В тепле твоих рук

Кошмары. Наиб справлялся с ними в прошлом множество раз. Они преследуют его во сне, преследуют его при ярком свете дня. Неважно, сколько времени, разум всегда возвращает его к ужасам войны. Особняк не стал исключением в череде ужасающе бесконечных снов. Ночь часто была холодной, жестокой, словно бы он опять застрял в очередной смертельной схватке. Он просыпался весь покрытый потом, отчаянно напрягая легкие, пытаясь убедить воображение, что этот воздух пригоден для дыхания. Сердце бешено билось, словно отплясывая чечетку, но сколько бы он не пытался дышать, ничего не помогало ему погрузиться в глубокий сон. Это начало сказываться и днем. Движения стали чересчур резкими и стремительными, он не мог сосредоточиться во время схватки, проваливал спасения и не справлялся с отвлеканием охотника на себя. Это не ускользнуло от его соратников: их беспокойство только росло, но всегда упиралось в стену, которой Наиб от них отгородился. И чем дольше это продолжалось, тем больше он недосыпал. Ему снилась пустота, парящие, когда-то знакомые лица. Лица, которые он видел смеющимися и улыбающимися, — лица мертвецов, искалеченных, потерянных без вести. Лица его родных, его побратимов, семьи. Ему раз за разом снилась война. Живой, реалистичный пейзаж, пронизанный дымом и грязью, стрельба звучала, как пьеса с беспорядочной мелодией. Он полз с винтовкой в руке, земля и трава царапали лицо. Казалось, все на своих местах. Потом он возвращался к жизни, в комнату, полную пустых ожиданий и еще более пустых надежд. Окно, как и дверь, были закрыты, лишь занавески раздвигались, открывая ночное небо. Один вид этого неба утишал горести и отчаянную нужду в хоть капле тепла. Сегодняшний вечер дал ему это. Сидя на подоконнике, Наиб смотрел в незанавешенное окно. На темном, почти смоляном небе, как на холсте, рассыпались белые светящиеся крапинки. Одни лишь сияющие крапинки, освещающие ночь, наполненную страхом, почти сумели его успокоить. Наиб перевел взгляд на руки. Они сильно тряслись, дрожащие пальцы сводило судорогой. Шрамы и мозоли на его руках напоминали лунный свет; напоминали лучи того, что уже прошло, но крутилось в разуме вновь и вновь. Он до сих пор помнил выражение лица умирающего товарища из очередного проклятого ночного кошмара. Он зажмурился, словно это могло помочь не видеть этот образ снова и снова. Увидь он его еще раз — Наиба просто бы вырвало, удобряя кусты под его окном. Только подумав об этом, он, как по команде, опустил взгляд на эти самые кусты. Они явно были далеко — как и следовало ожидать от второго этажа. В эту ночь он сомневался, что кому-то было бы не все равно, если бы его стошнило. Они могли просто не обратить на это внимания, раз почти никто не выходит за пределы особняка. Все выжившие были напряжены: одно крыло поместья предназначалось для них, а другое занимали охотники. Наиб поморщился, вспоминая, как все отреагировали, выяснив, кто именно занимал восточное крыло поместья. Он четко помнил и мог представить себе лицо каждого — отвращение Райли, страх Вудс и спокойствие Бехамфил. Он и Марта были единственными, кто не обезумел. Он был потрясен, как и все остальные, но не настолько: он ожидал, что именно охотники окажутся в противоположном крыле особняка. В конце концов, так и работает дедукция. Бехамфил же не казалась удивленной. Абсолютно, честно говоря. Более того, похоже, она с самого начала знала, что они живут среди этих существ, которых наняли для добивания их в схватках, которые и сами могли закончиться смертью. Таинственная женщина. Он никогда не мог понять, о чем же она думает. Смотря на луну, Наиб мог видеть ее сходство с Бехамфил. Неоднозначная и загадочная, и это трудно рассмотреть сразу. Маленькие трещинки, маленькие кратеры, которые он просто не замечал; на первый взгляд они обе выглядели безупречно и так же заразительно светились. Она казалась такой открытой с другими жильцами поместья, но все же определенно была настороже. Хотя чего он ожидал от кого-то, облаченного в форму Королевской Армии? Сегодня луна была особенно яркой. Наиб улыбнулся самому себе. Звезды сияли так же ярко, а луна освещала все оставшиеся со дня облака, придавая им темно-серый оттенок. Звездная ночь для блуждающего разума определенно лучше, чем какой-то посредственный сон. Наиб бесцельно рассматривал окрестности поместья. Если бы только эта проклятая земля могла быть такой же завораживающей, как ночное небо, тогда, возможно, он мог бы... Девушка. Посреди лужайки стояла девушка. Наиб напрягся и выпрямился, смотря в ее сторону. Он едва мог различить что-либо, кроме темных волос и ярко-белых — самых ярких, что он когда-либо видел, — одежд. Призрак? Кто знает. Что-то в ее силуэте было ужасно знакомое, но посреди ночи осмыслить это не получалось. Наиб не сводил глаз с девушки. Это явно была девушка: ее формы определенно были женственными, а изящная походка только подтверждала предположение. Она продолжала идти, направляясь вперед, и... Погодите, она направляется к воротам? О боже, и правда. Девушка всё порхала и порхала с невероятной легкостью, пока не коснулась одной из створок, утопающей в ночной черноте. Даже отсюда Наиб видел, как она держится за прутья обеими руками. Он затаил дыхание, ожидая, что она сейчас начнет пытаться выбраться. Но было в этом что-то странное. Она стояла прямо, держась за прутья, но не шевелилась. Не пыталась залезть, не пыталась сжимать, даже не трясла в ярости. Просто продолжала стоять там, пока он нетерпеливо наблюдал за ней. Наиб даже не успел осознать, как уже бежал туда. Зачем он это делает? Ночь, почти все спят — акцент на "почти". Ему незачем было выходить из своей комнаты, чтобы проверить какого-то человека у ворот, который, скорее всего, просто ходит во сне. Это же не его дело, верно? Конечно же, тело абсолютно не подчинялось мыслям. Казалось, что эта та лестница из облаков, самое последнее препятствие перед ослепляющим светом в конце. Он пролетел по лестнице в спешке, протиснулся через двери в конце коридора, двери обеденного зала и наконец — входные двери поместья. Ночью такое вытворять опасно. Его легко могли наказать, оштрафовать или даже полностью исключить из игр. Сначала Наиб делал все возможное, чтобы никому не помешать. Только "затевать споры", если нужно было защитить себя, или реже связываться с владельцем поместья. Он — да и кто угодно, если на то пошло, — не хотел бы общаться с бароном ДеРоссом. Если бы кто-то попытался, то стал бы посмешищем. Они были лишь пешками в этой шахматной партии с Охотниками, стремящимися сбросить их с доски. Как-то это отражается на том, как он выбегает через парадную дверь, прямо к холодному и свежему ночному воздуху. Переполненный нектаром, как зрелый плод, освещенный лунным светом, он чувствовал, как погрузился в уединение, отделявшее его от внешнего мира. Уединение, которое, словно пузырь, отделяло поместье Олетус от жестокой внешней реальности. Он вдохнул обвевающий его легкий ветерок и на долю секунды забыл, зачем он здесь. Слышал ли кто-нибудь, как он бежал по лестнице словно угорелый? Черт, видел ли? Он и не задумался, не посчитал это важным — хотя почему-то ту девушку посчитал. Наиб огляделся и сбежал с небольшого лестничного пролета к той части ворот, на которую смотрел через окно. Его легкие пока не горели, и он не останавливался. Замеченные краем глаза кусты сказали ему, что он все ближе к цели. Где она? Где она? Пока он осматривался, в голове билась только эта мысль. Гравий под ногами хрустел с каждым шагом, а Наиб рыскал взглядом по темному полуночному полю, рассматривал каждый дюйм забора. Сердце на мгновение дрогнуло, отозвавшись в груди болью. Неужели ему просто показалось? Девушка уже ушла? Или все дело в чертовой бессоннице? Через черную майку начал пробираться ледяной воздух, и Наиб проклял себя за то, что оставил куртку в комнате. Конечно, он не понимал, почему вообще так отчаянно рванул к этой девушке, но мог быть хоть немного более внимательным? Нет. Ответ — нет. — Просто, блядь, великолепно, — проворчал он и провел рукой по волосам. Господи, они уже становятся жирными. Нужно начать мыться нормально, а не нехотя. Воздух не сделает лучше, и Райли с Ле Роем снова над ним посмеются. Какая забавная мысль. Он уже начал разворачиваться и собирался направиться к входной двери, как увидел ее. Белый. Несмотря на расстояние, он все еще мог видеть чистое, яркое сияние тонкой ночной рубашки. Миниатюрную фигурку. Казалось, сильный порыв ветра — и ее унесет, как осенний лист, растворит в воздухе. Она все еще стояла спиной и, как и прежде, ноги сами понесли Наиба к ней. Его тянуло, словно мотылька к пламени. Трава цеплялась за ноги — почему он босиком? — неудобно, но это его не волновало. Всегда ли ночной воздух был таким спертым? Может, ему не было жарко потому, что его окно находилось высоко. Ворота забора не позволили ему пройти дальше. Наиб потянулся, обхватив прут. Холод металла пронзил его мозолистую руку, ошеломил, и Наиб бы потрясенно отшатнулся, если бы не голос позади: — Холодно. Наиб повернулся и встретился взглядом с девушкой своего роста. Низко опустив плечи, она обеими руками упиралась в решетку. Тем не менее, она не дрожала. Лунный свет освещал ее руки: те казались сделанными из фарфора, а ногти — из стекла. Густые волосы, словно волны океана, стекали по ее спине, ложились на плечи, словно тающий шоколад. Его губы приоткрылись, формируя слова. — Да. Она была намного ближе к воротам. Стояла, опустив голову, смотрела себе под ноги, словно пытаясь свернуться калачиком. — Смерть тоже холодна? Наиб уставился в землю. Перед глазами снова встали умирающие люди. Трофеи войны, ржавое оружие, шрамы, обостряющие душевные раны. — Всегда, — пробормотал он. — И неизбежна? — Конечно. Ее не предотвратить. — Сколько еще? Он взглянул на нее. Она хваталась за прутья, словно за спасательную соломинку — Сколько еще мне нужно принести в жертву? Вопрос, значащий так много. Значение, глубокое как океан, и такое простое, от которого трясло в ознобе с силой, не уступающей отдаче винтовки. — Много, — сказал он ей. — Но ты не должна жертвовать всем. — Смерть не предотвратить, — вторила она. И тишина. Гром тишины окружал их, разрываемая лишь стрекотом сверчков. — Смогу ли я когда-нибудь выбраться отсюда? — мягко пробормотала она. Уязвимо, тоскливо, словно влюбленная, ищущая тепло, потерянное много лет назад. Выбраться из поместья? Ну и шутка. Единственным способ сбежать отсюда казалась лишь смерть. Избавлением от этого коварного кошмара, застревания в петле бегства от лап мира, где твоя жизнь постоянно под угрозой. Тем не менее, Наиб повернул голову и глянул за ворота. Далекий, огромный лес за пределами особняка казался бесконечным, выступая в качестве дополнительной защиты. Уединяя его, пряча от остального общества, далеко от чужих любопытных когтей. Наиб убрал руку с прута, чувствуя призрак холода, и повернулся к девушке. — Сможешь. Он заметил, как ее хватка ослабла, а дыхание перехватило. У него и самого в горле стоял комок. Наиб чуть не потянулся к ней инстинктивно. Под лунным светом, вблизи, ее можно было принять за падающую звезду, и он поддался бы ее чарам, не возражая. Гравитация, которую он не мог одолеть, притяжение, которое он не мог объяснить. — Но что насчет тебя? Она повернулась, выпустив прутья, и схватилась за его лицо, чуть впиваясь ногтями в кожу. Наиб вздрогнул от прикосновения, но она не убрала рук. Над ней была луна, отражающая свет шторма мерцающих лучей. Но почему-то она казалась ему ярче, чем сама галактика. Медовая карамель томилась в глазах девушки, как в горшочках с сахаром, потемневшая в тени ее взлохмаченных волос. Ее глаза были полуприкрыты — обещание сна, от которого она еще не пробудилась. — Что будет с тобой? Сирена. Вот она, сирена. Горло на миг сжалось. — Я не знаю. Ее алебастровая кожа казалась бледнее обычного, щеки слегка припухли. Полосы слез текли из глаз — так непохоже на ее обычный вид. Если бы она была рыцарем в сияющих доспехах, вот, что происходило бы, когда она теряла свою защиту. — Неизвестность... — она потерла большими пальцами его скулы, — ...пугает. — Разве? — спросил Наиб. — Я и не через такое проходил. — Ничто не может одолеть всепоглощающее чувство бессилия. — Ее руки дрожали так же, как и она сама. — Ты теряешь контроль над тем, что, казалось, у тебя было. И это тебя погубит. Холодное касание рук заставило Наиба слегка напрячься, а потом он растворился в этих ладонях. Мягко, мягко, мягко. Словно сахарная вата, ласкающая его. — Свет луны, — прошептала она, сделав шаг к нему. Он слышал, как хрустит трава под ее ногами, словно сделанными из тщательно обработанного алмаза. Крепкого, прочного, но изящного. Он моргнул и ожидающе посмотрел на ее скрытое тенью лицо. — Свет луны? — Свет луны, — пробормотала девушка сонно. — Ты сделан из лунного света. Наиб не сдержал усмешки. Губы слегка подрагивали. — Правда? — Правда, — ответила она. Она выпустила его лицо и ухватилась за талию, прижимаясь всем телом. Она замерзла и едва заметно дрожала. — Потому что я тоже. Наиб обхватил ее руками, чувствуя, как она обмякла. На секунду он забеспокоился: что, если он причинит ей боль? Но она лишь слегка вздохнула и сказала: — Тепло... Самым тихим голосом, который он когда-либо слышал от нее. Он придержал ее и поднял, как сумел. Они были одного роста, и было несколько сложно, но он не возражал. Он никогда не возражал. — Засыпай, — прошептал он, не в силах контролировать свой разум. Успокоившись в каком-то смысле. — Все будет хорошо. Когда он нес девушку на руках по траве, он осознал, что оставил входную дверь особняка открытой. Она, вероятно, отругала бы его, если бы узнала, но она крепко спала, дыша тихонько. Спокойно, умиротворенно. Поднявшись по лестнице в свою комнату, он положил ее на одеяло и посмотрел на нее. Раньше она напоминала ему эфемерную, неземную Богиню, но сейчас, вблизи, она больше походила на ангела. Падшего ангела, отчаянно желающего вернуться домой. Ее кожа сияла под светом, льющимся из открытого окна, юная мягкость окутывала ее облаком. Но мешки под глазами вполне соответствовали его собственным. Наиб положил свою руку на ее. Теперь она была теплее, тверже, но податливее. — Лунный свет. Он снова посмотрел в окно. Сон никогда не доберется до него так же быстро, сколько бы раз он не пытался его преследовать. Но, можно и подождать, если получится дать ей немного поспать. Он опустился на колени у кровати и сжал руку Марты Бехамфил, уткнувшись лицом в одеяло. И, когда вокруг него воцарилась тьма, Наиб мог поклясться, что почувствовал, как ее рука сжала его в ответ.