Улыбнись, братишка!

Ведом ли вам страх? Не тот мимолетный испуг чего бы то ни было, пусть даже заставляющий заледенеть вмиг кровь и поднять дыбом волосы. В буквальном смысле. Ведом ли вам страх постоянный? Тот, что гнездится где-то глубоко внутри, надежно укрепившись цепкими корешками. Тот, что отравляет жизнь своим ядом, лишая ее красок и радости. Тот, что ползет по позвоночнику, липкой паутиной въедаясь под кожу. Тот, что напрочь лишает воли и способности не то что мыслить рационально, но и вообще способности думать. Тот, что лишает последних человеческих черт и превращает в зашуганного дрожащего зверька. Нет? Значит, вам очень повезло. Темно-серый кабриолет с открытым верхом заехал на заправочную станцию ранним утром, едва только рассвело, потому парень, управлявший им, не мог не обратить на себя внимание. К тому же он был первым посетителем за сутки. Заправочная станция, по каким-то непонятным причинам имевшая красивую, оформленную под старину вывеску с гордым названием «Гарцующий пони», располагалась далеко за небольшим городком Бри и, как нетрудно догадаться, стояла не в самом людном месте, да и была последней на последующие сотни миль до самой границы. Дорога шла через пустыню и засушливые пустоши, потому была не слишком популярной, но Лавр Наркисс, проживший тут всю свою сознательную жизнь, не собирался ничего менять. Ему нравилась и уединенность места, и неспешный ритм его жизни, и отсутствие городского шума. Людей он не особо любил, и их отсутствие его не сильно-то смущало. - Доброе утро, сэр. Чем могу помочь? Парень, изучавший витрину, вздрогнул и резко обернулся. Он был молод, в этом Лавр был уверен, однако разглядеть это было не так просто. Одет посетитель был совсем не по погоде. Кроссовки, мешковатые джинсы, глухая бесформенная водолазка на пару размеров больше закрывала всю поверхность тела от подбородка до кончиков пальцев. Бейсболка с пингвином полностью скрывала волосы, если они вообще были. И завершали картину огромные, на пол-лица, непрозрачные черные очки. Но Лавра зацепило даже не это. От парнишки так и веяло безысходностью, приправленной терпкой ноткой страха. И не нужно было обладать звериным чутьем, чтоб это понять. У отчаявшихся и загнанных в угол какая-то своя аура, ощутимая даже простым смертным. Лавр многих повидал на своем веку и знал это наверняка. Как и то, что страх еще не показатель трусости. - Полный бак, пожалуйста, - попросил парень. Он рассчитался за бензин и несколько бутылок воды наличкой. От Лавра не ускользнуло, как он поправил чуть задравшийся рукав водолазки, чтоб снова спрятать пальцы. - Не жарковато? - ободряюще улыбнувшись, поинтересовался он у клиента, - обещали сегодня до девяносто пяти (по Фаренгейту). - Аллергия на солнце, - не слишком внятно буркнул парень. - Сочувствую, - кивнул Лавр. На языке крутился вопрос: «И как же это «солнце» зовут?», но мужчина промолчал. Это ведь не его дело. Залив бензин, он проводил автомобиль взглядом, пока тот не скрылся, подняв клубы пыли на сухой дороге. Лавр от всей души пожелал удачи парнишке. От кого бы или чего бы там он ни убегал. Как только заправка исчезла из поля зрения, парень снял бейсболку и бросил ее на соседнее сидение, с удовольствием взъерошив после этого короткий ежик волос и осторожно потрогав прикрепленную пластырем повязку над левым ухом. Швы под повязкой заживали хорошо, но тот врач, который осматривал его последним, посоветовал не снимать повязку еще пару недель. Парень почти автоматически глянул в зеркало заднего вида, чтоб убедиться, что погони за ним нет, и вдавил в пол педаль газа, позволяя ветру трепать короткие волосы. Ветер он любил. Ветер у него ассоциировался со свободой. Свободой, к которой он так стремился. Впереди была только дорога, кажущаяся бесконечной. Позади... Сейчас ему очень хотелось верить, что однажды настанет день, когда ему больше не придется оглядываться. - Да чтоб тебя, - выругался парень, когда старенький автомобиль закапризничал. Мотор перегрелся. С одной стороны, это было не особо удивительно, учитывая стоявшую жару. Да и автомобильчик был старый. Фактически развалюха. На большее не хватило денег. Водитель вышел на пустынную дорогу, открыл капот и с самым серьезным видом минут десять пялился на окутанный паром мотор, но, так ничего толком и не высмотрев, закрыл капот и сел обратно. - Для полной видимости колесо попинать осталось, - проворчал парнишка. Мотор завелся легко, но из-под капота снова повалил пар. В механике парень специалистом не был, но сообразил, что что-то не так с охлаждением. Ругаясь, он выбрался наружу и снова открыл капот. - Вот только застрять среди пустоши мне не хватало. В сердцах парнишка все-таки пнул колесо. Машина от этого, конечно, не починилась, и легче совсем не стало. Стянув уже промокшую от пота водолазку, парень разложил ее на сиденье, чтоб подсохла. «Постирать бы», - подумалось ему, но воды у него лишней не было. А та, что была, отправилась в радиатор, как только тот поостыл, что, впрочем, не помешало парню ошпарить руку, снимая крышку. Пока мотор остывал, парень изучал карту, разложив ее на багажнике, и, если верить этому клочку бумаги, то ситуация складывалась совсем фиговая. Вернуться назад на станцию он никак не мог. До границы ему не дотянуть — туда еще два дня пути. А ближайший городок находился в сотне миль. Идти пешком не имело смысла. - Вот же засада, - парень снова натянул водолазку. Непривычная к солнцу кожа, сплошь покрытая разноцветными разводами синяков и кровоподтеков, уже начала неприятно жечь, почти мгновенно сгорев под палящими лучами. Бейсболку тоже пришлось надеть. Такими темпами у него тепловой удар скоро случится, но другой одежды у него с собой не было. Так бывает, когда резко срываешься с места и уносишься в неизвестном направлении, надеясь только на то, что удастся оторваться от погони, в существовании которой ты абсолютно уверен. - Ты — вещь. Запомни это. Моя вещь. Я тебя выиграл. Разбитые в кровь губы упрямо поджимаются. От нового удара голова резко мотается в сторону. Перед глазами мельтешат красные пятна. - Я научу тебя подчиняться, крысеныш. В голове глухими ударами бухает кровь. Левый глаз перестает видеть, заплывая отеком, а в единственном пока еще не поврежденном правом плещется такая жгучая ненависть, которой бы хватило на целую толпу. - И ты будешь делать то, что я хочу. Новый удар вышибает воздух из легких, лишая последней опоры. Внутренности жжет огнем. Теряется ощущение реальности и начинает казаться, что все это происходит не с ним. - А я лишь хочу, чтоб ты был ласков со мной. - Сдохни. В одном-единственном слове, выплюнутом вместе с кровью в лицо мучителю, горький яд, но в ответ лишь хриплый смех, переходящий в шепот. - Разве я много прошу? Широкие грубые ладони, жадно шарящие по телу, которое извивается, пытаясь уйти от прикосновений, и дергается в попытке ударить, отбиться. Запястья, примотанные проволокой к спинке кровати, не позволяющей вырваться, сильно ограничивают возможность движения. Металл врезается в кожу, но та почти потеряла чувствительность. Стекающая из-под проволоки кровь совсем не ощущается. - Я чувствую твой страх. Да, он боится. Он же не идиот, чтоб не бояться. Бесстрашных не бывает. Вот только боится он не того, о чем думает тот, другой. Он боится умереть тут, в этом подвале, так и не рассчитавшись. Ему все-таки удается пнуть мучителя и усмехнуться разбитыми губами в приступе злобной радости. Мелочь, конечно, но отчего-то приятно. Последнее, что он слышит, прежде чем нырнуть в спасительную тьму - грязная ругань и треск срываемой одежды; и где-то на грани сознания ласковый голос матери: «Иногда, чтобы стать сильнее, нужно позволить себе быть слабым».