Возжигатель

      Мне снова пришлось взяться за государственные дела. Не сказал бы, что был в восторге от них, но сейчас они приносили некоторое… утешение. Работа отвлекала от мыслей, которые так или иначе всегда возвращались к Гвинедду. Где он сейчас? Чем занят? Ищет других союзников? Собирается тайно укрепить город? Или снова общается с предателем Ситом?       Ведь сейчас он почти не бывал во дворце. А работы за последние несколько дней навалилось столько, что я понял сразу: мне самому не справиться. Гвиндолин, как я понял, всё так же ухаживал за матерью, так что… единственной, на кого я мог положиться, осталась Гвиневер.       И она предложила мне свою помощь даже ещё раньше, чем я сам осмелился её просить. Уже второй день мы сидели вдвоём в её кабинете и разбирали ворохи писем от просителей. Сначала я даже пытался их считать, но после конца первой сотни сбился и бросил это дело.              — Смотри! — голос Гвиневер прозвучал так внезапно, что я даже вздрогнул. — Смотри, это тебе.       Мне?..       Я ещё даже не коснулся письма, которое принцесса протягивало мне, а уже понял, чьей рукой оно написано. Угловатый, но тем не менее очень разборчивый почерк Квилы я бы узнал, наверно, даже в кромешной тьме.       Буквально выхватив конверт у Гвиневер из рук, я мгновенно распечатал его и уткнулся в ряды ровных строк. Хозяйка писала в спешке — как обычно, впрочем.       — Что-то важное?       Если бы принцесса могла, то точно бы склонилась поближе и заглянула мне через плечо. Её останавливали сейчас разве что правила приличия — и расстояние между нами, сидевшими по разные стороны стола.       — Ничего особенного, — я бегло скользил взглядом по словам, — справляется о здоровье. Высказывает надежду, что у нас сейчас не слишком уж много… забот. И ещё… о, а вот это уж любопытно!       — Ну-ка?       — Пишет, что продолжает с дочерьми свои изыскания в области Пламени. Они уже научились создавать небольшие искры, которые ведут себя в точности так же, как само Пламя, и обладают теми же свойствами. И они… ага, вот — быстро гаснут, но это скорее всего, потому — предполагает она — что у них нет подходящего сосуда. Так что сейчас они бросили все свои силы на то, чтобы создать нечто вроде Горнила.       Гвиневер молча покачала головой.       — Это… очень впечатляет. Я мало, впрочем, имела дела с огнём, а с Пламенем — тем более, так что судить не берусь. Но… как ты сам думаешь — у них получится?       Я ответил не сразу.       — Честно говоря, опасаюсь что-либо предполагать, — наконец вздохнул я. — Могу сказать лишь одно: Хозяйка знает о любой разновидности огня больше всех, живущих ныне. Так что если и есть кто-то, кто сможет сотворить новое Пламя своими руками, — то это только она.       Принцесса кивнула мне, а я потянулся к отложенному было в сторону перу.       — Напишу ей в ответ пару строк. Займёшься пока остальными?       — Само собой.       А о чём, на самом деле, мне было писать? Пожелать успеха ей с дочерьми в их нелёгких трудах? Понадеяться, что в Изалите сейчас спокойнее, чем у нас? Пожелать, чтобы отблески Пламени продолжали так же ровно гореть в их сердцах?       Пока я думал, рука будто бы сама выводила буквы — одна за другой. Я старался не слишком торопиться, но спустя пару строк сдался: привычка брала своё. Оставалось только надеяться, что Квила разберёт мой почерк; по крайней мере, раньше ей это всегда удавалось.       Наконец, поставив последнюю точку, я отложил лист в сторону, а сам потянулся за пустым конвертом — и вдруг задумался. Письмо-то в конечном итоге попало к Гвинедду, но использовать его печать? Имел ли я право?..       Гвиневер же верно истолковала моё замешательство, и теперь уже сама выхватила конверт у меня из рук. Спустя мгновение сложенный вдвое лист оказался внутри него, а принцесса, выдвинув один из ящиков, извлекла из него стержень сургуча.       — Пора бы тебе и свою печать завести, — с наигранным неодобрением покачала она головой.       — Ага, — усмехнулся я. — И изобразить на ней дракона — чтобы у всех рожи перекашивало, когда они на неё взглянут.       Надо было продолжать работу дальше. Но в итоге оказалось, что срочных писем у нас было не так уж и много. Всего где-то полтора десятка, да и то на половину из них мы ответили обычными отписками в духе: «Ваше дело было передано Его Высочеству на рассмотрение». Или: «Его Высочество займётся Вашим вопросом в ближайшее время».       Когда печать принца стояла на последнем из них, мы с Гвиневер решили дать себе чуть отдохнуть — прогуляться до воронятни и отправить все письма сразу. До лестницы, ведущей к ней, от кабинета идти было не так далеко, но потом нам предстоял ещё и очень небыстрый подъём. Выше воронятни во дворце располагались, пожалуй, только королевские покои — Гвина и его супруги в частности.       Слуги исправно чистили это помещение и убирали за птицами, так что помётом здесь почти и не пахло. Вороны, кажется, дремали, когда мы вошли: лишь некоторые повернули к нам головы, а потом всё равно прикрыли глаза. Думаю, они давно уже научились узнавать нас по звукам шагов.       Одна из жердей пустовала, что меня несколько озадачило: за последние пару дней, вроде бы, никто не должен был отправлять никому писем. Впрочем, Орнштейн мог: я знал, что он порою переписывается со своими бывшими соратниками, которые осели в других городах.       — Жаль, Филианора не пишет, — вдруг задумчиво нахмурилась Гвиневер, окинув взглядом узорчатое витражное окно. — Как думаешь, они уже добрались туда?       — Разве что Всеотец знает, — вздохнул я. — Даже если и добрались, то… сам не знаю, хорошо это или плохо. Ты ведь…       Принцесса вдруг неестественно побледнела — и, неловко взмахнув руками, начала падать. Я в последний миг успел подхватить её, а потом ощутил это сам.       Откуда-то снизу раздался истошный, протяжный вопль, напоминавший больше вой зверя. Жуткий и одновременно хрупкий, прозрачный как стекло.       Вслед за ним солнце на небо померкло. Оно покрылось чернотой и исчезло с него — а на быстро темнеющем горизонте показались звёзды. Всего через пару мгновений стало темно как ночью; только тихий блеск угасающей луны освещал Анор Лондо, раскинувшийся перед нами. Мертвенный, зеленовато-пурпурный блеск.       — Гвиндолин… — тихо шепнула Гвиневер.       Нельзя было медлить. Я подхватил её на руки и побежал вниз по ступеням — быстро и одновременно осторожно, чтобы ни самому не упасть, ни уронить вдруг принцессу. Но она сама быстро приходила в себя; скоро она слегка сжала мою руку, и я поставил её на ноги. Теперь она шла впереди меня, спускась чуть ли не быстрее, чем я сам.       По коридорам мы неслись так быстро, как могли. Я следовал за Гвиневер, а она показывала мне дорогу в покои своей матери — туда, где сейчас и должен был находиться Гвиндолин. Откуда он не выходил уже несколько дней.       Дверь не была заперта — и всё же мы ворвались в покои первыми. И королевы… здесь не было. Всё, по чему я скользил взглядом, казалось каким-то странным: опрятно заправленное ложе, небольшой письменный столик, слегка потемневшее от времени зеркало и… распахнутое окно, у которого, скрючившись, на полу сидел Гвиндолин. Ветер, пролетая внутрь между створок, раздувал и колыхал занавески.       Я понял всё сразу.       Гвиневер чуть опередила меня — и, подбежав к Гвиндолину, прямо-таки отшвырнула его от окна. Я же подоспел следом и, распахнув створки ещё шире, по пояс высунулся наружу.       Да, она была там. Отсюда, с такой высоты, королева казалась всего лишь мелким пятнышком, распростёртым на вымощенной камнем тропе. Но это была точно она, без сомнения: я ощущал, как её сила, всё ещё теплившаяся в теле, угасает. Даже случись чудо и окажись рядом кто-то из целителей, он бы не смог ей помочь. Даже сама Квила не смогла.       В конце концов, ведь это был её выбор.       Я судорожно вздохнул и, выпрямившись, закрыл за собой окно, а потом сразу же задёрнул занавески. Уже некуда торопиться. Всё равно её скоро найдут.       Гвиневер сидела рядом с Гвиндолином на гладком, почти зеркальном полу и ласково гладила его по голове. Он, уткнувшись лицом ей в грудь, тихо вздрагивал. Бедняга. Ему сейчас наверняка нелегко.       И я боялся даже представить, насколько тяжело сейчас может быть принцессе.       Пытаясь справиться с внезапно подступившей тошнотой, я отошёл к столу и опёрся на него. И моё внимание вдруг привлёк листок бумаги, лежавший на нём; чернила, которыми были выписаны ровные и крупные слова, ещё даже не успели просохнуть.       — «Простите меня», — мой шёпот вдруг отдался гулким эхом, заметавшимся между стен покоев, — «простите меня, дети. Я не смогла вас уберечь. Сперва меня лишили младшей дочери…»       Я умолк: к горлу вдруг подкатил ком, а в глазах защипало. Почему? Почему именно сейчас?..       — Читай, — тихо попросила меня Гвиневер. — Прошу, читай дальше.       — «…а вместе с ней — и любимого первенца. Но когда у меня отняли и новорожденную дочь, я не смогла этого вынести. Простите меня за всё. Живите так долго, как позволит вам Пламя».       Мне бы очень хотелось обвинить уже покойную королеву хоть в чём-то. В том, что она оставила своих детей, например — или в том, что опустила руки и перестала бороться. Но я не мог. И от этого было хуже всего.              Похороны прошли в закрытом семейном кругу. Меня на них не позвали, чему я был… скорее, рад. Мне бы наверняка пришлось там встретиться с Гвинеддом, а смотреть сейчас ему в глаза я точно не хотел. Я боялся того, кем он становился. Могло ли быть такое, что он на самом деле всегда был таким — глубоко внутри? И показал своё истинное лицо только сейчас, перед лицом настоящих трудностей?       Думать об этом тоже не хотелось, но… Я не мог иначе. Ведь даже сейчас, несмотря на всё то, что произошло между нами и не только, я считал его другом. Но пытаться что-то менять было уже слишком поздно.       На следующий же день после похорон Гвиневер снова присоединилась ко мне, когда я засел за работу. Печаль в её глубоких карих глазах не заметил бы разве что слепой; но я не стал задавать никаких вопросов. И она, кажется, была благодарна мне за это.       Но то, что она взяла с собой и Гвиндолина, стало для меня настоящей неожиданностью. Хотя, если так подумать, могло ли существовать решение разумнее? Ему бы точно не помешало отвлечься; и несмотря на то, как воспитывал его отец, знать о том, как обстоят дела в Лордране и Анор Лондо ему без сомнения стоило. В конце концов, ведь это и его королевство тоже?       Я всегда немного недолюбливал Гвиндолина — по каким-то самому не до конца ясным мне причинам — но стоило признать: он держался очень хорошо. И даже несмотря на то, что младший принц мало разбирался в предстоящей нам работе, он задавал вопросы — и почти всегда умные и чёткие. Действительно ли это королевская кровь говорила в нём — или просто принцу, пусть и младшему, нельзя было иначе?       Одно и то же, впрочем.              — А эти жалобы, — Гвиндолин разрезал очередной конверт, — всегда были такими?       Я вопросительно взглянул на него.       — Здесь некая госпожа, — он протянул мне письмо, — жалуется на то, что лекарства от головной боли, которые она принимает, уже не помогают ей. Полагает, что аптекарь начал их подделывать — и просит провести расследование.       Я медленно кивнул.       — В какой-то из предыдущих, — он продолжал говорить так же мягко, — иной господин упомянул, что дрова, которые он закупает, потеряли в качестве. Горят тускло и дают много дыма.       — Винит дровосека? — спросила Гвиневер.       — Само собой. И здесь ещё несколько похожих было — поискать?       Я покачал головой и обернулся к окну. Солнце, светившее за ним, горело ярко, но как-то… чересчур резко. И резало глаза — больше, чем несколько дней назад.       — Раньше были не такими, — я снова покачал головой. — Проще и… спокойнее, что ли.       Я хотел сказать ещё что-то, но промолчал. В конце концов, мы и так прекрасно понимали, что всё это значит.       Только Гвиндолин потянул руку к следующему конверту, как со стороны двери послышались чьи-то гулкие шаги — и сразу же вслед за ними раздался стук. Как будто кто-то бил металлом о дерево.       — Орнштейн, заходи! — Гвиневер на мгновение подняла голову от стола.       Дверь лишь слегка скрипнула, открываясь, и Львиный Рыцарь вошёл в кабинет. Шлем сейчас он держал под мышкой; его волевое смуглое лицо подёрнулось еле заметной дымкой усталости. Увидев кого-либо иного в таком состоянии, я бы даже не обратил внимания, но Орнштейн… уже очень недобрый знак.       Когда дверь за ним закрылась, он коротко поклонился нам троим, а затем встал ещё ровнее, чем раньше.       — Принц Гвинедд попросил передать вам троим несколько вестей.       — Почему он сам не явился сюда?       Бесцеремонность Гвиндолина мне начинала нравиться. Что ни вопрос — всё в точку.       — Он только что отбыл из города, — голос рыцаря даже не дрогнул. — Иначе бы, полагаю, несомненно пришёл.       Орнштейн умудрился произнести последние слова так, что я понял всё сам. На его месте я бы тоже не хотел показываться нам на глаза. Ни мне, ни, тем более, Гвиневер.       — А вести таковы, — продолжал Орнштейн. — Гвинедд сейчас собирает армию.       — Виверны? — спросили мы хором с принцессой.       — И прочие крылатые ящеры, какие только существуют в Лордране.       — И он действительно готов воевать с отцом? — спросил Гвиндолин чуть погодя, начав барабанить пальцами по столешнице.       Орнштейн молча пожал плечами; тоска в его глазах, кажется, возросла чуть ли не вдвое.       — А есть хоть какие-то, — я пошевелил пальцами в воздухе, — прогнозы по поводу того, когда это произойдёт?       — Всё зависит от того, сколько Гвин ещё проведёт в своём Городе и как быстро вернётся. Но мне — нам обоим, — поправился он, — кажется, что произойдёт это раньше, чем мы все рассчитываем. Так что советовал бы и вам…       Рыцарь умолк на мгновение, пытаясь подобрать слова, но Гвиндолин опередил его:       — Yavae ouilis frithun, garaethi strithan.       — Именно так, — кивнул Орнштейн.       В кабинете залегла неприятная тишина. Та самая, которую каждый хочет нарушить — и ни один не осмеливается.       — Благодарю тебя, Львиный Рыцарь, — наконец проговорила Гвиневер, легко кивнув Орнштейну. — Пламя да направит.       — И вас, принцесса, — поклонился от в ответ.       Дверь за ним скрипнула ещё тише, чем когда он вошёл. Звуки его гулких шагов ещё долго раздавались эхом вдаль по коридору.              Я, как и Гвиневер, был благодарен Орнштейну за сведения, но из них — как и из его совета — я сделал несколько иные выводы. Первым делом, когда уже поздним вечером мы трое встали из-за стола, я направился на поиски Арториаса. Очень хотелось верить, что Гвинедд хоть в этом не взял пример со своего отца и не стал отправлять рыцаря на очередные опасные и полубезумные поручения.       К счастью, опасения мои не оправдались. Я нашёл Арта ровно там, где и рассчитывал — прямо рядом с казармами; он как раз совершал там обход. И, разумеется, заметил меня ещё издалека. А я не стал ему мешать — просто отошёл в сторону и присел под раскидистым дубом. Он скоро завершит, и наверняка присоединится ко мне.       — Тоже, смотрю, знаешь последние новости?       Он опустился прямо возле меня, легонько хлопнув меня по плечу.       — Кажется, нам с тобой, друг, выпали очередные смутные времена, — немного невпопад ответил я.       — Лучше не скажешь.       В самой кроне дерева, прямо у нас над головами, негромко пели птицы. Их безмятежности можно было только поражаться.       — За кого выступит Серебряное воинство? — я повернул голову к Арториасу.       — Думаю, ты и сам знаешь, — он вздохнул и пожал плечами. — За того, кому они давали присягу. Среди них не так много верных лично принцу.       Мне совсем не хотелось задавать этот вопрос, но я всё-таки решился. Никаких недомолвок.       — А ты сам — на чью сторону станешь ты?       Я почему-то думал, что Арториас смутится — или того хуже, начнёт мяться, не зная, что ответить, но его ответ был быстр и короток:       — За тебя.       Я непонимающе наклонил голову.       — Из них, — он кивнул головой в сторону дворца, — мало кто понимает, что вообще такое верность. Старый король? Обманул — и использовал меня для своих гнусных дел. Старший принц? Я не верю ему. Он ведёт какую-то свою игру, и снова становиться инструментом, но уже в его руках, я не желаю. Ты же — иное дело.       — Но откуда… — начал я, но Арт меня перебил:       — Я знаю. Я ношу часть тебя в своём сердце. Ты никогда не предавал меня. Никогда не оставлял. Был со мной в самые трудные минуты. Чего бы ещё я мог желать?       Мне в жизни никогда не было так неловко. Хотелось провалиться под землю, но разошедшегося уже Арториаса это вряд ли бы остановило. Он бы наверняка меня и там нашёл.       — А ещё — ты много мудрее, чем я. И я тебе верю. И пойду за тобой куда угодно — куда бы ты меня ни повёл.       — Мудрее… — я грустно усмехнулся. — Был бы я мудрее, так знал бы, как избежать всего этого. Выскользнуть из этих жерновов.       Арт ничего не ответил — лишь ободряюще сжал руку. Я вздохнул и, склонившись вбок, коснулся щекой его высокого шлема. Гладкий металл приятно холодил кожу.              Разговор с Арториасом принёс мне мало спокойствия; я плохо спал как в ту, так и во многие последующие ночи. Убывающая луна резала глаза; когда я плотно задёргивал шторы, становилось не по себе от плотного, почти осязаемого мрака. Поток мыслей в голове не прекращался ни на секунду, но все они вели в один и тот же тупик.       К войне.       Днями меня выручало лишь то, что Гвиневер была рядом, но и она — я чувствовал — начинала тревожиться. Она не выказывала своих чувств, но что-то будто грызло её изнутри; какое-то дурное предчувствие, словно вестник надвигающейся катастрофы. Гвинедд так и не показывался мне на глаза; я думал даже спросить у принцессы, что с ним сейчас, но решил, что лучше не стоит. Надеюсь, правильно.       Прошла неделя, начала идти вторая — и тревога с бессонницей, кажется, стали моими постоянными спутниками. И настолько близкими, что я даже перестал замечать их; сейчас уже казалось, что они были со мной всегда, чуть ли не от самого рождения. За путаным ворохом мыслей иногда мелькали воспоминания о предыдущей жизни, но они казались блеклыми и неинтересными.       Впрочем, все они — и нынешние, и прошлые — рассыпались пеплом, когда наступило первое утро третьей недели.       Потому что Гвин вернулся в город.              Я узнал об этом ранним утром, когда солнце только начало вставать. Кто-то стучался в дверь с такой мощью, будто хотел её выбить; а я всё равно к тому времени уже не спал. И почему-то я не слишком удивился, когда увидел за ней два янтарных огня на бледном и встревоженном лице.       — Он здесь.       Я даже не понял, как оказался в зале для совещаний. Но там к тому времени уже были все: Гвиневер, Гвиндолин и гвинова Четвёрка. Вернее, уже не совсем гвинова.       — Мы не готовы, — принц говорил так быстро, что я еле поспевал за его словами. — Рассчитывал, что у нас есть в распоряжении ещё хотя бы месяц.       — Что мы имеем? — Орнштейн не уступал ему в скорости.       — Две сотни моей личной гвардии. Три десятка виверн. Могли бы быть драконы, но…       — Сит?       — Не пойдёт против отца в открытую.       — И ты забыл о нас четверых.       — Вы не пойдёте в бой.       Я изумлённо распахнул глаза. Даже Гох подался вперёд и склонил голову. Только Гвиндолин не выглядел слишком уж удивлённым.       — Тогда ты не выстоишь, — Орнштейн слишком уж спокойно пожал плечами.       — Будем честны: я вряд ли выстою и с вами. Ваша жертва будет бессмысленной и напрасной.       У меня голова шла кругом. Благородство и безумие в принце переплелись каким-то совершенно непонятным для меня образом; и я не мог понять, какие чувства он вызывает во мне: то ли восхищение, то ли дикий ужас.       — Так ты хочешь, — Киаран вдруг нахмурилась, — чтобы мы все просто сдались Гвину?       — Не все. Арториас!       — Да, мой принц?       — Вам с Эрдисом придётся покинуть город. Я отвлеку Гвина на себя; а вы позовёте ваших виверн. Летите прочь — подальше от этого места. Если сможете, вовсе улетайте из Лордрана.       Гвинедд звучал хоть и напряжённо, но очень уверенно. Могло ли… могло ли быть такое, что он продумал и такой исход?       — Будет исполнено, — кивнул я принцу.       Он хотел сказать что-то ещё, но вдруг замер — и вслед за тем резко поднялся из-за стола.       — Он уже подходит. Вы двое, — посмотрел он сперва на меня, а затем на Арта, — прощайтесь с остальными — и бегом на крышу.       Прощание не было долгим. Ни мне не хотелось покидать Гвиневер, ни Арториасу — Киаран, но мы все понимали, что лучше выхода сейчас мы не придумаем. Лучшая участь, которая могла ожидать меня, — быть сосланным в Город за Стеной; Арт же в глазах Гвина наверняка выглядел как клятвопреступник. Или того хуже — как мой друг.       Подойдя к Гвиневер, я осмелился коснуться губами её лба — но она, уцепившись за мою шею, привстала на цыпочки и коснулась своими губами моих. Всего на короткое мгновение — но даже так моё сердце забилось чуть быстрее.       — Буду ждать, — шепнула она.       Я лишь кивнул ей в ответ.       Когда же очередь дошла до Гвинедда, он коротко поклонился мне, а потом положил руки мне на плечи и посмотрел прямо в глаза. Чем горели эти два золотистых огня? Гневом? Желанием мести? Неукротимой злобой? Я вглядывался всё пристальнее и пристальнее в них, но не мог рассмотреть ничего. Ничего, кроме, пожалуй, глубокой тоски — и искреннего сожаления.       — Прости, что так вышло.       Я ничего не сказал — просто сделал ещё один шаг к принцу и крепко его обнял. Может, я бы и хотел его ненавидеть — или хотя бы презирать — но попросту не мог. Хотя бы потому, что понимал его слишком хорошо. Лучше, чем мне бы хотелось.       — Тьма да утешит.       — Пламя да направит, — ответил я, отойдя и поклонившись в ответ.              Приказ Гвинедда мы с Арториасом восприняли буквально: не шли, а бежали вверх по лестнице, перепрыгивая ступени. Принц позаботился о том, чтобы вся стража в замке сейчас была из его нынешней гвардии, так что сейчас — хотя бы эти недолгие минуты — нам ничего не грозило. И сейчас Арт вёл меня: он знал кратчайший путь.       Выбежав наконец в один из верхних коридоров, он выскочил прямо на его середину и вдруг замер в растерянности. Спустя мгновение и я понял, в чём дело: в потолке виднелся нужный нам люк, но ни лестницы, ни чего-либо хотя бы отдалённо похожего на неё, рядом не было.       — Отойди-ка.       Арт с готовностью отпрыгнул в сторону, а прямо на том месте, где он стоял, возникла небольшая искра. Она резво подлетела вверх — и с гудением разорвалась. Судя по шуму и скрежету, раздавшемуся сверху, крышка слетела с петель и проскользила по крыше. Ну и в Бездну.       Не медля ни секунды, я вскочил на плечи Арту, а он слегка присел — и с силой выбросил меня вверх. Я ухватился за самый край проёма, а мгновением спустя подпрыгнул и он — и вцепился в мои лодыжки. Совсем лёгкий — почти как пушинка.       Наконец выбравшись наверх, я обомлел. И Арториас, судя по всему, тоже. Три десятка виверн — так, кажется, говорил Гвинедд? — но они, кружась над замком, вздымаясь вверх и снова падая, создавали просто неповторимое зрелище. Жаль, у нас не было времени им насладиться.       Небольшая чешуйка — дар виверны — лежала у меня во внутреннем кармане. Я разломил её в кулаке, а Арториас свою, кажется, растёр между пальцев.       Ждать не пришлось долго. Две молнии — синяя и красная — будто упали с небес и, распростерев крылья, мягко опустились на черепицу прямо перед нами.       — Куда летим? — Арт вопросительно посмотрел на меня.       — Сперва в Изалит. А там посмотрим.       Мы поднялись к облакам так быстро, что я не успел ничего понять. Всё, оставшееся внизу, вдруг смазалось и стало совершенно бессмысленным. Мне больше не хотелось о нём думать.       «Сын мой…» — откуда-то издалека раздался голос Гвина.       В Бездну короля. В Бездну весь этот город. Сейчас у нас есть только холодный ветер и морось мелких капель на лице. Сейчас, в этой высоте, друг у друга есть только мы.              И этого достаточно.