Кураж

«Мир по большей части безумен. А там, где не безумен, — зол. А где не зол и не безумен, — просто глуп. Никаких шансов. Никакого выбора. Крепись и жди конца».

Тэхёна тошнило всякий раз, когда он ехал до арены. Перед глазами мелькали улицы, люди, красные автобусы, последнее, что его волновало – достопримечательности. А сегодня он выскочил из такси чуть ли не на ходу, когда увидел общую афишу цирка. Он тоже там был, разумеется, но происходящее вгоняло его в такой ступор, потому что было сложно поверить, что выступление, как гласило объявление, состоится уже завтра. Завтра, нервно смеялся про себя Тэхён. Чимин убеждал его, что номер более чем отличный, что такого он ещё не видел, что всем понравится. Чимин вообще столько балаболит, что иногда раздражает ничуть не меньше вечно всем недовольного Юнги, но Тэхён как будто был во сне: пропускал все слова мимо ушей, ходил мимо Чонгука невидимкой, чтобы тот не прицепился со своими вопросами. Да, страшно. Это первое выступление перед людьми спустя почти год, Тэхён ведь вообще не думал, что однажды сможет вернуться на сцену. Когда он остался на арене один, пока вслушивался в слова песни, понимая, что уже завтра днём зал будет забит людьми, его охватил удушающий страх, легкие сдавило тисками. Большую роль играет ещё и то, что это не дом. Тэхён в чужой стране, с чужими людьми, и, конечно, он мог бы пойти к Чонгуку за советом, но что скажет? Мне страшно. Я в ужасе. Чонгук может посмотреть на него как на идиота, потому что Тэхён был единственный, кто клевал ему мозг с просьбой наконец выпустить его на сцену, а теперь, когда он получает то, что хочет, желает оттянуть завтрашний день ещё немного. Мелодия ненавязчиво звучит под куполом, Тэхён остался совсем один, как ему казалось, пока Чонгук не появился из ниоткуда. Точнее говоря, он всегда уходит последним, и Тэхён прекрасно об этом знал, может, нарочно не поехал в отель, надеясь, что его состояние заметят, что Чонгук, как обычно, сможет прочесть по нему всё то, что не получается произнести вслух. — Я отправил тебя в отель, — говорит Чонгук, накидывая пальто, а Тэхён стоит истуканом посреди арены и разглядывает купол. Они все одинаковые: один и тот же размер арены, те же цвета, запахи, звуки, атмосфера. Здесь лучше, чем в отеле. Здесь почти как дома. — Ты будешь выступать под это? — Чонгук оказывается позади, вслушивается в текст, а Тэхён кивает, не разговаривает. Потому что если откроет рот, то ничем хорошим это не закончится. Это никогда не заканчивается хорошо. Да и он последние дни вообще не в настроении болтать. — Занятный выбор песни, — может, кажется, а может, в его голосе Тэхён действительно слышит что-то интимное, что касается только их. Он лишь сейчас начинает понимать смысл: в тексте о чувствах, которые просыпаются под покровом ночи; о страсти, приручении, потаённых желаниях, о которых думают двое. Он выбрал эту песню потому, что она задевала что-то внутри него, мелодия отзывалась мурашками по телу и точно не имела никакого отношения к тому, что происходит между ним и Чонгуком. Тот, может, и не связывает смысл с происходящим, но внезапно прижимается со спины, обхватывая рукой поперёк живота. Тэхён тут же напрягается от неожиданности, хватаясь следом за чужую руку, и его успокаивает только то, что в цирке они остались вдвоём, не считая консьержки. — Даже не представляю, как это будет выглядеть, — Чонгук говорит тихо, куда-то ему в волосы, зарывшись в них носом, а Тэхён в ступоре от того, что он вообще творит. — Тебе самому нравится? — Не знаю, — сглатывает Тэхён. — Страшно? — в ответ тишина. — Значит, страшно. Чего боишься? — Я давно не выступал, — а помолчав, добавляет: — Я никогда не выступал ради веселья. — Тебе не будет весело, — Чонгук крепче прижимает к себе, что буквально становится тяжело дышать. Устрашающе шепчет: — Перед выходом ты будешь трястись, как никогда в своей жизни. Тебя окутает такой страх, что ты тысячу раз пожалеешь о том, что умолял меня выпустить тебя на арену. Выступать в одиночку хуже, чем совать голову в пасть льву. Там в большей степени всё зависит от животного, от того, насколько сыт и послушен лев, а здесь от тебя одного, — Тэхён слушает его и дышит загнанным в угол зверем. Зачем говорить такое? Ему! Ещё и перед выступлением! — Ты можешь оступиться в любой момент, люди будут аплодировать, а тебя будут съедать мысли об ошибках. Хочешь, отложим твой выход? Покатаешься с нами в качестве моральной поддержки, будешь не артистом, а бегунком. Запасным вариантом, — голос стал игривым. Издевается. — Я могу вернуть тебя на скамейку запасных, ты только попроси. — Я не сплю по ночам не ради того, чтобы бегать по твоим поручениям, — цедит Тэхён, а Чонгук улыбается ему в волосы. Он сегодня странный, а может, он такой потому, что они снова одни. — А я бы с удовольствием тебя погонял. — Не дождёшься. — Надеюсь. Очень жаль хоронить твой талант. Ты не просто закрываешь шоу, ты должен дать понять людям, что они пришли не зря, — его губы оказываются рядом с ухом. — Заставь их хотеть вернуться. Поиграй на эмоциях. Соблазни меня. Тэхён застывает, чувствуя поцелуй на скуле. Нашёл же время... — Сделать что? — брови непроизвольно сводятся вместе. Зачем ему кого-то соблазнять? — Всё то, что чувствую я, чувствует и зритель. Соблазнишь меня – соблазнишь их всех. Я хочу, чтобы они мечтали увидеть тебя ещё хоть раз. «А ты?» — чуть ли не вырвалось у него, но Тэхён вовремя клацнул зубами, закрыв рот, когда Чонгук отстранился и его тепло покинуло Тэхёна. Странно, ничего дельного не сказал, только напугал больше, но голова забита теперь совсем другим. Даже проснулся аппетит, которого не было последние несколько дней. — Поехали, — кидает Чонгук, и Марс энергично бежит за ним, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть на Тэхёна. — Нужно отдохнуть перед выступлением. Чонгук в последний раз одаривает его весёлым взглядом. Прекрасно понимает, что своими словами разжигает в Тэхёне злость и желание быть номером один во всём. Пускай его методы не самые честные, но они хотя бы работают. Причём работают так, как ни один другой. Тэхёну не помогают чужие слова, случилось то, чего он, собственно, ожидал: лишь слово их главного имеет для него вес. Тэхёна даже тренер настолько не мотивировал. И нет смысла сопротивляться этим мыслям, рано или поздно это случилось бы, учитывая их нынешние отношения. Правда, всё ещё не совсем понятно, что именно это за отношения и в чём их смысл. Чонгук ничего не требует, не приходит вечерами, не зовёт к себе, не зажимает по углам. Его сегодняшнее объятие было первое, что случилось между ними за последние дни. А ещё то, как они ехали в такси и Чонгук кидал в его сторону загадочные взгляды, задорные и весёлые, потому что он предвкушает выступление, считает, что Тэхён справится отлично. Он вообще внезапно такой добрый и по-странному ласковый. Тэхён чувствует себя не в своей тарелке, когда вместо того, чтобы подняться в номер, Чонгук внезапно берет его под локоть и настойчиво тащит в сторону обеденного зала. — Мне кусок в горло не лезет, — признается Тэхён, но когда в нос ударяет запах пряностей, мяса и зелени, то уже готов забрать свои слова обратно. — Ты любишь вкусно поесть, — констатирует он уже с набитым ртом, а Чонгук усмехается. — Чего не скажешь о тебе. — Ложь и провокация, — выглядит и говорит он весьма пофигистично. Поесть Тэхён любит, просто не мог себя заставить. — Жизель тоже не могла есть перед своим первым выступлением. Знаешь, чем это закончилось? — в ответ Тэхён отрицательно качает головой. Об этой истории не слышал. — Она переволновалась настолько, что после выступления её рвало желчью. — Я, вообще-то, ем, — возмущённо и неразборчиво бубнит Тэхён. — Сам ты и не подумал бы сюда свернуть. К слову, весы, которые стоят в общей комнате, присылают мне уведомления, если ты ещё не в курсе, — признается он, а Тэхён агрессивно жуёт, понимая, к чему тот клонит. — Сначала я думал, что мне показалось, когда ты решил взвеситься, однако же... На тебя последнее время смотреть больно. — Не смотри, — буркает в ответ. — Ты же не хочешь, чтобы я ставил тебе условия, — Чонгук звучит миролюбиво, знает, что Тэхён не может пойти против него. Точно не в данной ситуации. — Я просто побоюсь выпускать тебя на арену, ты в любой момент можешь свалиться в голодный обморок. Не уверен, что нужно объяснять, к чему я клоню. — Не утруждайся. — Завтрак, обед и ужин, — не слушает его Чонгук, говорит неторопливо. — Как у всех нормальных людей. Хочешь – следи за рационом, хочешь – ешь всякую дрянь, меня это не интересует, но ещё хоть один килограмм минусом, и, думаю, мне не стоит объяснять, что за этим последует, — мило улыбается мужчина, пока Тэхён сверлит его взглядом. — Это так важно? — Да. Особенно для тебя. Я же обещал тебе контроль и поддержку. — Ты просто не оставляешь мне выбора. — А ты из принципа устроил бы голодовку? — он, не глядя, протягивает под стол кусок сыра, и Тэхён слышит, как где-то там чавкает Марс. — Мой пёс ест и весит больше тебя. — За фигурой слежу, — хмыкает в ответ. — Я же артист. — А мне приятнее, если есть за что подержаться. Тэхён давится лапшой, тут же заливаясь краской. — Найди себе уже кого-нибудь, чтобы держаться было за что, — обращается он больше к тарелке. — Мы вроде обо всём договорились, — Чонгук внимательно наблюдает за ним, Тэхён кожей чувствует его взгляд. — Я, ты, моё предложение. Договорились, как же. Тэхён до сих пор в очень глубоких раздумьях, потому что боится того, что может последовать за его каким-то конкретным ответом. Он и сейчас уходит от вопроса, под чужой тяжелый взгляд доедает суп с лапшой, закидывает в рот кусок сыра, который лезет обратно. Запивает это всё дело газировкой и, поблагодарив, поднимается из-за стола. Позорно сбегает, не дожидаясь, пока Чонгук пойдёт за ним, но тот вообще больше не беспокоит. Тэхён, развалившись на кровати, прислушивается ко звукам из коридора, без проблем определяет неторопливую, но с тем тяжелую поступь Чонгука. В какой-то момент он хочет придушить самого себя подушкой, но только стискивает зубы, убивая глупое, несвоевременное желание – чтобы к нему постучались. Тэхён сам для себя с каждым днём становится всё более невыносимым, эти идиотские чувства, которых он не просил, забирают все силы, потому что контролировать их очень трудно. И мысли... Мысленно он уже сам в соседнем номере, без сарказма благодарит за заботу. В своих фантазиях ему не стыдно показать Чонгуку, что он тоже умеет быть таким, что вообще умеет быть нормальным, что с ним не надо нянчиться, что он тоже мудрая личность. Иногда. Очень редко, честно говоря, но даже у Тэхёна бывают периоды просветления. Однако не сегодняшним вечером и не ночью, пока он упорно пытается себе объяснить, что это чувство важности, которое посетило его после слов об их якобы отношениях, не имеет место быть. Чонгуку бы в самом деле найти себе кого-нибудь, переключиться на другого человека, оставить Тэхёна в покое со всеми его проблемами и загонами, но такое чувство, словно всё происходящее доставляет ему удовольствие. Все эти непонятные взаимоотношения, его вопросы, которые остаются без ответа, даже инициатива друг другу подрочить. Тэхён намеренно утыкается лицом в подушку, чтобы не думать о таких вещах. Где-то в глубине души он продолжает убеждать себя в том, что эти их якобы отношения (чисто мужские) просто-напросто следствие его неопытности. Хотя лёжа в темноте, укутавшись в одеяло и глядя в стену пустым взглядом, Чонгук как-то уже и не отрицается всем нутром. Только какой-то частью здравого смысла, который беспомощно барахтается где-то рядом с мыслью о том, что быть в отношениях, пускай с мужчиной, и получать заботу и поддержку – это что-то новенькое, но до ужаса приятное. А с девушками так же? Они такие же, как Чонгук? В голове невольно всплывает образ Кристины, их неожиданный поцелуй. Ей Чонгук тоже предлагал взаимовыгодные отношения? У Тэхёна от одной мысли об этом скрипят зубы. Он даже не уверен в том, что это ревность, откуда бы ей взяться? Просто... Хорошо, ладно! Ревность. Ничего не значащая, такая маленькая, тихая ревность, которая назойливым жуком ест Тэхёну мозг. Но глупо ведь ревновать к прошлому. Что было, то прошло, и так далее и тому подобное, только вот Тэхёну знание того, что они всё-таки были вместе втайне ото всех, не даёт покоя. Она ведь тоже могла что-то там видеть, что-то там делать, трогать, и Тэхён аж морщится, обреченно вздыхая, потому что эти мысли не нравятся даже ему. Он бы вообще не думал о Кристине, если бы не Чимин со своими сплетнями. Ситуация с женщиной хотя бы прояснялась, то всего лишь была мать, а Кристина она же не мать. Она же вот, каждый день рядом с ними, она всё ещё девушка, симпатичная даже по меркам Тэхёна, и от неё всегда сладенько пахнет. Но ведь ничего страшного?.. — Ёб... — Юнги аж хватается за сердце, когда следующим утром ему навстречу из коридора выходит Тэхён. — Ты выглядишь хуже Чимина с похмела. Спал вообще? Чонгуку не понравится, думает Тэхён. Чонгук без преувеличений убьёт его, если узнает, что он поспал от силы часа два, потому что всю ночь думал о том, кувыркался ли тот с Кристиной. И только утром, на не совсем, но в какой-то степени бодрую голову понимает, что это какой-то бред собачий. Зачем ему вообще знать такие вещи? Он же всё равно лучше. — Это что такое?! — господин Ван чуть ли не падает в обморок, когда видит его. Ну, Тэхён как обычно отличился. Парочка девочек из группы Кристины суетятся и бегают туда-сюда, а к нему подлетает какая-то женщина и начинает колдовать над лицом под указ господина Вана, который сам придумал макияж к его костюму. Тэхён не хотел выглядеть броско, но его никто не спрашивает, потому что он обязан. Круги под глазами старательно замазываются всяческими кремами, в спешке, несмотря на то, что ему выходить на сцену только через час. Чимин уже выступает, он открыл шоу, как обычно, превосходно, а Чонгук отказался выпускать Тэхёна даже в начале, вместе со всеми, оставил напоследок. Тот даже сидя в гримерке слышал чей-то визг – Чимин наконец взялся за свой номер. Дети на шоу не допускаются с того момента, как Пак вытащил на сцену кобр, а на всех афишах пометка двенадцати плюс. Ну, с таким блядским раскрасом, как у Тэхёна, цифра должна взлететь до двадцати одного. Минимум. Он долго смотрит на себя в зеркало, когда визажистка переключается на Хосока. Ему она не делает ничего экстравагантного, а у Тэхёна боевой раскрас: абсолютно чёрные глаза, подведённые белым карандашом в уголках для акцента. Взгляд стал совсем другим, как будто он в самом деле идёт кого-то соблазнять. И выглядит так, словно готов к любой самой страшной войне, даже с самим собой. Чонгук, насколько он помнит, смотрит всё выступление от начала и до конца, но во время антракта всё-таки появляется. Жизель без задней мысли чмокает его в щёку, «на удачу», нарочно и очень смачно марая красной помадой и заливаясь смехом, а Тэхён косится на Хосока, не понимая, как можно не ревновать свою девушку к такому человеку... Но о том, какой именно Чонгук, старается не думать. Тот кивает головой в сторону выхода, и Тэхёна страшно трясёт, стоит осознать, что совсем скоро выходить на сцену. Он даже не понимает того, что Чонгук забирает его костюм, отдельно – плащ. А когда они остаются наедине, в костюмерной, то беззастенчиво просит Тэхёна раздеться. Тот сперва впадает в ступор, затем молча возмущается, глядя на мужчину ошалелыми глазами, но когда до него доходит, что Чонгук просто хочет, чтобы он переоделся, то совсем неуверенно расстегивает ремень брюк. Взгляд то и дело бегает по углам совсем небольшой комнаты, заваленной одеждой, по чему угодно, но только не по Чонгуку, который нагло пялится. Тэхёну не стыдно, он не стесняется своего тела, не стесняется посторонних, просто раздражается, потому что чувствует себя неловко из-за воспоминаний, всплывших в голове: о том, как и где его касались, что и с какой силой кусали и целовали. Но у Чонгука совсем бесстрастное лицо, он выглядит невпечатлённым чужим нагим телом. Даже ничего не говорит. Ровно до тех пор, пока не застёгивает молнию на спине, под самую холку. Тэхён так и стоит с бешено колотящимся сердцем, спиной к Чонгуку, чувствуя, как на предплечья ложатся ладони. Ткань лёгкая, непромокаемая, плотная, однако же даже сквозь неё ощущается тепло. То, как Чонгук чуть сжимает ладони, как его нос почему-то оказывается в волосах, он что-то шепчет сам себе – Тэхён не может разобрать. Просто стоит, пытаясь понять, почему они здесь, в тесной костюмерной, а не в общей гримерке, где обычно все ждут своего выхода. — Это какой-то обряд посвящения? — интересуется Тэхён. Чонгук разворачивает его к себе лицом, протягивает плащ, украшенный лёгкими белыми перьями. Окидывает нечитаемым взглядом с ног до головы, о чём-то много и долго думает. — Хочу снова почувствовать эту разницу между тобой в жизни и тобой во время выступления, — говорит он, а Тэхёну почему-то впервые неловко рядом с ним. Они разговаривают. Нормально разговаривают. Без сарказма и взаимного раздражения. — Я помню: соблазнить их всех, — Тэхён не говорит: «Тебя». Но, кажется, именно это Чонгук и читает между строк, потому что усмехается. — Не оставь никого равнодушным. — Мне заставить их падать к моим ногам? — нервно усмехается он, и тело окатывает горячей волной, когда в ответ звучит: — К таким ногам упасть не стыдно. И не скажешь, что Чонгук шутит. Он совсем так не выглядит. — Я и так волнуюсь, — ворчит Тэхён. — Я знаю. — Тогда не говори ерунды. — Просто вспомнил, почему я тебя хочу, — томно звучит в ответ, но Тэхёна из-за этих слов аж передергивает. То ли от отвращения, то ли от возбуждения. Его всё-таки хотят... Но сейчас совсем никак нельзя возбуждаться, не в этом костюме, который обтягивает как вторая кожа. Тэхён старается не делать глупостей, но он невыспавшийся, на нервах, наедине с человеком, с которым у него не самые невинные отношения. И который говорит не о погоде в Лондоне, а о том, чего хочет. Точнее, кого. И даже не краснеет. Чонгук, вероятно, не ожидал, что Тэхён потянется в его сторону первым, а когда сообразил, то по взгляду было видно, что знает, чего стоит ждать. Однако же поцелуя не произошло. Не совсем. Тэхён кладёт трясущуюся ладонь ему на шею, а губы касаются того самого места, где до сих пор красуется алый след помады Жизель. Он чуть стирает её, оставляет твёрдый поцелуй в том же самом месте. От Чонгука всё ещё очень тяжело пахнет, а кожа мягкая, совсем не колется под губами. — На удачу, — объясняет, и Чонгук только гаденько улыбается. — Мне, а не тебе. Ясно? Мужчина улыбается ещё шире и, обхватив пальцами за скулы, притягивает к себе для быстрого поцелуя. Умудряется скользнуть языком в рот и за какие-то жалкие секунды довести Тэхёна до сбитого к чертям дыхания и затуманенного взгляда. — Вот бы ты всегда оставался таким, — мечтательно тянет Чонгук, так и не отпустив его лицо. Разглядывает, что-то там видит, и Тэхён представляет, насколько грязно он выглядит сейчас. С косметикой и размазанной помадой на губах. У Чонгука такая же, совсем немного, что этого и не заметить, если не присматриваться. — Таким – это сногсшибательным? — хмыкает Тэхён в ответ. — Надоедливым. — С этим я справлюсь, — от его просьбы даже становится смешно. Быть невыносимым – это не образ, это стиль его жизни. — Я тебе доверился, — напоминает тот и отпускает. Большими пальцами вытирает уголки губ Тэхёна, стирает помаду, чтобы никто не надумал лишнего. И шепчет в последний раз, склонившись к губам: — Не подведи, ласточка. Целовать не буду. Тебе удача не нужна. Он скрывается за дверью, оставляя Тэхёна в одиночестве среди вещей. Возбужденного, взбудораженного, нервного. В костюме даже не присесть, потому что, как сказал Чимин, это неуважение к зрителю, и приходится болтаться за сценой ещё добрые полчаса. В какой-то момент казалось, что этого никогда не произойдёт, что Тэхёна не вызовут на сцену, не скажут быть готовым, что до выхода у него какие-то жалкие десять минут. Десять минут, которые пролетают как одна. Он стоит за кулисами, а в зал уже выкатили горизонтальный ящик почти в его рост. Прозрачный, пока ещё пустой. Тэхён наблюдает за всем этим сквозь небольшую щель между портьерами, находит Чонгука, не может не улыбаться, когда тот непонимающе смотрит на происходящее на сцене. Хмурится. Недовольно. Наверное, его стоит бояться. Тэхён собирается сделать очень и очень глупую вещь, понимает: стоило хотя бы предупредить о том, что беспокоиться не о чем, всё спланировано. Но Чонгуку ведь неведом страх – его собственные слова. Он сам просил Тэхёна быть надоедливым, а это ведь равно непослушному. Это равно всему тому, что он собирается выкинуть. Сокджин представляет его четырёхкратным чемпионом по гимнастике, он нагнетает атмосферу, добавляя в историю ухода его из спорта какие-то совсем уж жуткие вещи, заставляет зрителей сопереживать, бояться, когда они слышат: «...и впервые выйдя на эту арену, намеревается рискнуть своей жизнью». Тэхён не собирается рисковать своей жизнью, но эти слова действуют на Чонгука неоднозначно. Он как будто знает, кидает взгляд в сторону выхода артистов, туда, откуда за происходящим наблюдает Тэхён. Его не видно. Его не может быть видно, но Чонгук смотрит прямо на него, осознанно или нет, сам пугает одним только взглядом, потому что ненавидит риск. Когда Сокджин, с которым пришлось поделиться задумкой номера, приглашает его с Чимином и Юнги на сцену, Тэхён только делает глубокий вдох. И под аплодисменты выходит с накинутым на плечи плащом, который развевается за его спиной. Чимин и Юнги выглядят суровыми, это всё образы, которые они должны держать, хотя Мин сам по себе такой. Оба почти в одинаковых одеждах: шелковых халатах, и Тэхён впервые видит выглядывающие татуировки Юнги из-под ворота футболки. Правда, у него совсем нет времени отвлекаться. Сокджин громко говорит: «Перерождение». Возможно, он говорит не только это, но Тэхён из-за шума крови в ушах не слышит его, пытается исполнять свою роль. Он заряжается такой сумасшедшей энергией, когда откидывает в сторону плащ и по ступенькам забирается в стеклянный ящик. Случайно, а может, нарочно ловит взгляд Чонгука: сосредоточенный. А после слов Сокджина о том, что среднестатистический человек может задерживать воздух под водой не больше минуты, глаза мужчины мрачнеют. Если бы не зрители, он бы встал, подошёл и давным давно спросил, какого чёрта здесь вообще происходит, потому что не любит таких игр. Хотя, вероятно, Чонгуку они нравятся только в том случае, когда он может контролировать процесс и знает, что последует дальше. Сейчас он не знает ничего, а потому внимательно следит за каждым лишним движением. Как хищник караулит жертву, так и Чонгук всего лишь ищет повод, чтобы в случае чего всё это прекратить. Сокджин говорит, что Тэхён должен будет выбраться из закрытого ящика, наполненного водой до того, как он захлебнётся. — Получится ли? — улыбается он во все свои тридцать два, сверкая белоснежной, жуткой улыбкой. За кулисами он не такой. Он спокойный, не улыбается вот так и много молчит, потому что слушает. Юнги завязывает Тэхёну руки толстым жгутом, пока Чимин кидает на зрителей пугающие взгляды. — Ты труп, — безразлично говорит Мин, когда помогает Тэхёну лечь на дно. Их никто не слышит. — Ты видел, как он смотрит? Скучать по тебе я точно не буду. А если ещё и огребу за то, что меня впутали в это дерьмо, я тебе башку откручу, пока ты спать будешь. Понял? У меня твой адрес есть. И электронная почта. Тэхён закатывает глаза, а Чимин кидает на них недовольный взгляд, подгоняя Юнги отойти уже, нахрен, подальше. — В сторону, гадалка, — хмыкает Тэхён. — Если начал – побеждай. — Ты умом двинулся, да? Я так и думал, ещё когда тебя впервые увидел, — Юнги связывает ему ноги так, чтобы только потянув за конец жгута, можно было освободиться. — Тут не до побед. Чонгук тебя с дерьмом сожрёт и не подавится. — Он разрешил. — Он же не думал, что ты, наш местный фантазёр и энтузиаст, полезешь в ящик. Я бы и Чимину заодно навставлял. С тобой за компанию. Если бы он знал... — Знает, — шипит Тэхён. Юнги такой ворчливый, потому что его посвятили во всё это безобразие лишь вчера. — Чонгук знает, расслабься. Тэхён не уточняет, что именно, но по Юнги и так видно, что он не верит. И правильно делает. — Не знаю, чё за хрень ты творишь, но молись, чтобы оно того стоило. Мин громко хлопает крышкой. Как будто гробовой. В закрытом ящике очень быстро становится душно, сердце начинает биться чаще от страха, но Тэхён берет себя в руки и закрывает глаза. Он репетировал это тысячу раз в ванной, ему всего лишь нужно сделать вид. Не нахлебаться по-настоящему, а притвориться, не должно же быть сложно. Только вот стеклянный ящик – не ванна. Он не может вынырнуть в любой момент, а внутрь уже начинает поступать вода через шланги, установленные в полые ножки, на которых стоит импровизированный аквариум с ним в роли русалочки. Поэтому он и не хотел, чтобы его красили, успокаивает то, что выглядеть он будет ещё более эффектно. В теории. А на деле он только смотрит на Чимина, который кидает на него обеспокоенный взгляд. Тоже нервничает, как и все зрители, и те, кто наблюдает из-за кулис. Такого здесь ещё не было, говорил Чимин. Такое Чонгук может как оценить, так и забраковать вместе с тобой, говорил он. Но Тэхён контролирует ситуацию, насколько ту можно контролировать, находясь связанным в запертом стеклянном ящике. Вода мочит волосы, попадает под костюм, арена благо заранее накрыта тентом, чтобы не намочить покрытие. Он видел этот трюк когда-то по телевизору, в одном из фильмов, и ему было страшно смотреть. И зрителям сейчас наверняка страшно. В теории Тэхён должен был достать ключ, который в руку ему сунул Юнги, но сперва он с лёгкостью выпутывается из верёвок, когда вода начинает переливаться через верхние отверстия в ящике. Дальше – как по маслу. Опять же в теории. Зрители видят ключ, который видеть не должны. Тот выпадает из рук, рыбкой ныряет куда-то под Тэхёна, который даже сквозь толщу воды может без проблем найти Чонгука между рядов. И тот выглядит так, как будто готов выбить стекло собственными руками, если Тэхён сейчас же оттуда не вылезет, однако же не двигается с места даже тогда, когда он начинает бить по крышке изнутри. Зал в ужасе, Тэхён немного тоже. Для него уже подготовили трапецию, спустили на середину арены, а Чимин судорожно ищет запасной ключ в карманах, кидая взгляд на часы над входом за кулисы, которые превратились в таймер в тот самый момент, когда вода полностью заполнила ящик. Любой среднестатистический человек может провести под водой не больше минуты, голосом Сокджина звучит в голове. Минута заканчивается слишком быстро, секунды текут как сумасшедшие, а Чимин слишком долго шарится в карманах под спокойный и заинтересованный взгляд Сокджина. Музыканты, сидящие за сценой, продолжают подыгрывать до тех пор, пока время совсем не заканчивается. Чимин роняет ключ не по плану. Когда Юнги отталкивает его, то Пак успевает посмотреть на Чонгука, взгляд которого очень сложно прочесть. Он сегодня не при параде, то есть без повязки и трости, наблюдает за этим цирком, склонив голову. Может, понимает, может, правда доверяет, поэтому не вмешивается. У него на лице не дрогнул ни один мускул, когда Юнги наконец открыл боковую створку, отпрыгнул в сторону, и Тэхёна потоком воды вымыло на арену. Почти весь свет в зале в этот момент погас, только один прожектор остался включённым: всё внимание было приковано к телу, почти бездыханно лежащему посреди арены в воде. Тэхён, честно, испугался сам. До ужаса. Но когда услышал тихое, едва слышное звучание мелодии, нарастающее, под которую должен выступать, то вздохнул полной грудью, распахивая глаза. Он почти что умер, пускай не по-настоящему, но это ведь волнительно? От него ждали именно этого? Когда девушка начинает петь, Тэхён перекидывает ногу через перекладину трапеции, как тренировал: если не соблазнительно, то хотя бы грациозно. Он должен слишком много всего одновременно, и его трясёт, когда трапеция поднимается вверх, а руки, словно тянутся к земле, захватывают воду, которая вытекает сквозь пальцы, переливаясь жидким серебром под светом прожектора. Тэхён не представлял, что это будет выглядеть так... Он видит себя в отражении воды, макияж размазался, растёкся под глазами. С волос капает как после проливного дождя, костюм сухой, а в Тэхёне кипит столько чувств: от страха до восторга и от ужаса до трепета перед мелодией. Почему-то в голове всплывает именно вчерашний вечер, когда Чонгук был с ним по-странному ласковый. Тэхён мог бы назвать сегодняшний день одним из самых особенных, потому что своё первое выступление на манеже не помнит. Но то, что происходит с ним сейчас, словно этап новой жизни, в которую он упорно рвался несколько месяцев. Зубами выгрызал себе путь. Он получил то, что хотел: полный зал зрителей, внимание, о котором мечтал, свою собственную минуту славы. Но разве не странно, что сейчас его волнует не внимание сотен человек, а всего одного, который вызывает не только желание, но и животный страх. Тэхён чувствует себя как на пороховой бочке, когда поднимается под самый купол и становится на перекладину. Чуть ниже спущена ещё одна трапеция, на которую он, совершенно не задумываясь, шагает, тут же вызывая охи и вздохи со всех сторон. Даже у него замирает сердце, потому что это страшно: видеть перед собой то, за что можно ухватиться, понимать, что ниже – пропасть. Оступился – ты калека. Тэхён к такому не готов, но разве он может оставить свою жизнь совсем без риска? А мысли об одном: Чонгук будет зол. Он будет так зол на него, что спускаться на землю совсем не хочется, но Тэхён спускается, чтобы пробежаться в воздухе над водой и обрызгать ряд зрителей. Если не цирк, то больше уже ничего. Если Тэхён попытается вернуться в спорт, а у него не выйдет... Он старается не думать об этом именно сейчас, плюхается прямо в воду, якобы сорвавшись с трапеции. Все колени давно отбиты, и это больно настолько, что боль уже не чувствуется. Только её колючие отголоски где-то на периферии сознания. Если бы Чонгук увидел, вероятно, не оставил бы это без внимания. И снова Чонгук в голове. Тэхён очень рад его сейчас не видеть, не натыкаться на нечитаемые взгляды, не лицезреть в нём сумасшедшего желания, потому что от одной только мысли об этом трясутся поджилки, а в его собственном взгляде такой пожар. Съедающий всё изнутри, ползущий по лёгким всякий раз, когда он меняет трапеции под самым куполом, в нескольких метрах над землей. И Тэхён без преувеличений считает свой номер самым красивым, эстетичным, и плевать он хотел на слова Юнги о том, что Чонгук его сожрёт. Когда под тобой вода, над – несколько метров до купола и прожектора; когда ты буквально паришь над ареной, ловя холодный воздух цирка с запахом карамельного попкорна, то в этот самый момент сложно думать о том, каких люлей можешь отхватить за свои выходки. Тэхён чувствует себя свободным. Его номер незамысловатый, во многом похож на тот, который он показывал Чонгуку, разве что здесь есть взгляд. Такой, какого от него хотели: покоряющий, желающий, подчиняющий. Он должен был соблазнить? Ну, ему не хочется. Тэхён хочет, чтобы его не желали, а боялись. Хочет собрать все вздохи ужаса, когда он ставит свою жизнь под угрозу, а после даёт то, что люди желают – шоу. Трюки, полёт ласточки над водой, пока его плащ мягко развевается за спиной и по плану был полюбившийся апфль. Тэхён отдаётся мелодии, как будто совсем перестаёт контролировать свои действия. Его поднимают под купол, вторая трапеция исчезает, и в этот самый момент он шагает в пустоту. Кто-то на дальних рядах кричит, из-за чего по людям в зале проходит волна дрожи. Даже Тэхён её чувствует в тот самый момент, когда трос, который он прицепил к поясу, удерживает его над самой землей. Буквально в метре, после плавно опуская в воду, где он и остаётся лежать неподвижно, пока не гаснет последний прожектор. В зале стоит кромешная тишина и темнота, но стоит мягкому желтому свету окутать арену, зал, наполненный людьми, Тэхён телом чувствует аплодисменты. У него на короткий миг закладывает уши, словно он один в замедленной съёмке посреди арены. А когда до него доходит, что крики и аплодисменты адресуются ему, то всё, что он делает – поднимает голову из воды и находит взглядом Чонгука. У того на лице ноль эмоций. Ни веселья, ни злости, максимальное безразличие, которое больно колется где-то в области сердца. Но стоит уголкам губ дёрнуться, расползтись в ухмылке, просто в очень довольной улыбке, Тэхён готов снова лезть на снаряд. Он это сделал. Сделал. А теперь завороженно наблюдает за тем, как сам Чонгук ему аплодирует, лениво, как будто он и есть самый важный зритель. Церемония прощания со зрителями проходит как в тумане, уже за кулисами Тэхён не может отделаться от чувства, что он спит. Как будто всё это не по-настоящему, словно он вот-вот проснётся дома, в Сеуле, в своей постели и будет сверлить безнадёжным взглядом серые стены, убиваясь по прошлому. Однако же крики радости самые настоящие, Чимин, который восторженно трясёт его в объятиях – тоже. И Жизель, и Кристина, и Намджун, который кидается на него, загребая в охапку и сдавливает чуть ли не до хруста костей. Болтает о том, что они ещё столько всего смогут сделать, что не зря, не зря! Они друг друга нашли: Тэхён и цирк. Кажется, он впервые улыбается так широко, абсолютно всем, даже Хесону, когда тот называет его сумасшедшим и весело подмигивает. Тэхён уже и не помнит, когда последний раз чувствовал себя таким счастливым. И он, совершенно забыв о том, что кругом люди, чуть ли не бросается на Чонгука, но вовремя себя одергивает, когда Чимин толкает его в бок, пытаясь уговорить поехать с ними в паб. Отметить дебют. — Ты заслужил, — говорит Чонгук, а Тэхёну кажется, что он сейчас лопнет от гордости за самого себя. — Отдохните. Тэхён бы очень хотел спросить: «Ты не едешь?». Но понимает и по глазам, что нет. Возможно, Чонгук устал за все эти дни бесконечной беготни по важным делам, может, он беспокоился из-за того, что решил доверить Тэхёну закрытие шоу, зато теперь может спать спокойно – его опасения не подтвердились. Тэхён доказал, что он может. Что не зазря был выбран фаворитом, не просто так наделён привилегией пререкаться с начальником. Ему можно, он самый. Доказал ведь, что особенный, верно? Это услышать бы хоть раз, но Чимин так настойчиво толкает его в гримерку, смыть косметику и переодеться, что Тэхён просто теряет Чонгука из вида. Сам откладывает разговор на потом, наслаждаясь собственным триумфом, впитывая атмосферу, которая царит между ними. Он впервые чувствует себя частью коллектива. Впервые выбирается с ними куда-то, даже умудряется поговорить с Хесоном по душам, уже сидя в пабе за столиком, отдельным ото всех. К ним присоединяется и подвыпивший Юнги, пока Чимин и Хосок спорят о чём-то над настольным хоккеем, да так рьяно, что их вот-вот придётся разнимать. Но Жизель вроде контролирует ситуацию, пытаясь добиться (буквально кулаками, пока её не унимает бармен) от музыкального аппарата песни, которую она хочет. Что-то французское, Тэхёну точно неизвестное. Он сегодня узнал, что Хесон бывший ветеринар, а Юнги по своей профессии – психотерапевт. Тэхён смеялся от души, потому что никогда бы в жизни не подумал, что такие люди пошли бы работать в цирк, но у обоих к этому лежала душа. Был талант, как любит говорить Чонгук. Разве что у Юнги в самом деле есть какая-то необъяснимая связь с чем-то потусторонним, потому что, когда они возвращались в отель, он попросил водителя поехать по другой улице. Ни Тэхён, ни водитель, ни Жизель не поняли, однако, когда они уже подъезжали к отелю, по новостям сообщили об аварии, и Ким смотрел на Юнги как на восьмое чудо света, чуть пьяным, поплывшим взглядом, пока тот не выдал: — Я, в отличие от вас, косоруких гимнастов, умею пользоваться гугл мэпс, — за что получил от Тэхёна тычок в плечо и взгляд, полный презрения. Он же почти поверил. Когда стрелка настенных часов в номере перевалила за девять вечера, Тэхён уже успел принять душ и относительно прийти в себя. В голове всё ещё был туман, в теле какая-то странная легкость, когда он вышел за порог и украдкой посмотрел по сторонам, прежде чем совсем тихо постучаться в номер напротив. Тэхён без разрешения дернул ручку, дверь поддалась. Он не собирался вламываться вот так, хотел заглянуть, спросить разрешения... Хотя кого он обманывает? Стоит Марсу увидеть его, он тут же подрывается со своего лежака и лезет облизывать. Тэхён мнётся с пару секунд, прежде чем беззвучно повернуть ключ в замке, а когда понимает, что Чонгук в душе, то сперва подумывает уйти, пока взгляд не падает на его телефон, лежащий на прикроватной тумбе. Ну нет, Тэхён не будет... Он не станет шариться в чужих вещах, тем более по чужим телефонам. Разве что он ради интереса проверяет заставку: ничего необычного, какие-то стандартные однотонные обои. Чонгук очень скучен в своей дотошности. — Ты не закрыл дверь, — говорит Тэхён, разглядывая вид за окном, когда слышит, как Чонгук вышел из ванной. — У тебя вид лучше. — Ты пришёл полюбоваться? — усмехается тот. Тэхён бы съязвил, но он всё ещё немного пьян и пришёл точно не за этим. Однако у него язык прилипает к нёбу от неловкости, когда он понимает, что Чонгук, по всей видимости, не любит стеснять себя одеждой, поэтому разгуливает по номеру в одном нижнем белье. Но Тэхён ведь пришёл не за тем, чтобы устраивать здесь... всякое. Закрытая дверь говорит об обратном. — Ты ничего не сказал, — напоминает он, опираясь спиной на стену рядом с окном. В номере тихо, как и во всём отеле. Только Марс пытается разорвать в клочья резиновую игрушку, утробно рыча от злости. Обычно Чонгук дал бы ему команду «место», приказал бы сидеть или замолчать, но даже не обращает внимания, подходя к Тэхёну, который напрягается всем телом, наблюдая за мужчиной. Он ждёт. Позорно признается себе в том, что чего угодно: какого-то взгляда, комментария, слов о том, что между ними уже было. От всего этого Тэхён получает какое-то мазохистское удовольствие. Но Чонгук только поднимает руку, чтобы поправить его мокрые после душа волосы. Они отросли, их можно смело собирать в маленький хвост, а чужая рука как будто трепетно заправляет за ухо. — Ты был невероятен, — честно говорит Чонгук, совсем не по-доброму улыбаясь. — Я был готов убить тебя прямо там, пока не понял, что всё было так и задумано. — Это комплимент? — напрягается Тэхён, но расслабляется, когда звучит: — Лучший, что я делал кому-либо. Ты вышел за пределы моего представления о шоу. Больше я не смогу вернуться к чему-то более простому. Тэхёну так страшно льстит всё то, что говорит Чонгук, даже если он говорит это всё специально, просто для того, чтобы удовлетворить чужую гордость. Тэхён всё равно изо всех сил старается выглядеть чуть менее довольным, чем есть сейчас. Кажется, не получается, потому что Чонгук смеётся над ним. — Теперь ты счастлив? У меня тоже есть к тебе один вопрос, — его тон странный, но Тэхён так занят любовью к себе, что не обращает внимания, пожимая плечами, мол, спрашивай. — Зачем ты пришёл? В смысле зачем? Тэхён хмурится, не понимает, даже не находит, что ответить. Так и молчит, стойко выдерживая на себе пристальный взгляд. — Я так и не получил чёткого ответа на свой вопрос, — даже не сразу доходит, о каком вопросе идёт речь. А когда в голове всплывает их разговор в самолёте, то, каким недовольным Тэхён оставил его вчера в обеденном зале, всё становится на свои места. Неужели ему так важна конкретика? А без неё никак? Да разве можно вот так с ходу взять и согласиться на что-то очень сомнительное и непонятное. — Ты уже спал с такими, как я? — Тэхёну даже не обязательно это знать, он как будто просто тянет время, боясь сказать чёткое «да». Или же такое же чёткое «нет». — С какими «такими»? — Чонгук выгибает бровь. — Неуправляемыми сексуальными шизофрениками? Если бы ему каждый раз давали по доллару, когда Чонгук называет его шизофреником... — С парнями, — пыхтит Тэхён, тут же краснея, но мужчина только усмехается. — Ревновать не станешь? — С какой это стати? — Тогда спал. — И как? — выпаливает Тэхён и сверлит его взглядом. Чонгук, кажется, не совсем понимает вопрос, озадаченно смотрит в ответ. — Разговоры о сексе меня заводят. — Не вижу ничего, из-за чего можно было бы завестись. — Мне не надо видеть, у меня отличная фантазия, — тон становится совсем другим, интимным. Наверняка он делает это нарочно. — Рука в помощь. — Интересно, с мыслями о чём ты кончаешь, — игнорирует его Чонгук, а Тэхён прикрывает глаза. — Перестань... — А знаешь, о чём я думал последний раз? — он тесно прижимается, так, что в лёгких начинает не хватать воздуха. — Слышать не хочу... — какая откровенная ложь. Чонгук внезапно пихает ему в рот два пальца, глаза непроизвольно распахиваются, округляются, и Тэхён пытается отстранить руку, но его крепко хватают за загривок, немного грубо, тут же горячо шепчут на ухо: — Я представлял тебя. Хочешь знать, в какой позе? Хочу, конвульсивно стучит в голове, а следом мантрой: нет, нет, нет. Нет, Тэхён, ты не хочешь. Фу, кыш! Он жмурится, когда Чонгук кусает его за скулу, играясь пальцами с языком; когда мокро втягивает кожу на шее в рот, не оставляет следов, зато грязно слюнявит. Самое позорное: от всего этого в штанах стоит колом. Пальцы заменяются языком, который широко лижет по чужому, и всё это похоже на изнасилование ртом. Чонгук прикладывает немалую силу, вдавливая его тело в стену, чтобы Тэхён не мог дёрнуться, но тот и не пытается, лишь единожды отстраняется с оглушающим чмокающим звуком, чтобы сделать вдох и тут же впечататься с силой в губы напротив. Поддаётся, совсем не умеет держать себя в руках, даже не пытается контролировать собственные желания. Тэхён для этого мира, кажется, потерян. Он не знал, что поцелуи бывают грязными. Не знал, насколько они бывают мокрыми, долгими, глубокими и горячими, потому что такое между ними впервые. У него начинает неметь челюсть, язык заплетается, а губы горят, когда Чонгук наконец отстраняется, тяжело дыша. — Подрочишь себе сам, — заявляет он, а Тэхён смотрит на него расфокусированным взглядом, не понимая. Сам? При нём? Прямо сейчас? Он уже было потянулся к брюкам, чтобы хотя бы сбавить напряжение, но тут же остановился, прийдя в себя. — Чего? — всё ещё не понимает Тэхён, а Чонгук откидывает одеяло в сторону, он... готовится ко сну. Собирается лечь спать вот так просто? Тэхёну даже не нужно идеальное зрение, чтобы увидеть, как натянулось бельё, а он собирается лечь спать? — Ты что делаешь? — возмущается Тэхён. — А что ты хотел бы, чтобы я сделал? — невозмутимо спрашивает тот. И что Тэхён должен ответить? Хочу, чтобы ты мне подрочил, а я – тебе. Так, что ли? Да у него язык не повернётся произнести такое вслух. Он тут же принимает насупленный вид. — Обижайся сколько влезет, — безразлично говорит Чонгук. — Пока ты своим собственным ртом не скажешь мне, что хочешь этого, я тебя и пальцем больше не трону. А твоё выступление и правда было грандиозным, льстить тебе ради собственной выгоды я бы не стал. Тэхён даже не слушает, что он говорит. Просто сказать «хочу». Я согласен. Оно вот-вот вырвется, но что-то упорно преграждает путь в горле, не даёт звукам выбраться наружу. Наверное, гордость. Может, это просто страх перед собственными желаниями, но Тэхён так ничего и не отвечает. С ухнувшим куда-то в ноги сердцем и пропавшим запалом выходит из номера, не откликнувшись ни на «Тэхён», ни на «спокойной ночи». Не забывает хлопнуть дверью так, чтобы Чонгук точно понял, какой он важный и обиженный индюк. Ему не подрочил мужик. Вот так трагедия... Тэхёну было бы очень смешно, если бы чуть позже он, уже лёжа в постели, в одиночку не кончил с мыслью об этом циркаче. Он тяжело дышал, прикрыв глаза, мечтал просто провалиться сквозь землю за то, что всё-таки дожил до этого. Но ничего страшного не произошло. Конец света не наступил, часы всё так же тихо тикали, под окнами не собралась толпа интервьюеров, чтобы спросить его о том, каково же быть педиком. Он стискивал челюсти и бил себя по лбу за то, что вообще допускал подобные мысли. Ну какой из него гей? Он же так, просто... Это всё переходное, несерьёзное, в этом виноват не он, а Чонгук, который это всё начал. Да, так намного легче дышится, когда есть кого во всём обвинить. Тэхён даже не злится на него следующим утром. И последующим. И спустя три дня тоже. Просто не разговаривает, не попадается на глаза, после выступлений просит Чимина, или Хесона, или Жизель с Хосоком, или даже... Юнги съездить с ним в паб. Не чтобы напиться, а пообедать, прогуляться по городу. Ну и точно не для того, чтобы не сталкиваться с Чонгуком, когда тот возвращается в свой номер. Ему как будто наплевать. А чего ему, собственно, волноваться? Его шоу продаётся, работа идёт как по маслу, Тэхён выступает так яростно, как не выступал даже в первый день. Он более-менее свыкается с мыслью, что теперь это его работа, которой не нужно бояться. Даже не думает о том, что его кто-то может выставить за порог. Он Чонгука сам сожрёт со всеми потрохами, если тот хотя бы заикнётся о его уходе. О, Тэхён такое кидалово прощать, как оказалось, не готов. Он из него всю душу высосет, если получит хоть один упрёк в свою сторону, и даже уже был готов отбиваться от его претензий, когда на второй выходной день после выступлений обнаружил Чонгука на своём пороге. Тэхён смотрел незаинтересованно, выглядел так же. Мысленно дал себе оплеуху за то, что его успела кольнуть обида. Он же не такой. Не обидчивый. Просто очень наглый, хочет, чтобы всегда было так, как ему надо, как ему нравится. Вот и всё. Разбалованный вседозволенностью? Возможно. Но виноват в этом опять же только Чонгук, который стоит на пороге его номера, заглядывая в глаза. — Соскучился? — язвит Тэхён, не пуская его дальше. — Нельзя? — даже не пытается увиливать от ответа. — Нужно выгулять Марса. — А я тут при чём? Твой пёс, ты и выгуливай. — Я не прошу тебя об этом, — он ещё и смеет усмехаться. — Зову прогуляться. — С тобой? — А с кем ещё? У Тэхёна скрипят зубы, когда он, против собственной воли, сгребает в карманы телефон и ключ от номера, чтобы пойти следом. Даже не понимает, зачем вообще идёт. Он решил для себя, что больше не переступит порог соседнего номера, потому что не нужны ему никакие взаимовыгодные отношения. Да всё, ему вообще ничего от Чонгука не надо, только чтоб отстал. И всё равно плетётся за ним до лифта, а там и на улицу, отмечая, что сегодня мужчина не в костюме, а одет совсем по-домашнему. При этом продолжает приковывать взгляды, внешность у него весьма неординарная – даже к этому Тэхён привык, и даже это его до ужаса нервирует. Потому что ждал. Да, ждал, пока Чонгук придёт сам. Не особо надеялся, потому что слишком уж он иногда принципиальный, но понимал, что всякий раз, когда между ними происходили стычки, Чонгук их улаживал. Он же не любит конфликты внутри коллектива, пускай, значит, решает проблему. А как? Одному Богу известно, как Тэхёну хотелось бы ту решить. — Насколько помнится, ты хотел посмотреть город, — говорит Чонгук, щурясь от яркого, почти летнего солнца. В Лондоне очень тепло, погода к себе располагает, на небе ни облака. — Хочу. Хесон уже показал мне набережную. Чонгук озадаченно смотрит на него, однако же ничего не спрашивает. — Я рад, что ты перестал бегать от него как в задницу ужаленный. Тэхён ожидал другую реакцию, хотя бы вопроса, с каких это пор он якшается с Хесоном, но Чонгуку абсолютно всё равно, судя по его расслабленному виду. Супер, думает про себя Тэхён. Зашибись. Просто отлично, мысленно ворчит он. Где-то в глубине души умерла последняя надежда, что Чонгук поднимет разговор об их неоднозначных отношениях. Ему даже перед самим собой стыдно за все эти мысли, чуть ли не пропускает вопрос Чонгука, где он ещё успел побывать. Особо нигде, только парочка пабов, один из которых как раз был у набережной Темзы. Если честно, река как река, абсолютно ничего интересного. — Я не люблю музеи. Искусство – это не моё, — говорит Тэхён. — Мне бы что попроще. — Обычно мы ходим в парк. — Мы? — Я и Марс, — уточняет Чонгук. Лучше бы не спрашивал, потому что мужчина весьма недвусмысленно усмехается чужому озадаченному тону. Тэхёну не интересно, куда и с кем он ходит, вообще-то. Чистое любопытство. — Он любит гонять белок. — Белки в парке? — Туристы подкармливают их. — Никогда не видел белок вживую, — признаётся Тэхён. Он вообще очень мало чего повидал за всю свою жизнь, в отличие от Чонгука, который объездил весь мир. Однако же тот не смеётся, разве что явно веселится, когда Марс, уже в парке, не даёт ему подойти к дереву, путаясь под ногами и громко лая на пушистых. Тэхён ворчит себе под нос о том, насколько этот пёс неблагодарный, впервые вот так гладит его, полностью забив на белок, чешет ему пузо, выковыривает из шерсти свежую траву и листья. Марс совсем не похож на Чонгука своей жизнерадостностью. Он непослушный, неугомонный, наглый, вкрай оборзевший пёс, которому Чонгук позволяет абсолютно всё. В принципе, общие черты у них и правда имеются. У Марса такой живой взгляд, полный обожания к этому миру и всем вокруг, и это несмотря на то, что он воспитывался в строгой дисциплине. Он просто знает, где может дать себе волю, а где – не стоит. — Твой пёс меня обожает, — подводит Тэхён итог дня, плюхаясь на другой край скамейки. Солнце почти совсем зашло, он даже на какое-то время совсем забыл о Чонгуке, пока играл с собакой. Марс оказался и правда очень умным псом, понимает команды с полуслова, иногда даже одними жестами, и Тэхён посвятил ему весь свой вечер, пока Чонгук любовался видами. Или чем он там любовался. Это не особо волновало. Они сидят на набережной, недалеко от кафе, в котором отужинали. Чонгук ненавязчиво, но время от времени заглядывал Тэхёну в рот, чтобы убедиться, что тот ест. И Тэхён правда ел. Да с таким аппетитом уплетал ужин за обе щеки после прогулки, побыстрее, чтобы не оставлять Марса на улице в одиночестве. В кафе с собакой не пустили. — Не льсти себе, — говорит Чонгук. — Он обожает всех, кто проводит со мной много времени. — Что-то я не видел, чтобы он так кидался на других, как на меня. — Вывод напрашивается сам, — безэмоционально звучит в ответ. Но Тэхён и так понимает, о чём идёт речь. Возможно, он и правда много времени проводит с Чонгуком. Наверное, единственный из труппы. Он задумчиво наблюдает за медленно зажигающимися фонарями, которые заливают набережную тёплым светом. Темзу словно укрыли золотым одеялом, на улице заметно похолодало без солнца, воздух стал свежее. Рука гуляет в шерсти пса, который залез на скамью между ними и лёг головой Тэхёну на бедро, даже не думая, что его могут согнать. К ним троим сегодня весь день были прикованы взгляды, в основном, как казалось, из-за Чонгука. И сперва Тэхён пытался избегать близкого контакта с ним, однако вскоре понял, что от этого внимания не спрятаться, насколько бы далеко от Чонгука он ни находился. Он смотрит вдаль, через реку, на другой берег, словно в отражение: там те же скамейки, те же фонари, дома с желтым светом в окнах, кафетерии, звон колокольчиков. — Почему ты не пытаешься скрыть это всё? Чонгук кидает на него взгляд, и Тэхён обводит пальцем своё лицо, безразлично глядя на мужчину. Он привык к внешности Чонгука, но для многих это самая настоящая диковина. Хотя даже на него иногда косо поглядывают англичане, потому что они, как ни крути, чужаки для них. — Зачем мне пытаться это скрыть? — К тебе столько внимания. — Мне нравится внимание. — Правда? — Да. Тэхён искренне удивляется, хоть и не показывает этого, продолжая наблюдать за тем, как Чонгук облизывает пластиковую ложку из-под мороженого. — Я знаю, что ты не любишь эту тему, — хмурится, однако любопытство сильнее инстинкта самосохранения, — но всё-таки... Ты говорил про свою мать. — И? — А что насчёт отца? — Он мёртв. — Соболезную. — Как и моя настоящая мать. Тэхён растерянно смотрит на мужчину, а тот прицеливается и кидает в урну в нескольких метрах от скамейки. Попадает. Казалось, он и не думал, что может промахнуться. — Мне правда очень жаль, — выдавливает Тэхён и уже жалеет, что поднял эту тему. — Не стоит. — Соболезновать не стоит? — Я последний человек, который этого заслуживает. Тэхён не уверен, что получит ответ на свой вопрос, но всё же интересуется: — Почему ты думаешь, что не заслужил соболезнований? Взгляд, каким его окидывает Чонгук, пробирает до костей. — Не забивай себе голову всякой ерундой, — голос по-холодному безразличный. — Ты говорил о том, что тебе нужен тот, с кем ты можешь поделиться чем-то важным. — Это не касалось моего прошлого и моей семьи. — Но если я хочу знать? — хмурится Тэхён. — Я тоже много чего хочу, но держу это при себе. — Ты-то? Чонгук усмехается: — Думаешь, ты единственное, что я могу хотеть? — И чего ещё ты хочешь? Чонгук молчит какое-то время, а вместо ответа на вопрос выдаёт: — Здесь так тихо. — Я устал, — сонно бормочет Тэхён. Он даже не хочет спорить и устраивать дальнейший допрос, только широко зевает, и Марс со скулежом зевает следом. Всё-таки не такой уж плохой пёс: послушный, умный. Чонгук выдрессировал его так, что если он не захочет, Марс не сдвинется с места несколько часов кряду. Будет покорно ждать, пока ему не дадут команду, ну или хотя бы не обратят на него внимание. Правда, если дать ему волю, то это торнадо остановить уже невозможно, он перегонял всех белок в парке, и были недовольные туристы, но Чонгук всё равно ему позволил, потому что души не чает в своём псе, как и тот в нём. Неразлучная парочка. — Подъём, — командует Чонгук. И Тэхён, и пёс одновременно поднимаются со скамейки и лениво плетутся рядом. Первый даже не сопротивляется, когда его совершенно внезапно заставляют взять себя под локоть и накрывают ладонь своей. Почему-то он на Чонгука не злится, хотя выходил из отеля с совсем другими мыслями. — Мы на улице, — напоминает Тэхён, решая не вспоминать о чужих словах о том, что Чонгук больше не притронется к нему. Хочется нагло усмехнуться прямо ему в лицо, и только ради приличия Тэхён ещё пытается отойти от Чонгука подальше, но тот прижимается ближе, как будто специально. Наверняка так и есть. — Англичане во многом толерантные люди, — говорит Чонгук. — А я – нет. В ответ тишина. Тэхён даже хмыкает, понимая, что его слова просто игнорируют. Он едва переставляет ноги, потому что очень устал и хочет спать. Где-то на периферии незаметно всплывают очень странные чувства вроде смирения, необъяснимых комфорта и спокойствия из-за того, что сейчас он именно с Чонгуком. Их секреты отходят на задний план, а в душе такое ощущение, что они как будто... друзья. Люди, которые могут друг друга понять. У Тэхёна никогда не было такого человека, даже просто друга не было. Почему-то он прежде не задумывался о том, что Чонгук в самом деле может дать ему поддержку, какой порой очень не хватает. — Я так и не увиделся с мамой перед отъездом, — внезапно даже для самого себя говорит Тэхён. Эта мысль ела его с того самого момента, как Чонгук объявил о гастролях. — Почему? Тэхён пожимает плечами. Он очень любит её, просто любит свою семью, но не мог показаться ей на глаза после того, как был выгнан с позором. Конечно, та сама приехала в тот же день, когда он попал в больницу. Она слышала, как его отчитывал тренер, к сожалению, присутствовала на совете, где комиссия вынесла неутешительный вердикт. Хорошо ещё, что Тэхёна не заставили платить компенсацию. Он просто хотел провалиться сквозь землю, когда его выгнали, а мама... И слова не сказала. Промолчала, по-родному улыбнулась и отвела его поесть, хотя он, мягко говоря, был не в состоянии не то чтобы запихать в себя еду, но и самостоятельно передвигаться. Тэхён знает, что она никогда не стала бы злиться из-за его неудач, но из-за этого злился он сам, а этого было достаточно. — Я обещал ей, — снова нарушает он умиротворенную тишину. — Мы не виделись восемь месяцев. — Она плохо восприняла твой уход? — интересуется Чонгук, а Тэхён качает головой. — Она никогда и не хотела, чтобы я оставлял своё здоровье на манеже. Кажется, это всегда нужно было только мне. — Видимо, так и было, — кидает мужчина. — Ты должен был сказать не это, — ворчит он. — Я сказал то, что думаю. У меня нет причин юлить перед тобой. Иногда бывает так, что то, что нужно тебе, не нужно больше никому, — Тэхён только больше хмурится от его безразличного тона. — И если тебе повезло в какой-то момент понять, что ты живешь ради себя, а не ради других, то сама жизнь кажется проще. Ну а если же нет... — он пожимает плечами. — Ты себя презираешь, потому что делаешь то, что тебе не нравится, а остановиться не можешь. — На что ты намекаешь? — Выступай для себя, — Чонгук легко хлопает его по ладони. — Не для зрителей, и тем более не для того, чтобы мне что-то доказать. Думаешь, я не заметил? Я только ради приличия оценю твои старания, на деле же меня совсем не впечатляет то, что ты так стелешься передо мной. — Я?.. — поражённо выдыхает Тэхён. — Перед тобой? — Если ты лучший, то будь лучшим всегда. На сцене, вне сцены. Ни перед кем не преклоняй головы, даже передо мной. Я бы сказал: особенно передо мной. Тогда у тебя есть все шансы впечатлить меня по-настоящему. — Я не собирался, — нервно усмехается Тэхён, отдергивая руку. Он снова держится от Чонгука на почтительном расстоянии, тот больше и не пытается влезть в его личное пространство. Разве что в душу... Да, точно пытается, паразит. Видит насквозь, и у Тэхёна из-за этого такое раздражение, что стыд уходит на второй план. А почему стыдно? Потому что он не умеет быть самодостаточным, не умеет жить без поддержки, похвалы и лести. Он не такой человек, как Чонгук. Легко задевается и оскорбляется без особых усилий, прямо как сейчас. Прямо как всегда. — Разве я не должен работать на публику? — подаёт голос Тэхён. — Должен. — Тогда в чём смысл твоих претензий? Ты был доволен моим номером. — Я всё ещё доволен. Это не претензии, — легко звучит в ответ. — Пожелания. Можешь и дальше пытаться доказать мне, что ты лучший, но зачем? Я знаю это. Я говорил об этом не раз. Говорил тебе лично, но от моих слов не было никакого толку, поэтому я не вижу смысла повторять это день ото дня. Безумие – повторение одних и тех же действий в ожидании разных результатов, слышал о таком? — Я не верю. Чонгук серьёзно смотрит на него, в его взгляде мелькает что-то странное, чего Тэхён не понимает. — Не веришь в то, что я тебе говорю? — В твои слова о том, что я лучший. — И поэтому постоянно пытаешься меня впечатлить? — он выгибает бровь. — И у меня получается, разве нет? — Тэхён смотрит на него с вызовом. Он даже не обращает внимания на то, что Чонгук останавливается, а Тэхён следом за ним. Не обращает внимания на то, что на улице похолодало, а он весь пылает из-за негодования и этого идиотского желания снова доказать, что он самый. — Сбавь обороты, — советует Чонгук, но Тэхён не понимает, хмурит лоб. — Если ты не остановишься, однажды просто перегоришь. — Ты сказал, что я должен доказать тебе свою особенность, — с жаром говорит Тэхён. — Сказал, что только после этого ты признаешь, что... — Ты особенный. Видишь, я признал. Ты доказал, а теперь притормози. — Но... — Без но, Ким Тэхён. Чем больше твоё желание быть первым во всём, тем больше я рискую. Не ты. Вся ответственность перед публикой лежит на мне, какие бы бумаги ты ни подписал. Такое ощущение, что Чонгук это нарочно... Специально, потому что не получил то, чего хотел от него вчера. — Тебя же волнует только твоё шоу, — не понимает он. — Ты же любишь это! Впечатлять зрителей, оно должно продаваться, ты сам говорил! — Оно и так продаётся. — А может ещё лучше. — Я не стану так рисковать. — Ты боишься? — усмехается Тэхён. Лицо у Чонгука нечитаемое, суровое. Его редко можно увидеть таким сосредоточенным, обычно он носит свою наглую ухмылочку и всех раздражает. — Не испытывай судьбу. — Но я хочу! Я хочу идти дальше, делать больше, поднимать планку, — Тэхён сам не замечает, как шагает ему навстречу, в его глазах – пламя. Страшное, бушующее. Неукротимое. — Я хочу знать свой предел, и ты обещал помочь мне. — Не ценой твоего здоровья или жизни. Ты больше не будешь давать новые номера без моего ведома. — Да плевать мне на моё здоровье, — морщится тот, а у Чонгука на лбу залегают глубокие хмурые складки. — Я угробил свою жизнь в тот момент, как только оказался в спорте. Думаешь, я боюсь сложностей? — Не хочу лишних проблем из-за того, что мне придётся соскребать тебя с арены. Тэхёна аж передергивает от того, с каким безразличием Чонгук об этом говорит. Репутация, вероятно, единственное, о чём он волнуется по-настоящему. Стабильные продажи, шоу – сердце человека занимают холодные расчёты. Чонгуку не выгодно соскребать его с арены. — Боишься испачкаться? — невесело усмехается Тэхён. — Одна из причин. И в чужом тоне и взгляде ни капли жалости или сожаления. Тэхён кидает на мужчину последний, уничтожающий взгляд, разворачивается и почти уходит. Молча, стиснув зубы, ни разу не обернувшись. Он не верит, что можно быть таким хладнокровным, что можно с таким цинизмом относиться ко всему и вся. Сперва он говорит не преклонять перед ним головы, а после требует подчинения. Убеждает в том, что ему никто в этом мире не нужен, а следом заявляет обратное. Вероятно, делает и говорит то, что ему удобно, а после, если тактика не действует, меняет стратегию и ищет другие пути контроля. Чонгук, кажется, хочет получить всё и сразу: послушно-непослушного Тэхёна, который сумеет покорить целый мир и принести ему славу, но в то же время который не станет рисковать и изобретать велосипед. А Тэхён хочет его изобрести. Он уже его изобрёл своим номером, он знает, он видел, как смотрели на него люди в этот момент: со страхом. Чонгуку, кажется, это чувство в самом деле не знакомо. По крайней мере, не за живых людей. То, чего он боится по-настоящему, так это потерять своё шоу, и тут его можно понять, как-никак это смысл его жизни, но... Но Тэхён так зол! В нём вообще столько чувств: разочарование, обида, раздражение, это ненавистное ощущение того, что он один против целого мира. Чонгук и страшного ничего не сказал. Повторил то, что уже говорил когда-то, но именно сейчас Тэхёна это задевает до глубины души, как будто касается чего-то более личного. Того, что происходит между ними. Взаимная выгода, да? Пошёл он в жопу со своей выгодой. Тэхён теперь уже точно больше ни разу не перешагнет порог его номера добровольно. Раз уж боится соскребать с арены, пускай не привязывается, если вообще способен на такие сложные и человечные чувства. Тэхён не ожидал того, что его остановят, точно не сейчас, но Чонгук хватает его за предплечье, разворачивая лицом к себе. — Ты даже не спросил о других причинах, — говорит он. Ну, Тэхёна другие причины не особо волнуют. Он просто вспоминает, что за все те дни, пока прятался по углам, Чонгук ни разу не пришёл к нему. Неужели должен был? Разве он вообще обязан за кем-то бегать? Тэхён стоит: глаза – в пол. Но собравшись с духом, поднимает взгляд. Уверенность медленно тает, когда он видит, как на него смотрят. Спокойно, со странной усталостью во взгляде, даже нежностью. С Чонгуком творится что-то необъяснимое, он такой впервые. — Может, тебе и плевать на самого себя, но я волнуюсь, — и это не выглядит как очередная идиотская шутка. — И за шоу, и за то, чем ты готов пожертвовать ради него. — Бред, — буркает Тэхён. — Почему же? — в ответ тишина. Не скажет же он о том, что проклинал Чонгука все те дни, пока пытался игнорировать. Но тому словно и не нужны объяснения, он выучил Тэхёна от и до за какие-то жалкие несколько месяцев. — Тэхён, это последний раз, когда я спрашиваю. Больше я не заикнусь об этом. Ни разу. Ты же меня знаешь. Знает. Видит, что Чонгук не врёт. Он не любит повторять что-то по сто раз, но надо же, ради него идёт на такие жертвы. А Тэхёну они разве нужны, эти жертвы? — Для тебя это правда так сложно? Тэхён только бегает глазами, потому что судорожно пытается найти путь отступления. Он даже представить себе не может, каково это, произнести вслух то, чего ты очень хочешь. Его желания далеки от стандартных. Прямо сейчас, например, он бы очень хотел целоваться до беспамятства и ни в чём себе не отказывать. — Зачем тебе это? — недовольно смотрит на него Тэхён. В голове одно, на языке, как обычно, совсем другое. — Хочешь самоутвердиться за счёт моих слов? У Чонгука такой снисходительный взгляд, что под ним чувствуешь себя глупой букашкой, которая ляпнула не подумав. Снова. — Хочу быть уверен, что ты не сделаешь меня виноватым во всём, если однажды мы перейдём черту. — Какую ещё черту? — Секс как вариант. Для тебя это целое потрясение. Тэхён вспыхивает как спичка, потерянно глядя по сторонам. — Ты сказал, что до этого не дойдёт. — Такого я точно не говорил. — Ты сказал, что... — Я не стал бы склонять тебя к этому и шантажировать. Просто люблю конкретику. Вот и всё. Ничего большего за моим желанием получить конкретный ответ нет, — Чонгук говорит так, как будто обсуждает сегодняшнюю погоду. Легко и буднично, пока Тэхён сгорает со стыда на месте. Может, немного от желания, потому что стал зависим от собственных чувств и эмоций, которые испытывает рядом с этим человеком. — Я не замуж тебя зову, — напоминает Чон. — Самые обычные отношения. Да какие ж они обычные?! — Взаимовыгодные. — Любые отношения взаимовыгодные. Каждый чего-то ждёт от своего партнёра, даже если говорит, что это не так. Не цепляйся к словам, — он хмурит лоб. — Ты же должен хоть немного понимать, что именно я предлагаю тебе. — Спать с тобой. Чонгук смотрит на него тяжелым взглядом. — Мной движет не желание поскорее отыметь тебя. Господи, морщится Тэхён. Нельзя выбирать выражения понормальней? — А выглядит именно так. Какое-то время они молчат. По Чонгуку совсем не понять, о чём он думает, пока у Тэхёна всё написано на лице: страх, сомнения, хочется, а колется. — Неужели за всем тем, что я делаю для тебя, ты увидел лишь это, — как-то отстранённо звучит Чонгук. Взгляд у него задумчивый, такой, словно он от самого себя услышал не самую приятную вещь. И это глупое желание сказать ему, что всё совсем не так, не кажется таким уж глупым. Потому что Тэхён прекрасно помнит, что Чонгук делает не только для него, но и для них всех. Его слова обычно предельно ясны, в них нет двойного дна, а в поступках обычно уважение к чужим жизням и мнению. Может, он переходил черту, и Тэхён неохотно признаёт, что в те моменты он просто позволял. Он хотел, чтобы Чонгук сделал что-то за него, понял, прочёл мысли, потому что Тэхён не настолько смелый, чтобы произносить какие-то важные вещи своим собственным ртом. Мужчина только устало вздыхает. Тэхён непонимающе смотрит на него, сторонясь руки, которая цепляет его за подбородок. Губы накрывают его. У Чонгука они мягкие и тёплые, в то время как у Тэхёна совсем ледяные. Он дёргается, потому что боится, что кто-то может их увидеть, хоть на набережной стоит тишина. За этой непривычной лаской, совсем коротким поцелуем, до Тэхёна вообще не сразу доходит, что Чонгук отстранился. Даже успел отойти на приличное расстояние, как Тэхён растерянно кричит ему вслед: — Ты куда собрался?! — В отель. — Мы не договорили! — А тебе как будто есть что сказать, — даже не обернулся. Знает, что Тэхёну сложно. Мог бы дать ему больше времени, понять, что он ну... не против, в конце концов! Это ведь было ясно как день. Тэхён сам не замечает, как делает шаг, а там и следующий, а вскоре ураганом останавливается перед Чонгуком. Пробежал всего пару метров, а запыхался так, как будто это был километровый кросс. Его взгляд – сплошные нервы. Кажется, даже дёргается глаз, страх тугим комом застревает в горле, потому что не хочет он заканчивать всё вот так. И рванув вперёд, притянув Чонгука к себе за шею, целует. Жадно, самовольно, удерживая его лицо в своих ладонях, надеясь, что тот понимает. А отстранившись, пару раз активно кивает, хоть и боязно, заглядывая мужчине в глаза. Подтверждает и словами: — Да. Это ты хотел услышать? Я согласен, — его слышит чуть ли не вся набережная, но тише Тэхён просто не может. Его сейчас разорвёт от страха, что Чонгук просто скажет: «Поздно. Мне уже не надо. Всё, пока». А он тут переступил через свою гордость, чуть ли не унизился. Но ничего такого тот не говорит, разве что усмехается. И Тэхён так сильно хочет его убить, что едва сдерживается. Честное слово. Бездыханное тело прибило бы к каким-нибудь берегам, если прямо сейчас бросить ещё тёплый и тяжелый труп в Темзу. Чонгук целует его размашисто. Широко и медленно, рывком притянув к себе. И если бы не тот факт, что они на улице, то Тэхён бы уже давным давно полез к нему в штаны, самозабвенно отвечая на горячий поцелуй. Чего он совсем не ожидал, так это того, что Чонгук отстранится, так странно посмотрит на него своими разноцветными, опасно блестящими в свете ночных фонарей глазами. И уткнётся носом в щёку. Тэхён от такого аж впал в ступор и потерял дар речи. — Ты что делаешь? — шепчет он, ошалело глядя Чонгуку за спину, пока тот так и стоит. Прикусывает кожу на щеке, как будто постоянно хочет Тэхёна съесть, и отпускает. Может, правда хочет. Взгляд, с какой стороны ни глянь, голодного волка. Второй голодный волк, который чуть поменьше и рыжий, жалобно скулит, подгоняя быстрее пойти уже куда-нибудь, потому что весь день не ел. И они идут: Чонгук, снова захватив руку Тэхёна в плен, а второй, просто помирая от стыда и возбуждения. Он понятия не имеет, что теперь его ждёт. Через какие круги ада предстоит пройти, потому что Чонгук непредсказуем. Он тянет Тэхёна в свой номер, отправляет первым в душ, а когда выходит сам, то откидывает в сторону одеяло и заявляет: — Ложись. Тэхён аж бледнеет, сидя в одной лишь футболке, которую притащил из своего номера. Он думал, они поговорят, может, ещё чего там, но... Наверное, именно то, каким испуганным и непонимающим он выглядит со стороны заставляет Чонгука тихо смеяться. — Спать ложись. У тебя завтра нет дел, а у меня полно, — говорит он, и Тэхён шумно, облегчённо выдыхает, выдавая свои мысли с головой. Зачем же так пугать... Он до сих пор не может отойти от их разговора и от того, что сам набросился на Чонгука с поцелуями посреди улицы. Это такой стресс. Тэхён забирается в кровать, хотя искренне не понимает, почему его не отправили спать к себе. Вопросов всё же не задаёт, а когда собирается укрыться, Чонгук внезапно нависает над ним, прямо над лицом, с ухмылочкой, явно собирается сказать что-то очень нехорошее. — Когда ты спишь, тебя связать проще. — Я тебя сейчас тресну, — обещает Тэхён. — Тогда пойдёшь к себе. И никто тебя не поласкает на ночь, — его рука забирается под одеяло, на губах улыбочка, а у Тэхёна от одного только представления тяжелеет между ног. Он шумно втягивает носом воздух, глядя Чонгуку прямо в глаза. Его всегда кое-что волновало... — В какой глаз мне смотреть? В тот, который видит? Или в оба? — хмурится он, а чужая рука замирает и больно щипает за бедро. Щёлкает выключатель, погружая комнату в темноту, и Тэхёну очень странно от того, что сегодня он спит не в своей постели. Чувствует, как Чонгук ложится рядом, от него шпарит теплом как от печки, а Тэхён замёрз, пока созерцал вид из открытого окна. Трясётся. Хотя не факт, что от холода, он всё ещё чувствует фантомное касание пальцев на бедре, и под одеялом внезапно становится жарко. — А если кто-то узнает? — нарушает дремучую тишину Тэхён, глядя на профиль Чонгука. Тот всегда, что ли, спит на спине? Да разве это удобно? — Узнает что? — Что я был здесь. — Тогда не повезло тебе. — Ты издеваешься? — загробным голосом интересуется Тэхён. Он вообще не понимает, что забыл в этой кровати, почему не стал спорить, чтобы уйти спать к себе. — Не задавай глупых вопросов. Кому ты нужен? Тэхён бы оскорбился. Он бы психанул, кинул Чонгуку в лицо одеялом и ушёл спать к себе, если бы не почувствовал слабое похлопывание через одеяло и не услышал тихое: — Кроме меня, с таким-то характером больше никому. Наверное, Чонгук так шутит. Возможно, он и не задумывался о том, что говорит, а Тэхён замолкает. Сверлит его взглядом ещё добрые полчаса, ждёт, пока тот уснёт. В какой-то степени он прав: Тэхён здесь особо никому не нужен. Он и сам знает, что влиться в новый коллектив очень и очень сложно, у него вот никогда не получалось, но впервые вышло в цирке. При этом всём каждый раз, когда к Тэхёну возвращается мысль о спорте, о том, что после гастролей он может попытаться вернуться на манеж, он чувствует себя предателем. Осторожно выбирается из постели. Марс наблюдает за ним блестящими глазами, когда Тэхён забирает вещи и уходит в свой номер, бесшумно прикрыв дверь. Не может он спать в одной кровати с человеком, с которым у него всё так неоднозначно. А Чонгук, стоит двери закрыться, кидает взгляд на пса. Хлопает по свободной половине кровати, куда Марс послушно укладывается на ещё не успевшее остыть покрывало. Они сегодня оба отчего-то очень плохо спят, а за окнами не по-летнему бешеный ветер. Тэхён и не думает делиться своими планами с Чонгуком. Чонгук, которому недавно звонил бывший тренер Тэхёна, хотевший вернуть его на манеж, и не думает делиться этой новостью с Тэхёном.