Кураж

«Вопросы отпадали сами собой, и мы целовались так, будто во всей вселенной нет ничего важнее».

— Как ты уже мог понять, если, конечно, природа матушка не обделила тебя серым веществом, тематика шоу – волнение, — слышит Тэхён как будто сквозь толщу воды. — Какой замысел у твоего номера? Что волнует лично тебя? — голос воодушевленный, только вот Тэхёну крайне тяжело настроиться на нужную волну. — Волнует? — глупо переспрашивает. Он стоит посреди гримёрки, пялится на себя в зеркало, стараясь не думать о том, что произошло несколько часов назад в кабинете Чонгука. Он, кажется, обкончал штаны, поэтому сейчас стоит в тех, в которых обычно тренируется. Маленький мужчина, бегающий вокруг и снимающий мерки, останавливается и смотрит на него как на идиота из-под очков-половинок. — Ты чего такой контуженный? — у него высокий, резвый голос, на него невозможно не обращать внимание. — Случилось чего? Волнуешься о чём-то? О чём? Тэхён не успевает за ним, он и правда чувствует себя контуженным, но пытается собраться с мыслями. Всё-таки это его будущий сценический костюм. — Ну? Что волнует? Чонгук. Интересно, такой ответ костюмера устроит? Тэхён случайно прослушал его имя, а спрашивать снова стыдно – он делал это уже дважды, и оба раза витал в облаках, пытаясь выкинуть из головы то, что произошло. Чонгук после всего что-то говорил о костюмере, дате поездки, о том, где и как они все будут жить в Лондоне. В общем-то, что-то не особо интересное, а Тэхён тем временем соображал, как ему проскользнуть в общую комнату так, чтобы Чимин ничего не заметил; чтобы не понял по виду, а тот у Тэхёна был отменный. Невооружённым взглядом было видно, что он потерял сигнал с планетой Земля и мыслями теперь где-то за её пределами. И Чонгук понял, он же принёс его сумку, оставил в одиночестве, чтобы не смущать, а когда вернулся, то не обнаружил ни Тэхёна, ни следов его присутствия. Конечно, было стыдно. Волнительно и стыдно. Стыдно и хорошо так, что аж плохо. Ну, любой ведь может кончить от одних только поцелуев, разве нет? Это нормальная практика. Наверное. Тэхён не так уж уверен. — Я волнуюсь за свой номер, — наконец подаёт голос Тэхён. — А чего волнуешься? — Боюсь, что он недостаточно хорош. — А что за номер? — удалось установить контакт, и костюмер принялся измерять его запястья, а следом что-то строчить в своём блокноте. — Будет вода. Мужчина вскидывает взгляд, глаза блестят как две начищенные ложки. Видимо, его это вдохновляет. — Много воды? Тэхён ведёт плечом: он не знает. — Достаточно. — Кто тебе разрешил? — Никто. Мне просто сказали, что я могу делать всё, что захочу. — Смело, — хмыкает тот. — Не боишься сорваться? Что снаряд намокнет? Рука соскользнёт? — Я думал, что вы что-нибудь посоветуете мне, чтобы... Мужчина громко хлопает в ладоши, Тэхён замечает, какие они сморщенные, да и сам он немолодой. — Неужели ты думаешь, что я брошу тебя на произвол судьбы?! — Тэхён в замешательстве смотрит на костюмера. — Просто расскажи, чего ты хочешь, я всё устрою. — Хочу что-нибудь необычное. Мужчина весело смеётся. — Мы здесь именно за этим! Что для тебя необычное? Какую ткань ты хочешь? Какой цвет? — Не знаю, — честно признается Тэхён. — Но я думал... — мужчина угукает, подпирая подбородок пальцами, и внимательно смотрит в ответ. — О концепте птицы. — Это не необычно, — тут же заявляют. — Возможно, но... — Но тебе повезло, что твой костюмер я. Какая птица? Сова, дрозд, какаду, ворон? Мы выберем расцветку, я нарисую эскиз. Парочку, — он что-то записывает в блокнот, делает несколько штрихов, говорит, не отрываясь: — Знаешь, утки хорошо охотятся на воде. И чайки тоже. — Не хочу быть уткой, — хмурится Тэхён, и ручкой тут же что-то агрессивно зачёркивается. — Знаю, что тема волнения, но я хотел бы белый костюм. Можно ли сделать так, чтобы перья не слипались? — Перья?! Тэхён аж вздрагивает. — Ты прав! Побольше перьев, — мужчина снова начинает суетиться, трогает его плечи и спину. — Сюда и сюда, чтобы не мешались. А может, лучше... Нет, так не пойдёт. Хотя... Надо об этом подумать. С этим надо что-то сделать, — бормочет он, кусая ногти. — Да, оно будет лёгким, не будет намокать... Десять, тридцать? Конечно, всё зависит от размера. Какую птицу ты хочешь? Тэхён не сразу понимает, что обращаются к нему, глупо открывает рот и пожимает плечами. Ему не принципиально. Он игнорирует настойчиво звучащее в голове «Ласточка» чужим голосом. Никаких, блин, ласточек. — Я сделаю несколько, — говорит мужчина. — Чонгук любит менять номера даже во время гастролей. Не за просто так его шоу любят! — смеётся он. — Никогда не знаешь, что этот чёрт может выкинуть. — И я о вас, господин Ван, того же мнения, — раздаётся голос Чонгука, и Тэхён слишком резко оборачивается, чуть ли не врезаясь в костюмера, который что-то прикидывал за его спиной. — Стой ты спокойно! — Тэхёна отворачивают за плечи. — Уже определился? — буднично интересуется Чонгук, а Марс, нырнув вглубь комнаты, начал толкать Тэхёна в ногу, даже встал на него лапами. Ему в морду тычут рукой, пытаясь отодвинуть от себя. Чего этот глупый пёс вообще прицепился? Он, конечно, со всеми такой любвеобильный, но с Тэхёном почему-то особенно, а он собак на дух не переносит... Не всех, но этого вот да. — Птички, птички, птички! — щебечет господин Ван, а Чонгук переводит взгляд на Тэхёна, загадочно улыбается. — Птицы? Хватит лыбиться, хочет рыкнуть Тэхён, но молчит. В этот раз он сам виноват во всём, хотя бы это понимает и не отрицает, и всё же вслух никогда не признается, особенно перед Чонгуком. — Есть предложения? — Ван зыркает в сторону начальника, а Тэхён прячет взгляд. Знает, что сейчас услышит. — Ему пойдёт расцветка ласточки, — не удивляет Чонгук, зато Ван что-то строчит в своём дурацком блокноте. Тэхён не подаёт виду, не признается и в том, что хотел, чтобы один из костюмов был чёрно-синий. И вроде в этом нет ничего особенного, но теперь всякий раз после упоминания этой птицы против воли учащается дыхание. Тэхён даже не представляет, что с ним будет, когда он влезет в этот костюм. — Я набросаю эскизы, — Ван наконец оставляет Тэхёна в покое, а тот щёлкает Марса по носу, когда он пытается облизать руку. — Потом покажу, выберешь, что понравится, и можно будет провести фотосессию. Выход вон, — он не глядя тычет на дверь, любезно намекая убираться и не мешать, и Тэхён с удовольствием уходит, не забыв забрать сумку с вещами. Марс продолжает прыгать на него, путается под ногами, и Тэхён чуть ли не падает, когда спотыкается, а Чонгуку весело. Смешно! Пускай смеётся, пока может... — Чего он ко мне прицепился? — цедит Тэхён, замирая посреди коридора. — Не знаю, — Чонгук буднично пожимает плечами, у него вообще какое-то хорошее настроение. Тэхён не может его испортить своей кислой физиономией, сколько бы ни пытался. — Может, ты пахнешь мной. Тэхён давится воздухом. — На тебя же он не кидается! — Но он и видит, что ты не я, — Чонгук заботливо треплет пса по голове, а тот продолжает смотреть на Тэхёна горящими глазами, как будто хочет его сожрать. — Посади его на цепь. — Зачем? Он безобидный. — Он меня уже достал. На чужих губах расцветает полуулыбка, Тэхён заранее готовится атаковать в ответ. — Ты меня тоже, но почему-то ты до сих пор не на цепи. — Контролируй свою собаку, — хмыкает Тэхён, а Чонгук внезапно щурится. — Я не доверяю тем, кто не любит животных. — Ты думаешь, мне не плевать на твоё доверие ко мне? — хмурится Тэхён. — Думаю, нет. — Думай лучше. Тэхён отшатывается, когда Чонгук делает шаг к нему – их своеобразный танец, уже ритуал. Один наступает, второй боится. Но чего бояться? Давно уже решено, что нечего. Тэхён бы ещё не трясся, думая о том, что если заметят в таком положении, вот так близко, то могут поползти слухи. Когда Чонгук поднимает руку, Тэхён дёргается, оглядываясь по сторонам, взгляд недовольный, глаза в глаза. — Не трогай, — предупреждает. — Почему же? — Сам знаешь. — Никого же нет. Но могут ведь прийти, неужели Чонгук этого не понимает? Того, что Тэхён вообще не хочет, чтобы случившееся вышло за пределы кабинета; не станет он прятаться по углам, вообще не будет... Ничего не будет, в общем. Он случайно поцеловал сам! Не знает, как так вышло, в мозгу замкнуло, забарахлило, может, просто двинулся на нервной почве из-за предстоящих гастролей. Но всё это вот, то, что было, ничего не значит. — У тебя сейчас лоб треснет, — усмехается Чонгук, тыча пальцем между бровей, а Тэхён дёргает головой. — Расслабься, у меня, помимо тебя, полно ещё других важных дел. — Ну так иди и занимайся своими важными делами. — Я на полпути. Просто ты проход загораживаешь. Тэхён скептически смотрит на мужчину, тычет пальцем себе за спину – на стену, у которой стоит. — А ты всегда сквозь стены ходишь? Побереги здоровье. Чонгук настолько устало вздыхает, что Тэхён силится не закатить глаза. Их разговоры всего пару раз заканчивались нормально и всего раз не сопровождались сарказмом. Негусто, в общем-то. Непонятно, чего от него ожидали сейчас. Что после поцелуя он станет ласковым, ручным зверьком? Уж вряд ли. — Отойди подальше, — просит Тэхён, то и дело поглядывая в разные стороны, но Чонгук даже не шевелится, встал как вкопанный, пялится, облизывает недовольным взглядом с ног до головы на пару со своим псом. — А ты за мной не побежишь? — Мне, по-твоему, делать больше нечего? — он отходит сам. Пытается сбежать, даже не ища себе оправданий. — У меня тоже полно других дел, помимо тебя, — спотыкается, когда понимает, что сказал. — В смысле, не помимо тебя, а вообще. Всё. Пока. — Пока, — тихо смеётся Чонгук ему вслед, пока Тэхён краснеет из-за того, что нёс всякий бред. Он и так не может выкинуть из головы тот момент, когда чужая рука схватила его за член – от одной мысли об этом всё нутро горит огнём, потому что стыдно. После такого Чонгуку в глаза физически больно смотреть, но Тэхён борется с собой, смотрит. А зачем он вообще обернулся?! Увидел, что Чонгук улыбается ему вслед, как будто наслаждается их стычками и тем, что может вывести Тэхёна на эмоции. Тэхён, дурак, тоже какого-то чёрта улыбается, пока никто не видит, но изо всех сил пытается хмурить брови и придавать лицу злобное выражение – не получается. Он уже искусал все губы, стараясь скрыть улыбку, которая непроизвольно лезет откуда-то из самого нутра вместе с истерическим смехом. Это Чонгук, наверное, заразил его своей придурковатостью. Тэхёну вообще как-то нехорошо, он чувствует, что находится на пределе: сперва нервно смеётся, не понимая, что вообще смешного, а потом долго сверлит пустым взглядом стену, пока остывает чай. Как же его угораздило вляпаться во всё это? И почему так тяжело находить оправдания своим желаниям? Захотел, думает Тэхён. Просто захотел попробовать поцеловать мужчину, потому что тот был не против. Пока никто не знает, всё ведь хорошо? Пока никто не знает, Тэхён может спать со спокойной душой, может смотреть Чимину в его хитрые глаза и врать без зазрения совести, потому что то, что случилось в кабинете – этого не было. Оно осталось где-то там, за закрытой дверью, и всякий раз, когда Тэхён выходил оттуда, он чувствовал себя так, словно оказался в другом мире, где его душевное равновесие приходило в относительную норму и возвращался самоконтроль. Конечно, случались истерики, но это было несколько дней назад. Давно! По утрам Тэхён вообще не понимает, почему переживает и волнуется, он ведь ни в чем не виноват, и если что, то всегда сможет свалить вину на другого. Точнее, он мог сделать это раньше, пока не полез первым. Тэхён морщится, едва слышно проскулив, потому что очень ненавидит себя за то, что сделал. Хотя это даже не ненависть, а скорее он словно смотрит на себя со стороны и хочет дать этому идиоту, который вытворяет всякую фигню, парочку подзатыльников, чтобы образумился. А не получается. В голову настойчиво лезут мысли о том, каково ему было целовать Чонгука, трогать; о том, как испугался, когда его хотели выгнать; об этом отвратительно-приторном «ласточка», сказанным нежным голосом. В такой ситуации сложно ничего не чувствовать. Можно, конечно, продолжать оправдываться перед другими, но перед собой – очень сложно. Потому что в горле сушит настолько, что Тэхён залпом осушает кружку остывшего чая, сидит посылает сигналы в космос, Богу, макаронному монстру, чтобы хоть какое-нибудь высшее существо сжалилось над ним. Ну хоть кто-нибудь! Но просьба, что логично, раз он не шизофреник, остаётся без ответа, а Тэхён убеждает себя в том, что продолжению не быть. Что дальше – ничего, он просто должен поговорить с Чонгуком, попросить не делать глупостей, не портить их отношения, репутацию и всё в этом духе. Это всё нужно прекратить, потому что им обоим это не надо. Ну, Тэхёну уж точно. Пф! У него в штанах ни разу не шевелится, когда он вспоминает о своём грязном секрете. Пытается снова промочить горло, но чай, оказывается, закончился ещё после первой попытки выбросить эти похабные мысли из головы. Если так продолжится, то Чонгук загубит всю его карьеру! В мыслях и так уже не протолкнуться – всё о нём, о том, какой он плохой и недостойный, а должно же быть о другом: о тренировках, о поездке, о выступлении. И нельзя сбиваться с курса, уверенно кивает Тэхён в пустоту. Работа, работа и ещё раз работа, и никаких Чон Чонгуков с их запахами и дурацкими собаками, которые не дают прохода. С Тэхёна душевных потрясений, пожалуй, хватит – было решено. Однако же с разговором он торопиться не собирался, тому было много причин: господин Ван сделал эскизы, после принялся за реализацию костюмов, не давая Тэхёну того, чего он хотел – тишины и спокойствия. Всё интересовался, показывал, советовался, и если сначала Тэхён был в искреннем восторге от того, что получалось, то в середине дня он нагло сбежал домой, отписавшись Чимину. А почему ему? Потому что Тэхёна нервирует это «Отдохни», которое он получает от Чонгука, стоит ему не выйти на работу или уйти раньше. Его тренер за такое по шее бы надавал, загрузил бы работой, всю душу бы высосал, а Чонгук просто... Ну, он вот просто. Просто позволяет уходить посреди дня, если вздумается, допускает несоблюдение субординации, хотя то больше относится к одному Тэхёну. За другими такого бешеного рвения нагрубить начальству не замечается. Он просто входит в положение, разрешает, даёт свободу действий, не пытается вогнать в рамки и не делает из работы рутину. Чонгук и так знает, сколько работают его артисты, ненароком подмечает многие вещи, и ему известно, на что идёт Тэхён, когда тренируется. Знает, как он тренируется и сколько. Он, кажется, знает вообще всё, только вот когда успевает следить и слушать – непонятно. Тэхёну было дано добро на сбор необходимых вещей, не больше одного чемодана и дорожной сумки – такие условия стояли перед всеми. А когда сценический костюм был готов, господин Ван, откуда-то разузнавший его номер, завалил Тэхёна вопросами и предложениями о том, как лучше провести фотосессию. В каком из костюмов, когда, в какой обстановке, на каком снаряде. От всего этого пухла голова, но без афиши никуда, а у Тэхёна она будет ещё и собственная, как и у каждого артиста. Выбора не было, цирк посетить пришлось, как и встретиться с господином Ваном, и фотографом, и Чонгуком, только вот когда Тэхён впервые примерил костюм – обтягивающий, с белоснежными, легкими пёрышками на снимаемом плаще, он ещё полчаса любовался собой в зеркале. Были готовы ещё два костюма, над которыми господин Ван трудился весь вечер, пока, цитата: «Ты почивал в своей постели и пускал слюни на подушку». Тэхёну даже не было стыдно, а господин Ван только больше выпендривался, на лице было написано – он счастлив и доволен тем, что сделал. Мужчина весь светился, когда Тэхён поднимался на трапеции под купол, проверял, удобно ли. Жизель вовсю свистела и аплодировала, как будто это было настоящее выступление, а Хосок только смеялся с неё, пока не утащил со сцены, чтобы не мешать съёмке. Было страшно. Для Тэхёна это не первый раз, когда его снимали, но первый, когда просили сделать лицо попроще, и было сложно расслабиться, а потом стало ещё хуже – Чонгук появился на арене. Пришёл проверить, как дела, а Тэхёна тут же бросило и в жар, и в холод, и в краску, он и сам не понимал почему. Пытался не смотреть в сторону Чонгука, но не получалось не кидать взгляды, казалось, наполненные раздражением, потому что зачем он вообще пришёл? Смотреть? Смущать? В качестве моральной поддержки? Ну, Тэхён и так справился бы на отлично, правда, фотографию, которая будет на афише, выбрал именно Чонгук. Тэхёну было всё равно по большей части, разве что он напряжённо рассматривал фото на компьютере, зная, кто стоит позади него. Пытался не дышать, чувствовал Чонгука совсем рядом, как будто тот нарочно... А после ещё и выбрал фото: Тэхён, держась одной рукой за трапецию, второй придерживал плащ, тот надулся парусом, видно, что лёгкий как пёрышко. Взгляд пойман фотографом в тот момент, когда он мельком посмотрел на Чонгука, как видно на фото – воинственно. Господин Ван назвал эмоцию «вожделение», и Тэхён изо всех сил делал вид, что не хочет переломать монитор пополам. Он вот вообще не видел никакого вожделения. Злость, недовольство, агрессию – да. Чонгук же назвал взгляд «покоряющим», и с этим Тэхён согласился уже более охотно. Он покорял, а не желал. Вернее, он вообще случайно посмотрел в ту сторону, так вышло, и никого он не покорял. Не в этот раз. Оно ему разве надо? Разговора, на который он морально себя настраивал, чтобы не дать слабину опять, в тот день так и не состоялось. Как и на следующий, и ещё днём позже... У Чонгука было много дел перед предстоящей поездкой, но в день перед двумя последними выступлениями Тэхён всё же набрался смелости. Агрессивно утром мылился в душе, злобно чистил зубы, готовый бить морды и называть имена, с отрепетированным суровым взглядом сушил волосы, стоя перед зеркалом в одних трусах и футболке с Майком Вазовски. Он надеялся, что уверенность эта не улетучится, пока натягивал на себя штаны, пытаясь параллельно с этим пить чай. Но руки почему-то тряслись. Может, ему вообще не стоит больше поднимать эту тему? Чонгук ведь совсем не трогает его, не бороздит душу своими поползновениями. Возможно, дело в том, что они за все эти дни ни разу не оставались наедине, у него ведь элементарно нет времени зажимать Тэхёна по углам. И правильно! И нечего! Но с каждым шагом Тэхён терял запал. Пыхтел, поднимаясь в горку, и, несмотря на то, что на улице было пасмурно, ему было жарко от мыслей, что придётся говорить всякие вещи. А как лучше сказать? «Перестань, пожалуйста, меня целовать»? Нет, нет, это совсем не в его стиле аля местный грубиян. «Отвали от меня»? Прям с порога, что ли, вот так? Чонгук вроде и не лезет. «Давай забудем»? Банально. «Я больше не хочу»? Тэхёну никто ничего не предлагает и никогда не заставлял. Да зачем он, блин, вообще решил затеять этот дурацкий разговор? Лучше бы потратил время с пользой, позанимался там йогой, дыхательной гимнастикой, попрактиковался бы в крике, говорят, полезно и очень расслабляет. — Тэхён, — раздаётся голос за спиной, и названный вздрагивает от неожиданности. Он пялится на дверь кабинета перед собой, с ужасом осознаёт, что за всеми мыслями даже не заметил, насколько быстро оказался здесь, и теперь бежать некуда. Но раз уж пришёл, то будет говорить, куда теперь деваться? Он гордо вскидывает подбородок, а Чонгук открывает дверь и пропускает его в кабинет. Как ни в чём не бывало садится за стол, но Тэхён стоит как вкопанный, упираясь руками в столешницу, и ждёт. Чего – непонятно. Чуда, наверное. Второе пришествие Иисуса Христа. Чтобы Чонгук прочёл его мысли, как делает обычно, и избавил от страданий. — Ты что-то хотел? — интересуется Чонгук. Они не разговаривали несколько дней, потому что не было времени, и Тэхёну кажется, что раньше у Чонгука голос был другой, более суровый, что ли. Но Тэхён, вероятно, просто едет крышей. — Что-то случилось? — всё так же буднично. Случилось то, что Тэхён, прежде чем что-то сделать, думает одним местом, а не головой. Он до сих пор не знает, что и как должен говорить. Но тут всё просто: как – ртом, что – то, что не устраивает. А что его там не устраивает-то?.. — Я хотел сказать... — начинает он, но замолкает, не зная, как подобрать слова. Вообще уж как-то слишком вежливо он звучит. Надо бы погрубее, но так не получается, потому что Чонгук внимательно смотрит. Следит. У Тэхёна белый шум на фоне и обезьяна громко хлопает тарелками, когда мужчина, пытаясь скрыть ухмылку, проводит языком по кромке зубов и тычет им в щёку. Он совсем не так всё понимает. Это конец... Однако же голос у Чонгука собранный, уверенный: — Закрой дверь. Тэхёна как будто доской по голове приложили. Я пришёл не за этим, звучит в мыслях, но почему-то не вслух. Не за этим. Не надо никаких закрытых дверей. Подсознание только гаденько хихикает, Тэхён – тоже, только нервно, про себя, чтобы его не сочли сумасшедшим. Хотя он, кажется, уже точно. Потому что сам дрожащими руками поворачивает ключ в дверном замке, стоит так до тех пор, пока его не окликают. Пока на предплечья не ложатся чужие руки, не разворачивают к себе, и всё. В этот самый момент, именно сейчас Тэхён понимает, что он вляпался во что-то очень и очень плохое, потому что то, что происходит трижды – это закономерность. Об этом знают все. Чонгук не спрашивает разрешения (а он разве должен?), хватает пальцами за скулы, притягивает и целует. Без прелюдий, долгих и банальных разговоров и нотаций, просто делает: по-взрослому, с языком, не получая никаких попыток сопротивления. Он целуется так, что у Тэхёна выбивает весь воздух из лёгких, словно одним метким ударом под дых и парой пинков по рёбрам. Задыхается, чувствуя ладонь на шее, пальцы, крепко держащие его за глотку. Задыхается, потому что презирает себя за эти аморальные слабости, которые должен был осознать ещё в первый раз: ему нравится. Возможно, действительно мужчины. Хотя остальные Тэхёна не привлекают. Но вот так внезапно признаться себе в том, что ему может быть не безразличен Чонгук – начальник, это как-то... Это практически невозможно, потому что им обоим всего этого не надо. Не надо же? — Чай пил? — Чонгук довольный как мартовский кот, а Тэхён рассыпается. Фруктовый, скулит он про себя, потому что очень сложно устоять перед тем, что тебе нравится. Это относится не только к чаю. — У тебя всегда такое лицо, — усмехается Чонгук, — как будто я тебя пытаю, — а есть разница? — Хочешь, чтобы я тебе помог? Преодолеешь свои барьеры, скажешь мне спасибо. Тэхёна отпускают, но расстояние между ними как между любовниками – выдоху не протолкнуться. — Здесь это так работает? — хмурится Тэхён. — Как так? — Через твою постель? — А тебе не терпится в ней оказаться? — Это ничего не значит, — наконец говорит то, что хотел. Хотя хотел уже совсем другое. — Я не такой, как ты думаешь, просто... Моя неопытность, всё дело в этом. — И как я сразу не догадался? — тихо смеётся Чонгук, смотрит с прищуром, сканирует. — А после меня побежишь покорять постели других мужиков? Станешь опытным. — Я не собираюсь делать это с мужиками, — цедит Тэхён. — И с тобой не собираюсь, не стоит так зацикливаться на себе. — Я и не предлагал. Между ними воцаряется молчание, и Тэхён не успевает открыть рот, чтобы оправдаться, как Чонгук выдаёт лаконичное: — Пока что. — Я никогда не опущусь до этого, — Тэхён так яростно качает головой, что, кажется, та сейчас отвалится. — До чего? — Чонгук издевается, знает это; понимает, что заставляет лицо краснеть, а сердце биться чаще. — До этого. Мужчина наклоняется ближе, вплотную, дразнит, нарочно ведь выводит из себя! И явно не боится последствий. Хотя изначально не боялся того, что Тэхён может выкинуть. И правда – бесстрашный. Великий и ужасный. — До секса? — любезно интересуется Чонгук. — Ты понял. — Тебе двадцать пять, а ты боишься произнести слово на букву «с». Как же мне тебя такого невинного и непорочного тащить в свою кровать? Ты же смутишься не столько от вида моего члена, сколько от его одного наименования. — У меня он, вообще-то, тоже есть, — взгляд злобный, но Чонгука это совсем не задевает. — Поверь, я знаю. Трогал. Жаль, не видел. Наверняка хорошенький. Тэхён упирается Чонгуку в плечи, с силой отталкивает от себя, восстанавливая безопасное расстояние. Понимает, что над ним сейчас просто издеваются и что у Чонгука натура такая – быть выводящим из себя всех вокруг (или только его) мудаком, однако не может перестать реагировать. Ведётся на всю эту чушь как малое дитя, краснеет, толкается, злобно пыхтит, потому что как вообще можно говорить спокойно о том, что касается твоей интимной жизни? Хотя член, он и в Африке член. Просто Тэхёну противно слушать об этом, а тем более представлять... Особенно – представлять. И зачем он вообще это делает? — Ладно, больше никаких слов с пометкой восемнадцать плюс в твоём присутствии, — идёт тот на мировую, хватая Тэхёна за руку. Вырваться бы, да попытки какие-то слишком уж жалкие для того, кто хочет, чтобы его оставили в покое. Тэхёну хотя бы в одном пора себе признаться... Руки до ремонта никогда не дойдут и мысли о нём вообще не помогают сосредоточиться. — Ты же мне вообще не нужен, — внезапно хмурится Чон, а Тэхён вскидывает непонимающий взгляд. В каком это смысле «не нужен»? Чонгук совсем с дуба рухнул? Ещё пару дней назад говорил другое. — Я о наших с тобой новых секретах. Ты находишь повод, чтобы прийти, а я принимаю непосредственное участие в розыгрыше твоих спектаклей, которые уже в... какой там по счёту раз? Не столь важно... Заканчиваются словом на букву «п». — Каких ещё спектаклей? Чонгук снисходительно смотрит на него. — Твои претензии всегда, конечно, глупые, но иногда особенно. Я порой просто не нахожу слов, настолько ты поражаешь меня своей фантазией. — Ты же циркач, разве у тебя не должно быть богатой фантазии? И почему я тогда всё ещё здесь? Иди над Юнги измывайся, он хотя бы заслужил, а у меня полно других дел. И выяснение с тобой отношений отныне в список не входит. Не трогай меня, — Тэхён дёргается, но его держат крепко. Цедит: — Отпусти. Чонгук берёт и... отпускает. Не держит, отходит на почтительное расстояние. Не обиделся, не рявкнул, не пытается переубедить – не делает ничего. Тэхён ему, выходит, в самом деле не интересен как... Как кто? Вероятно, как тот, ради кого хотелось бы заморачиваться и терпеть претензии, даже просто терпеть его. Но и тот, в свою очередь, уж точно не планировал становиться любовником этого... Этого вот. Чон Чонгука, мужика, циркача, ещё и с увечьями. Кому он вообще такой сдался? У него ещё и женщина есть, насколько помнится. Или просто кто-то там есть, куда он постоянно уезжает – Чимин не врал, Тэхён сам видел, как Чонгук собирается и уходит. Раньше это происходило чаще, но всё дело наверняка в подготовке к гастролям, и если с ними в поездку потащится какая-то мадама, то тут уже всё станет понятно. Всё – это то, почему именно Тэхён не нужен для этих самых дел и всего остального, место уже занято, да и он, вообще-то, не просится! Морщится своим мыслям, кидает на Чонгука убийственный взгляд и молча уходит. Никто не бросается ему вслед, хотя именно этого Тэхён и ждал – что его остановят. Зачем? Да хоть для того, чтобы сказать: «Шутка». Или что-нибудь, что Чонгук там обычно говорит, когда понимает, что чем-то задел его. Но Тэхён не заделся, разумеется. Больно надо. Ему Чонгук, вообще-то, тоже не нужен, он уже давно может тренироваться сам. Сам ставит номер, придумал идею, работал над концептом костюма и точно не умрет в дороге, потому что на крайний случай, чтобы разобраться, у Тэхёна есть Чимин. Тот объяснит и покажет на пальцах, что и как, и он уж точно никогда не скажет таких вещей: «Ты мне не нужен». Тэхён понимает, что он точно нужен как артист. И он ведь именно этого и хотел: поговорить, расставить точки над «i», попросить всё это прекратить. Может, Чонгук всё-таки понял, зачем он пришёл, в самом деле сумел прочесть мысли, отвадил от себя таким вот образом, потому что после такого Тэхён никогда в жизни не подойдёт к нему сам. И оставаться теперь с ним наедине – нет уж, увольте. А на губах всё ещё горький привкус, тяжелый, в кабинете и пяти минут нельзя провести, чтобы не провонять чужим запахом, поэтому первое, что Тэхён делает, когда приходит домой – кидает шмотки в стирку, а сам залезает под душ. Кажется, он долго так стоит, безразлично разглядывая плитку. Мозгом понимает, что чувствует то, чего не должен – обиду, а поделать с этим ничего не может. Это нельзя просто отключить, зато можно попытаться занять голову чем-то другим, например, сбором вещей. Это почти расслабляет, когда Тэхён швыряет толстовки и футболки в чемодан, пытается утрамбовать, не сложив, уже снова весь вспотел и обессилено валится сверху, так и не сумев закрыть замок. Да пофиг вообще. Вот честно. Ну и что, что это был самый яркий опыт за всю его жизнь? Будет и другой. На него вон Хесон заглядывается, так что... — Фу, — морщится Тэхён, утыкаясь лбом в чемодан. Да чтобы он с Хесоном, да никогда в жизни, ни за какие коврижки. Кому он вообще может быть интересен? Тэхён, вообще-то, не такой. Да и что за идиотские мысли? Карьера и будущее выступление – вот что должно занимать голову. Однако там почему-то находится место и для всего остального, ненужного. Тэхён, устав от своих собственных психов, спокойно складывает вещи в чемодан. Занимается домашними делами, убирается перед отъездом, моет всё, что плохо лежит, а потом получает сообщение от Чимина в виде угрозы, потому что он не остался на выступление для моральной поддержки. Телефон надрывается от уведомлений, Чимин продолжает писать, что у них есть традиция: по окончании представлений в том или ином городе они выпивают по бокалу шампанского прямо на арене. Празднуют удачное окончание шоу, и Тэхён тоже должен, он ведь один из них. И выбора у него немного, поэтому в последний выходной день приходится идти в цирк. Чимин там же отдаёт ему билет, который передал Чонгук, тот по своим вечным делам, но когда наступает вечер перед самым отъездом и все собираются на арене, то он появляется из ниоткуда. Ну куда же труппа без него? Тэхён просто надеется побыстрее со всем этим покончить, выпить за компанию, потому что Чимин не оставит его в покое, прийти домой и лечь спать. Путь неблизкий, до Лондона лететь двенадцать часов, страшно представить, сколько всего можно успеть надумать за это время. В ответ на приветствие Чонгука он только кивает, нетерпеливо оглядываясь по сторонам, а когда вся труппа собирается на арене, Чимин требует с главного пару напутствующих слов. — Тебе мало того, что я талдычу каждый день? — усмехается Чонгук, и его веселье почему-то передаётся остальным. Видно, как загораются глаза людей, когда Чонгук становится на барьер. Кажется, что за ним готовы слепо следовать, и Тэхён не понимает этого ажиотажа, когда под куполом звучит лаконичное: «Да начнётся шоу!». Разве что его пробирает дрожью до самых костей, когда все наперебой начинают радостно кричать. Он почти ничего не выпил, промочил горло, но с остальным ему любезно помог Чимин – глотнув залпом из своего бокала и его. По глазам понял, что Тэхён не настроен пить и отмечать, у него вообще не было желания приходить, но традиция есть традиция. Он знает, что Чонгук провожает его взглядом, чувствует нутром, но впервые не оборачивается, чтобы проверить, потому что снова начнёт думать о всяком. В голове и так каша из мыслей о гастролях, костюмах, шоу, того, как его попросили закрыть дверь, последний раз поцеловали: собственнически, так, как нравится Чонгуку, а впоследствии, как оказалось, и Тэхёну. Смысл уже отрицать? Было и было. Вообще не нужен, мысленно передразнивает он Чонгука. Закатывает глаза, пока ждёт за столиком свой ужин, который не удосужился приготовить дома. Молодая официантка, которую Тэхён давно знает, принимает это на свой счёт, начинает бегать быстрее, но Тэхёну было глубоко пофиг на то, с какой скоростью она носится по кафе. Он не замечает ни того, как её руки дрожат, когда на стол опускается тарелка с мисо-супом, как она стоит, чего-то ожидая. Тэхён даже не сразу понимает, что он не один, хмыкает про себя тому, что ну и ладно, реально, пошёл этот Чон Чонгук в задницу уже в юбилейный сотый раз за последние пару дней. Тэхён вообще случайно поднимает взгляд, понимает, что на него смотрят, хмурится. Чуть ли не выпаливает агрессивное «Чего?», прежде чем понимает, что перед ним стоит девушка. — Вы тут всегда один, — говорит та, а Тэхён вот прям вообще не в настроении, очень хочет гаркнуть «Дальше что?», но молчит, пялясь. — Я решила поинтересоваться, есть ли у вас кто-нибудь? Она его клеит, что ли? Только вот Тэхён не испытывает шибкой радости, это даже не льстит, потому что девушка его не привлекает, она вообще не вовремя. У неё милое лицо, стандартное, и ничего, что вызвало бы желание. Не то, что хочется. — Нет, — безразлично звучит в ответ. У него никого нет, но чем это им помогло бы, даже если бы он решил дать ей шанс? Наверное, сам виноват в том, что она подошла. Со стороны, когда он уставился в одну точку, которой был её фартук, наверняка казалось, что Тэхён пялится. — Я заканчиваю в восемь. Может... — Я улетаю завтра из страны, — он даже не врёт, а на лице официантки мелькает удивление. — Надолго? — Минимум на полгода. Еду с труппой, я цирковой артист, — молодец, но зачем ей эта информация? — Вау, — она почему-то усмехается, пряча в передник блокнот с ручкой. — И кем работаешь? — Да так. Клоун местный. Та смеётся, отходя от столика: — Что ж, так меня ещё не отшивали. Тэхён тоже почему-то усмехается. Ему впервые за последние дни и правда смешно, даже домой он идёт не в таком убогом настроении, в каком уходил. А утром вообще чувствует себя как огурчик. Если бы этот огурчик сперва отжали, а потом заблендерили. Он даже не пытается привести себя в божеский вид, наспех расчесывает волосы пальцами, проверяет документы, чувствует мандраж в конечностях, панику в целом, потому что совсем скоро состоится его первое выступление. Ещё немного – и сцена. Осталось совсем чуть-чуть, и Тэхён наконец выйдет к зрителям, надеется, что получит одобрение публики и... так уж и быть, Чонгука. Кажется, аж зубы заскрипели, когда он об этом подумал. Тэхён просто хочет утереть ему нос, вот и всё, и никаких обид, ничего личного. Вот вообще. Много чести. А когда он приезжает в аэропорт и находит Чимина, то совсем расслабляется и не хочет ни с кем ссориться и кому-то что-то доказывать ближайшие двенадцать часов. Он заранее устал от полёта, зато его место предпоследнее, никого сзади, как выяснилось, чтобы можно было откинуть сидение и проспать часов десять со спокойной совестью. Тэхён занимает место у иллюминатора, в салоне стоит шум, но он с предвкушением смотрит на копошащихся людей, с удовольствием наблюдает за тем, как Чимин в другом конце самолёта о чём-то усиленно спорит с Юнги, а тому как будто всё равно. Ха, не только его одного, значит, бесит этот шаман! Но улыбка тут же пропадает с лица, когда перед ним внезапно вырастает Чонгук. — Я подумал, что ты тоже любишь тишину и покой, — говорит он, убирая в верхний багажный отсек сумку и доставая оттуда плед. На кой фиг ему плед? Самолёт небольшой, сидения у окошек с обеих сторон идут в два ряда, когда по середине – в три. Тэхён бы не хотел тесниться там, но Чонгук вот он, добродушно улыбается, наверняка специально оставил себе билет рядом. Всё же перспектива провести двенадцать часов, толкаясь локтями с Хосоком и Жизель, а того и с кем похуже кажется всё ещё недостаточно хорошей, чтобы Тэхён предпочёл отказаться от своего места. — А где собака? — интересуется Тэхён, косо поглядывая на мужчину. Чонгук без неё обычно никуда. — Намджун доставит его более безопасным путём. Даже человек не выдержал бы двенадцать часов в багажном отсеке. Это жестоко. Он летит в удобной одежде, без повязки, хотя Тэхён ожидал увидеть его в костюме. Чонгук подготовлен, для него это не первый раз, а Тэхён всем своим видом, пускай не специально, но даёт понять, что нервничает. Нарочно занимает подлокотник, который делит их сидения, и сканирует взглядом взлётную полосу. Очень интересно наблюдать за... ничем. Всё лучше, чем пялиться в сторону Чонгука, который подозрительно молчит – так просто кажется. А может, Тэхёну и правда пора перестать параноить, он же помнит, что Чонгук любит тишину и очень чутко спит – Чимин говорил. Вероятно, в его действиях скрытого смысла столько же, сколько у Тэхёна храбрости, то есть не особо много. Он не хочет смотреть на Чонгука, потому что боится, что тот увидит и прочтёт в его взгляде то, чего не должен: ту же обиду, которой уже пора бы куда-нибудь деться, ну или привычное раздражение. И снова скажет что-нибудь ещё более выводящее из себя, разведёт на эмоции, которые рядом с ним у Тэхёна совсем не получается контролировать. И всё же любопытство берёт верх, взгляд непроизвольно мельком скользит в сторону Чонгука, когда самолёт взлетает. Мужчина беззаботно сидит, откинувшись на спинку кресла, абсолютно готовый к долгому перелёту, в отличие от Тэхёна. И чего тот точно не ожидает, так это того, что после взлёта, на его ноги ляжет тот самый плед. Тэхён чуть ли не начал возмущаться вслух, громко, на весь салон. Просто по привычке. Но вмиг заткнулся, когда Чонгук многозначительно посмотрел на него. Его ноги тоже были укрыты, подлокотник между сиденьями поднят за ненадобностью, во взгляде странное предупреждение, может, интерес: возмутится Тэхён или нет. — Что за... — конечно, возмущается, только вот не находит слов, злобно пялясь в ответ, но Чонгука, как давно стало ясно, это вообще не волнует. Тэхён невольно начинает считать его слабоумным, но отважным. Пытаться подбивать к нему клинья после того, что сказал, ещё и чуть ли не у всех на глазах – верх наглости. Только вот никто не смотрит, до них вообще никому нет дела, лишь Тэхён, зажатый в самом дальнем углу самолёта, беззвучно паникует, когда на его бедро ложится ладонь. Просто ложится, дальше ничего не происходит. Он почти не дышит, когда понимает, что своими криками может выдать сам себя. Вот зараза! Тут даже не поорёшь. — Как у тебя дела? — буднично интересуется Чонгук. Он сидит, касаясь плечом плеча Тэхёна, чуть наклонив голову в его сторону, взгляд не выражает почти ничего. Разве что немного интереса к ответу. — Какая тебе разница, как у меня дела? — чуть ли не цедит Тэхён, чтобы, не дай Боже, его не услышали. Он прячет руку под плед, пытается убрать от себя чужую, но пальцы крепко впиваются в ткань брюк. Во взгляде дружелюбное предупреждение: не надо. Просто не нужно ссориться, привлекать нежелательное внимание, которое, Тэхён уверен, Чонгук может им обеспечить. Он вообще не понимает, чем вызвано это желание поставить их секреты под угрозу, хотя вряд ли Чонгук пойдёт на такое. Тэхён просто не понимает, что тот делает: ладонь на его бедре расслабленно гуляет – ни ниже, ни выше, в безопасной зоне. Не пытается лезть туда, куда не просят, хотя Тэхён вообще никуда не просил. Не думал, что они с Чонгуком вообще пересекутся в ближайшие сутки, надеялся полёт провести с Чимином. — Ты прятался от меня все эти дни, — буднично звучит в ответ. — Вот я и спрашиваю, как у тебя дела? — Прятался? — хмыкает Тэхён. — Это не я был занят организацией поездки или чем ты там занимался. — То есть дело было только в моей занятости? Мне так не кажется. — Не знаю, что тебе там кажется, и знать не хочу. — Без тебя скучно, — Чонгук впервые так тепло улыбается, абсолютно игнорируя его слова. Тэхён против воли заостряет на этом внимание: на губах, на ямочке, на всём том, на чём не должен. Тяжело сглатывает – тоже против воли. — Я прекрасно понимаю, что делаю. Знаю, для чего я это делаю. Не думай, что это не так. — Зато я не понимаю, — сверлит его взглядом Тэхён. — Нравится доводить меня? — Нравится испытывать на прочность. Нащупывать границы. Кажется, в последний раз я перегнул палку, — его спокойствие, как обычно, нервирует. Тэхён молчит. — Что скрывать, ты самый ценный экземпляр на данный момент. В тебе огромнейший потенциал, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обделённым моим вниманием. — Мне давно не нужно твоё внимание, спасибо, — звучит с сарказмом. — Я расту и развиваюсь, поэтому свою заботу можешь оставить при себе. Переживу. — Перестань, — лениво говорит Чонгук, а Тэхён разглядывает плотные облака за иллюминатором, назревающие звёзды и лунный месяц, сосредоточив все силы на игнорировании чужой ладони. Наверное, странно, что он чувствует облегчение от разговора, хотя они толком и не говорят: Чонгук что-то пытается до него донести, Тэхён отказывается понимать. — Мы же оба понимаем, что чем сильнее ты злишься, тем больше тебе не всё равно, — Тэхён возмущённо смотрит на него, собирается ответить, но не успевает. — Хочешь сказать, что это не так? Что тебе всё равно, что ты справишься без меня и моих советов, без моей поддержки и похвалы. Правда справишься? — на это даже ответить нечего, Тэхён и сам знает, что зависит от чужого мнения. — Молчишь. И я о том же. Ты работаешь лучше, когда тебя не тяготит злость на меня. Я даже рискну сказать, — Чонгук наклоняется ближе, понижает голос, и Тэхён чувствует, что сейчас ему придётся краснеть, — что ты порхаешь, когда я занимаю все твои мысли. Разве нет? — он пытается заглянуть Тэхёну в глаза, но тот сглатывает, отвернувшись к иллюминатору и спрятав покрасневшее лицо. Ну кто его просил? Даже если понимаешь такие вещи, просто заткнись, промолчи, не напоминай, не говори вслух, но Чонгук это нарочно. Облекает в слова то, что Тэхён пытается в себе убить: не хочет он быть так зависим от мнения этого человека, но ничего не может с этим поделать. Для него всегда существует авторитет, так сложилось, что в цирке им стал их главный. — Конечно, ты мне нужен, — продолжает Чонгук, а Тэхён вцепился в его руку, снова пытается убрать ту подальше. Сам же себя выдаёт, а иначе и не умеет. — Я несу за тебя ответственность. — Перестань, — злобно пыхтит, его бросает в жар, когда он чувствует горячее дыхание на щеке, шепот в самое ухо: — Мне, в отличие от тебя, не стыдно признаваться в своих желаниях. — Прекрати, я сказал, — цедит. — Ты исчез на несколько дней, и я не так уж долго ломал голову над тем, что чувствую. Успел соскучиться по тому, какая ты заноза в моей заднице. Мне не хватало твоих эмоций. Кажется, за эти два месяца я совсем к тебе привык. А ты скучал? Скажи честно, — издевательски просит Чонгук, пока Тэхён взглядом мечет в него молнии. Он так и не избавился от его руки, та вцепилась мертвой хваткой. И взгляд Тэхёна, как тому самому кажется, кричит: «Убью! Я тебя убью!». Чонгук же, улыбаясь, читает другое: — Скучал. Ну перестань ты дёргаться, что я могу сделать тебе сейчас? Я же дал тебе слово, — напоминает, и Тэхён сдаётся: оставляет его руку в покое, откидываясь на спинку и обреченно глядя на кресло перед собой. Как же он до этого докатился? — Лучше расскажи, чем занимался эти дни, как отдохнул, — Чонгук за весь разговор ни разу не сменил свой лёгкий, будничный тон. — Тебе понравились костюмы, афиша? Всё ещё переживаешь о своём выступлении? Барьер интимного расстояния давно нарушен Чонгуком, и Тэхён уже был готов подняться, попросить другое место, сбежать, сделать что угодно, но вместо этого открывает рот с секундной заминкой и... рассказывает. Отвернувшись к иллюминатору, чувствуя сквозь ткань брюк, как его незамысловато гладят, словно пытаются наладить контакт, как будто Чонгуку так просто хочется. Тот слушает внимательно, как будто ему правда интересно. Заняться ему, что ли, нечем? Они молчат какое-то время, скудные впечатления Тэхёна о костюмах и его же выступление никак не комментируются, лишь сопровождаются задумчивым взглядом. Тэхён с опаской поглядывает в сторону стюардессы, которая проходит между рядов. Как в такой ситуации не нервничать? Потому что пускай плед скрывает чужую руку, всё равно ведь понятно, где та лежит, видно, что делает. Издалека, может, и не очень, но вблизи-то ведь вполне. Однако девушке нет никакого дела до их шевелений, до устрашающих взглядов Тэхёна в сторону Чонгука, который смотрит на него с этой раздражающей, по какой-то странной причине заставляющей прятать взгляд, улыбкой. — Ты ведёшь себя странно, — недовольно комментирует Тэхён его поведение. Он в самом деле не понимает, что значат все эти прикосновения и разговоры. Может, Чонгук и смог прочесть его и снова что-то там для себя понять, но Тэхён ведь уже не бесится. Даже отказывается себе признаваться в том, что ему спокойней, когда в их рабочих отношениях нет разногласий, то есть от Чонгука не нужно бегать и прятаться. Хотя Тэхён и не бегал. Просто торчал дома, арена всё равно была занята, избегал походов в цирк, не хотел пересекаться с ним. Вообще. Мужчина пожимает плечами. Ничего не говорит, делает вид, что не понимает, о чём речь, а точнее, просто не хочет объяснять мотивы своих поступков. — Я не хочу, чтобы кто-то подумал... — Тэхён не знает, какие слова подобрать, взглядом просит убрать руку. Его передергивает, когда чужие пальцы пробегаются вдоль шва брюк на внутренней части бедра. Ноги непроизвольно раздвигаются – совершенно идиотская и неправильная реакция, да, но... Но никто не видит, Чонгук настойчив, а сознание режет страшная, внезапная мысль, которую не остановить: Тэхён не готов совсем отказаться от того, что между ними было. Даже если это были просто поцелуи, даже если он всего лишь кончил один раз. Разумеется, сейчас этого никак нельзя допустить, всё-таки не то место, не то время, обстоятельства. Да и нельзя же вот так... Сдаваться? Да разве Тэхён сдаётся?! Просто исследует новое, прислушивается к собственным чувствам. Уже с меньшим ужасом, что посетил его после их первого поцелуя, осознаёт, что ему не стыдно желать самого обычного удовлетворения. Тем более такого, какое он не получал никогда. Но ведь не сейчас, да и вряд ли потом, он ведь совсем не... — Хочешь, — это даже не вопрос, и Тэхён не уверен, чего он хочет больше, но одного точно – размазать по лицу Чонгука эту дурацкую улыбку. Не насмешливую, скорее удовлетворённую, понимающую. Зачем он понимает так много? Зачем делает это всё, поступает таким образом с Тэхёном? Знает ведь, какую власть имеет, знает болевые точки, кажется, выучил некоторые слабости, которые Тэхён никак не может в себе побороть, сколько бы ни пытался. — Я тоже, — негромко продолжает Чонгук. — Скажи, тебе будет проще, если это ничего не будет значить ни для тебя, ни для меня? — Мне будет проще, если ты уберёшь от меня свои руки, — думает об одном, а вслух звучит совсем другое. Чонгук понимает. Усмехается. Видит же, что Тэхён дышит как загнанный в угол зверь, но тот и не врал: ему станет легче, если его перестанут вот так нагло трогать. Дразнить. Ничем хорошим это не закончится, потому что Тэхён уже впился взглядом в губы напротив, но он быстрее о стену расшибётся, чем признается себе в том, что очень хочет ощутить их вкус. Просто почувствовать их под своими губами, может, попробовать лизнуть чуть ниже, прикусить за подбородок, позволить Чонгуку касаться его по-грязному. Мог бы Тэхён? Он ненароком начинает бояться не столько человека рядом с собой, сколько самого себя и своих необъяснимых желаний. Тяжело сглатывает, и в одном его взгляде столько отчаяния, он выглядит таким потерянным, ошеломленным собственными мыслями, что Чонгук без сопротивления убирает ладонь с его бедра, когда Тэхён хватает его за запястье. Страшнее всего, когда тебя могут читать как открытую книгу. Тэхёну страшно и за самого себя, за собственные желания, мысли, за то, что он осознаёт в себе – вожделение. Ни кого-то там, а человека своего пола, и тот это, кажется, понимает. — Видишь ли, — пытается достучаться до него Чонгук, — я не завожу отношений со своими артистами, но... Тэхён, услышав это режущее слух «отношения», вскинул на мужчину вопросительный взгляд. О чём идёт речь? Какие ещё отношения? Чонгук, вероятно, спятил. — Я не знаю твоего отношения к сексу без обязательств, однако что-то мне подсказывает, что оно не совпадает с моим, поэтому я мог бы сделать некоторые исключения относительно тебя. Тэхён уставился на него как олень в свете фар – не понимает ни черта. — Я даже не хочу понимать, к чему ты клонишь, — с ужасом шепчет он. — Мы каждый раз можем делать вид, что ничего не было, однако же, — тихо говорит Чонгук, а Тэхён судорожно тянется, чтобы заткнуть его, но руку перехватывают, укладывая обратно на плед, накрывают своей. — Я не ясновидящий, но догадываюсь, чем это закончится. Рано или поздно мы останемся наедине, снова произойдёт то, чего ты так яростно боишься, и снова, и снова, и так до бесконечности, потому что ни один из нас не остановится. Ты не можешь, а мне не хочется. Я иногда думаю: зачем мне лишняя головная боль? — он тяжело вздыхает. — Но устоять перед некоторыми соблазнами, увы, не могу. Я не ты, у меня всё проще. Но пойми, что чего точно не избежать, так это того, что мы будем к этому возвращаться: ты будешь делать глупости, я буду делать глупости. Так почему бы не извлечь из этого хоть какую-то выгоду? Например, ты позволишь мне взять с тебя то, что я хочу, а я в свою очередь обеспечу тебя всем необходимым: поддержкой, вниманием, контролем, если тебе это нужно. — Ты с ума сошёл? — загробным голосом спрашивает Тэхён. Он с неподдельным беспокойством смотрит на Чонгука. У того вообще всё с головой нормально? — Я в своём уме, — вполне серьёзно говорит тот. — Что тебя так озадачило? — Озадачило? — нервно смеётся Тэхён и морщится. — Ты предлагаешь мне... Да я никогда... Я... — Это останется только между нами. — Пошёл ты, — прилетает в ответ, но Чонгук не удивляется, даже бровью не ведёт, молча слушает. А чего тут слушать? Тэхён на всякий случай повторяет: — Пошёл. Ты. С ума сойти... Нет, серьёзно, Тэхён впервые не знает, что ещё можно сказать. Что в таких ситуациях вообще принято говорить? Он никогда с такой фигней не сталкивался, надеется, что больше не доведётся. И так, конечно, было понятно, что Чонгук мудак, который совсем не привык считаться с чувствами других людей (ну или только чувствами Тэхёна), но это верх наглости. — Мне не нужно от тебя ничего сверх, о чём ты там мог подумать, — снова нарушает он тишину. — Я просто хочу показать тебе, на что ты способен. — Даже звучит погано, не продолжай. — Я говорю не о сексе, — хмурит лоб Чонгук, а Тэхён незаметно, но облегчённо выдыхает. И всё же, о чём бы он там ни говорил, это не пахнет ничем хорошим. — Ещё громче можно? Не все расслышали. — Ты взрослый человек, а не понимаешь очевидных вещей, — Чонгук всё никак не угомонится, а Тэхён просто хочет провалиться сквозь землю. — К кому ты придёшь, когда потеряешь уверенность в себе? Когда поймёшь, что не можешь прыгнуть выше головы? Когда тебе будет казаться, что ты достиг своего предела? Я тот самый человек, который всегда поможет. Только я знаю о тебе то, чего не знают другие. Только я могу помочь тебе себя найти, и дело не в моей самоуверенности, — он впервые говорит таким тоном, как будто они с Тэхёном на равных. Как будто в самом деле хочет донести до него нечто важное. — Дело в моём опыте. Я просто предлагаю совместить приятное с полезным. Я в твоём распоряжении в любое время дня и ночи, ты – в моём. — Зачем я тебе в любое время дня и ночи, если речь не идёт о... том? — Тэхён сам себя едва слышит и пытается не задыхаться от того, что не может произнести вслух слово «секс», боясь быть услышанным. Наверное, они вообще выглядят странно со стороны, усиленно о чём-то споря. — Мне тоже бывает одиноко. Иногда мне нужен тот, с кем я могу поделиться чем-то важным, а ты один из немногих в труппе, кто умеет молчать. Ты существуешь отдельно ото всех, сам по себе. Ты тот, с кем я был бы не против приятно проводить время. Это совсем не то, что ожидаешь услышать от такого человека, но Чонгука ни капли не заботят подобные признания. Для него это всего лишь констатация факта, для Тэхёна – новость. — Лапшой с моих ушей можно будет накормить всех пассажиров, — кидает он, но Чонгук вопросительно выгибает бровь. Не понимает. Ещё бы. — Я в курсе, что ты не страдаешь от одиночества. Чимин обо всём мне рассказал, так что хватит сказок. Спасибо. Наслушался на год вперёд. — И что же он тебе сказал? — Ты постоянно к кому-то мотался, а теперь пытаешься сделать из меня идиота. Не смог уговорить свою подружку поехать с тобой? — Я не пытался, ты и есть идиот, — Чонгука не заботит чужой злобный взгляд, голос безразличный. — То, что тебе нужно знать: я свободен от отношений. — Да, секс без обязательств. Я понял. Удобно ты устроился, — хмыкает Тэхён и даже не краснеет. Когда злится, то слова вылетают сами собой. А чего он, собственно, злится? — Я вообще не обязан перед тобой отчитываться, но сделаю сегодня исключение, так уж и быть. Я виделся со своей матерью, пока она не вернулась в Китай, — говорит Чонгук. — Ты всегда думаешь обо мне хуже, чем я есть на самом деле. Не знал, что ты ревнуешь, — уголки его губ опускаются, а Тэхён задыхается от возмущения. — Я польщён. Подумай над моим предложением, в нём нет ничего плохого. Ты в любой момент сможешь это прекратить. — Если ты не сделаешь этого раньше, — Тэхён, конечно, и не думал соглашаться. Всё это непонятно и очень сомнительно. — О, — умиляется Чонгук, широко улыбаясь. — Ты переживаешь о том, что я порву с тобой? Как мило. Чувствую себя так, как будто мне снова семнадцать. — Не понимаю, на что ты вообще рассчитываешь, — безразлично звучит в ответ. — Чтобы я согласился на подобное – никогда в жизни. — Почему же? Тэхён смотрит на него снисходительно. — Я не такой, как ты думаешь. — Если я расскажу, какой ты, то тебе не понравится. — Ты, может, и видишь меня насквозь, но не знаешь обо мне ничего. Чонгук усмехается: — Ну, тут я с тобой тоже не соглашусь. — Закрыли тему, — бурчит Тэхён. Он верит, что Чонгук не поленился бы достать на него всю подноготную, раз узнал о травме и скандале. — Просто подумай об этом, — беззлобно советует тот. — Не вижу ничего плохого в том, что мы обозначим границы дозволенного. Тебе не придётся ломать голову над тем, с кем я сплю. Понимаю, тебе страшно, потому что ты не такой, но я именно такой, если тебе станет от этого легче. — Ни капли, — пейзажи за окном куда интереснее невозмутимого лица Чонгука. Это же сколько нужно иметь наглости, чтобы предлагать такое? Конечно, перспектива получить его в своё распоряжение в любое время суток звучит заманчиво, потому что Тэхёну иногда жизненно необходима его оценка, но всё остальное... Он ведь тоже должен будет делать для Чонгука что-то. От одних только представлений, что это может быть, пересыхает в горле, потому что и страшно, и противно, и возбуждающе, и ещё много чего. Разве Тэхён способен на такое? Вот так взять и согласиться? Отношения – что это вообще за зверь? Это ведь когда какие-то там свидания, когда парень приглашает девушку на ужин, делает ей приятно, о таком обычно снимают фильмы, но что такое отношения между мужчинами? Доступ к человеку в любое время суток. Всего-то. Речь даже не идёт о сексе, если Чонгуку вообще можно верить. А чем он тогда собрался заниматься? Страшно признавать, что в штанах от других не менее грязных мыслей становится тесно. Твою мать, обреченно думает Тэхён, зарываясь пальцами в волосы. Какого хрена, очень хочет спросить он. Просто какого хрена ему вообще предлагают подобное? Потому что он умеет молчать и не треплется о своей жизни на каждом углу? Потому что, если вспоминать слова Чонгука, Тэхён ему нравится? Вероятно, не только как артист, но это и так было ясно как день, когда они зажимались у него в кабинете. Надо же было так вляпаться, по самые уши, чтобы не просто дожить до подобного предложения, но ещё и взять его на заметку, всерьёз задуматься о том, а нужно ли это Тэхёну? Хочет ли он делить с кем-то свои переживания, иметь возможность высказывать Чонгуку всё и даже больше обо всех, кто ему не нравится. Он ведь может делать это и просто так, но в таком случае, вероятно, может не рассчитывать на то, что его проблемы будут кого-то волновать и будут кем-то решаться. А было бы так хорошо, если бы ему больше не пришлось думать... Если бы все внутренние дебаты затихли, противоречия исчезли. Интересно, каково это, когда мысли не давят тебе на плечи многотонным грузом? Наверное, странно было бы осознавать свои отношения с кем-то, тем более отношения в тайне, тем более первые, тем более с мужчиной. С тем, который стоит выше остальных, который каждый день щёлкает проблемы как семечки, не видит в них ничего страшного. Каково вообще быть таким человеком? Каково быть с таким человеком? Тэхён боится и того, что Чонгук не вызывает в нём отвращения. Смотришь на него, всего такого странного, не понимаешь, чем этот человек вообще может привлекать. Тэхён правда смотрит, вернее, косится: Чонгук пытается поспать, прикрыл глаза, отобрал, зараза, плед. Он весь из себя странный, с седыми прядями, которые прибавляют ему загадочности. Его прошлое покрыто мраком, сплошная загадка, и узнает ли Тэхён хоть что-нибудь, если согласится на его авантюру? А иначе и не назовёшь. Чонгук хочет удобно устроиться, не искать развлечений на стороне, ведь гораздо удобнее, когда всё под рукой: и артисты, и тот, кто... А кем вообще Тэхён для него станет? Представить страшно, но всё равно представляется разное. В голову против воли лезут странные мысли о том, как если бы только они друг друга понимали. Подкупает ли то, что Чонгук был бы не против делиться с Тэхёном личным? А кого не подкупало бы, когда ты хочешь узнать, почему человек стал таким? Что его привело к тому, чтобы организовать собственное шоу. Что сделало его циничным, что его покалечило. Кто, как, за что, какой у этого человека предел, если он пережил нечто ужасное? У Тэхёна от мыслей пухнет голова, даже начинается мигрень, приходится попросить таблетку у стюардессы. Он опускает подлокотник на место, так ему спокойней, а Чонгук больше не достаёт его этой темой, только изредка задаёт вопросы касательно выступления. Конечно, волнуется за номер, даже если не показывает этого. Он отвечает за чужие ошибки, он лицо «Куража», к нему все претензии, не к артистам. Сам это понимает, но всё равно даёт им полную свободу действий. Невероятный человек во всех самых плохих и хороших смыслах. Непредсказуемый для Тэхёна, его действия и мысли невозможно предугадать. Хотя кое-что Тэхён предугадать сумел: он почему-то знал, что из аэропорта поедет именно с Чонгуком, был уверен, что его не бросят на произвол судьбы. Вероятно, их совместные поездки не вызвали ни у кого вопросов, потому что для Тэхёна это всё было впервые. Он устало разглядывал улицы вечернего Лондона, когда они в молчании ехали до отеля. Обещал себе обязательно прогуляться по городу, куда-нибудь сходить, запомнить это место, чтобы двигаться дальше. А после Лондона их ждёт Амстердам, а там и Берлин, и Париж. Тэхён готов к тому, что домой он вернётся не скоро, его туда пока что и не тянет. На ресепшене Чонгук получает ключи от их номеров. Тэхён в какой-то момент чуть ли не бьется в панике, потому что с чего-то решил, что номера у всех будут совместные. Зато с облегчением выдохнул, когда Чонгук протянул ключ от собственного номера, одноместного. Их двери напротив, а Тэхён даже не прощается. Он чуть ли не валится с ног от усталости: из-за перелёта, смены часового пояса, мыслей, которые мучали его весь путь от Кореи до Англии. Двенадцать часов – не пять минут. За это время можно столько всего обдумать, и Чонгук как будто специально затеял разговор в тот момент, когда Тэхён не мог сбежать в работу. Просто никуда не мог сбежать, не получалось сосредоточиться на просмотре фильмов, на чтении статей спортивного мира, все мысли об одном, о том, а каково это было бы... И каково же? Ответа ведь так и нет, потому что Тэхён понятия не имеет. Он не был в такой ситуации, даже в отношениях не был, чтобы знать, к чему ему нужно быть готовым. Его опыт ограничивается редким просмотром мелодрам, которые он на дух не переносит, но там вечная драма, реки слёз и бесконечные ссоры. Только вот героев всегда ждёт счастливый конец, а что его ждёт? А вдруг он не справится не столько со своей ролью в отношениях, но и с выступлением? Разочарует всех. Вдруг никому не понравится? Что, если он вообще зря пошёл в цирк, зря не попытался восстановиться в качестве спортсмена? У него ведь был шанс, на руках были справки о его почти полном выздоровлении с дополнительным листом каких-то жалких ограничений, который можно было по-тихому потерять. Конечно, его тренер не идиот, но Тэхён мог хотя бы попытаться. Что, если у него совсем ничего не получится? А первое выступление уже в эти выходные. Тело внезапно сковывает страх, пока Тэхён стоит в душе и пустым взглядом сверлит стену. Часы едва перевалили за полночь, завтра будет первая тренировка на новом месте, а в голове – пустота. Внезапно номер кажется огромным и чужим, Тэхён только начинает осознавать, что он не дома. Здесь другие люди, другой менталитет, восприятие. Он всё это время советовался только с Чимином, и тут приходит осознание, что его целью было поразить не публику, а Чонгука. Доказать ему, что Тэхён может сам, что он боец. Непревзойденный, что не зазря его выбрали фаворитом, однако же это ответственность, которая сейчас страхом ложится на плечи. А точно ли он сможет доказать свою особенность? Тэхён не уверен, что поступает правильно, но мнётся у чужого порога, у двери напротив. Скрипит зубами, расчёсывая влажные после душа волосы пальцами, даже боится думать о том, зачем он вообще здесь стоит и почему впервые не решается постучаться к Чонгуку. Прежде с этим проблем не возникало, Тэхён не без удовольствия вламывался в его кабинет, высасывал мозг, пока у Чонгука не лопалось терпение. Ему проще обсуждать что-то в ссоре, а сейчас даже злости нет, один сплошной, всепоглощающий страх. Дверь внезапно открывается, на пороге, что не становится сюрпризом, не очень довольный Чонгук. — Долго будешь тут топтаться? В номере темно, Чонгук в одних только штанах, вероятно, пытался уснуть. Или же уснул, но Тэхён, кажется, никогда не запомнит информацию о том, что у него чуткий слух. Наверное, по одному только неуверенному чужому взгляду, ему всё становится ясно, и это надо же уметь читать людей вот так, одними только глазами. И это учитывая то, что у Чонгука зрение далеко от идеального. Он без слов разрешает войти, отходит в сторону, приглашает, терпеливо ждёт, пока Тэхён соберёт всё своё мужество в кулак и окажется за порогом его номера. А когда дверь закрывается, они стоят в кромешной темноте и тишине. Двери такие тонкие, что из коридора и правда слышно каждый шорох. А что говорить? Зачем Тэхён, собственно, пришел? Он даже не успел обдумать этот поступок, претензий тоже нет, не сейчас, не посреди ночи. Под её покровом просыпаются совсем иные мысли и чувства, вроде того же страха за свою карьеру. Сойдет за мотив того, на кой фиг Тэхён сюда приперся? — У меня много дел с утра, — Чонгук уставшим голосом нарушает его тяжелые думы. — Поэтому, если ты пришёл помолчать, я не стану тебе мешать и немного посплю. Закроешь дверь, когда будешь уходить. Он было уходит, но Тэхён так резко шагает в его сторону, что сам не успевает сообразить, что делает. Пугается собственного рвения, но хорошо, что в темноте не видно, насколько ошалелый у него сейчас взгляд. Надо что-то сказать ведь... Но говорить тоже страшно. Слова пугают больше действий, а те вводят Тэхёна в состояние шока, потому что именно он касается Чонгука первым. Сперва пробует на ощупь его грудь кончиками пальцев, в которых искрит от того, насколько горячим может быть человек, а потом и по всем ладоням гуляет ток, когда те прижимаются к коже. Кажется, электрическими зарядами передается Чонгуку, в темноте у него странно блестят глаза, словно неживые. Тэхён такой дурак... Какой же он идиот, раз вытворяет такое добровольно без зазрения совести. Но, может, зря он это? Всегда ведь справлялся сам со всеми трудностями, так что ему мешает сейчас просто взять и выступить так, как он того хочет? Добиться хоть чего-то в этой жизни без чужих наставлений, подсказок. Но руки как будто приклеились намертво, его всего словно прибило к земле, сердце тяжело заколотилось, когда вокруг запястья обернулась чужая ладонь. У Чонгука всегда всё просто. Захотел – сделал, и, может быть, он был прав, когда говорил, что Тэхён продолжит делать глупости. Он ведь знает, чем всё заканчивается, когда они остаются наедине, а сейчас ситуация и того хуже: мотивы Тэхёна, кажется, кристально ясны. Он соглашается на чужое предложение не столько из-за желания снова испытать пережитые эмоции, сколько из-за страха, что без покровителя не справится. Он заручится поддержкой самого влиятельного человека из всего их коллектива, его просто не смогут выгнать. Никто ему и слова не скажет, Тэхёну будет наплевать на все запреты, если он захочет выкинуть что-нибудь эдакое. Его судьей будет не труппа, а один только человек, так ведь проще. И когда ты с этим человеком на «ты», когда тоже знаешь его болевые точки, тебе уже ничего не страшно. Осталось только узнать об этих самых точках. Может, это неправильно, но ведь и Чонгук не святой человек. Тэхён не просился быть его доверенным лицом, просто так сложились обстоятельства, что их связывают эмоции, одна тайна и, чего скрывать, желание получить удовольствие. — Что ты так трясёшься? Сам же пришёл. Потому, вообще-то, и трясётся. Чонгук заглядывает ему в глаза, направляя ладонь, которую держит за запястье, ниже. Его кожа покрывается мурашками. Тэхён напряжённо следит за собственной рукой в темноте, как та касается живота, дёргается, когда Чонгук не останавливается, со страхом смотрит мужчине в глаза, а тот берёт и целует. Толкнув к стене напротив, свободной рукой повернув ключ в замке, пихает язык в чужой рот, горячо выдыхая носом. Он даже ради приличия не пытается скрыть своего желания, кладёт руку Тэхёна на свой пах, зажимает, чтобы не дёргался, а тот и не пытается. Разве что впадает в ступор и заливается краской с головы до ног, чувствуя, как щиплет щёки от стыда, потому что такого он никогда не вытворял. Даже с собой. Всё происходит совсем не так, не настолько бешено и быстро. Тэхён, кажется, никогда в жизни не возбуждался так сильно, в голове не было грязных мыслей о том, что он хочет увидеть чужой член. Поцелуй получается жадным, остервенелым, до покрасневших губ и вконец сбитого дыхания, от которого запотели бы стёкла, будь комната меньше. А ведь где-то за стенкой спят другие из труппы, пока Тэхён, крепко сжимая пальцы на чужой эрекции, смотрит на Чонгука такими горящими глазами, что, кажется, он пылает изнутри. Поддаётся своим желаниям, идёт у чувств на поводу, впечатываясь поцелуем в губы напротив, пытается съесть, распробовать, понять, почему ему от этого вообще сносит крышу, а дрожащей рукой забирается в штаны. Сегодня всё летит в тартарары. Самообладание машет белым платком на прощание, и Тэхён машет ему в ответ со всем своим пофигизмом. Потому что, оказывается, это приятно, когда вот так: до возбуждающей боли и головокружения, до сбитого дыхания и горячей руки у него между ног. Можно, конечно, попытаться не сходить с ума, но куда уж там, когда стоп-кран сорван. Его сдержанный стон тонет в глотке, на которой лежит широкая ладонь. Чонгук фиксирует его голову, окольцовывает горло пальцами, чтобы поцеловать глубоко и с языком, чуть ли не с утробным рыком, когда Тэхён обеими руками стягивает его штаны, тут же обхватывая горячий член ладонью. Всё происходит так быстро, судорожно, словно они куда-то торопятся. Бешено вгрызаются друг в друга, хаотично доставляя удовольствие, как будто завтра об этом никто не вспомнит. У Тэхёна футболка прилипает к спине, на лбу выступила испарина, в горле сушит и дерёт от частых вдох-выдохов в одном бесконечном поцелуе. Он почти кончает, когда чувствует, как судорожно Чонгук обхватывает его за руку, помогая довести себя до оргазма. Чувствует, как пульсирует под пальцами, как становится мокро, липко, и только одно осознание случившегося, от взгляда на себя со стороны Тэхён жмурится, сдерживая стон, кончая следом. Ему уже даже не страшно, сейчас немного не то время. В голове не те мысли, только об удовольствии и о том, как это было хорошо. Теперь ведь об этом точно не забыть, не убежать, Тэхён понимает, что в самом деле дал своё согласие на их не оговоренные отношения. На его губы ложатся чужие, сухие, как будто обветренные холодом, обжигающие, но после случившегося неторопливые. Чонгук правда целует его снова, зализывает. Он, может, и пытался казаться равнодушным, заинтересованным в Тэхёне лишь как в артисте, но теперь без зазрения совести признаёт, что его слова были чистой воды провокацией. Он весь такой провокационный. При этом давал выбор, и каждый раз Тэхён выбирал то, что не должен был – время наедине с ним. Знал, к чему это может привести, рычал, скалился как голодный пёс, поддавался, словно учуявший запах хозяина. А сейчас приполз сам, когда понял, что не вывезет этого всего в одиночку. Понял, что страшно оставаться без поддержки, бросать всё на самотёк – Тэхён не так был воспитан. Он вырос в контроле, в клетке, без свободы слова и действий, и ему сложно привыкать к новому укладу жизни, но он пытается. У Чонгука тоже сбитое дыхание, усталое, как будто он вконец замучился. Ну, хоть в этом Тэхён не одинок, он тоже так устал, что согласился на его условия. Сам не до конца понимает, на что именно, но какая уже разница? Будет решать по ходу дела, очерчивать границы там, где они должны быть, показывать Чонгуку рамки, если он так жаждет их нащупать. Лишь бы не сшиб пальцы, пока будет натыкаться на них. Но главное... Боже, самое главное – с плеч упало отчаяние, которое начало казаться непосильной ношей. Как же легко и свободно, когда есть, на кого положиться, даже если этот человек твой начальник. Даже если ваши странные отношения противоречат собственным принципам. Сердце ведь спокойно, значит, хоть что-то, но Тэхён делает правильно. Иначе почему чувствует себя освободившимся?