***
Дилюк смотрел на Кэйю. Кэйа смотрел на Дилюка. Оба молчали. Дилюк — вопросительно, Кэйа — многообещающе. Как они оказались в подобной ситуации — ведомо было одним лишь архонтам (вероятно) и Кэйе Альбериху (стопроцентно). Отдельными шматками информации также наверняка обладала Бэй Доу, на днях любезно предоставившая очередную партию товара. Дилюк, как честный рагнвиндр и хороший друг, усердно слушал чаек и еще усерднее не слушал их с Кэйей шушуканья в трюме, но соблазн был велик, небеса свидетели. Возможно, стоило ему поддаться. Тогда вот это вот не застало бы его врасплох. — Это что такое? — спросил, наконец, Дилюк, когда спустя несколько долгих секунд заново освоил речь. — Виноград, ваше высочество, — охотно ответил тот с мнимой наивностью в прикрытом хитром глазу. Повязку с покалеченного глаза он с некоторых пор перестал надевать при Дилюке, отчего у последнего болезненно теплело в груди. — С поверхности. Настоящий, а не этот ваш... — Я знаком с земной флорой, — чопорно заметил Дилюк, подуспокоившись. — Я про твой внешний вид. Только не говори, что тебе жарко? — Я лежу на шкурах, одетый только в браслеты, и прикрываю срам вазой с фруктами — разумеется, исключительно по причине жары, — Кэйа закатил глаза и покачал зажатой в пальцах тяжелой виноградной кистью. — Я пытаюсь соблазнить тебя, ужели не очевидно? Ох. Дилюк сделал крайне скучающий вид и с усилием (незаметным, как он понадеялся) перевел взгляд с длинных стройных ног на свои когти. На правой руке они были очень красивые и блестящие. На левой руке — той, которой он тайком вцепился в собственный хвост, — они были, ко всему прочему, еще и острые. — Пытайся усерднее, — подначил он ровным и почти не дрогнувшим голосом, почти успешно притворяясь незаинтересованным. Альберих обожал такие игры. Дилюк обожал его обожание. Вот и сейчас. Кэйа — воистину исчадие — белозубо ухмыльнулся и демонстративно подобрал губами спелую прозрачно-зеленую виноградину с пышной кисти, перехватил зубами. Ухмыляясь, надавил клыком так, что хрупкая кожица лопнула, позволив соку запачкать губы и подбородок. Сладко. Дилюк инстинктивно облизнулся, что, конечно, не укрылось от глазастого засранца. От его прищура у русала встопорщилась чешуя на плечах. Альберих проглотил виноградину целиком, не подавившись (Дилюк завороженно проследил за движением кадыка), и медленно провел языком по блестящим губам, глядя из-под ресниц бесовским взглядом. — Ну как? Вполне ли я усерден? — Вполне, — эхом отозвался Дилюк, рывком подался вперед и решительно забрал у него виноград, смахнул хвостом куда-то прочь вместе с вазой и мгновенно забыл. Хватит игр. Его ожидало кое-что повкуснее. Кэйа нисколечко не возражал — обхватил его руками, привлекая к себе поближе, жадно, голодно. Дилюк собрал ртом остатки виноградной сладости с его губ, и не отпустил, пока капитан не застонал сдавленно в поцелуй, вымаливая вдох. Шеей русал ощущал оттиск его улыбки, затылком — ловкие пальцы в волосах, сам гладил бока и осторожно очерчивал лопатки самым острием когтей. Карамельная кожа ощущалась мягко, шершаво-шелковисто, как нежный песок, и Дилюк широко лизнул ее, от ребер до ключицы. Сахар на языке смешался с солью, и он, прижмурившись, не отказал себе в удовольствии укусить чуть повыше темного соска. Кэйа запрокинул голову и засмеялся. — Распробовал? — выдохнул он, пощекотав основание спинного плавника. Дилюк задрожал всем телом и в отместку укусил его за щеку. — Немного, — сказал он. — Потребуется еще десяток-другой дегустаций… Альберих с готовностью выгнул шею, подставляясь. Где-то снаружи издевательски заскрипела мачтой «Каэнри’а», и он не глядя показал в потолок неприличный жест — они оба уже научились жить с вынужденным амплуа эксгибиционистов. Скрип прекратился. Дилюк усмехнулся в горячую кожу и прижался к ней губами, оставляя отметину; чуть отстранился, любуясь своей работой. Кэйа рвано выдохнул и нетерпеливо полез обеими руками в паховую лакуну. Это был уже далеко не первый их раз, он успел выучить нужный рисунок чешуи наизусть («repetitio est mater studiorum»* — очередная из любимых им мудростей древних), но Дилюк все же слегка вздрогнул — не от ощущения пальцев там, где кроме Кэйи его никто не касался, но от осознания грядущих перемен. — Я так понимаю, ты нашел способ? — спросил он, не пытаясь бороться с хрипотцой в резко просевшем от предвкушения голосе. — Не-а, — радостно фыркнул Кэйа, наощупь высвобождая окаменевший русалочий член из складок плоти, — я просто задолбался ждать. Дилюк, готовый привычно притереться к его ладони, подавился собственным стоном и отшатнулся. — Не вздумай! — предупредил он, перехватив шустрые руки. — Это тебя убьет! Кэйа закатил глаза и легкомысленно отмахнулся. Ну, попытался, то есть — хватка у Дилюка была крепкая. — Не убьет, а не до смерти ранит! — возразил он. Дилюк шлепнул его хвостом по заднице. — Я отказываюсь! Кэйа выдохнул носом, поцеловал русала в висок и потерся щекой и лбом, подлизываясь по-кошачьи. Зря старался, Дилюка давно было не пронять этими штучками (чем он втайне гордился). Видя бесплодность своих попыток, Альберих надулся и капризно вздернул бровь. — Ну Диди, это же всего лишь небольшое увечье и совсем чуточку боли, сущие мелочи, клянусь! — он умоляюще заглянул в красные глаза. Дилюк, впрочем, мольбами не проникся и отрицательно покачал головой. — Я сразу после этого по-быстрому утоплюсь, воскресну и буду как огурчик! Не дольше получаса, ты соскучиться не успеешь! — Ты эгоистичный засранец, — сердито сказал Дилюк, снова отвесив ему шлепка хвостом. — Обо мне ты подумал? Что, если я не желаю, чтобы тебе было больно? Ты правда видишь во мне извращенца, который с радостью затрахает любовника до смерти? С лица Кэйи мгновенно слетела вся напускная капризность. — Боги, нет! — в ужасе воскликнул он и торопливо лизнул русала в губы, извиняясь. — Я вовсе не это имел в виду, просто!.. — он посерьезнел и заговорил тише, не отводя взгляда. — …просто это действительно важно для меня. Ты… ты отдаешься мне каждый раз, и мне очень хорошо с тобой, безумно хорошо, и я хочу… — «Каэнри’а», лохань двухмачтовая, в полном экстазе заскрежетала, кажется, всем корпусом, и он отвлекся, чтобы громко и с чувством обложить ее матом. Кашлянул, стушевавшись, и уткнулся лбом Дилюку в грудь, — я хочу, чтобы тебе тоже было так. Хочу тебя в себе, Дилюк, прошу!.. Его горячее дыхание жгло кожу: раскаленное отчаяние, разворошенная искренность. Дилюк ощутил, как лицо и шею заливает жаром. Щеки, разрумянившиеся от наслаждения, соблазнительно закушенные губы, то, как Кэйа жмурил глаза, двигаясь внутри Дилюка сладко и отчаянно, — один вид такого Кэйи приносил русалу не меньшее удовлетворение, чем сам процесс. Увидеть же капитана принимающим ласку... Да что ж ты будешь делать. После такой просьбы он просто не сможет отказать Кэйе — в конце концов, он с детства привык потакать его прихотям. Контролировать, тут же исправил он себя. Контролировать. Хочет дурак этот влюбленный поубиваться об его член — Барбатоса ради, да будет так. Ему нужно лишь проследить, чтобы он не переборщил. Дилюк медленно выдохнул, успокаиваясь. — Хорошо. Ладно. Он выпустил запястья Кэйи, и придурок, просияв, тут же уселся к нему на хвост, широко раздвинув ноги, и обхватил руками за шею. Дилюк поспешно уперся ему в грудь одной рукой, а другой придержал за бедро, пока тот не успел предпринять дальнейших активных действий. — Я не закончил, — строго сказал он, глядя Альбериху в глаза. — Давай договоримся: если я чувствую, что тебе слишком больно — я останавливаюсь. Если ты чувствуешь, что не выдерживаешь — ты говоришь мне об этом, и я останавливаюсь. Любой дискомфорт, любое «слишком», ты меня понял, Кэй? Хорошо? — Хорошо, — прошептал Кэйа, глядя с нежной благодарностью. — Спасибо, Диди. — И еще хоть раз назовешь меня детским прозвищем в постели — откушу ухо, — проворчал русал, нарочно щелкнув зубами возле мягкой мочки. Альберих закивал, едва не светясь от счастья, и выгнулся в руках Дилюка, напрашиваясь на ласку. Русал со вздохом покачал головой и лизнул то самое ухо, на которое только что покушался. Кэйе, и без того распаленному, не нужно было многого, чтобы возбудиться сильнее, но Дилюк был твердо намерен довести его до такого состояния, чтобы удовольствие затмило и поглотило как можно больше боли. К тому же, необходимость заботиться о партнере помогала русалу самому сохранять ясную голову: терять контроль сейчас было нельзя. У него и без того уже стояло так крепко, что, казалось, еще чуть-чуть, и панцирь треснет к чертовой матери. Как этот придурошный вообще собирается?.. Дилюк с нажимом гладил Кэйе ладные бока и гладкие упругие бедра, пересчитывал ребра кончиками когтей, стискивал и мял в ладонях мускулистую грудь, оставляя зубами россыпь отметин, любовно целовал изувеченное веко, касался смуглой вкусной шеи языком и носом, щекоча и дразнясь — податливое и жадное тело Кэйи он знал, как свое собственное, даже, пожалуй, лучше. Кэйа, в свою очередь, так же читал его с полужеста, а возможно, и с полумысли, жмурился, улыбался и гибко подставлялся под горячие ладони, телом к телу, доверчиво и благодарно. Как эта томная ласковость уживалась в нем с разнузданным нахальством, Дилюк понятия не имел, да и не то чтобы нуждался в знании. Кэйа — это Кэйа. Раскрасневшийся, взъерошенный, обожаемый, прекрасный и совершенно, совершенно невыносимый. Русал почувствовал невесомые, но ощутимые прикосновения к линиям жаберных щелей, пустившие по позвоночнику сладкую дрожь от затылка до основания хвоста, и с ленивой угрозой прикусил затвердевший сосок чуть сильнее, чем планировал. Кэйа не то хохотнул, не то охнул и двинул бедрами, явно примериваясь к твердому панцирю русалочьего члена. Э нет, еще рано. Русал быстро скользнул рукой между его ягодиц, повернув ладонь ребром, чтобы сдержать мазохистские порывы капитана, чтобы этот ненормальный от усердия не разодрал себе там ничего, и — вздрогнул, ощутив чрезмерную скользящую гладкость. — Нравится? — мурлыкнул засранец и снова потерся о руку щедро увлажненным входом. — Я так старался для тебя, промывал все, умащивал, знаешь, как сложно было, я чуть узлом не завязался, боялся, что спину заклинит, все же возраст не шутка, знаешь ли… Дилюк, у которого на миг в глазах потемнело, со стоном поймал его болтливый рот своим, невольно подмахнув хвостом, и Кэйа, ублюдок, сдавленно заржал в поцелуй, не переставая тереться о ребро ладони. Устроился он неплохо: с одной стороны рука Дилюка, удобно расположившаяся меж ягодиц, с другой — живот, влажный, гладкий, по-русалочьи слегка склизкий — самое то, чтобы прижаться напряженным потемневшим членом. В этот момент Дилюк возненавидел свою русалочью природу, этот трижды проклятый роговой покров, мешавший ему овладеть Кэйей так, как им обоим до искр перед глазами хотелось, и когти на пальцах, не позволявшие даже помочь возлюбленному растянуть нежный узкий вход. Дилюк представил, как твердый панцирь растягивает его, разрывает до крови, и вздрогнул. Пусть Кэйа пережил в своей жизни намного, намного более жуткие вещи, пусть он сам сейчас хотел и просил, но Дилюк представил его слезы, опустевшие от боли глаза, и осознал, как никогда четко— Он не сможет. Никогда, ни за что в жизни. Раскрасневшийся, с помутневшим взглядом Кэйа, не подозревая о его смятении, лизнул его в шею и снова потянулся к губам, выпрашивать поцелуй, как избалованный доверчивый зверек. Сердце Дилюка сжалось, а мысли лихорадочно заметались. Нужно придумать, как повысить температуру. Обязательно. Но на это нужно время, а Кэйа ждет его сейчас. Как его задобрить? Чем отвлечь? Вообще-то… есть одна идея. Это по обыкновению не выходило за пределы шутки, но почему бы не попробовать? Должно быть… интересно. А Кэйа обожал все интересное. Дилюк прищурился, прервав поцелуй, и медленно облизнулся. Кэйа, видимо, тоже сообразил, потому что здоровый глаз его широко распахнулся, и звездочка зрачка, и без того размытая возбуждением, окончательно потеряла форму, расплывшись кляксой по радужке. — Повернись-ка, — хрипло не то попросил, не то приказал Дилюк. Кэйа восторженно задохнулся, и слава богу, не стал ничего говорить, молча подчинившись. Растерялся, должно быть. Дилюк на его месте тоже бы растерялся. Он и на своем-то месте растерялся, если уж совсем честно. Так, соберись. Королям растерянность по статусу не положена. Даже если речь идет о постельных делах. Кэйа развернулся к нему спиной и наклонился вперед. Дилюк поправил ему позу, подтянув за бедра ближе к себе, заставил опереться грудью на подвернутый хвост, чтобы было комфортнее. Дрогнув сердцем, погладил длинные ноги (эти ноги каждый раз сводили его с ума, как в первый, такие странные, такие не-русалочьи, такие красивые). Перевел взгляд на соблазнительно округлые ягодицы и, не удержавшись, отметил каждую поцелуем-укусом. Вкусно. Кэйа проскулил почти жалобно и вцепился в чешую ногтями. Дилюк ласково погладил его по пояснице, размял, любуясь тем, как смотрится его белая рука на смуглой коже. Ему всегда нравился этот контраст: темный и светлый, луна и солнце, идеальная гармония. Он сглотнул ставшую вязкой слюну и решительно раздвинул податливую мягкую плоть, открывая блестящее от масла, сжимающееся в предвкушении отверстие. — Быстрее, — горячечно выдохнул Кэйа, и умоляюще лизнул кромку хвостового плавника. — Быстрее, хороший мой, быстрее, Люк, пожалуйста, ну что же ты медлишь, ну… Дилюк не стал мучить его и дальше. Он высунул язык и всей его длиной прошелся на пробу по раскрытой ложбинке, от мошонки до копчика. Кэйа взвыл и дернулся ему навстречу так дико, что русалу пришлось напрячь руки, чтобы удержать его на месте. — Нравится? — сказал он, коварно усмехнувшись. Срывающимся голосом Альберих душевно обматерил его и мстительно укусил за хвост. Дилюк тихо засмеялся, щекоча дыханием анус, и быстрым, но плавным движением скользнул языком внутрь. Кэйа захлебнулся криком и заскреб ногтями по чешуе. Дилюк шлепнул его по ягодице, не отрываясь от своего занятия. Стенки кишки на ощупь были мягкими и приятно скользкими из-за масла, языком было сложно проследить рельеф, но Дилюк старался — в конце концов, Кэйа, судя по звукам, был исключительно за. Русал самозабвенно вылизывал его изнутри, вынимал язык совсем и вставлял его снова, имитируя толчки, иногда даже обхватывал языком ствол члена, дразнил поджавшиеся яички, затем опять входил и тянулся кончиком так глубоко, как позволяла длина (хоть за что-то спасибо русалочьей природе), проходился круговыми движениями по податливым мышцам, не оставляя ни миллиметра без внимания, — и наслаждался звучанием голоса Кэйи. Хвала небесам, «Каэнри’а» дрейфовала в безлюдных водах, иначе все окрестные суда стянулись бы к ним пресекать кровавое побоище, ведь Альберих двигал бедрами навстречу и голосил так, словно его режут. Даже «Каэнри’а» ошеломленно молчала. Дилюк отмечал это краем уха: у него было занятие поважнее и поприятнее. Настолько приятнее, что он даже собственное возбуждение отставил на задний план. Колени Кэйю уже не держали, а руки и подавно, и русал слегка напряг сильный хвост, принимая его вес. — …Ди… Дилюк!.. Люк!.. — всхлипнул Кэйа, когда Дилюк толкнулся особенно глубоко и с силой прошелся кончиком языка по кругу. — Я… а-а!.. Я больше не… не могу, Люк!.. Ох, Барбатос!.. Люк, пожал!.. Конец фразы слился в один невнятный скулеж. Дилюк понятливо обхватил рукой его налившийся кровью и истекающий влагой член и, игнорируя протестующее хныканье, сделал несколько резких движений — в том темпе, в котором Кэйа обычно двигался под конец, когда брал его, — и одновременно несколько раз глубоко толкнулся языком в разработанное, набухшее отверстие. Кэйа, до того не сдерживавший голоса, сейчас же, напротив, резко замолк — дыхание, видно, перехватило — и забился, изливаясь ему в ладонь. Дилюк медленно, чтобы не навредить, с трудом вытащил онемевший язык из судорожно сжимавшегося кольца и осторожно провел рукой по члену еще несколько раз, помогая. Затем приподнял чувствительное, еще дрожащее тело, уложил рядом на измятую шкуру и прижался сзади, уткнувшись во влажные синие волосы, долго поглаживал ладонью грудь и горло, понукая вновь задышать, утихомиривая беззвучные сухие рыдания. — Мы же договаривались! — хрипло и искренне обиженно воскликнул Кэйа сразу, как только вернул голос и самообладание, и пихнул Дилюка взъерошенным затылком в грудь. — Ты же обещал! Как ты мог?! — Прости, — сказал русал невнятно, с трудом ворочая перетруженным языком. — Кэй, слушай, я просто подумал… — У тебя отвратительная привычка думать, особенно когда я прошу меня, черт побери, трахнуть, — негодующе съязвил Кэйа, не оборачиваясь. — Трахнуть членом, Дилюк, знаешь такую штуку? Так вот она у тебя есть, если что! Дилюк закусил губу, чтобы не рассмеяться вслух, и кончиком когтя вычертил на обиженно напрягшейся и влажной от пота спине слово «член». — Разве тебе не понравилась альтернатива? — спросил он вкрадчиво. — …Не понравилась, — буркнул Кэйа после паузы. Видневшиеся за волосами кончики ушей и распаренную смуглую шею красноречиво залило краской. Дилюк все-таки расхохотался, уткнувшись носом ему в загривок. Пахло Кэйей. Родной, приятный запах. — Врешь как дышишь. Тяжело и хреново. — Я, может, вообще астматик, — проворчал Кэйа, но Дилюк по голосу и чуть расслабившимся мышцам понял, что он уже оттаял. — Ну повернись ко мне, — попросил он, целуя взмокший синий затылок. Кэйа досадливо цокнул языком, но все же грузно перевалился на другой бок, мрачно уставившись на Дилюка покрасневшим от слез глазом. Русал поцеловал его в переносицу. Кэйа явно собрался сначала увернуться, но потом передумал и поцелуй принял. Рожу, впрочем, все-таки скорчил. — Я люблю тебя, — сказал Дилюк просто, и залюбовался заново расползшимся по щекам румянцем. — И я не хочу мучать тебя заостренной палкой. Хочешь, чтобы я был грубее — я буду, но это совершенно другое, пойми. Ты действительно можешь серьезно пораниться. Ты мне доверяешь, и я хочу оправдать твое доверие, — он взял его за руку, поднес к лицу и мягко потерся чешуйчатой щекой о ладонь. Кэйа открыл рот, чтобы возразить, но затем стиснул зубы и раздраженно выдохнул носом. — Я понимаю, Диди, — устало произнес он и погладил его скулу большим пальцем. — Я просто… эх, — он закатил глаза и слабо усмехнулся. — Какая же ты все-таки невыносимая наседка. — Язык-то попридержи, он у тебя менее талантлив, чем мой, — беззлобно поддел Дилюк, и Кэйа с душой ущипнул его за ухо, потом за сосок, потом за... — Ну все, все! Прости-прости, я был неправ, таланты твоего языка неисчислимы! Да дай договорить, архонты, за что мне эта напасть… — взвыл русал, отбиваясь от настойчивых рук, и продолжил, когда Кэйа, наконец, утихомирился: — Я придумал способ, Кэй, — Альберих вскинулся, вопросительно изогнув бровь. — В общем, есть одно зелье, мы, рагнвиндры, согреваем им мальков, что вылупились слишком рано и не могут контролировать свою температуру. Оно нечасто применяется, мудреное, но Аделинда знает рецепт. Нужны будут, конечно, некоторые редкие ингредиенты, венчики пылающих цветков и такое прочее, но я думаю, твоя Бэй Доу достанет, не проблема. Если ты внутри недостаточно горяч, чтобы размягчить панцирь, то мы можем попробовать нанести на него это зелье, и, возможно, тогда… Договорить ему не дали — Кэйа с радостным воплем бросился ему на шею. — Я тебя обожаю, Диди! — выпалил он, сияя звездчатым глазом. — Ты лучший! — Мой член ты явно обожаешь больше, чем меня, — хмыкнул Дилюк, закатив глаза. — Столько внимания — мне что, еще и к собственным частям тела начинать ревновать? К тому же, не факт, что это сработает… Альберих приложил палец к его губам. — Не сработает и дьявол с ним, — заявил он с ухмылкой. — А вообще, если собираешься ревновать, то ревнуй ко всему себе целиком. И кстати, — он дразняще провел языком по щеке, пощекотал заостренное ухо, и Дилюк прижался к нему теснее, блаженно прикрыв глаза, — кто-то здесь, кажется, так и не кончил?.. «Каэнри’а» закряхтела мачтами с явным осуждением, но в этот раз никто не обратил на нее внимания.***
Чжун Ли разливал вино молча: себе — в любимую фарфоровую чашку, гостю — в большой граненый стакан. Стакан был подарком из Снежной, и Моракс ценил и берег его как зеницу ока. Венти, однако, выглядел таким бледным и потерянным, что мудрый старший бог понял: обычной чашкой тут не обойтись. Венти отодвинул от себя стакан, отобрал у Чжун Ли едва ли ополовиненную бутылку и отхлебнул прямо из горла. Архонт со вздохом отставил стакан повыше на полку. От греха подальше. Подумал, и на всякий случай наложил защитные чары. Он слишком любил дарителя, чтобы пренебречь сохранностью его подарков. — Моракс, они делают это почти каждую ночь, — после долгого молчания мертвым голосом выдал Барбатос, нервно крутя в руках бутылку. — Почти каждую, понимаешь? Иногда и днем. Это продолжается уже шестую неделю, Моракс, я так больше не могу! Нахмурившись, Чжун Ли пригубил вино и отодвинул от себя чашку. — Для начала, друг мой, я попрошу тебя уточнить, кто такие «они». — Эти двое почти бессмертных ублюдков, чтоб у них все отсохло! — в сердцах воскликнул Венти, наконец-то обретя осмысленность во взгляде, и стукнул бутылкой по столу. — Они трахаются напропалую по пять раз на дню! Не говори, что тебя это не бесит! Моракс удивленно вскинул брови, пропустив мимо ушей вульгарность. — Каким же образом это должно меня касаться? — осведомился он. — Я, безусловно, рад за них, но твоя реакция… Я, право, в недоумении. — Они поминают мое имя десятки раз подряд!!! — взвыл бард, в отчаянии вцепившись в шапочку обеими руками. — Этот хитрый лис обращается ко мне с мольбой, понимаешь?! А я же все мольбы слышу краем уха и вижу краем глаза, я не могу не, я же бог, я обязан!.. — он выпустил смятую шапочку и вместо этого схватился за бирюзовые косички у лица и с силой потянул. — Я не могу спать, не могу есть, не могу пить!.. Я поймал себя на мысли, что хочу уйти в монастырь, Моракс, ужаснись! На минуточку, я избегаю монастырей с тех пор, как попробовал церковный кагор! Я с ума сойду, не хочу, я больше не хочу, что я должен сделать? Передать полномочия другому архонту?! Что?!! О, Селестия!.. Так вот оно что. Чжун Ли поджал губы, чтобы сдержать улыбку. — Своеобразный опыт. Сочувствую. Что ж, — он вновь взялся за чашку, сделал пару глотков, в этот раз неторопливо, смакуя. — Признаться, я с подобным не сталкивался. Вероятно, имя «Моракс» в пылу страсти произнести труднее, чем «Барбатос». У меня есть данные некоего практического исследования… Венти едва не захлебнулся вином и уставился на него взглядом, полным негодования пополам с ужасом. — …а может быть, и не в этом дело, — беспечно продолжил Чжун Ли, спрятав ухмылку за кромкой чашки и притворившись, что ничего не заметил. — Господин Альберих не из тех людей, кто будет творить подобное без причины. Полагаю, — он лукаво блеснул глазами из-под челки, — это намек, что тебе стоит извиниться? Ну, за нашу аферу с кольцами. Я уже сделал это — еще в тот раз на корабле, если ты помнишь. Возможно, теперь твой черед? — Изви… Да кем он себя возомнил? — вспылил Венти, совсем не божественно вспыхнув до корней волос. — Мстительный черт! И после этого еще я — заноза в заднице! Да я мил, как южный ветерок! Чжун Ли удержал при себе комментарий о том, что южный ветер порой приносит с собой стаи малярийных комаров из болотистых тропических лесов Сумеру. Главное, что ветреный архонт получил пищу для размышлений. Повозмущавшись еще немного, Венти вскоре распрощался с ним и испарился в сумеречном тумане, а Моракс какое-то время сидел, рассеянно глядя на стоявший на полке стакан. Гость из Снежной обещал прибыть не позднее, чем на следующей неделе. Чжун Ли терпеливо ждал. Уж это он умел. — Пять раз на дню, значит, — пробормотал он задумчиво и кивнул каким-то своим мыслям. …Где-то за многие километры от гавани Ли Юэ на корабле среди моря раздался оглушительный чих и пара крепких ругательств на наречии северной страны.