Кураж

«Все испытывают страх в тот миг, когда могут изменить свою судьбу».

В тот день, когда лил дождь, Тэхён за неимением выбора вызвал такси. Даже так умудрился промокнуть, и Чимин сушил его в две руки фенами для волос. Один, по случайному стечению обстоятельств, сгорел, и Пак, пробурчав под нос что-то о своей непричастности к этому, засунул его в самый дальний ящик, однако же запах гари выветриться не успел. Тэхён сидел в гримерке перед зеркалом, освещаемый чистым светом лампочек. С гордо поднятой головой смотрел себе в глаза, не смотрел на Чонгука, который спрашивал, какого черта здесь вообще происходит и почему воняет чем-то горелым. Чимин шутил про полыхающее сердце при виде такого красавца, как он, отмахивался, а Тэхён молчал. Он не пытался игнорировать Чонгука, напротив, делал вид, что ничего не произошло. Так ведь в самом деле ничего и не произошло... Чонгук пошутил, просто Тэхён не посмеялся, и он не принимает такие вещи близко к сердцу, уже не злится, не расстраивается, да и было бы из-за чего. Тэхён потерял интерес ко вчерашней проблеме, она уже неактуальна. Он даже здоровается с Чонгуком сам, когда проходит мимо него, стоящего на пороге. То есть Тэхён ведёт себя абсолютно как обычно: спокойно, немного высокомерно, с долей наглости. Не терзает себя непрошенными мыслями, которые выпили из него все соки ещё ночью, наблюдает за тем, как какая-то часть труппы готовится к выступлению, неотрывно следит за Жизель, потому что сегодня она впервые вышла в своём костюме: ярком, с пышной, но короткой юбкой, украшенной стразами, которые сверкают под светом ламп. На неё хочется смотреть, а это только репетиция. Тэхён, как бы сильно он ни желал выступить, хочет увидеть представление целиком и полностью. Чимин так и не рассказал свою задумку номера, но что-то там со змеями и музыкой. Он вообще скрытный до таких вещей, показывает и рассказывает только главному, чтобы удивить остальных. — Через пару дней состоится первое выступление, — Чонгук появляется из ниоткуда, становится напротив, закрывая сидящему на барьере Тэхёну вид на арену. — Составишь мне компанию? — Ты ясно дал понять, что я обязан, — Тэхён же не может просто взять и согласиться. Быть заносчивым и вредным выходит само по себе, как бы он ни пытался это побороть. Но Чонгук только улыбается. — Спрашиваю из вежливости. — А когда я смогу выйти на сцену? — Очень скоро, — его улыбка такая беззаботная и расслабленная, что Тэхён только тяжело вздыхает. — Скоро – понятие растяжимое. — Я хочу, чтобы ты вернулся в Корею звездой. Тэхён распахивает глаза и возмущённо смотрит на Чонгука. — Я что, не буду выступать здесь?! — Ты дашь своё первое выступление в Лондоне. — Почему там? Почему не здесь, не сейчас? По-твоему, я всё ещё не готов? — тараторит он, искренне не понимая. — Думаешь, недостаточно хорош? Ты даже не видел, что я могу и чему научился. — Тебя бы здесь не было, если бы я не знал, на что ты способен, — Чонгук наклоняется над Тэхёном, упираясь руками в колени, а тот инстинктивно отклоняется на безопасное расстояние, чувствуя, как загрохотало от страха сердце. Он не допустит повторения подобных шуток. — Ну почему ты такой упёртый и непослушный? — ласково спрашивает Чон, понижая голос. — Ты обещал мне другое. — Ты тоже. — Я обещал сделать тебя звездой – я сделаю. О том, как именно я собираюсь это сделать, речи не было. Зато вот ты чётко пообещал подстроиться под мой темп работы. Полтора месяца прошло. Пора бы. Тебе не кажется? — Я пытаюсь, — шипит Тэхён. — Но ты... — Что я? — внимательно смотрит на него Чонгук, слушает. А что он? Он просто медлит и не понимает, насколько сильно Тэхён скучает по всеобщему вниманию, по адреналину, страху перед выходом на сцену. Аплодисментам, восхищению, глазам, направленным только на него. А ещё Чонгук даже не пытается его направить, но он четко дал понять: тренером и нянькой быть не собирается. А без тренера сложно, Тэхён не хочет в этом признаваться, но он не умеет сам. Тренер был как второй отец, это тот человек, который всегда укажет путь, расскажет об ошибках, будет мотивировать совершенствоваться. Одному Тэхёну тяжело, а просить кого-то из труппы контролировать его не станет. Среди них нет ни одного, кто мог бы заменить наставника. Никто, кроме Чонгука, не может, а тот в свою очередь просто не станет заморачиваться ради него. Тэхён ведь пришёл показать, что он из себя представляет, доказать, что он лучший. Однако, как оказалось, очень тяжело быть лучшим без необходимой поддержки или даже нагоняев, какие он выслушивал каждый раз, когда допускал ошибку. В цирке как будто всем плевать на твои промахи. И менять мышление в этом направлении очень сложно, если не невозможно, но Тэхён обязан. Иначе его просто выставят за дверь. — Забудь, — всё, что в итоге говорит Тэхён, нахмурив лоб. Он не хочет, чтобы его считали несамостоятельным или слабаком. Чонгук с любопытством склоняет голову, смотрит на Тэхёна исподлобья, последнее время он не носит повязку. От него старательно прячут взгляд, гордый, как кажется Тэхёну, нечитаемый, важный, мол, я самостоятельный мальчик, который и в одиночку решит все свои проблемы. Однако же... — Почему мне кажется, что ты расстроен? — с любопытством спрашивает Чонгук, пытаясь поймать чужой взгляд. — По глазам вижу. Как будто вот-вот заплачешь, — жалостливо говорит он, а Тэхён стискивает челюсти. — Это всё слишком для тебя? Тяжело быть на скамейке запасных после стольких лет триумфа? Тэхён стреляет в него глазами, как ему кажется, убивает. Старательно мысленно выкручивает Чонгуку все внутренности, но тот почему-то чувствует себя прекрасно: щурится на него, жив-здоров, стоит вот, ждёт реакции. Но Тэхён упёрто молчит. Не собирается поддаваться на эти провокации. Пускай Чонгук видит, что хочет; пускай читает его, как открытую книгу – всё это не имеет значения, когда на кону стоит столько всего важного для самого Тэхёна. Он умеет быть смиренным, даже умеет держать язык за зубами. Не всегда, правда, а под настроение. Сегодня, к счастью, оно то самое. — Вау, — восхищенно выдыхает Чонгук. — Растешь на глазах. И теперь, когда мы выяснили, что ты умеешь промолчать в нужный момент, я могу уделить тебе немного времени, — он садится на барьер, рядом, касаясь бедром чужого, но его это не смущает, а Тэхён только косится на мужчину, не понимает: а до этого ему не пытались уделить время? — Удивлён? — выгибает бровь Чонгук. — Просто не понимаю, — признается Тэхён. Мужчина, однако, серьёзен. От его насмешек не осталось и следа. — Я вижу, что тебя беспокоит не то, что я задеваю твою гордость. По крайней мере, не сейчас. Ты промолчал – это большой шаг. Поделись со мной своими мыслями, и мы подумаем над тем, как тебе помочь, — буднично говорит он. Как будто в самом деле умеет разговаривать вот так: спокойно и без усмешек. Тэхён даже не допускает мысли, что над ним сейчас снова просто издеваются, почему-то верит, но рта не раскрывает. Всё-таки делиться мыслями – не то, на что он рассчитывал. Было бы проще, если бы Чонгук просто умел их читать. — Это из-за тренировок? Из-за внимания, которого ты не получаешь? Он, кажется, правда умеет. Тэхён хмуро смотрит на него. — Я не привык работать так, как это делаешь ты. — Тебе нужен контроль, я знаю, — в ответ он получает недовольный взгляд. — И раз я знаю, то почему не даю тебе того, что ты хочешь? Потому что то, что ты хочешь, не то, что тебе нужно. Тебе кажется, что ты стоишь на месте без контроля, что занимаешься бессмысленными вещами, не растёшь как артист. Или я не прав? — в ответ тишина. Тэхён своим молчанием подтверждает все его слова, но лучше так, чем произносить это вслух самому. — Но ты далеко ушёл даже без моих подсказок, разве нет? Трапеция. Я поражён. Мы начали с того, что ты, играя в самоубийцу, собирался ходить по канату без троса, а теперь ты хочешь летать. — Безопасно. Чонгук тихо смеётся. — Что с тобой сегодня? Не болеешь, всё нормально? А то ты такой послушный, что мне не по себе. Привык чувствовать тебя занозой в своей заднице. — Хоть один из нас должен быть нормальным, а не высокомерным ублюдком, который только и может, что задевать чувства своих артистов, — Тэхён прикусывает язык. — А вот и Тэхён, которого я знаю. Но минута тишины с твоей стороны – это уже очень много, — усмехается Чонгук. — Глядишь, и до двух доживём. Я горжусь тобой, ласточка. — Ты невыносим, — качает Тэхён головой. — Скоро ты увидишь выступление, — игнорирует его Чонгук. — Поймёшь, почему я даю артистам полную свободу воли. Ты когда-нибудь был в цирке? — Нет. — Повезло. В большинстве своём выступления – полная чушь. Скучно, безвкусно, с соблюдением всех норм и правил, но для меня существует только одно. Тэхён против своей воли с интересом косится на мужчину, а тот молчит, не скрывает того, что ждёт вопроса. Ну, в любопытстве у Тэхёна предела нет, таких вещей он никогда не стеснялся, и лучше он минуту побудет не знающим чего-то дураком, но задаст вопрос, чем будет дураком оставшуюся жизнь, не решившись тот озвучить. — Ну и что за правило? — Замысел номера, реализация и контроль реализации. Ты несёшь ответственность за то, какие чувства и эмоции вызываешь у зрителя. Ты обязан контролировать этот процесс. — И какие чувства вызываешь у них ты своим номером? — Тэхён так и не узнал, с чем Чонгук иногда выступает. А тот только улыбается, легко, но взгляд пустой, и Тэхёну от этого не по себе. — Страх. И у него ноль идей, потому что самое страшное для многих здесь – Чимин со своим зоопарком. Однако почему-то в то, что Чонгук вызывает страх своим номером, охотно верится. — Тревогу, напряжение, — продолжает Чонгук и видит, как Тэхён тоже напрягается. — Восхищение. — Вы тут все странные и жуткие, — бормочет Тэхён себе под нос. — И ты хочешь присоединиться к нам. — Не хочу. — Тогда что ты тут делаешь? — Ищу славы, — честно признаётся он. — Тебе не стать великим, — буднично звучит в ответ, и Тэхён тут же вскидывает злобный взгляд, но Чонгук выглядит спокойным. — Ты скован, зажат, предсказуем. Да, твоя дерзость привлекает внимание, но долго ты на этом не протянешь. Знаешь, кого любит публика? — его взгляд устремляется в сторону Жизель, которая на спине висит на обруче под куполом. Она буквально сверкает в своём сценическом наряде, на неё приятно смотреть. — Люди любят свободных. Многие думают, что мы бродячие артисты, что у нас нет дома. Что мы мотаемся по всему свету, видели чуть ли не каждый уголок земли, что у нас полно своих тайн, что мы свободны и любим то, чем занимаемся. И, знаешь, — уголки его губ опускаются, — они правы. Разве что у каждого из нас всё-таки есть свой дом. Ко мне приходят не за славой. Иногда от безысходности, но чаще за свободой. — Я свободен, — с вызовом смотрит на него Тэхён, и Чонгук возвращает свой взгляд на него. Смотрит скептически, не верит, отрезает: — Кто угодно, но не ты. — Ты меня не знаешь. — Зато вижу тебя насквозь, — от его пристального взгляда Тэхён весь сжимается, в его глазах – страх, неконтролируемый. Разве он не свободный человек? — Со зрением у тебя явно что-то не так, — всё равно язвит Тэхён. — Сходи проверься. — Как же я тебя пугаю, — тихо смеётся Чонгук. — Ты-то? — хмыкают в ответ. — Кто, если не я? — С какой стати мне тебя бояться? — нервно смеётся Тэхён. — Я могу произнести вслух всё то, — Чонгук наклоняется ближе, шепчет с прищуром, — о чём ты даже думать боишься. Я свободный, а ты... — он наигранно устало вздыхает и морщит нос. — А ты так. Ничего из себя особо не представляешь. Мне плюс: с такими, как ты, работать проще. Считай, нетронутый материал. Можно слепить, что захочешь. — Я личность, — цедит Тэхён. — Срифмовал бы, да я не выражаюсь. — Я уйду. — И куда пойдешь? — наигранно удивляется Чонгук такому заявлению. — Буду требовать, чтобы меня допустили до соревнований. — Ага, дальше, — интерес и тот поддельный. Тэхён больше обижен, чем раздражён, потому что кому он там сдался? Он буквально вчера вывернул перед Чонгуком душу, тот прекрасно знает, что никому он там со своей травмой уже не нужен. — Буду добиваться справедливости. — Интересный план, — хмурит брови мужчина. — Но почему бы тебе не засунуть его в задницу и не потратить свои силы на что-то более реальное? Чего ты так смотришь? — Чонгук хлопает глазами, передразнивая его, а Тэхён правда уставился на него как дурак. — Думаешь, что захотел – пришёл, захотел – ушёл и снова вернулся, если тебя не приняли в месте получше? Это так не работает. Бегать за тобой и уговаривать работать на меня не собираюсь. Кто ты такой, чтобы я это делал? — Кто ты такой, чтобы я хотел работать ради тебя? — злится Тэхён. Они как два упёртых барана, которые никак не могут прийти к соглашению. — Твой начальник как минимум. Хочешь контроля – получишь, — Чонгук поднимается с места и стягивает с плеч пиджак. — А сейчас поднял свою задницу и пошёл разминаться. — Я тренируюсь вечером, — бормочет Тэхён. — А должен утром, в обед и вечером. Заодно покажешь, чему научился. — Мне надо переодеться. Чонгук качает головой, явно недовольный им, закатывает рукава рубашки, указывая рукой в сторону коридора. Тэхёну отчего-то стыдно. Он забыл, что это такое, когда каждый твой шаг на манеже кем-то контролируется. — У тебя пять минут. — Я не завтракал, — вспоминает он и тут же об этом жалеет, когда сталкивается с Чонгуком взглядами. Тому не смешно, Тэхён его нервирует. — Пять минут, — повторяет он, засекая время на своих наручных часах. Манит Жизель пальцем, веля спуститься, освобождает арену на целый день. Делает хуже себе и всей труппе, забирая день для тренировок, а ведь выход совсем скоро, буквально через пару дней. Но Тэхён не угомонится, пока не почувствует разницу между свободными тренировками и работой на износ. Он возвращается на арену, когда на ней уже никого нет, кроме парня, который поддерживал Жизель на обруче. Тот заменяют трапецией, Тэхён наспех обматывает перекладину, чтобы не скользить руками. Он тоже зол и раздражён, а ещё нервничает и боится, потому что до этого никогда не брался за изучение чего-то самостоятельно. Даже когда однажды он захотел поработать с турниками, ему объяснили от и до с чего стоит начать, а здесь приходилось перебиваться советами от Жизель и Хесона. И Чонгук ещё ни разу не видел его в деле. — Куда полез? — мужчина хмурит брови, а Тэхён непонимающе смотрит на него. — Может, разомнешься для начала? Или ты у нас особенный? — Необязательно вести себя вот так, — щурится Тэхён, но всё равно послушно оставляет трапецию и перелезает через барьер, чтобы пробежать пару кругов. — А пока ты всем своим нутром впитываешь мою неисчерпаемую мудрость, — игнорирует его Чонгук, — хочу услышать, что за номер ты собрался ставить. — Нельзя разговаривать во время бега, — хмыкает Тэхён. — Моя арена – мои правила. — Ты всю тренировку будешь вести себя как сволочь? — Тэхён кидает в сторону расслабленного Чонгука злобные взгляды. — Кто виноват, что я тут главный? Имею полное право, а ты своими вопросами только впустую тратишь мой кислород. — Твой кислород, — даже смешно с такой наглости. — Спасибо, что разрешил подышать. — Не стоит благодарности, — отмахивается Чон, а Тэхён ворчит себе под нос о том, что этот человек просто невыносим. Он всегда такой или только с ним? — Планирую удивлять, — Тэхён бежит, почти не запыхаясь, пытается правильно дышать, хоть во время разговора это весьма проблематично. — Меня сложно удивить. — Я уже говорил: ты меня не знаешь. Чонгук с прищуром наблюдает за ним, спрятав руки в карманы брюк. На какое-то время на арене воцаряется тишина. И только потому, что Тэхён именно такой, умеет заинтриговать, цепляет своим несносным характером, именно поэтому он ещё здесь. Чонгук никогда не пойдёт против своей интуиции, и если он чувствует, что Тэхён принесёт ему успех, то, значит, он принесёт. С ним на самом деле очень просто: отвечай грубостью на грубость, и вот Тэхён уже весь полыхает, горит азартом и желанием доказать всем и вся, что он лучший. Чонгук охотно признаётся себе в том, что так оно и есть: лучший. Но может стать несравненным, если только даст себе чуть больше свободы, позволит себе больше чувств, научится с ними справляться. Такое ощущение, что он в свои двадцать пять только начинает познавать мир, впервые сталкивается с какими-то выходящими за его личные рамки эмоциями и не знает, что с ними делать. Чонгук многое подмечает, даже то, как Тэхён краснеет и зажимается, злится, ёрничает и высокомерничает рядом с ним. Неопытный – единственное, что приходит на ум. Зажатый, незрелый, скованный, с кучей комплексов, которые в нём кто-то взрастил. Может, он сделал это сам, может, это случилось под влиянием общества, но его замкнутость – самая большая проблема как для артиста. Даже если с виду для других он кажется непробиваемой стеной, скалой, Чонгук за какие-то полтора месяца вычислил, куда можно его ткнуть, чтобы Тэхён заскулил как побитый пёс. Слишком уж он очевидный в своей агрессии, не понимает, что чем сильнее он злится на какие-то слова, тем яснее: вот оно, больное место. Хотя у него, кажется, здоровых-то и нет. Весь он из себя вот такой: кусачий, непослушный, рычит по поводу и без, выпускает иголки, стреляет глазками, думая, что взглядом можно что-то решить. Но сколько бы злости в тех ни было, взгляд никогда не ранит так, как слова. Хотя Чонгук не берётся утверждать, у Тэхёна взгляд побитого щенка, когда речь заходит о его карьере гимнаста. Иногда тянет пожалеть, а вместе с тем эту рану хочется побольше поковырять, вывести на эмоции, потому что только в порыве злости Тэхён способен поделиться чем-то таким, личным. С лаской история другая: Тэхён к такому не привык, не поддается доброте, не очень-то охотно идет на контакт. Он понимает только суровый язык, такой, когда Чонгук заставляет его делать полную разминку, вклинивается в процесс, не принимает никаких «я сам». И его одновременно веселит и раздражает то, что Тэхён так отчаянно пытается в себе подавить. — Если сейчас ты сможешь впечатлить меня, — говорит Чонгук после разминки, когда Тэхён встряхивает волосами, смахивая пот, и хватается за перекладину, — то я подумаю над тем, чтобы выпустить тебя на сцену, не зная содержания номера. Чимин ведь в курсе, не так ли? Он проконтролирует. — Я всего-то должен впечатлить тебя? — усмехается Тэхён, взгляд после долгих упражнений у него потемнел, лицо ожило, раскраснелось от жары. — Всего-то, — копирует его усмешку Чонгук. — Уверенности тебе не занимать. А ещё час назад плакался о том, какой ты бездарный без моих наставлений. Тэхён злится, даже дышит чаще, шумно, носом. Чонгук, видимо, получает искреннее удовольствие от того, что доводит его. — Отойди в сторонку и наблюдай, — любезно улыбаются мужчине в ответ. — Придерживай челюсть, чтобы не отвалилась. Удивительно уже то, что Тэхёна вдохновляет одно только присутствие Чонгука на арене, как будто именно ему он и стремится что-то доказать. Не тем, кто смотрит на него, открыв рты, и бесконечно хвалит, а тому, чье слово здесь решающее. Тэхён на меньшее, чем восхищение его начальника, не согласен. Всё то, что меньше, его просто не интересует. У него уже есть идея для номера, но показывать ту он не собирается, потому что Чонгук может дать добро на реализацию его замыслов, не зная, на что подписывается. Кажется, впервые он готов на такое пойти. Чимин говорил, что обычно он знает всё, пускай ненавязчиво, но всё же контролирует процесс и программу в общем, а сейчас выпадает такой шанс... Его нельзя упускать. Тэхён просит включить музыку, а Чонгук устраивается на барьере, и Марс, всё это время покорно лежащий на скамейке, чуть ли не ползком подходит к мужчине, чтобы лечь к нему в ноги. Так ему, кажется, спокойней. Рядом с хозяином, который не обращал на него внимания последние полтора часа. Пёс почему-то преданный, души не чает в Чонгуке – Тэхёну этого не понять. Он снимает накинутую на плечи куртку от спортивного костюма, шарится в карманах, а когда находит, что искал, откидывает одежду за ненадобностью. В руках у него мелькает синяя шелковая лента, и Чонгуку по хорошему бы запретить ему делать то, что он делает сейчас: повязывает ленту на глаза. Неторопливо, явно следит за мелодией – спокойной, приятной, и Чонгук, кажется, уже как-то слышал её, когда был в своём кабинете. Некоторыми вечерами она разносилась по всем коридорам, нежным звучанием сотрясала купол, но Чонгук не ожидал, что та принадлежит не Жизель. Он нервно, недовольно, но с плохо скрываемым любопытством наблюдает за тем, как Тэхён со знанием дела, медленным шагом движется под музыку с перекладиной в руках от центра арены до барьера. Буквально волочит за собой ноги – походка отработана идеально. Чонгук даже поднимается с места, чтобы оказаться напротив, убедиться: глаза действительно завязаны. Он бы сказал, что Тэхён сумасшедший, но даже не думает его отвлекать, потому что мелодия оживает и трапеция внезапно поднимает его в воздух, до этого словно протащив по земле – и в этом жесте уже столько беспомощности, сочетающейся со смыслом песни. А после Тэхён срывается, в такт музыке приземляется на пол и тут же падает навзничь настолько умело, что Чонгук чуть ли не верит ему. Сердце действительно пропустило удар, потому что это ни черта не безопасно, и хоть высота была небольшой, Тэхён всё же в повязке, и только это уже заставляет нервничать. В то же время восхищает. И правда – сумасшедший. От него невозможно оторвать взгляд, его танец пугает. Заставляет смотреть. Все движения словно отчаянные, каждый раз, когда Тэхён пытается ухватиться за трапецию, то у него ничего не выходит, мелодия раз за разом возвращает его на землю, «бьет о реальность», а когда Тэхён наконец обхватывает её, то держится на согнутой руке. Уже под самым куполом нарочно соскальзывает, безвольно повиснув тряпичной куклой и хватаясь ладонью. Как будто ему ничего не стоит парить над землей без страховки. Словно он занимался этим всю свою жизнь. Такого даже Жизель не вытворяла. Тэхён крепко держится, показательно устало, словно из последних сил забирается на перекладину, даже лицо выражает боль, ненастоящую, хотя так и не скажешь. У него страшно колотится сердце, когда он откидывается назад, но в пару движений обматывает вокруг ноги одну из верёвок, чтобы не сорваться – выглядит так, словно всё его существо тянет вниз, вопреки желанию оказаться на вершине. И Тэхён понятия не имеет, насколько высоко находится от земли, но судя по мелодии: чертовски. В его задумке всё решает именно музыка, правильно рассчитанное время, количество шагов, размах. Тэхён всегда знает, где именно находится трапеция в тот или иной момент, знает, сколько шагов занимает расстояние от центра арены до барьера. Посекундно, в метрах, шагах, вздохах. Все его движения отточенные, он работал все дни до этого так, как умел: на износ, только с максимальной отдачей, потому что не знал, к чему стремиться, так что как обычно пытался достичь того, чему был научен – совершенства. И на манеже занимался с закрытыми глазами, не просто тренировался, а чувствовал каждый сантиметр пола, знал, где очерчены линии. Чувствовал, где может упасть. Он вернулся на трапецию элегантно: опустившись на манеж, обведя пол полукругом в такт музыке, словно очертил границы заходящего солнца, и с новым рывком взлетел под самый купол, закрутив веревки спиралью. И вовремя почувствовав твёрдый пол под ногами, высчитал, разбежался, чтобы оттолкнуться ногой от барьера и в последний раз, из самых последних сил подняться в воздух, раскручиваясь, при этом крепко держась за веревки. Он чувствует, как прохладный воздух бешено развевает волосы, музыка, вызубренная наизусть, набирает обороты, подходит к своему логичному завершению. Голова почти не кружится – Тэхён отрабатывал этот номер последние полторы недели. И в самый последний момент, достигнув земли, когда трапеция снова начинает поднимать его в воздух, Тэхён, высчитав до секунды безопасное расстояние, как репетировал, отпускает ту. Сдаётся, как говорит мелодия, проиграл. Оказывается на коленях, словно изначально и собирался падать именно на них. В его представлении свет в этот момент на арене должен был стать тусклее, ореол становился бы всё меньше, пока не остались последняя лампа и туман – это было бы изысканно, красиво, драматично. На последних нотах он склоняет голову, срывая ленту, но так и не открывает глаз, пока музыка окончательно не затихнет. А когда распахивает, то видит Чонгука, стоящего у барьера, прямо напротив. Марс немного боязно, но с явным задором дёргается с места, виляет хвостом, хочет подбежать к Тэхёну, но по арене раскатывается короткое: «Сидеть». Животное слушается. Замирает. Тэхён тоже не двигается с места, потому что не понимает, какие эмоции вызвал своим выступлением. По лицу Чонгука не понять, счастлив он или же недоволен его выходкой. — Собрался молчать? Мысли я читать не умею, — напоминает Тэхён, а то вдруг Чонгук забыл. Ему в ответ улыбаются. Коротко, как будто нервно, это даже на усмешку не похоже. — Хороший выбор песни, — говорят на полном серьёзе. — Цепляет. Даже меня не оставила равнодушным. Чонгук над ним что, издевается? — И это всё? — раздражается Тэхён, поднимаясь с колен. — А что ты хотел услышать? Что ты хорош? — точно издевается. Тэхён даже не знает, что сказать. Он настолько зол и поражён таким поведением, что только открывает рот, тут же закрывая обратно. Это просто невероятно. Чонгук невозможный. С ума сойти. Ему хватило пары слов, чтобы вывести Тэхёна из себя. И он случайно теряет бдительность – Чонгук уже напротив, а Марс тычется мордой в ногу, подталкивая, чтобы с ним поиграли. Неугомонное животное. Он тоже Тэхёна раздражает. — Ставь номер, — говорит Чонгук, и Тэхён поражённо смотрит на него, хлопая глазами. Неужели удивил? — Я не стану вмешиваться. Если тебе что-то нужно – милости прошу. Ты всегда знаешь, где меня можно найти. Не молчи, если имеются какие-то претензии. — Я ставлю номер сам? — не верит, а Чонгук улыбается, с прищуром, хитро: — Справишься? — Только чтобы доказать тебе. — Я в предвкушении, — мужчина вообще выглядит подозрительно счастливым, даже кажется каким-то добрым. Странно. Тэхён на всякий случай отступает от него на шаг. — Рад занимать не последнее место в твоей жизни. Я, если честно, поражён тем, что ты так на мне зациклен, но не имею ничего против. Что он только что сказал?.. — Я не зациклен! — возмущается Тэхён уже ему в спину, запоздало, но Чонгук слышит. Кидает на него удивленный взгляд через плечо, как будто правда поражён. — Как досадно. Я-то думал, ты пытаешься меня покорить. — Богатая же у тебя фантазия. — Ты вроде говорил, что не завтракал? — меняет он тему, и Тэхён вспоминает, что он правда до ужаса голодный. Скептически смотрит уходящему Чонгуку вслед, не понимает, намёк это или просто напоминание, но голод пересиливает остальные чувства, и Тэхён, бегом забрав куртку с брошенной лентой, идёт за мужчиной. И, снова с ума сойти, но тот сам готовит поздний завтрак, пока Чимин устраивает допрос с пристрастием. Бегает вокруг, мешается, но Чонгуку как будто правда всё равно, он не злится, не рявкает на Пака, который лезет прямо под руку, в сковороду, вытаскивая из сложенного сэндвича, поджариваемого на сковороде, кусок помидора. А потом он косится на Тэхёна круглыми глазами, когда половина завтрака Чонгука достаётся ему. На чистой тарелочке, с поджаренной, хрустящей корочкой, даже пожеланиями приятного аппетита. Сказочная доброта, но Тэхён, оказывается, настолько голоден, что даже не возникает, без своей привычной язвительности благодарит за еду, хоть и краснеет ушами. Причина есть: Чимин, стоит Чонгуку скрыться за дверью кухни и отправиться в свой кабинет, плюхается на стул прямо напротив и пялится. — Он с тобой завтраком поделился, — констатирует он, и только поэтому Тэхёна непроизвольно кидает в жар. От стыда. Ну поделился и поделился, что такого? Хотя да, это совсем немного, но странно. Однако же Тэхён сам заикался о том, что ещё даже не ел, а Чонгук его мучил, так что, может, это своеобразное извинение, мало ли? — Чем вы там на арене занимались? — не может угомониться Чимин, и Юнги, вошедший на кухню, чтобы сделать себе кофе, вопросительно качает головой, мол, чего тут происходит? — Чонгук ему поесть приготовил. Ты помнишь, кому он последний раз готовил? — Я просто показал ему, на что способен, — Тэхён без зазрения совести ест чужую еду, которая его по праву. И, о Боже, он, оказывается, убил бы за мешок сэндвичей с сыром, помидорами и поджаренным хлебом! — И что значит: кому он последний раз готовил? — Ты прикалываешься? — загробным голосом говорит Юнги, обращаясь к Чимину, а тот всё ещё в шоке: смотрит на Тэхёна, как на восьмое чудо света. — Он делает это под настроение, — говорит Пак, наблюдая за тем, как Тэхён ест. — Видимо, ты его чем-то очень впечатлил. — По нему не скажешь, — ворчит Тэхён с набитым ртом, и ему не нравится, что на него пялятся. — Помнишь, Хосок рассказывал про одну гимнастку, которую Чонгук выгнал? — вспоминает Чимин, и Тэхён мычит в ответ. Такое-то забудешь, ему всё ещё интересно, что за история там приключилась. — Она была его фаворитом. — И что дальше? — Ей тоже иногда доставалось то, чего не получали другие: и в хорошем смысле, и в плохом, — объясняет Пак, но Тэхёну от этой информации ни горячо, ни холодно. Он не понимает, к чему клонит Чимин. Вернее, понимает, но Чонгук слишком высокомерен и, вероятно, терпеть его не может, чтобы делать своим новым фаворитом. — Он редко кем восхищается по-настоящему. Можешь вертеть им, как хочешь, — усмехается Пак. — Он тебе, вероятно, что угодно теперь простит. — Не вздумай наглеть, — строго предупреждает Юнги, но Тэхён хмурится. — Не слишком ли серьёзно вы к этому относитесь? Чимин восхищенно смотрит на него, глаза блестят. — Кто-то ещё не осознал, какую привилегию получил. Вот бы мне тоже быть таким крутым и глупеньким. Юнги скептически смотрит на Пака. — А ты метишь в фавориты? — Почему нет? Я бы выпросил у Чонгука новую комнату. Побольше. — Я могу попросить комнату? — Тэхён в замешательстве. Неужели тут работает всё именно так? Но по Чонгуку совсем не скажешь, что он был впечатлён. Да, немного подобрел, как будто оттаял, но продолжал отпускать свои дурацкие шуточки. — Тебе оно надо? — хмурит брови Юнги, кидая взгляд на гимнаста. — Нам вот нет. И без тебя прекрасно живётся. Чимин только отмахивается от него, радостно улыбаясь Тэхёну, который сверлит Мина недовольным взглядом. — Если хочешь, то переезжай, — лыбится Чимин. — Я вот буду только за. — Чонгук сказал, что не готов терпеть меня. — Невероятно здравая мысль, — подаёт голос Юнги, но его игнорируют. — Это было тогда, а теперь, когда ты фаворит, всё будет абсолютно по-другому. — С трудом верится. — Может, оно и к лучшему, — никак не угомонится Юнги, задумчиво глядя на Тэхёна. — Тебе и одной короны хватит. — Ты в каждой бочке затычка, ты в курсе? — Да. И что? — Юнги всегда ведёт себя так, как будто у него есть парочка запасных жизней. — Помолчал бы. Нервируешь. — Ты привыкнешь, если станешь жить с нами, — убеждает его Чимин. — Не хочу я уже жить с вами, — морщится Тэхён, а Чимин меняется в лице: становится нелояльным, задетым до глубины души. Щурится. — Не с тобой, в смысле, а с этим вот, шаманом. Плюс не горю желанием видеть Хесона с утра пораньше. И Кристину, и Жизель. И Чонгука. — Хесон не живёт с нами, Кристина – тоже. А Жизель не станет тебя трогать, — Чимин задумывается. — Наверное. Ты, главное, проси спальню поближе к Чонгуку – мимо его комнаты все ходят на цыпочках. Он не любит шум по ночам. Отдыхает. Очень чутко спит. Я, представь, как-то раз, — возмущённо вспоминает Чимин, — решил ночью приготовить себе попкорн, так он встал, не поленился же, а! Пришёл и так посмотрел, что сразу есть перехотелось. Ну, ты знаешь этот его взгляд, типа: нервируешь, завязывай, какой бы хренью прямо сейчас ты ни занимался. Тут даже Юнги солидарно кивает головой на пару с Тэхёном. — А Юнги как-то раз ночью метроном завёл, экспериментировал. У Чонгука с тех пор нервный тик, у него очень хороший слух. — Неужели он вас совсем не раздражает? — Тэхён искренне не понимает, как такое может быть. — Чонгук-то? — смеётся Чимин. — Смешная шутка. Проще сказать, кого он не раздражает. — Нет таких, вообще-то, — встревает Юнги. — Но вы продолжаете слушаться его, — не понимает Тэхён, а Пак пожимает плечами: — Ты тоже. Разве нет? — Он мой начальник. Логично, что я должен. — Наш как бы тоже, а ещё... Не знаю, — задумывается Чимин. — Есть в нём что-то такое. Тебе не страшно ослушаться его? Мне, если честно, очень, — он выпускает нервный смешок. — Хотя он добрейшей души человек. Тэхён и так не считал Чонгука тираном, просто иногда он ведёт себя как сволочь, вот и всё. Не потому что он такой на самом деле, а потому что умеет задеть за живое, говорит о том, о чём Тэхён говорить не любит или не хочет, и Чонгук прекрасно это понимает, но всё равно открывает свой рот и продолжает раздражать. Правда, как ни странно, с того самого момента, как Тэхён продемонстрировал ему свои навыки на трапеции, Чонгук как-то... смягчился. В то, что он действительно считает Тэхёна своим новым фаворитом, верилось не очень, потому что это показное высокомерие никуда не делось, шутки – тоже. Зато теперь время от времени, вечерами, он появляется на арене, интересуется успехами. Правда интересуется. Иногда даже тем, как Тэхён провёл день, не раздражал ли его какой-нибудь Хесон и всё в таком духе. Хесон даже не пытается рыпаться, потому что Тэхён не даёт и шанса: избегает с ним встреч, продолжает тренироваться вечерами, иногда занимается в синей комнате на матрасах, если арена занята. Он предоставляет время тем, кому скоро выступать, а сам пытается добиться от Чимина того, чтобы его запихали в ящик со змеями. — Ты можешь покалечить их, — Пак упорно стоит на своём. — Нет. И не проси. Однако же, когда Чимин узнаёт, что Чонгук дал ему полную свободу действий с номером, то Тэхён ещё долго отбивается от его идиотских вопросов: — С какой это стати? И ты всё ещё не потребовал с него комнаты и половины дохода с выступлений? — возмущался Пак. — Часики-то тикают! Однажды он не будет таким благосклонным к тебе, и ты вспомнишь мои слова! Честно говоря, Тэхёну не было абсолютно никакого дела до благосклонности Чонгука. Да, его удовлетворял тот факт, что у него и правда имеются некоторые преимущества и привилегии. Например, Чонгук не запрещает ему тренироваться ночью, хотя Тэхён не наглеет, музыка не грохочет на весь цирк. Иногда ему достаётся чай в стаканчиках, если Чонгук возвращается откуда-то из города, но из этого Чимин уж точно зря делает сенсацию: ему тоже достаётся горячий шоколад всё от того же Чонгука. — Это потому что я помогаю ставить тебе номер, — утверждал Пак, с наслаждением втягивая носом аромат горячего шоколада. — Если бы ты не был у него на хорошем счету, то мне бы ничего не досталось. Тэхён только скептически косился на него, иногда Чимин ещё более драматичен, чем он, и умудряется находить связь там, где её нет. Так Тэхён и думал до недавнего времени, когда буквально день назад, перед самым выступлением, одна из подружек Кристины не решила пошутить: — Сейчас это чай, а потом больше времени на арене в ущерб другим, — самой себе она казалась остроумной. Тэхён просто наблюдал за их репетицией, Чонгук просто откуда-то вернулся, протянул ему чай, Чимину достался шоколад – уже своеобразный ритуал. Тэхён спокойно поблагодарил, их отношения вообще стали лучше с тех пор, как Чонгук увидел его на трапеции. И он, разумеется, услышал. Не только он, многие из тех, кто был на арене, странно посмотрели на девушку, однако Чонгук не повёл и бровью. — Работай лучше, и я, так уж и быть, подумаю о том, чтобы добавить тебе времени, — он звучал безразлично, совершенно не задетый упрёком. Да и с какой стати он обязан перед кем-то отчитываться за свои поступки? Всё здесь происходит наоборот. — Но мне-то не стать фавориткой, — возмущается та, и Чонгук одаривает её нечитаемым взглядом. — Шанс у тебя был, такой же, как и у всех остальных. Ты не заслужила. Место досталось тому, кто достоин моего снисхождения. Хочешь оспорить моё решение – докажи, что ты лучше, а пока не можешь, будь добра, не сотрясай воздух зазря и займись делом. Чимин победно смотрел на краснеющую от возмущения девушку, нагло ухмылялся. Тэхён уже знает, что он не особо ладит с подружками Кристины, они всегда ходят стаей, потому что выступают с одним номером, а вот сам Пак – нет. Сольники вообще вызывают зависть, а те, кто открывают и закрывают шоу – тем более. И так вышло, что Чимин его открывает, а Тэхён, как выяснилось, в будущем будет закрывать, и он был этому рад, потому что, значит, Чонгук доверяет ему, хочет оставить напоследок. На десерт? Возможно. Однако же эти глупые девки кидают на него такие убийственные взгляды, что Тэхёну это всё не нравится. Он с таким трудом существует рядом с ними, ладит всего с несколькими людьми из коллектива, с остальными благо не успел испортить отношения. А Чонгук берёт и настраивает артистов против него, осознанно или нет, какая разница? Тэхёна, кажется, ненавидят. Чимин говорит не париться, замечая его задумчивый и недовольный взгляд, устремлённый в коридор, в котором скрылся Чонгук. Он недавно сказал, что к нему всегда можно прийти и, кажется, момент настал. Тэхёну это всё не нравится. Он оставляет чай Чимину, уверенно покидает арену под чужие взгляды: в основном обеспокоенные – Тэхёну тут никто не желает зла. По крайней мере точно не Жизель и Хосок, которые не могли не заметить его решимости. Подошли к Чимину, а тот только покачал головой и закатил глаза, мол, дурачина, не умеет пользоваться своим положением, вот и бесится. Даже Хесон не постеснялся показательно покрутить пальцем у виска, намекнул на скудность ума, глядя нарушительнице спокойствия в глаза, когда Тэхён скрылся из виду. Не просто так девочек из эскорта считают дурочками. Где Чонгук их вообще откопал – загадка. В дверь его кабинета раздаётся стук, а после Тэхён бесцеремонно заходит, чуть ли не врезаясь Чонгуку в спину. Он до последнего не верил, что его начали выделять, думал, что Чонгук образумился, а тот выставляет его дураком перед другими, как будто нарочно привлекает внимание к его персоне. Может, это его план избавления от Тэхёна? С логикой тут явная беда. — Я думал, Чимин шутит, — недовольно говорит Тэхён, когда Чонгук поворачивается к нему и вопросительно выгибает бровь. — Чимин у нас в принципе юморист, ты уточни. — Я о твоём отношении ко мне. Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Чонгук дёргает головой, странно усмехается. Не так, как будто ему смешно, а словно он недоволен. И вообще он какой-то странный сегодня, нервный, хотя так сразу и не скажешь. — В чём опять проблема? — Ты настраиваешь их против меня? — хмурится Тэхён. — Хочешь, чтобы они все меня ненавидели? В ответ раздаётся тяжелый вздох, как будто Тэхён его уже достал. Достал, конечно, а как иначе? — Я всё чаще думаю о том, что ты шизофреник, — качает головой Чонгук, и это уже тот Чонгук, которого Тэхён знает. — Это многое бы объяснило. — Это ты ведёшь себя странно, не я, — взгляд у него суровый, Тэхёну кажется, что со стороны он выглядит злобно, для Чонгука же – запуганно. Как будто тот просто-напросто не понимает, что происходит, а спросить стесняется. — Относишься к тебе плохо – тебе не нравится. Относишься к тебе хорошо – тебе не нравится, — мужчина устало смотрит на дёрганного Тэхёна. — Ты уж определись. — Относись ко мне нормально. Обычно. Как ко всем. — Я относился к тебе, как ко всем, это тебе тоже не понравилось. — Не надо ставить меня выше других. — Ты сам убеждал меня, что ты лучше их всех, — Чонгук устал от его противоречий. — Они ненавидят меня, это ты понимаешь? — Тэхён не уверен, но догадывается. — Да плевать им на тебя. Хотя, возможно, ты представляешь для кого-то из них угрозу. Это естественный отбор. — Я не пойду по головам, и мне не нужно твоё особое отношение, чтобы доказать всем, что я лучше. Сам справлюсь. Не нужно мне твоё, — морщится Тэхён, — снисхождение. Чонгук внезапно шагает в его сторону, заставляя со всей дури врезаться в дверь позади себя, та сотрясается с грохотом. Тэхён просто испугался, не ожидал: сердце бешено колотится, глаза испуганные. Но он тут же берёт себя в руки, игнорирует то, насколько сократилось расстояние, насколько недобрый у Чонгука взгляд – злится. — Ты меня уже так достал, — а голос ласковый, наигранно спокойный, противоречит поведению. — Что тебе опять не так? Не нравится быть особенным? Удивлю, но ты должен. Ты столько всего должен, что представить страшно, через какие дебри мне предстоит тебя провести, чтобы ты это наконец понял, — Чонгук грубо касается пальцем его виска, и Тэхён дергает головой. — Чтобы вбил это в свою маленькую тупую голову. — Из нас двоих тут только один идиот, — кто бы научил его вовремя затыкаться. — И это, как ты уже мог догадаться, не я. Тэхён яростно дышит, не опуская взгляда, не сдаётся, он, баран упертый, всегда думает, что прав. И мысли не допустит, что может в чём-то ошибаться, так и сейчас считает, что Чонгук не имеет права так себя вести. Он знает что-нибудь о субординации? У Тэхёна сперва мелькает странная мысль, что Чонгук сегодня какой-то странный: не в настроении. Как верно подмечено! А кто же его до этого ненастроения, интересно, довёл? Ну, Тэхён по взгляду видит, что он одна из причин, однако не собирается в это лезть. Не его дело. — Доиграешься, — безэмоционально звучит в ответ. — Моё хорошее отношение к тебе говорит за меня, но заканчивай выделываться. Терпение у меня тоже не вечное, кем бы я тебя там ни выбрал. — И что ты сделаешь? — Тэхён расслабился, понимая, что он в самом деле у Чонгука на каком-то особом счету. — Вышвырнешь меня за шкирку? Как котёнка. Я слышал это уже раза два. Давай третий – коронный. У Тэхёна талант выводить людей из себя. Чонгук оказался самым крепким, непробиваемым: стоит, сверлит нечитаемым взглядом, до сих пор ему не врезал, хотя по взгляду видно, что хочет усмирить. От Тэхёна самого волнами исходит напряжение, страх, который он превращает в злость и силу. Не умеет он молчать, когда по-настоящему боится, бросает вызов и всегда – абсолютно – выходит победителем из ссоры. Хотя какой в ссоре может быть победитель? Тут скорее оба неправы, просто если последнее слово останется за Тэхёном, значит, он что-то да доказал. И сейчас, что бы ни сказал Чонгук, он найдёт, чем ответить. Но то, что происходит дальше, лишает ситуацию здравого смысла: Чонгук впечатывает его в дверь и целует. Жадно и горячо, доводит ситуацию до абсурда, а Тэхён случайно ударяется затылком и только спустя несколько секунд с отвращением начинает понимать, что происходит. Его целуют. Мужчина. Он запоздало осознает, чувствует, как Чонгук проскальзывает в его рот языком, зажимая между собой и дверью, больно впивается пальцами в плечи, крепко держит. Тэхён пытается это прекратить: дёргается, ёрзает, выталкивает его язык, громко мыча сквозь поцелуй, которого он не хотел. Не подозревал, даже не думал, что Чонгук пойдёт на такое, только чтобы поставить его на место. В тишине кабинета их возня особенно громкая: Марс тихо скулит, Тэхён случайно бьет дверь локтями, он не слабый, но Чонгуку придаёт сил злость, а у Тэхёна сейчас ничего, кроме страха. Его тело сковывает от ужаса, от удушающего осознания: он возбуждается. Хватка на его плечах ослабевает, Чонгука не смущает, что ему не отвечают на поцелуй, что Тэхён не умеет, безвольно обмякая с мыслью о позоре. У него горит лицо от стыда, в носу щекочет, в животе неприятно тянет, невыносимо до боли. Он слышит свой собственный задушенный всхлип, чувствует пальцы, вытирающие влагу с его щёк, чужие губы всё ещё прижаты к его, как будто пытаются утихомирить. Только уже не так грубо, Тэхён не замечает того, что по-другому: спокойно, нежно, просто пытаются успокоить под влиянием момента. Это и так не больше, чем момент. Просто злость, которая вылилась в необратимое. Тэхён теперь тысячу раз подумает, прежде чем открывать свой рот наедине с Чонгуком. — Если ты не хочешь, чтобы кто-то услышал, — шепчет ему Чонгук, — то плачь потише. Потише Тэхён умеет, но не может. Он сквозь пелену затуманенного сознания позволяет себя держать – колени трясутся. От страха, боли, лица напротив, которое расплывается из-за слёз. Тэхён не поддается, когда его скулёж заглушают губами. Терпит, превозмогая боль всем своим существом – для него это всё настоящая трагедия. Аморальная, грязная, но он в самом деле должен быть тише, чтобы никто не узнал о том, что он мог делать такое. Такое – это, заставив себя перестать пускать слёзы от шока, раскрыть рот и позволить. Именно – целовать. Чувствовать язык у себя во рту, тяжелый запах одеколона, из-за которого невозможно дышать, очень неумело целовать в ответ. Хотя это не назовешь взаимностью, Тэхён боится одного: Чонгук кому-нибудь расскажет. И чтобы не рассказал, приходится переступать через себя, убеждать в том, что возбуждение это от страха, адреналина, какой бывает перед выходом на сцену – чувства похожие. В них тоже очень много отчаяния, которое, должно быть, Чонгук чувствует сквозь поцелуй. У него мягкие, теплые губы. Они шепчут: — Будь тише, — в ответ сухой всхлип, задушенный вздох. — Тише, ласточка. Я никому не скажу. Ладони всё ещё лежат на щеках Тэхёна, у которого раскраснелось лицо от нежеланных поцелуев. От стыда, духоты, жара, исходящего от Чонгука, который с искренним беспокойством заглядывает Тэхёну в глаза. Ловит расфокусированный, потерянный, испуганный взгляд. Чонгук никогда не признается вслух о том, что ему не стоило этого делать. Просто он знает. Знает, куда можно больнее ударить человека, чтобы поставить на место. Так уж вышло – задел Тэхёна за самое живое, болезненное, а теперь будет расхлебывать. — Мы просто никому об этом не скажем, договорились? — Чонгук понимает, что виноват, даже в какой-то степени по-настоящему ощущает свою вину. Правда, не настолько, чтобы убиваться из-за этого. Его совесть спит. Тэхён всё ещё напуган ситуацией, он в ступоре кивает, хотя бы понимает, что ему говорят. Он не без помощи садится в кресло напротив стола, выглядит так, как будто пережил самую большую утрату в своей жизни. Дрожащей рукой принимает стакан с водой, обещает себе вычеркнуть этот эпизод из памяти и вернуть всё на круги своя. Ничего не было. Чего он вообще пускал слёзы и почему так погано себя чувствует? — Иди домой, — советует Чонгук. Его ладонь почему-то касается волос – Тэхён чувствует. Успокаивает, наверное. Лучше бы вообще не трогал. Голос притворно мягкий, как будто не он это всё устроил. — Не оставайся сегодня, арена всё равно будет занята. Приходи завтра, я оставлю твой билет на кассе. У Тэхёна в голове странные, невесёлые мысли: на вход билет есть, на выход почему-то всегда отсутствует. Чонгук разрешает ему не идти через арену, сам забирает его вещи из общей комнаты, вручает Тэхёну, который как будто до сих пор не до конца осознаёт случившееся. Оно и к лучшему. Его выводят через чёрный выход, весенняя прохлада окутывает их обоих, даже приводит в чувства в какой-то степени. Тэхён бездумно шагает вниз по тротуару, натягивая на себя куртку. Его движения выглядят так, словно над ним надругались, но он зачем-то оборачивается, всего один раз. Убеждается, что Чонгук смотрит ему вслед – не показалось. Провожает взглядом. Думает, что понимает, что натворил, на деле этого не понимает ни один из них. Чонгук не просто ковырнул рану, не просто надавил на больное, он сделал что-то непоправимое, словно обратного пути у Тэхёна не будет. Ему останется только думать о том, что думать о случившемся нельзя; запрещать себе вспоминать; спросить себя, так ли нужен ему этот цирк и сможет ли он спокойно смотреть Чонгуку в глаза после такого. Его билет, заранее приготовленный, остаётся на кассе. Тэхён почему-то не уверен, что хочет возвращаться.