Одиссея

      Так и повелось. Мальчишка зорко следил за горизонтом и помогал с парусами. Феликс и Айэн исправно поднимали ему еду на марс. С Капитаном он держал некоторую дистанцию. А от кока прятался. Никто не пытался выпытать его прошлое, все просто ждали, когда Хан созреет и расскажет сам. То, что мальца жизнь потрепала, и так было ясно. Ворошить, скорее всего, свежие раны никто не хотел. Пусть утихнет. А там и расскажет. В одном из портов, куда корабль зашёл пополнить провизию, Феликс раздобыл, как и обещал, пару десятков деревянных заготовок для болтов, и пяток цельных болтов их металла.       Конечно, Лино фырчал на этого мальчишку. Таскать сухари тот не перестал. Лино специально для него заготавливал мешочек, в надежде, что тот однажды по-человечески зайдёт и возьмёт его, но игра в кошки-мышки продолжалась. Максимум, что удавалось коку заметить, это как мальчишка ловко взлетает по вантам на мачту и исчезает в своём гнезде. Он часто останавливался под мачтой и разражался криками, пытаясь усовестить маленького безобразника, что только ещё сильнее пугало Хана.       Шло время и все привыкли. В случае стычек с другими кораблями, когда вся команда вступала в бой, Хан стрелял. Редко, но метко. Действительно, команда и так неплохо справлялась с противником. Хан, лишь страховал, даря своим необходимые минуты для разворота, или равняя счёты с противником. Каждый в команде считал честью после боя вырвать арбалетный болт, спасший ему жизнь, из тела противника и положить у основания мачты. Они считали Хана своим талисманом. Ангелом-хранителем, если пиратам такие положены. Кок, на самом деле, тоже был благодарен этой белке. Ведь после боя ему доставалось меньше работы. Лёгкие ранения обработать и зашить намного проще, чем раны, которые могли получить те, кого страховал Хан. Но ему было всё ещё непонятно и немного обидно, что этот малец его избегает.       Да, кока не считали лёгким человеком. Матросы вообще предпочитали с ним не связываться. У них кок тоже имел ауру мифического существа, но далеко не ангела. Шуточки, над которыми смеялся только сам Лино, иногда пугали их. Да и шрам, что стянул правую щеку и приподнял уголок губ в вечной ухмылке, не придавал его виду кротости и добродушия. Кожаный фартук и ножны под дюжину ножей, которыми он готовил пищу (а некоторые клялись, что с этими же ножами кок вступал и в бой), делали его образ еще более зловещим. И лишь две вещи заставляли в уважении трепетать души команды: их Кок очень хорошо готовил (им было с чем сравнивать), и их Кок умел лечить.       А ещё матросы очень любили смотреть, как ругаются Кок и Канонир. О, нет, они не были врагами или кем-то вроде того. Наоборот. Они были друзьями. Теми самыми, что прошли вместе через розги и пряники. И когда Сынмо постиг науку баллистики и поступил на службу, то, каким-то невероятным образом, утянул за собой и Лино, расхвалив капитану, как чудесно его друг готовит. И, конечно, ни слова не сказал о том, что тот боится высоты. Спасибо хоть морская болезнь его обошла.       Первое время Лино с камбуза вообще не выходил. Потом привык. Но найти повод поругаться с другом никогда не было проблемой. К тому же, Сынмо был тем ещё шутником. И расслабляться не давал. Так они развлекались сами и развлекали команду и раньше, во времена своей службы, и теперь, будучи вольными искателями удачи.       С появлением Бина розыгрыши СынМо приняли больший разворот. Во время очередной ссоры Бин всегда оказывался неподалеку и с полной серьёзностью смотрел на перебранку приятелей. И вроде как беспокоился, чтобы это не перешло в драку. Но когда аргументы у друзей иссякали, подливал масла в огонь., парой фраз выводя друзей на новый виток выяснения отношений. — Нет! Я не понял! Ты на чьей стороне?! — воскликнул СынМо. — На своей — как ни в чём не бывало отвечает Бин, сидя на бухте каната. — Не отвлекайся. — Поджарить бы твой язык, - продолжает ругаться Лино. — Язык оставь, это не практично, — комментирует Бин. — А тебе какое дело до его языка? — огрызается Лино. — Ну как? Он им команды отдаёт. — Ты рассматриваешь меня только так? — А надо иначе? — Мы с тобой потом поговорим!- отрезает СынМин и возвращается к спору с Лино. - Зачем тебе мой язык? — А хочешь поджарить ещё что-то?       Зрители, не скрывая, ржали, как лошади. Нет, они, конечно, уважали своего командира СынМо. И опасались этого Лино. Но не в такие моменты. Да те никогда и не пеняли команде. Они ругались от безделья. Устраивали шоу, развлекая себя и всех остальных, снимая этим напряжение.       Если в итоге Лино разворачивался и уходил на камбуз, демонстративно хлопая дверью, то Сынмо тут же нырял следом. Потому как это значило, что настроение друга не самое лучшее. И с ним надо просто поговорить в тишине и без свидетелей. Ведь канонир практически единственный знал, что за всей показной грубостью и резкостью его друг был крайне ранимым человеком.       Но обычно Сынмо подводил их споры к тому, что сам резко разворачивался и демонстративно удалялся в свою каюту. А Бин спешно подскакивал и спешил следом, предварительно погрозив Лино кулаком. Но кок отлично видел смешинки в глазах боцмана. Поэтому в ответ ему демонстрировал неприличный жест и мягкой походкой уходил готовить еду для команды и гладить котиков.       Бин закрывался с канониром в каюте, где они активно громыхали единственным стулом, кричали бессвязные ругательства и затихали на несколько часов. А после выходили во вполне добром расположении духа.       Что думала о них команда — не важно. Но они справлялись со своими обязанностями. Так что… Какое команде дело до того, что происходит в закрытой каюте?       Хотя, на самом деле, Бин и Сынмо, создав видимость своей ссоры, очень мирно начинали планировать следующую ссору с Лино. В этой троице пропадал огромный талант лицедеев.