читал о том, что в нём может сидеть демон. Это было лет одиннадцать назад, вскоре после того самого дня, когда в его жизни случился самый первый фееричный скандал. Тогда его впервые оклеветали педиком, а что может сделать мальчик в четырнадцать лет с его-то характером? Подраться. Тэхён знал, что над ним глупо шутят, хотя не до конца понимал суть оскорбления; знал, что драться в раздевалке, когда в любой момент может зайти кто-то из тренеров, не очень-то целесообразно. Его ненавидели. Презирали за то, что он лучший, на хорошем счету у главного; что он старается как проклятый, потому что не хочет возвращаться домой ни с чем и разочаровывать родителей. Мама отговаривала. Когда Тэхён рос, она твердила, что лучше заняться тем, что ему по душе, а после, когда поняла, что Тэхён действительно горит спортом, не лезла. Даже после развода с отцом помогала, и отец помогал – Тэхён любит их обоих. Так было, так и осталось. Но тот позор, который он впервые испытал в день, когда во время драки с шестнадцатилеткой его силой припечатали к полу и поцеловали, не переплюнет ни одно чувство. Тэхён не мог сопротивляться, испугался; не понимал, что с ним происходит, почему в животе всё сжималось, в паху ныло, и ненавидел вселенную за то, что тренер не вошёл чуть позже. Когда этот самый парень смачно сплюнул рядом с его головой на плитку, с отвращением. Словно это была не его идея, как будто Тэхён вынудил и заставил. Даже если бы тренер вошёл именно в этот момент, то Тэхёну не пришлось бы пережить то, что он переживал в дальнейшем. Его хотели отстранить. И его, и этого недоумка, с которым он подрался. С Тэхёном разговаривали психологи, спрашивали, понимает ли он, что делал, а много ли понимает четырнадцатилетний мальчик, который просто пытался отстоять свою честь? Он долго не мог вникнуть в суть, почему ведётся так много разговоров из-за какой-то драки, позже, спустя пару лет, осознал, что дело было вовсе не в том, что он размахивал кулаками. За его спиной шептались не потому, что он с кем-то подрался, не потому, что хорош или плох. Бывший тренер отказался от него не из-за этого, а потому что – Тэхён слышал этот разговор – его считали геем. Его. Тэхёна. Его карьера чуть ли не рухнула из-за какого-то придурка. Он ненавидел то, что родители были готовы принять его любым. Каким таким любым? Тэхён всю свою жизнь был нормальным, самым обычным, он бы даже назвал себя примером для подражания. И он бы никогда не вернулся к прошлому снова, не влез в эти мысли, которые засасывали его с немыслимой скоростью, если бы не Чонгук. Сейчас, в свои двадцать пять он отчетливо понимает, что с ним произошло тогда: его напугали. Унизили перед столькими людьми, выставили посмешищем. Тэхён не ненавидит Чонгука. Себя – снова да. Потому что показался слабым в этот самый момент, потому что растерялся, испугался, как тот четырнадцатилетний мальчик. Он точно не ожидал такого от человека, которому доверяет, и уж точно не ожидал от себя такой реакции. В тот момент можно было сделать, что угодно: оттолкнуть, плюнуть ему в лицо, как когда-то почти поступили с Тэхёном. Можно было не уходить, а устроить Чонгуку настоящий ад, но тот ведь в свою очередь может устроить такой же ад и ему. А Тэхён очень не хочет терять своё место. Он каждый день думает о своём будущем, о том, что Чонгук правда – наконец! – увидел в нём то, что должен был: профессионализм. Признал талант, перестал опускать дурацкие комментарии, иногда даже хвалил, а потом выкинул вот такое. Да, доля вины Тэхёна в этом присутствует, он знал, видел и чувствовал, что Чонгук не готов идти на контакт. Он был злым и раздражённым, но это не значило, что он имеет право... давить на больное. Хотя какое больное? Тэхёну просто было неприятно. Неприятно вспоминать взгляд: контраст серого и чёрного, завораживающий, потому что такого Тэхён прежде не встречал. Злость, волнами исходящими от него, непомерную силу, даже волю, самое страшное – непоколебимую уверенность. Он чётко знал, что делает, что нужно сделать; знал, что Тэхён растеряется, не сможет ответить на такое. Если бы Чонгук не отправил его домой, просто дал осмыслить ситуацию, прийти в себя, то Тэхён бы устроил настоящий концерт. И пожалел бы об этом тысячу раз, потому что не может предвидеть последствий своего бесконтрольного гнева. Дома он разбил пару стаканов, прежде чем хорошенько прореветься в душе, проклиная весь белый свет за то, что люди вообще могут испытывать чувства – без них было бы проще. И сейчас у него не осталось сил на какие-либо эмоции, так что наконец можно сухо оценить ситуацию. Неприятная, с какой стороны ни глянь, а Тэхён исследовал ту вдоль и поперёк. Сжимал горячую кружку в руках до скрипа пальцев по керамике, стискивал челюсти, бесконтрольно и бесконечно вспоминая. Презирал себя за те чувства, которые начинали бушевать в нём: ужас, страх, боль, страсть, необъяснимое и сумасшедшее желание хорошенько Чонгука отдубасить. Всё это переросло в неконтролируемую злость, а после в отчаяние. Что он может сделать? Ничего. Вернуться в цирк с гордо поднятой головой, продолжить тренироваться как ни в чём не бывало. Молчать. Боже, главное – молчать. О таком нельзя говорить на людях, а Тэхёну очень тяжело делать вид, что ничего не произошло. Он просто не сможет держать язык за зубами, станет невыносимой язвой, но, может, пора взрослеть? Если хочется чего-то получить, то придётся терпеливо сносить все тяжелые ситуации, как сносил когда-то. Терпеть, как терпел боль до того, как кость окончательно треснула во время выступления на манеже, вместе с тем сломав его карьеру. У Тэхёна столько всего за спиной, столько страха, боли от изнурительных тренировок и унижения. Столько же восхищения его трудами, которые в буквальном смысле стоили ему жизни – двадцати с лишним лет. И будет очень глупо потерять место на удобной для него нише избранного. У Чонгука и правда особое отношение, то отличается от отношения к другим. У Чонгука власть, привилегии, его слово решающее, и он вдруг решил сделать Тэхёна фаворитом. Наконец оценил, увидел, разглядел то, что Тэхён так старательно пытался ему показать. Он не разбрасывается такими людьми, вошёл в положение, которое сам же и создал, не заставил прийти на выступление, дал время остыть, обдумать ситуацию и принять решение. Тэхён уверен, что Чонгук не будет страдать, если вдруг он решит уйти. Не будет плакаться и испытывать муки совести из-за того, что упустил такой талант – он не из таких людей и изначально дал понять, что им будет сложно работать вместе. Он уже тогда знал, что Тэхён из себя представляет, в самом деле видел его насквозь. Тэхён ёжится, вжимая голову в плечи, непроизвольно вздрагивает, когда память настойчиво возвращает его к поцелую. Как же достало! Он ненавидит тело за то, что кожа покрывается мурашками. От отвращения, разумеется. Что живот сводит спазмами из-за поганого возбуждения, стоит вспомнить притворно ласковое, тихое, интимное: «Тише, ласточка. Я никому не скажу». Может, его беспокойство было настоящим, но Тэхёну от этого не становится легче. Только хуже. Он же пытался целовать в ответ. Он стискивает пальцы в кулак и чуть ли не бьёт по столу, но медленно выдыхает и осторожно опускает раскрытую ладонь на стол. Гнев можно вымещать любыми другими способами, теми же тренировками, а ещё он должен поговорить с Чонгуком. Расставить все точки над i, попросить не распространяться о случившемся, потому что никому нельзя знать. Тэхён готов к тому, что его начнут шантажировать – такое он тоже как-то переживал. Но ведь действительно пережил, вот сидит, бесится, жив-здоров, готов идти бить морды и называть имена. Он редко с кем дрался, умеет только языком чесать по большей части, доводить. Привлекать чьё-либо внимание и правда его главный талант, с этим сложно спорить. Он откладывает самобичевание на потом, возвращается домой, пишет Чимину, что приболел, но завтра обязательно придёт. Палец замирает над контактом Чонгука. Думал, что позвонит, чтобы его не считали нытиком и слабаком, докажет, что может пережить всё и даже больше, но всё-таки не решается. Пишет сообщение, в котором говорит, что придёт посмотреть на выступление, а Чонгук отвечает привычно сдержанно и коротко: «Билет будет на кассе». Тэхён должен что-то решить, потому что через несколько недель, когда они проведут пару шоу в Корее, их ждут гастроли. Он должен быть там, дать своё первое выступление в Лондоне, как обещал Чонгук. Тэхён готов пойти на что угодно, лишь бы не потерять это место, он готов даже к тому, что его станут использовать себе во благо. Не в том мерзком смысле, а говоря о шантаже. Он всё переживёт, лишь бы снова выйти на сцену, увидеть зрителей, собрать овации. Он сильный, он справится. Чонгуку его не сломать своим характером, Тэхён бы даже мог с ним тягаться, если бы только его перестало кидать в дрожь при каждой мысли о том, что между ними произошло. Он собирает всю волю в кулак, пьёт снотворное, потому что иначе уснуть не сможет, а утром возвращается в цирк. Одет с иголочки, лицо удалось привести в божеский вид – кругов под глазами почти не видно, осанка прямая, взгляд суровый. Тэхёна сторонятся, от него волнами исходит напряжение. В очереди на кассе терпеливо ждёт, называет своё имя, и ему дают заранее приготовленный билет. Место, кто бы сомневался, самое лучшее – прямо напротив сцены. Испытанного временем купола не видно: он закрыт растянутыми под потолком гобеленами и широкими позолоченными и красными лентами. Выход перекрывают плотные красные шторы, на самой арене ярко-бордовое махровое покрытие, которое, вероятно, позже уберут бегунки – выступать на таком неудобно. Тэхён никогда не был в цирке, не видел ни одного представления, кроме тех, которые были на репетициях, но сейчас чувствует себя странно. Взволнованно. Впитывает всеобщее предвкушение, шум зала, атмосферу, запах попкорна с карамелью и арахиса – здесь разрешено есть, потому что выступления проводятся без животных. Когда зал заполняется, то Тэхён с легким страхом косится на свободное место рядом с собой, как будто предчувствует. И оказывается прав в своих догадках, когда видит Чонгука, поднимающегося по ступенькам к нему. Вернее, не к нему, а на место рядом. — Пропустишь? — буднично интересуется тот, и Тэхён поднимает на него взгляд. Его оценивают так же, как и он: с ног до головы, подмечая явные изменения в поведении и внешнем виде. Тэхён не знал, как должны выглядеть люди, которые идут в цирк, поэтому пытался не перестараться, но Чонгук выглядит так, словно после выступлений поедет на бал-маскарад. У него чёрная, пиратская повязка на глазу, уложенные волосы, строгий костюм, пиджак, лацканы которого обрамлены золотой тесьмой, а в руке – чёрная трость с рукояткой в виде змеи. Кажется, мраморная. Для Чонгука, должно быть, каждое шоу – праздник, раз он так вырядился. Впечатляет, чего греха таить. Тэхён поднимается с места, чтобы мужчина мог пройти, отворачивает голову, когда Чонгук шагает мимо, вплотную из-за узкого расстояния между рядами, задевает щёку тёплым дыханием. В нос ударяет запах дерева, граната и сандала – тяжелая смесь. Тэхёну напоминает это о... всяком. Так пахнет в кабинете. Но Тэхён молчит и не собирается портить себе впечатление от выступления. У них полно времени, Чонгук наверняка заведёт разговор о гастролях позже. Сам он молча усаживается на место рядом, некоторые зрители кидают на него взгляды, дети тычут пальцами, открывая рты. — Дядя пират, — слышит Тэхён позади себя и сдерживает раздражение. Ну точно пират. Похититель и нарушитель его душевного спокойствия, даже не попытался выбрать место подальше от Тэхёна, чтобы не привлекать внимания. Да и с какой стати Чонгук должен? Он владелец и имеет полное право видеть и контролировать шоу с трибун. Насколько Тэхёну известно, его роль шпрехшталмейстера временно занимает Ким Сокджин. Странный парень, хороший, но... странный. Другое слово подобрать сложно. Они тут, в принципе, все такие, но этот реально... необычный. Много молчит, понимает без слов, как будто умеет читать мысли. Иногда смотрит на Тэхёна таким взглядом, пронзительным, как будто мысленно пересчитывает ему рёбра. В целом безопасный, но пугающий экземпляр. Кажется, его стезя – фокусы. Но и тут нельзя быть уверенным ни в чём. Чонгук не говорит ни слова, только стреляет взглядом в детишек, которые жмутся поближе к родителям – боятся. И правильно делают, думает Тэхён, инстинкт самосохранения работает на отлично. От таких, как Чонгук, лучше держаться на почтительном расстоянии, но Тэхён, не по своей воле, разумеется, делит с ним одно пространство. Вопреки собственным советам не боится его, потому что, как ему кажется, знает человека. Пускай Чонгук может вести себя импульсивно, но никакой он не монстр. Так, жалкое подобие, успокаивает себя Тэхён, но вздрагивает, не ожидая услышать чужой голос: — Честно говоря, не ждал, что ты придёшь. Думал, сбежал с концами, — Тэхён в ответ молчит, выступление вот-вот начнётся, все зрители уже собрались. — Умеешь приятно удивить. — Чего не скажешь о тебе. Чонгук усмехается – Тэхён не видит, но слышит. Из принципа не смотрит в его сторону, вообще и дальше бы игнорировал, но в чём смысл? Им придётся поговорить, просто не сейчас, а чуть позже, когда у Тэхёна поубавится желания запихать эту трость ему в глотку по самую рукоятку. И надо же, он такой смелый в своих мыслях, а взглянуть человеку в глаза боится. Вот так храбрец, сплошное загляденье! Чонгук больше не донимает его своими дурацкими разговорами, соблюдает личное пространство, но на людях Тэхён его не боится, подозревает, что репутация Чонгуку дороже. В зале внезапно тускнеет, свет прожекторов концентрируется на арене, под куполом раскатываются предупреждения и просьба соблюдать правила: не вставать со своих мест, не использовать видеокамеры и фотоаппараты со вспышками, чтобы не отвлекать артистов. Многие сидят с телефонами наготове, а когда свет гаснет окончательно с громким щелчком, то откуда-то с первых рядов раздаётся испуганный писк. В зале царит кромешная тишина и темень, глаза ещё не привыкли, но Тэхён замечает мельтешение на арене, знает, что шоу будет открывать Чимин. Внезапно раздаётся противный, пугающий звук виолончели, к которой вскоре неожиданно присоединяется скрипка. Мелодия доносится со сцены, в то время как другие звуки откуда-то сверху, вероятно, из динамиков. А когда включается прожектор, освещая центр, то Тэхён смотрит на Чимина широко распахнутыми глазами. На Чимине сценический костюм, который мало чем отличается от того, что он носит обычно: брюки и рубашка, поверх которой накинут чёрный халат с серебряной вышивкой. На плече у него лежит чёрная скрипка, глаза прикрыты, нити сверкают под белым светом. Тэхён видел брошюру, но брать не стал: там что-то о тёмном, пугающем, захватывающем и волнующем. Цель шоу не в том, чтобы запугать зрителя, но вызвать эмоции, и в этот раз темой стало волнение. Прожектора, как по щелчку, загораются один за другим вокруг Чимина. Под каждым лучом света кто-то стоит – Тэхён не может разобрать лиц, разве что узнаёт костюм Жизель. Она мерцает как новогодняя ёлка: волосы уложены гелем, посыпаны крупными блестками. Тэхён уверен, что после этого она будет вымывать их ещё месяц. Чимин играет неожиданно красиво, ему аккомпанируют музыканты, сидящие за кулисами, которым предоставлен вид на сцену, чтобы в случае чего можно было подыграть артисту. Вышедшие на арену выполняют незамысловатый танец, что-то похожее на марионеток, может, девочек-балерин из шкатулок – первый показ зрителю, приветствие. Но свет внезапно начинает мерцать, выступающие один за другим пропадают со своих мест. Скрываются в темноте настолько быстро и умело, что Тэхён не успевает уловить момента, когда на арене остаётся Чимин, а музыка уже совсем другая: будоражит, пугает и правда – волнует. Мотив тот же самый, разве что исполнение не живое. Пак стоит посреди арены, опустив скрипку и смычок, его лица не видно из-за света, падающего сверху. Носком ботинка он медленно отбивает ритм в такт мелодии, Тэхён замечает странное шевеление, а после понимает – змеи. Одна из них ползёт прямо к Чимину, оборачивается вокруг его ноги, не боится. А когда свет прожекторов снова начинают мелькать, кто-то испуганно взвизгивает: по арене ползают хвостатые разных цветов и оттенков. Их немного, не больше десяти, Тэхён знает, что у Чимина их целая коллекция. Пак однажды пытался перечислить их поимённо, но такое априори сложно запомнить. Тэхён не замечает ничего вокруг себя, его взгляд устремлён на сцену – вот что значит владеть вниманием публики. Он, хоть и не боится, зная, что ядовитых змей нет, пытается не упустить ни одну из вида, а когда между каждых из последних рядов загорается по прожектору, Тэхён с опаской смотрит на Чонгука. Не ожидает тут же наткнуться на его взгляд – со смешинкой, как будто довольный такой реакцией. Почему-то это успокаивает. Значит, всё под контролем. Разве тут может быть иначе? И всё же Тэхён шокировано наблюдает за тем, как между рядов прямо к сцене сползают ещё парочка змей. Чимин точно сумасшедший. Тэхён не понимает, как Чонгук разрешил ему такое провернуть, но мужчина выглядит спокойным, а Тэхён смотрит на реакцию зрителей: те заворожённо наблюдают за зверушками Пака, которым тот что-то кидает в центр арены. Они шипят, сплетаются друг с другом, но следуют за смычком, как за дудкой, послушно сползаясь в клетку. Они как будто борются за внимание хозяина, переползают через друг друга, тянутся к его рукам, но Чимин только щёлкает замком, и прожектор тут же гаснет. Мягкий свет медленно заполоняет арену, Пак взглядом находит Тэхёна, который выглядит пораженным до глубины души. Он и правда не верит, что шоу можно начинать так, что можно выходить за рамки общепринятых норм, изобретать что-то своё, новое. Теперь Тэхён понимает, почему Чонгуку так важна свобода и воля артистов. Не факт, что он додумался бы до этого всего сам. Чимин великолепен, без прикрас. Он на сцене и он в жизни – два разных человека. Тэхёна поражает его уверенность в себе, он выглядит так, словно колдует, когда открывает вторую клетку с мелкой решеткой, выпуская явно что-то более опасное. Кажется, так и есть: змея раскрывает капюшон, на котором виднеется узор улыбающегося смайлика – выглядит жутко, и кидается на него, но Чимин ловко отшагивает в сторону, выставляя перед собой смычок. А Тэхён смотрит на Чонгука. Довольного, который с интересом разглядывает зрителей, а не выступление, и Тэхён понимает, что этот человек готов нарушить собственные правила, лишь бы шоу продавалось. Змеи явно ядовитые, агрессивные, небезопасные и нет никаких гарантий, что их не спровоцируют зрители, но Чонгук абсолютно спокоен, потому что знает: Чимин талантлив, сосредоточен. Он, кажется, способен приручить любое дикое животное, как бы сильно то ни пыталось его цапнуть. Он заслуживает полное право открывать шоу, быть в соло, в одиночку собирать долгие аплодисменты и овации после своего пугающего аттракциона. Чимин счастлив – по лицу видно. Он доволен, высокомерен в этот самый момент, когда игриво ухмыляется, глядя на Тэхёна, который едва шевелит руками. Он, честно, в шоке. А это только начало. — По шкале от одного до десяти, — внезапно вклинивается в его пространство Чонгук, наклоняясь к уху, — насколько ты бы оценил его выступление? Тэхён не станет врать: — Одиннадцать. На какое-то время Чонгук замолкает, но задумчиво интересуется: — А своё? Ответа так и не следует, потому что Тэхён не знает. Он восхищён, потревожен, внезапно боится, что может оказаться недостаточно хорош для того, чтобы закрывать такое шоу. А оно фееричное: и Чимин, и Жизель, и Хосок, и Хесон. Кристина с девочками, которые показывали акробатические трюки, а после устроили номер с разукрашенными веерами – традиционный китайский танец. Тэхён в жизни не видел чего-то более красивого. Даже Сокджин был превосходен: выступал между номерами, представлял артистов, развлекал публику в перерывах, шутил. Пугал. Его фокусы были необычными, Тэхён не понимал, как он может делать то, что делал: выбирал незнакомых людей, из обычной публики, просил расписаться на чём угодно, прятал вещь в коробку, показывал, что та пуста, а после называл ряд и номер места, под которым находили пропажу с подписью зрителя. Как он это проворачивал – Тэхён не понимал, восхищался до мурашек. — Как он это делает? — Тэхён поражённо смотрит на Чонгука, а тот только улыбается, легко пожимая плечами. — Я не знаю. — Разве ты не должен? — кажется, он умрёт, если кто-нибудь не удовлетворит его любопытство. — Фокусники не раскрывают своих секретов, — Чонгук внезапно хмурится, наклоняясь к Тэхёну. — Что это у тебя? Он заводит руку за ухо, ловко орудует пальцами, демонстрирует Тэхёну позолоченную монетку, которая словно появилась из ниоткуда, странную, с китайскими иероглифами. Вкладывает в нагрудный карман кофты – оставляет на память. Трюк стар как мир, но Тэхён удивляется, потому что никогда такого не видел – всё это похоже на настоящую магию. Для него сегодняшний день вообще сплошное потрясение, он ведь считал их всех неумелыми шарлатанами, не особо талантливыми, не верил дару Чонгука находить способных людей. Тэхён без труда признаёт свою неправоту. Во время антракта он уже было поднимается с места, чтобы сходить заглянуть за кулисы, но Чонгук останавливает его: — Мне нужно с тобой поговорить. Людей стало меньше, многие пошли размять мышцы, бегунки принялись убирать совками и щетками между рядов, пытаясь не беспокоить зрителей. И Тэхён вроде взрослый человек, а разговора немного боится. Потому что вокруг всё же есть люди, потому что Тэхён просто не хочет слышать из уст Чонгука слова: поцелуй, наш и всё в этом роде. Лучше бы он делал вид, что ничего не произошло, но Чонгук не такой человек, он никогда не станет молчать, думает, что обязан улаживать конфликты, чтобы работа шла в благоприятной для всех обстановке. Тэхён мысленно фыркает: можно эти конфликты просто не создавать. Сейчас он ни капли не считает себя виноватым в случившемся. Возможно, стоило бы хоть немного. — Я не хочу, чтобы ты избегал меня, забрасывал работу или боялся оставаться со мной наедине, — буднично говорит Чонгук, но Тэхён хмыкает: — Много чести тебя бояться. — Прежде я бы съязвил, но сейчас рад слышать, хоть и верится с трудом, — Чонгук улыбается и вообще не выглядит виноватым, но хотя бы признаёт свою ошибку. — И всё же я бы попросил тебя об этом не забывать: это будет нам обоим уроком, как не стоит себя вести. Тэхён только закатывает глаза, поражаясь тому, что его тоже пытаются сделать виноватым. Но так уж и быть, он примет часть вины на себя, всё же не стоило лезть на рожон. — Чимин расстроился, когда ты не пришёл на выступление. Успокаивали его всем коллективом, — внезапно говорит Чонгук. — Я, если честно, удивлён, что ты смог завести здесь друзей. Тэхён игнорирует его намёки о своём несладком характере. Кто бы вообще говорил. — Ты выступал? — Не в этот раз. Скоро мы уезжаем. Дадим ещё несколько выступлений здесь и в путь, так что решай: едешь ты с нами или же нет. Но учти, я не ручаюсь за твою безопасность. — Ты специально меня пугаешь? — Тэхён кидает на него недовольный взгляд – Чонгук выглядит расслабленным. — Я не строю воздушных замков и тебе советую. В путешествиях бывает нелегко. Особенно в первый раз. От ошибок не застрахован никто. Между ними воцаряется молчание. Люди постепенно возвращаются на места, с арены давно убрали покрытие и вынесли на неё небольшой столик с какими-то коробками. Тэхён задумчиво наблюдает за всем этим, кусает щеку изнутри, волнуется, но уверенно заявляет, тихо, чтобы никто не услышал: — Я не для того столько работал, чтобы взять и бросить всё из-за какого-то поцелуя. Не дождёшься. Чонгук усмехается и выглядит искренне удивлённым, даже довольным. — Не перестаёшь удивлять. В который раз убеждаюсь, что я никогда не ошибаюсь в людях. Заключим перемирие? — Никто не должен узнать. — О том, что мы с тобой можем разговаривать как нормальные люди? — буднично звучит в ответ. — Ты понял, о чём я, — Тэхён не собирается произносить этого снова. — Я дал тебе слово, — внезапно на полном серьёзе говорит Чонгук. — Об этом можешь не волноваться. Как ни странно, но Тэхён почему-то верит ему, хотя, наверное, не стоило бы. И всё же у Чонгука аура надежного человека, и сколько ни думай о нём дурно, а своё слово он держит. Ещё бы держал свой язык при себе – цены бы ему не было. Когда выступление заканчивается, Тэхён всё ещё отходит от шока, потому что у Хесона тоже есть сольный номер: он жонглировал пустыми коробками разных размеров, перекидывал их через обручи, оплетённые лозой и спущенные под куполом на середину арены. Он выдыхал огонь, подпаливая фитили свечек, которые искрились бенгальскими огнями – всё это выглядело потрясающе. Тэхён даже не постеснялся, поборол своё недружелюбие, аплодировал вместе со всеми, поднявшись с места и глядя Хесону в глаза. Признал талант, как это когда-то сделал Чонгук. А после утопал в расспросах Чимина о том, как ему выступление, что впечатлило больше всего, что понравилось меньше, есть ли у него идеи по поводу улучшения номеров, советы. Тэхён признался честно: — Ты был лучшим. Скрипка... с ума сойти, — он всё ещё не верил, что Чимин настолько необычный. Пак только отмахнулся, но выглядел таким довольным и наглым, усмехаясь, что у него чуть ли не треснуло лицо. Он планировал удивить – он смог. Тэхён навсегда запомнит его выступление. Открытие шоу невероятное, то, как один номер перетекал в другой, иногда внезапно, без предупреждения, когда артисты сменяли друг друга. Тэхён не стеснялся восхищаться, его комплименты льстили всем, хотя он и не пытался подлизываться. Всего лишь был честным с самим собой – иногда полезно. Чимин, разумеется, снова спросил, почему он пропустил самое первое выступление, на что Тэхён бессвязно наплёл о переживаниях и страхах о том, что он может быть недостаточно хорош. Однако Чимин вернул корону ему на голову, любезно напомнив, кого именно Чонгук выбрал своим фаворитом, а то никогда не делается за красивые глазки – в это охотно верится. Впереди их всех ждали выходные, Тэхён продолжал приходить по утрам, когда остальные отдыхали после проведённых на выходных выступлениях. Следующее состоится в ближайшую пятницу, а после их ждут гастроли. Тэхён никогда не был в Лондоне, потому немного боялся, вместе с тем предвкушал. Он не улетал дальше Японии и Китая, в этом как-то не было нужды, все соревнования, в которых он принимал участие, проходили в странах Азии. За полторы недели до отъезда он вручил давно готовый дубликат ключей от квартиры соседке и попросил её, знакомую старушку, присматривать за домом, как было всегда, когда он улетал из Сеула. Сейчас он понятия не имеет, сколько времени займут гастроли, сколько городов ему предстоит посетить, стран; не знает, когда вернётся домой; не представляет, каким он вернётся домой. Но вопреки всем страхам продолжает посещать цирк, с осторожностью снова начинает принимать от Чонгука чай, всё как будто возвращается на круги своя, хотя их общение всё ещё натянуто, пока однажды Тэхён не находит его на кухне. Время раннее, солнце только недавно встало, в цирке стоит кромешная тишина. На сковороде что-то тихо жарится, Чонгук, как ни странно, без своей привычной экипировки, то есть не в костюме, а одет по-человечески, по-домашнему: в обычные серые штаны и свитер. Марс сидит рядом с ним, выпрашивает еду, виляет хвостом, даже скулит, а Тэхён удивлённо наблюдает за этой картиной. — Доброе утро? — он не должен был звучать вопросительно, просто не привык видеть Чонгука нормальным, к тому же в такую рань. — Завтракал? Вопрос неожиданный, но Тэхён отрицательно качает головой, оставляя сумку и куртку на диване – знает, что никто не тронет. У них не принято шариться по карманам и заглядывать друг другу в рты, каждый довольствуется тем, что имеет. — Давно ты приходишь так рано? — интересуется Чонгук, что-то нарезая на доске – Тэхёну не видно. Их главный сегодня в очень странном настроении, как кажется Тэхёну: болтливый, спокойный, словно специально ждал только его, готовый уделить немного внимания. Ну, ему, честно говоря, и без этого внимания уже прекрасно живётся. — Я тренируюсь по утрам, пока другие спят, чтобы не занимать арену днём. — Даже странно. — Что именно? — не понимает Тэхён. — Что ты всё-таки научился думать о ком-то, кроме себя, — это не звучит упрёком, скорее констатацией факта, но Тэхён всё равно недовольно хмыкает. — Я, вообще-то, приятно удивлён. Работа в команде идёт тебе на пользу. — Что происходит? — не выдерживает Тэхён. Он всё ещё стоит от Чонгука на почтительном расстоянии – нескольких метрах, наблюдает за тем, как мужчина что-то высыпает в сковороду, а затем переворачивает, словно омлетный блин. Тэхёну вся эта ситуация не показалась бы странной, если бы не эта уверенность. Снова. Чонгук пришёл не просто так, он вообще не лезет к Тэхёну, если на то нет причин. — До меня дошёл слух, — говорит Чонгук, и Тэхён закатывает глаза, обещая себе как-нибудь плюнуть Юнги в еду, — что ты начал сомневаться в своём выступлении. — Ложь и провокация, — возмущается он, но всё равно усаживается за стол, когда Чонгук ставит две тарелки. — И передай Юнги, что он меня бесит. Хотя лучше я сам ему передам, — наигранно задумывается он. — Не утруждайся. Мне даже в радость говорить гадости ему в лицо, потому что знаю, что останусь безнаказанным. Чонгук усмехается, качая головой, а Тэхён косится на него, не верит, что он пришёл поговорить только о его уверенности в номере. Да, та пошатнулась после увиденного шоу, но Тэхён зря, что ли, столько работает? Просыпается ни свет ни заря, специально идёт пешком до работы, чтобы проснуться. Покупает холодный кофе – погода на улице последние дни стоит замечательная. Чувствуется приближающееся лето. — Я хочу, чтобы ты сделал рентген, — буднично заявляет Чонгук, и Тэхён перестаёт жевать. У него набит рот, надутые щёки, во взгляде мелькает страх. — Зачем? — Затем, что хочу быть уверен, что твоё физическое состояние в норме. Я не люблю неприятные сюрпризы. — Я ведь не стою в поддержке. Какая разница? Чонгук поднимает на него взгляд: суровый, недовольный. Сразу становится ясно, что в этом деле он останется непреклонен, с ним даже спорить бесполезно. Тэхён долго не верил в то, что того на самом деле настолько волнуют его артисты, но, видимо, так и есть, раз он пришёл об этом поговорить. — Нога не болит, — на всякий случай предупреждает Тэхён, и Чонгук кивает: — Отлично. Но в больницу ты всё равно поедешь. — Съезжу завтра. — Не напрягайся, — буднично звучит Чон. — Я сам отвезу тебя. Я уже обо всём договорился. Заодно пройдёшь полное обследование, чтобы моя душа была спокойна. Тэхён не на шутку беспокоится. Он прекрасно себя чувствует, но никогда нельзя быть уверенным в чём-то на все сто, что касается твоего здоровья. У него прекрасный иммунитет, он никогда не пил, не курит, почти что отлично спит, не считая последних месяцев, но это просто от стресса. — Расслабься, — советует Чонгук, откидываясь на спинку стула. Сложно не заметить, что Тэхён в панике. — Ты в любом случае едешь с нами. Это стандартная процедура, а ты единственный, кто не проходил осмотр. — Я и сам могу добраться. — Никто не спорит. Я просто взгляну на результаты анализов и оставлю тебя в покое. — Ты можешь увидеть их позже. — Нет, — улыбается Чонгук. — Не могу. В этом я тебе не доверяю. Ты пойдёшь на всё, чтобы остаться здесь. — Думаешь, я бы стал подделывать результаты? — хмурится Тэхён, и мужчина скептически смотрит на него. — Как в таком случае тебя допустили до соревнований? Тэхён затыкается и прячет взгляд. Да, он поступил нечестно – ещё одна причина, по которой его выгнали с шумом. Такое в большом спорте не приветствуется и никогда не будет, а Тэхён нарушил сразу несколько правил. Думал, что всё обойдётся, терпел боль, хотя та была невыносимой. Надеялся, что после всего этого возьмёт отпуск, что никто не узнает о травме, а вышло так, что его выгнали со скандалом. — Ты уже должен был понять, что несмотря на наши с тобой конфликты, я хочу, чтобы ты остался, — признаётся Чонгук. — Выгонять тебя не в моих интересах, особенно после того, что ты мне показал. — Впечатляет? — язвит Тэхён. Он так и не добился от Чонгука похвалы, но сейчас тот абсолютно серьёзно говорит: — Да. Поэтому я хочу свести риски потерять тебя к минимуму. Тэхён, честно, никак не ожидал таких откровений, его бросило в жар. Лицо покраснело, что он старательно пытался скрыть. Получать такие серьёзные комплименты от человека, которого уважаешь, всегда приятно. И стыдно, неловко, до красных пятен на шее. Он всё ещё привилегированная личность, хотя думал, что после выступления Чимина, что-то изменится. Видимо, он в чём-то лучше, раз всё осталось на своих местах. Или же Чонгук просто пытается добиться его расположения, но зачем ему это было бы нужно, если бы Тэхён в самом деле не был профессионалом своего дела? Как сказал бы Чимин: его терпят точно не за красивые глазки. Те явно того не стоят, как и его характер. И раз Чонгук сегодня такой разговорчивый, то, может, от него получится добиться ответов и на другие вопросы? Тэхён не чувствует напряжения между ними, не испытывает страха, они вполне себе нормально поговорили. Вдруг другого шанса не подвернётся? — Ты как-то сказал, что не сам решил стать... — Тэхён старательно подбирает синоним к слову «циркач». — Владельцем цирка. — На меня свалились несметные богатства, цирк показался самым выгодным вложением при нынешней экономике. — А если серьёзно? — эта история тоже не тянет на правду, Чонгук явно говорит, не думая. Кидает на Тэхёна взгляд, усмехается. Не любит делиться жизнью – это было понятно изначально. Но всё же признаётся: — Мама настояла, — его голос звучит странно. Задумчиво, а «мама» вовсе неискреннее, поэтому в историю семьи Тэхён решает не погружаться, зато не стесняется лезть туда, куда тоже не просят: — А что с волосами? Чонгук смотрит на него устало: ему явно осточертели эти вопросы. — Отчего, по-твоему, седеют люди? — От старости, — что очень логично. — Генетика, наследственное. — Или от страха. Тэхён поражённо смотрит на мужчину, который выглядит абсолютно равнодушным. Наблюдает за реакцией, отрывая кусок от оставшейся лепешки, и скармливает псу, который даже не понимает, что съел: взгляд голодный. — Ты чего-то боишься? — глупо интересуется Тэхён. — Я давно не знаю, что такое страх. — Как самонадеянно, — тут становится понятно, что продолжать тему Чонгук не планирует, поэтому Тэхён решает воспользоваться его хорошим настроением: — Ты правда сделал меня своим фаворитом? — Удивлён? — Да. — Отчего же? — Я видел выступление Чимина, — и всё как будто тут же должно стать понятным. — Я тоже, — заявляет Чонгук. — Оно невероятное. — С этим никто не спорит. У каждого артиста оно невероятное, разве нет? И в самом деле Тэхён мог бы сказать, что его впечатлили абсолютно все. Даже те, на кого он не возлагал особых надежд, кто-то вроде Кристины и Сокджина. — Тогда не понимаю. — Нравишься ты мне, вот и вся причина, — Чонгук говорит это так легко, буднично, а Тэхён впадает в ступор, непроизвольно хмурится, взгляд тут же стеклянный, недовольный. — Вижу, твоя фантазия успела разыграться. Не бойся, ласточка, — притворно ласково говорит он, — я не съем тебя. Нравишься не в том страшном смысле, о котором ты подумал, — снова издевается, шепчет, делая страшные глаза, — а как артист. С тобой столько мороки, так что, поверь, я не горю желанием затащить тебя в свою койку. — Это мерзко, — хмурится Тэхён, а по телу гуляет дрожь от одного только представления. — Даже на словах. — Я вижу в тебе то, чего не видел в других, — игнорирует его Чонгук. — Ты сам по себе ядерная смесь. — Ядерная смесь чего? — Всего, — усмехается. — Сумасшедший, неконтролируемый, строптивый, с возом безумных идей – мой типаж. С тобой сложно, — Тэхён и без него это знает. — Но, видишь ли, я уверен, что оно того стоит, а значит, так и есть. — Значит ли это, что я особенный? — Тэхён старается выглядеть равнодушным, но совсем не умеет скрывать свою гордость за самого себя. Чонгук это понимает: растягивает губы в сладкой улыбке. — Как же ты любишь комплименты. Хочешь услышать это от меня? Может быть, однажды. Когда докажешь, что я в тебе не ошибся. — И ко мне особое отношение? — К тебе больше внимания, — даже это Чонгук не скрывает. — Я могу тебя кое о чём попросить? Мужчина пожимает плечами: — Рискни. — Дай Чимину комнату побольше. Чонгук хлопает глазами, как будто ожидал услышать, что угодно, но не это. Он удивлён и в явном замешательстве, Тэхён объясняет: — Он заслужил. — Ты в добродетели подался? С чего ты взял, что ему нужна комната побольше? — искренне не понимает Чонгук. — Он сам сказал мне. — Подбил тебя на эту просьбу? — Он не знает, что я прошу об этом. — Очень смело и нагло, — Чонгук, кажется, так и не может вникнуть в смысл. — Но так уж и быть, я подумаю. Ничего не обещаю. Перетаскивать его зверинец – та ещё морока. Тэхён даже не скупится на «спасибо», чем явно удивляет. На него смотрят как на восьмое чудо света, поражаются, а Тэхён и думать забыл о том, что его номер, как ему казалось, никуда не годится. Если Чонгук доверяет, видит в нём нечто особенное, возлагает надежды, то Тэхён просто постарается его не разочаровать, несмотря на некоторые их разногласия. Совсем скоро он соберёт вещи, а там не за горами и первое выступление, при мыслях о котором у Тэхёна спирает дыхание, потому что страшно. Волнительно, захватывающе. Он благоговеет, с нетерпением ждёт, обещает себе тренироваться ещё усерднее, чтобы по праву занимать то место, которое ему выделили. Осталось только дождаться гастролей и двинуться в путь, а там дело будет за малым: предстать перед целым миром, перед каждой страной поочерёдно. Тэхён готов ко всему. Теперь, когда его мечта так близко, он ни за что не сдастся и покажет всем, каким должен быть артист. Ему бы только перестать трястись от предвкушения и страха перед неизвестным, а с остальным он обязательно справится. Даже с Чонгуком, если вдруг что. Если вдруг окажется, что своё слово он всё-таки держать не умеет.