***
― Ты мне всю рыбу распугал! ― злиться всерьёз не получалось. При виде яркого фонтана красочных брызг, улыбка сама собой появлялась на лице. А звонкий смех загорелого подростка и вовсе сбивал всю серьёзность. Хотелось просто веселиться. Смеяться и смеяться на столько долго, на сколько будет хватать воздуха в лёгких. Наблюдающий не мог припомнить, когда ему в последний раз было так хорошо и свободно. ― Будет тебе терзать пасти несчастных рыб, ― ответил юноша, вынырнув из прозрачной слово стекло воды и откинув с лица длинную мокрую чёлку. ― Вода отличная, пойдём уже искупаемся! Подросток подплыл к маленькому старому пирсу, сбитому из отполированных временем толстых досок и, немного высунувшись из воды, опёрся о причал локтями, внимательно всматриваясь в лицо Наблюдателя. Как будто искал что-то в его глазах. На коже цвета молочного шоколада искрились яркие капельки воды, переливающиеся всеми цветами радуги в лучах тёплого солнца. На плече в районе ключицы виднелось скопление белёсых старых шрамов, неровным росчерком выделяющихся и не желавших даже спустя много лет прятаться под загаром. Наблюдающий отвернулся. Не стоит испытывать чужое терпение своими взглядами и делать ситуацию неловкой. ― Я плавать не умею, ― признался он, глядя куда-то в небо, сквозь яркие прорехи зелёной кроны деревьев. Мерзкий песчаный пляж остался далеко на другом берегу вместе с толпой людей и надоедливых взглядов. Здесь можно дышать хоть немного свободнее. ― Серьёзно? ― спросил юноша, в недоумении уставившись на Наблюдающего. ― И ты всё это время молчал? Кажется он растерян и озадачен. На пляжах они проводили не так много времени но до этого момента Наблюдающий всегда находил благовидный предлог чтобы мягко отказаться от погружения в воду, что тянула его на дно стоило только оторвать ноги от устойчивой поверхности. Ему не казалось это проблемой, ведь не в купании суть всех их посиделок. ― Почему же ты всегда соглашаешься на пляж, если не можешь даже искупаться? ― спросил подросток, вылезая из воды и садясь на причал рядом с Наблюдателем, что мирно болтал босыми ногами с подвёрнутыми штанинами в воде, наблюдая как расходиться по поверхности круги от его движений. ― Потому что тебе это нравится, Свен, ― ответил наблюдающий взглянув в глаза своему другу. Он не лукавил, не врал и даже не флиртовал, хотя ему хотелось. ― Мне не обязательно лезть в воду, чтобы было весело. Свен выглядел озадаченным. Неловко запустив пальцы в волосы на затылке он ненадолго отвёл свой взгляд, пытаясь спрятать за этим жестом лёгкий смущённый румянец. Видимо на уступки ему шли не так уж и часто. Оно и к лучшему, ведь Наблюдающий уступать привык, если это не шло в разрез с его собственным комфортом. Он просто был из той породы людей, которым достаточно увидеть чужое счастье, чтобы самим улыбнуться. Называть ли это любовью или эмпатией он точно не знал, но был уверен, что это правильно, раз в душе так легко и приятно. Чувствам стоит верить, ведь так? ― А научиться хочешь? ― спросил Свен, после короткой паузы. ― Научиться чему? ― не понял Наблюдающей сразу, сматывая удочку и откладывая её к ведру со снастями. ― Плавать конечно же, ― Свен порывисто взял Наблюдателя под локоть. ― Тогда тебе бы не пришлось сидеть на берегу, а мне не сложно попытаться тебя научить. Что скажешь? ― Из меня пловец реально не очень, ―ответил он, отведя взгляд. Чувство чужих горячих пальцев на коже немного сбило с мысли. Единственное что он понимал сейчас чётко, если этот парень его спросит ещё раз, то он не сможет сказать «нет». ― Это уже можно решить в процессе. До этого момент Наблюдающий никак не мог подумать, что улыбку можно услышать. Ощутить кожей даже не глядя на человека. Он внимательно смотрел на прозрачную воду. На то как любопытные рыбки снуют туда-сюда между камешков на самом дне, словно подслушивая весь их разговор, но лишь из-за собственного любопытства, а не желания растрезвонить новую сплетню всей округе. ― Ну так что скажешь? ― спросил Свен снова. Кажется он придвинулся ближе. На столько близко, что его горячее дыхание Наблюдающий ощущал своим ухом. Здесь, вдали от лишних шумов города, от лишних сигналов из вне и гудения линий электропередач это предложение звучало как-то по особому чисто. Без лишних контекстов и ехидных смешков со стороны. ― Только не осуждай сильно меня, если ничего не получится.***
За окном пролетело очередное тело прыгуна, с глухим влажным шлепком рухнув на раскрошившийся от времени и постоянных землетрясений асфальт. Безликие болванчики то и дело делали шаг в пропасть на встречу своей смерти в этом Бледном негостеприимном городе. Где всем было на всех плевать. В маленькой хорошо спрятанной от чужих глаз комнате, в которую Моно попал через вентиляцию было до странного опрятно. Хаос из пустых бутылок, подвешенных на верёвках под потолком был похож на некое подобие инсталляции. Казался декором диковинного спектакля в стиле модерн. Должно быть по задумке того, кто это сотворил, солнечный свет из окна должен был искажаться стеклом бутылок и играть на стенах десятками солнечных зайчиков. Даже жаль, что задумка не сработала из-за вечно плохой погоды Бледного города. Фантом сотканный из прошлого и пыли стоял на грязном матрасе, протягивая руки куда-то вверх, словно артист, произносящий монолог Гамлета на сцене современного театра. В этих действиях было столько прекрасной фальши, что невольно цепляло взгляд. Моно на мгновение забыл о Шестой. О трупе, вновь пролетевшем за окном, чей подол платья трепетал словно сломанные крылья бабочки. О том как угрожающе трещали старые балки, удерживающие собой потолок. Если тень хочет показать ему спектакль, то он найдёт для неё время.***
― Покайтесь, жители нового Содома! Покайтесь и обратитесь к свету, что заберёт вас из пламени, которым будет очищаться земля. Горячая проповедь, лившаяся из старенького радио в витрине маленького магазинчика электротоваров заставила остановиться. В трансляции, что принимал этот ретро-аппарат было нечто неправильное. Нечто неестественное. Сломанное. Что-то такое, что никто вокруг не замечал, хотя должен был. Наблюдающий присмотрелся получше. Радио как радио, да вот только что-то с ним определённо было не так. За стеклянной витриной семейного магазина оно стояло на деревянном столике с красной скатертью в окружении массы других товаров, что по задумке должны привлекать покупателей в магазин. Ему понадобилось время чтобы осознать, что скатерть была вовсе не тем, чем кажется. Тонкая полоска плоти, похожая на огромный ломтик ветчины под приёмником оказалась зрелищем на столько диким, что мозг отказывался воспринимать её такой какой она была. Ярко красной, слегка дымящийся от свежей крови. ― Впустите в жизнь свою Бога. Откройте сердце для любви Иисуса, что очистит ваши души от скверны и греха, что зовётся Содомитами «Любовью». Плоть зашевелилась. Начала расти, пожирая радиопомехи и делая пламенную речь падре кристально чистой и ясной, славно вещал он не из маленькой студии где-то далеко, а прямо отсюда. Прямо из витрины магазина. У Наблюдателя задрожали руки. Почему этого никто не видит? Почему никто не замечает этой кровавой массы плоти? Они же в центре города, в середине дня в выходной. На улицах полно детей и ни одна мамаша не решила, что эта инсталляция слишком неподобающая для того чтобы на неё смотрело её нежное молочное чадо. Плоть за стеклом бурлила, словно опухоль пожирая все прочие электротовары и оставляя на виду лишь радио, что кормило её своим белым шумом. С мерзким скрипом прижималось к стеклу своей влажной от сукровицы сущностью, продолжая расти. Его звали. Его кажется кто-то только что позвал по имени, но он не расслышал этого за кристально чистым голосом проповедника. ― Они должны гореть во пламени праведного гнева нашего Создателя, сброшенные туда вашими верными руками. Сердце застучало отчаянно часто когда бесформенная плоть открыла глаза. Десятки глаз, что уставились на него из-за стекла не мигая. Вцепились взглядом, словно желали уничтожить прямо на том месте, где он стоял. ― Пойдём, ― его дёрнули за руку, резко вырывая из-под влияния гипнотических взглядов эфемерной плоти. Волосы подростка в синей ветровке всё ещё мокрые из-за недавнего купания, а взгляд сочувствующий. Наверное так и подобает выглядеть человеку обеспокоенному твоим состоянием. ― Что случилось? Ты завис у той витрины с таким лицом, словно демона увидел. Наблюдающий чувствовал, как мелко подрагивают его собственные пальцы в объятиях чужой тёплой ладони. Может ему показалось? Слишком яркое воображение нарисовало ему красочный фон для пламенной речи падре? Он со страхом обернулся на витрину магазина. Деревянный стол с красной скатертью, похожей на кусок свежего мяса своим цветом и странными разводами, старое радио и множество электроники. Он всё ещё видел глаза, но не мог сказать точно были ли это глаза прохожих, отражённые в стекле витрины, или же они и в самом деле находились ЗА стеклом, на красной скатерти из плоти. ― Скорее услышал, ― ответил он, невольно покрепче сжив руку своего спутника, что уводил его подальше от проповеди в шуме радиопомех. Он всегда предпочитал книги. С самого детства. Бумага не была на столько жестокой, не принимала сигнал так активно, превращаясь яростные негативные трансляции, что с такой жадностью поглощали окружающие словно куски живой плоти. В его комнате не было ни телевизора, ни радио, ни даже кассетного плеера. Ничего что могло бы поймать сигнал из вне. Его не спрашивали о причинах и он ничего не говорил, краем сознания всегда понимая, что это ненормально, видеть Лавкравтовских хтонических чудовищ в радиопомехах. ― Таких людей не слишком много, ― попытался успокоить его Свен, осторожно поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони, которую всё ещё держал. ― Но у них есть целый радиоэфир, чтобы множится, ― ответил Наблюдающий, печально отводя взгляд. Он знал, что Свену известно об их способности забираться в головы других людей лучше, чем кому бы то ни было ещё. Что для таких одержимых они сейчас как красная тряпка для быка просто потому что идут по улице держась за руки. ― Здесь Рей недалеко живёт, ― коротко сообщил Наблюдающий, нехотя высвобождая свою руку из пальцев Свена. Без ощущения чужой кожи пальцам стало холодно. ― Мы давно не виделись... ― Хочешь зайти? ― спросил Свен, словно читая его мысли. ― Для очистки совести, ― сказал он в ответ, коротко и неуверенно кивнув. ― Просто на пару минут. Свен очевидно не считал эту идею хорошей. Не одобрял её судя по печально потухшему взгляду, предчувствуя что-то нехорошее от этой встречи, но согласился. ― Голубятня тут недалеко, ― указал он на фасад монументального здания из красного кирпича, построенного в этом районе, судя по всему, одним из первых. ― Буду ждать тебя в переулке у пожарной лестницы. Если Рей захочет, то может пойти с нами. ― Она вряд ли захочет, ― сказал Наблюдающий, переводя взгляд на серое здание, в котором жила старая подруга. Подниматься на загаженном лифте было противно и немного страшно. Дребезжание допотопного подъёмного механизма над головой никак не помогало успокоить мысли перед встречей и разговором который он и так оттягивал слишком долго. Это будет последний раз когда он попытается примирить подругу со своей реальностью и если она не захочет это принять... что ж, так тому и быть. На нужном этаже двери лифта открылись с неприятным скрежетом, впуская его в тишину коридора. Этажом ниже слышалось монотонное гудение телевизора, а в самом его конце из-за двери нужной квартиры ― монотонное пение музыкальной шкатулки. Он пошёл на этот звук, старательно игнорируя глаза, смотрящие на него через щели в паркете. Дверь в маленькую квартиру под самой крышей оказалась не заперта. Наблюдающий постучал прежде чем войти скорее для соблюдения приличий, чем из необходимости. В комнате прямо напротив двери в прихожую на старом ковре сидела Рей, равномерно раскручивая ручку музыкальной шкатулки и, кажется, совершенно не обращала внимания на вошедшего. В прихожей на полу в беспорядке валялась грязная обувь, а у самой двери стояло несколько стеклянных бутылок из под алкоголя. Сложно сказать, поставили их сюда совсем недавно или же просто накапливали чтобы разом отнести в пункт приёма стеклотары. ― Привет, ― бросил наблюдающий несколько более небрежно чем ожидал от себя. Девочка не отреагировала, продолжая крутить ручку своей шкатулки, словно находясь в трансе. В маленьком вакууме, созданном монотонной повторяющейся мелодией. ― Давно мы не общались, даже не созванивались. ― И не будем больше, ― резко перебила его девочка, остановив движение шестерней шкатулки. Её голос бесцветен и холоден. ― Ты предатель. Наблюдающий вздохнул, стараясь изо всех сил не поддаваться чужим эмоциям. Разубедить её кажется невозможным. Это её реальность, её взгляд на их маленькую дилемму, раздутую в её глазах до такой степени, что он стал в этой картине мира Брутом, вонзившим нож в спину старого друга, который ему доверял. Это её реальность. ― Я всегда предлагал тебе компромисс, пытался примирить с теми, кто мне интересен, ― отвечал Наблюдающий, глядя девочке прямо в глаза. ― Предлагал идти вместе с нами и предлагаю это сейчас в последний раз. Мы будем вместе просто наслаждаться жизнью. Сегодняшним днём. ― Мне не нужна компания этих неженок, ― она злилась так сильно, что в голосе проскальзывало звериное рычание. ― Мне никогда не нужна была ничья компания чтобы выживать. ― Тогда зачем же ты со мной общалась столько лет? ― спросил он. Этот очевидный вопрос пришёл в голову первым. Не от злости, не от обиды, лишь из интереса. Из искреннего желания узнать, что же ей движет. Что порождает эту разрушающую тьму в её душе. Рей резко поднялась с пола, грубым жестом схватив музыкальную шкатулку. Его подарок на её шестой день рожденье. ― Ты предатель. Так поступи как предатель и мы закончим всё это, ― сказала она сунув шкатулку ему в руки. Раньше она казалась намного больше, а сейчас спокойно помещается в одной его ладони. Маленький маяк детства, что светил уже слишком слабо. ― Когда ты дарил её мне, то сказал, что мы будем друзьями всегда. Так уничтожь её так же как уничтожил нашу дружбу. Покончим с этим. ― Бессмысленный вандализм, ― произнёс Наблюдающий на выдохе, взвешивая маленькую игрушку в ладони, ― Оставь эту драму театру кабуки, ― он отложил шкатулку на пустую обувную полку. ― Я здесь не ради скандалов, Рей. Мне просто хотелось с тобой увидеться, а в последний раз или нет, решать уже тебе. Я помню сколько лет мы с тобой общались и не могу этого так просто вычеркнуть, но быть твоей собственностью, без возможности общаться с кем-то ещё, тоже не желаю. Это его реальность. Его правда. И теперь она её знает. Как она её воспримет и будет ли вообще пытаться понять ― уже дело десятое и уж точно никак не может быть ему подвластно. Он всё ещё учится держать свои эмоции под контролем, за тонкой и ненадёжной маской безразличия. Но сейчас прошёл очередной сложный экзамен, выдержав гневный взгляд Рей. Она не плакала, сухая ярость разрушала её изнутри уже долгое время. Превращала в дикарку, что не слушает никого кроме себя. ― Можешь клеймить меня сколько хочешь, ― сказал Наблюдающий, разворачиваясь и направляясь обратно к лифту. ― Это твоя правда. Я же останусь при своей и так будет лучше для нас обоих. Двери лифта распахнулись практически сразу после нажатия кнопки. Он не оглядывался назад. Не посчитал более нужным этот жест. За спиной осталось прошлое с лицом человека, которого когда-то он считал своим близким другом. Понимающим и принимающим. Что ж, время на многие вещи открывает глаза. Оказавшись на улице, он наконец вдохнул воздух полной грудью. Голова кружилась так, словно он только что вынырнул из воды, оборвав цепь с тяжёлым грузом, что тянул его на дно.***
На крышах скользко из-за дождя, но в разы чище и лучше чем на улицах. Моно перепрыгнул пропасть узкого переулка между домами даже не задумавшись о том, что будет если он поскользнётся при приземлении и полетит вниз, на встречу асфальту как и безликие обитатели Бледного города. Шестая плелась позади, тенью следуя за своим напарником, как за единственным человеком во всей округе, который хотя бы примерно представлял, с какой целью они вообще идут дальше. С целью более сложной чем выживание и бессмысленная беготня от одного укрытия до другого. Моно скрылся в маленьком слуховом окне старой голубятни, а ей же совершенно не хотелось идти внутрь. Не хотелось слушать тихий шёпот очередной Тени из прошлого, открывающей Моно своё сердце и рассказывающей ему очередную историю. Ей не хотелось ничего. Она лишь смотрела на открытое окно и слушала стук капель по козырьку своего дождевика в ожидании когда Моно вернётся и они продолжать свой путь. Просто будут выживать как и раньше. Без лишних эмоций и раздумий, не задаваясь сложными вопросами бытия и не обращаясь к собственным сердцам, которые давно стоило бы продать в обмен на что-то более полезное. Просто выживать. От укрытия до укрытия. От убийства до убийства. В этом заключается смысл жизни по её мнению. В этом суть мира, что их окружает: жестокого опасного, но такого притягательно простого. Такой мир вызывает у неё куда меньше страха чем то сложное прошлое о котором шепчут Моно на ухо Тени.***
Дождь застал ребят врасплох, когда они уже поднялись на крышу старого здания, стараясь как можно быстрее спрятаться в голубятне от потоков холодной воды. Плотно закрыв за собой дверь птичника, Свен отряхнул вновь промокшие волосы от воды, откинув назад слишком длинную чёлку. От быстрого бега его щёки слегка порозовели, а в голубых глазах загорелся задорный огонёк. Он не спрашивал как прошёл разговор, а лишь взял покрепче за руку, на секунду дольше обычного заглянув в глаза. И в этом безмолвном жесте было больше понимания, чем в бессмысленном диалоге с подругой детства. Больше чувств и эмоций, чем во всей прошедшей дружбе. Свен казался единственным человеком, с которым он бы мог общаться только взглядом. ― Погода шепчет, ― произнёс Наблюдающий с улыбкой, убрав со лба Свена случайное пёрышко, прилипшее к мокрой коже, что мирно парило в воздухе до их появления. ― Хорошо что на реку мы с утра сходить успели, ― Свен расстегнул промокшую ветровку и смахивая с шеи капельки дождя. ― Давай я тебя со всеми познакомлю, ― предложил он, жестом подзывая к себе дрессированных птиц напоминающих обычных городских голубей лишь отдалённо. Пёстрым бирюзовым оперением они больше напоминали миниатюрных павлинов с воздушными хохолками на головах. Свен показал ему как правильно держать руку, прежде чем посадил одну из птиц на его бледные пальцы. ― Это веероносные голуби, одни из самых домашних здесь. Даже незнакомых не боятся, ― пояснил Свен, когда яркая пичуга уселась на чужой руке поудобнее, доверительно заглядывая в глаза новому человеку. Животное на удивление лёгкое. Простое, но далеко не примитивное. Красные глаза с искренним любопытством осматривали его. Птица то и дело по детски склоняла голову на бок, заставляя лёгкий хохолок из перьев на своей голове трепетать. Пленяла своей доверчивостью. ― Его зовут Ном, ― представил своего пернатого друга Свен, ― А вон там Амур и Психея, ― указал он на пару милующихся белых голубей с пышными хвостами. Птицы едва слышно ворковали, лениво щурясь в полудрёме. Кажется пришедшие их вообще не волновали. ― Они спокойные, хотя к людям скорее равнодушны. Их у нас даже арендовала одна пара для своих свадебных фотографий. ― Ты каждому дал имя? ― поинтересовался Наблюдающий, переводя взгляд с птиц на своего спутника, продолжая однако прислушиваться к ощущениям горячих лапок, переступающих с одного его пальца на другой. ― Каждое существо заслуживает того, чтобы к нему обращались по имени, ― ответил Свен с улыбкой. По его виску скатилась капля дождевой воды, которую он почти сразу стёр полубессознательным жестом. В воздухе становилось сыро из-за их промокшей одежды от чего запах перьев и птичьего корма ощущается куда ярче чем раньше. Со всех сторон доносилось тихое "уруру" от нахохлившихся птиц, недовольных нелётной погодой и жавшихся друг к другу покрепче в попытках согреться. Росчерк застарелых шрамов на плече Свена, скрытый большую часть времени за воротниками верхней одежды, сейчас слишком сильно бросался в глаза на фоне его загорелой кожи и бирюзовой майки с широкими бретелями. Очередная история из прошлого для другого раза. Очередной скелет в их и без того тесном шкафу. Он коснулся губами виска своего спутника, поймав очередную капельку дождя, сорвавшуюся с кончиков волос. ― Моно! ― слишком громкий возглас вспугнул голубей, что захлопали своими крыльями в попытке забиться в дальние углы птичника. Хохлатый голубь сорвался с пальцев легко оттолкнувшись когтистыми лапками от его руки. ― Я знаю-знаю. Просто... ― он не знал, как продолжить. Какое придумать себе оправдание. ― Сидеть в этом шкафу слишком душно. Свен закусил губу, отводя взгляд куда-то в сторону. На улице начался настоящий ливень. Крупные капли с новой силой забарабанили по крыше голубятни отделяя их этим ярким звуком от всего остального мира. От жарких речей проповедника из радиотрансляции, от школьных хулиганов и старых друзей. ― Один поцелуй, ― просил он, чувствуя как краснеют щёки. ― Один, ― эхом повторил Свен, ― Хотя бы себе не ври так грубо. ― Он повернулся к Моно, внимательно вглядываясь в его эмоции и доверительно закрыл глаза. В ушах отдавался стук сердца когда сомкнутые губы на короткое мгновение совсем по детски соприкасаются нежно и трепетно в первый раз. ― Ты совершенно не умеешь целоваться, ― с улыбкой констатирует Свен, заставляя Моно покраснеть ещё сильнее и отвернуться. ― Знаю, ― проворчал он с деланным недовольством, в душе однако ощущая себя абсолютно счастливым. Он получил что хотел, едва не задохнувшись собственными эмоциями в процессе. Мысли крутились в голове пчелиным роем едва ли давая возможность сосредоточиться на чём-то одном. Прикосновение мягкой ладони к щеке вновь заставило его посмотреть Свену в глаза. ― В этом ты не так безнадёжен, как в плавании. Новый поцелуй глубже. Взрослее. В нём Моно полностью ведом и в первый раз в жизни доволен этой ролью. С лица слетела маска притворства. В мыслях было лишь ощущение чужих горячих губ и мокрая ткань ветровки под пальцами. Мир вокруг напомнил о себе звоном разбитого стекла, заставив влюблённых оторваться друг от друга, испуганно встрепенувшись вместе с птицами. Стекло маленького слухового окна под самой крышей голубятни треснуло, но осталось в раме. Дождь методично быстро начал смывать с него кровь и перья. Открыв дверь голубятни Свен побелел, увидев мелькнувший на соседней крыше капюшон жёлтого безразмерного дождевика, что продавались на каждом углу. Под окном в луже дождя и собственной крови лежал мёртвый голубь. Доверчивая и хрупкая ручная птица со сломанной жестокими руками шеей была жестоким и злым предупреждением. Предвестником чего-то очень плохого. ― Нас видели, ― произнёс Свен шёпотом, кусая раскрасневшиеся от долгого поцелуя губы. ― Мне не стоило соглашаться, ― его голос дрожал в шуме дождя, когда он отчаянным жестом прикрыл глаза рукой. ― И пусть, ― Моно взял его похолодевшую ладонь в свои руки, словно боялся что он убежит от него прямо как тогда в полупустом зале кинотеатра. ― Мне уже давно терять нечего, но ты. Я не хотел для тебя такого, ― его голос тихий, а в глазах печаль и желание заботы. ― Пусть делают со мной что хотят. Лишь бы ты не бросил меня в терновый куст.***
Не может пастух называться пастухом не имея стада. Нет пастыря без паствы. И не может существовать Бога без тех, кто в него верит. Лица этих существ искажены и закручены в спираль. Лишены хоть сколь-нибудь узнаваемых человеческих черт. Они лишь стоят у ярких экранов телевизоров, шепча что-то невнятно и быстро словно молитву. Повторяя за голосом своего Бога, который они слышат сквозь белый шум телевещания. Бога по воли которого они всё ещё не покинули своих бренных тел. Не закончили своё бессмысленное существование, считая это благом и жестом хорошего расположения своего создателя. Они не реагировали ни на свет фонарика, ни на глухое шлёпанье босых ног Шестой, что начала заметно прихрамывать после того как попала под завал. Равнодушные жители Бледного города, одержимые лишь исполнением воли своего Бога. Его словом, что льётся на них сквозь эфир. Готовые на всё что угодно, лишь бы продолжить слушать, не пропуская ни единого бессмысленного слова белого шума. Смерть ― единственное постоянство в этом мире. Вечное и стабильное не смотря ни на что. Сильнее голода и Страха. Сильнее даже желания сбежать от этого кошмара. Она настигает всех невидимым бичом в момент, когда её меньше всего ожидают. Забирает голодных и сытых, пугающих и испуганных. Равнодушная к Богам и их последователям, она поражала своей беспристрастностью. Моно осматривал тело бывшего жителя, что закончил свои дни, пробив головой кинескоп в попытке, судя по всему, слиться с эфиром, передающим столь важное для него послание. Что ж, по крайней мере своего Бога он точно нашёл. Шестая знакомым жестом пнула мертвеца больной ногой в мягкий бок немного зашипев то ли от отвращения, то ли от боли, по собственной глупости не рассчитав силу. ― Псс! ― окликнул девочку Моно, призвав её идти дальше и кивнув в сторону открытого окна. Смотреть здесь больше не на что. Под ногами скрипели половицы. Когда-то в этом коридоре лежал ковёр, что сейчас безобразно неопрятной кучей был свален в самом дальнем углу. Их фонарик давно сломался, так что дети шли вдоль стены буквально на ощупь, держась за руки, чтобы не потерять друг друга в этой темноте. В одной из открытых комнат изредка мерцала лампочка, то и дело выхватывая из мрака небольшую детскую кровать и столик с ночником, заваленный детским рисунками и игрушками. Очередной маяк прошлого в бесконечном кошмаре сегодняшнего дня. Моно многое прокрутил в своей голове за время их пути. Раскладывал по полочкам воспоминания Теней и всё то, что видел своими глазами в этом мире, сгибающимся и деформирующимся под безжалостной трансляцией Сигнальной Башни. Комнату озарила ослепляющая вспышка экрана. Шестая упала на колени, зажимая руками уши в попытке спастись от шума передачи, что в этот раз была настойчивее чем когда либо. Моно знал что увидит на той стороне коридора, за большой дверью с глазом. Но больше его интересовал голос, звучащий в этот раз словно отовсюду. ― Помимо образования в сфере теле и радио вещания я получил ещё и диплом клинического психолога. Вам нужна машина для зомбирования, а я готов ею стать. На двери с глазом едва заметная цифра "шесть", словно нарисованная чьим-то грязным пальцем, что много-много раз водил по одному и тому же месту оставляя след из грязи и собственной крови что так и не удалось отмыть до конца. Холодная и скользкая ручка двери поддалась быстрее чем раньше, открывая дверь дремавшему монстру, наделённому, к несчастью для всех, разумом, а не только одними инстинктами. Настоящему высшему хищнику этого мира. Шестая бежала. Она была в ужасе пожалуй впервые за весь их долгий путь. Моно же ждал до последнего. Он хотел увидеть это лицо, скрытое под тенью шляпы прежде чем продолжить игру, затеянную Хтоническим Божеством, древним как весь этот мир. Девочка сглупила, сев под крошечный столик окружённый старыми игрушками. Страх застилал её разум, заставляя думать по-детски примитивными логическими цепочками: "Если я не вижу, значит меня не видно". ― Эй! ― окликнул её Моно, скользнув под кровать и слившись с глубокой тенью своей тёмной одеждой. Шестая слишком яркая, словно маленький древесный лягушонок, что своим окрасом на весь мир кричит: "Я ядовит! Меня нельзя есть!". Бесполезная угроза в мире, где ядовито всё. Высокий человек забрал девочку с собой, оставив на её месте лишь Тень. Очередное окно в мир воспоминаний. Моно неспешно коснулся помех пальцами в бесполезной попытке понять свою молчаливую спутницу. Но даже её фантом не хочет с ним делиться чувствами, вместо воспоминаний показывая ему основу пирамиды Маслоу: сон, вода, еда, убежище. Похоже на мысли трупной мухи, что считает, что может стать хищником, раз питается плотью. ― Какая жалость, ― шепчет себе Моно, глядя на то, как фантом подруги рассыпается под пальцами.