Это - нормально. Это - привычка.

      — Сергей Сергеевич, я хочу с вами поговорить. — товарищ Пересветова повернулась к нему, сложив на груди руки и подперев подбородок ладонью.       — А надо ли, Галина Ермолаевна? — спросил Ворон с усмешкой, перебирая пальцами клавиши пианино.       — Очень надо! — она улыбнулась, глядя на него из-под опущенных ресниц.       — Ну что ж, я готов. — он выпрямился и вздохнул. — О каком предмете будет разговор?       — О серьёзном. — она чуть качнула головой, собираясь с мыслями.       — О серьёзном? — хмыкнул он, улыбаясь в усы.       — Пойдёмте в стороночку? — она коснулась его бешмета кончиками пальцев и тут же одёрнула руку, не заметив, как напряглись мышцы под просторной одеждой казака.       — Пойдёмте. — он шёл на полшага позади, невольно любуясь её фигурой в пёстрой блузке, тонкой длинной шеей, чуть спрятанной под белоснежным платком и золотистым завитком волос над ней.       — Разговор будет о свадьбе. — она положила перед собой на тумбу вещи и повернулась к нему лицом.       — О какой свадьбе? — он недоумённо взглянул на неё, в душе надеясь, что это не шутка, не очередная придумка, чтобы уколоть его гордость.       — О нашей! — она лучезарно улыбнулась. Он не дал ей вставить больше и слова. Обнял, крепко прижимая к себе, и поцеловал, отмечая, как у неё подгибаются колени. Когда воздуха стало не хватать, он с сожалением оторвался от её губ. Она вздохнула и рассмеялась, уронив прекрасную белокурую головку на его грудь.       — Пойдём? — он нежно взял её за руку и направился на выход из музыкального магазина.       — Куда? — она взглянула на него, но руки не забрала.       — Как куда? В регистрацию! — они вышли на улицу, заполненную светом и смехом людей.       — Свадьба у Коли и Даши! Они уже зарегистрировали брак! — она рассмеялась, обнимая его поперёк груди. Он поник, нахмурился и аккуратно выпутался из тёплого кольца её рук. — Ну, пойдём же! Сергей?       — Это очередная ваша шутка, Галина Ермолаевна? — он повернулся к ней, в его тёмных глазах горел гневный огонь. — А я… Махнул рукой и спешно удалился в сторону гостиницы. Она побежала следом, выронив из рук граммофонные пластинки. Она не успела всего лишь на какую-то секунду, он закрыл дверь номера перед её носом. Истерика надвигалась на неё снежной лавиной. Она обняла себя руками, сползая по двери на пол.       — Что с вами, Галина Ермолаевна? — товарищ Мудрецов присел рядом с ней на корточки, снимая с головы соломенную шляпу. От него пахло солнцем и землёй, и это так успокаивало её, что она перестала плакать, подняв на него красные от слёз, но такие прекрасные голубые глаза. — Пойдёмте, я вас провожу в ваш номер. Она поднялась, опираясь на его руку. Комната была залита осенним солнцем. Длинные полосы света лежали, казалось бы, везде. Антон Петрович плотно прикрыл дверь и опустился на стул возле рабочего стола, на котором грудой лежали счета и сводки. Она же опустилась на кровать, упирая локти в колени и закрывая лицо ладонями, и тяжело вздохнула.       — Что-то произошло? — он упёрся локтем в столешницу, подпирая ладонью голову.       — Сергей Сергеич теперь страшно обижен на меня. — она прерывисто вздохнула, не давая себе вновь разрыдаться. — Мы встретились в музыкальном магазине, я хотела поговорить о свадьбе Даши и Коли. Он не дал мне договорить, воспринял это как разговор о нашей собственной свадьбе. Но я же за. Я же люблю его. Всей душой… *** Товарищ Ворон вышел из своего номера, не услышав тихих всхлипов из-за двери. Мужчина широким шагом направился к стойке регистрации.       — Где Антон Петрович Мудрецов? — молодой человек за стойкой чуть поёжился.       — Он и Галина Ермолаевна направились в номер товарища Пересветовой. — тихо, почти не слышно, ответил юнец. Казак вспыхнул и, развернувшись, быстро направился в номер председателя колхоза «Заветы Ильича»       — … Я же люблю его. Всей душой… — её приглушённый, но с надрывом голос, он услышал из-за двери. — А он подумал, что я шучу. Вот так, Антон Петрович. Она прерывисто вздохнула. Он попытался тихо открыть дверь, но она предательски скрипнула, и когда он вошёл, на него был направлен болезненный взгляд её чудесных голубых глаз. Она снова вздохнула, не отрывая от него взгляда, и он увидел, как она снова заплакала. Он почти подскочил к тому месту, где она сидела. Опустился на колени, крепко прижимая её к своей груди, она продолжала плакать, вцепившись руками в бешмет на его груди. Казак нежно оглаживал широкой ладонью её растрепавшуюся причёску, обнимая её хрупкую талию. Они не услышали, как скрипнула дверь, вслед уходящему завхозу.       — Прости меня. — она подняла взгляд и, огладив ладонью его шершавую щёку, улыбнулась. — Я должна была всё прояснить. Но этот поцелуй. Он был таким неожиданным, что я растерялась.       — Это правда? — прервал он, заглядывая и утопая в её голубых глазах. — Правда то, что ты сказала Антону сейчас?       — Что я люблю тебя? — её вопрос остался без ответа. Она подалась вперёд целуя его, он прижал её крепче. *** На улице уже разгорались сумерки, и полосы света на полу и столе её номера стали рыжими. Она отдыхала, обняв его поперёк груди. Он обнимал её плечи и улыбался, глядя на то, как она морщит нос, когда его щекотят её золотые кудри. Он вспомнил, как они с Васей ухаживали за ней. Как они, не сказав никому, сбежали вдвоём, оставив его, Сергея, ходить бобылём. Как грянула война, и она тихо, украдкой, втайне от всех, поцеловала его на прощание, обещая ждать их обоих. А потом… Вася не вернулся с фронта. Она закрылась в себе и не подпускала никого. А он вернулся героем. С Георгием на груди, да и вся грудь его была подобна иконостасу. Он вспомнил её взгляд, когда пришёл к ней в дом. Она сидела за столом, вся чёрная от пережитого горя. И смотрела, казалось, в никуда. А когда он обнял её, крепко прижимая к себе, шепча на ухо, что они справятся вдвоём, переживут это вместе, оттолкнула его. И он ушёл. Ушёл и затаил обиду на ту, которую любил всю жизнь. И до сегодняшнего дня даже не пытался подойти к ней. Уехал в соседний колхоз. Стал председателем. В душе зная, что делает это всё только для того, чтобы видеться с ней. Чтобы доказать, что он лучше. Чтобы поняла, что любит её. И этим, только больше обижал, отдалял от себя.       — Я тоже всё время вспоминаю о нём. — почти неслышно, и будто прочитав его мысли, произнесла она. — Только, я его не любила. Она меня силой увёз. Взял, опозорил и увёз. Думал, что ребёнком удержит рядом с собой, а я не доносила. А потом, сколько не пытался — ничего не выходило. Злился. Выпивать стал сильно. Перед самой войной, незадолго, руку начал поднимать. Обещала ждать его, а сама надеялась, хоть бы не вернулся.       — А… — она не дала ему договорить, приложив тоненький пальчик к его губам.       — А оттолкнула, потому что не верила. Любила, всю жизнь люблю, но не верила. Не верила, что любишь. Не верила, что не такой, как он. Боялась, что всё снова повторится. Опять. — она вздрогнула, крепче обнимая его, утыкаясь холодным носом в шею ему. — А теперь… Теперь по-другому. Теперь верю… ***       — Мама, Сашка мне предложение сделал! — Даша вбежала в дом, широко улыбаясь. Из спальни выглянул отец, удивлённый такому шуму от тихой, обычно, дочери. Мама улыбнулась и осела на лавку рядом со столом. Отец обнял её плечи и поцеловал в седеющую, но ещё отдающую золотом, макушку. Густые усы его подпрыгнули, когда он широко улыбнулся, глядя на Дашу.       — Мы благословляем. — тихо ответила мама, прижимаясь к тёплому боку отца и прижимая ладони ко рту, готовая вот-вот заплакать от счастья. Даша кивнула, ещё раз широко улыбнувшись, и убежала на улицу, где её ждал жених.       — Она слишком сильно похожа на тебя, Серёжа. — Галя уткнулась носом в его бешмет, пытаясь успокоить рвущиеся слёзы. — Я очень хочу, чтобы она была счастлива не так, как мы.       — Ты не счастлива со мной? — усмехнулся он в усы.       — Я очень счастлива. Но какими страданиями оно, это счастье, нам досталось? Я не хочу, чтобы она страдала. — она обняла его и широко улыбнулась, вспоминая утро после того, как они признались друг другу.       Сейчас она поставит греться чайник, а он обнимет её и не отпустит до вечера. А под покровом ночи, они напомнят друг другу, как сильно могут любить два человека.             Это — нормально. Это — привычка.