Улыбнись, братишка!

Гнать он не может. Не ехать совсем - тоже. Автомобиль плетется по шоссе со скоростью беременной черепахи (парень абсолютно уверен, что у черепах в положении какая-то своя особенная скорость), останавливаясь каждые десять-пятнадцать миль, чтобы водитель мог долить воды, испарявшейся почти мгновенно. На четвертой остановке парень делает несколько глотков из бутылки, прежде чем вылить остатки. Пустой пластик летит на заднее сиденье. Парень ворчит, закрывая капот. Вода была последней. Помощи ждать неоткуда. Быть слабым. Его не трогают какое-то время. Плавая на грани света и тьмы, он пытается вспомнить лицо матери - и вдруг отчетливо понимает, что не может этого сделать. Он помнит глаза и аккуратные морщинки в их уголках, какие бывают только у тех, кто не боится смеяться. Он помнит ее смех и ее голос. Помнит густые тяжелые локоны, заплетенные в косы. И руки. Он помнит ее руки, ласковые и такие родные. Но лица он вспомнить не может. Оно ускользает из памяти, как вода сквозь пальцы. От этого становится горько на душе, но он не позволяет ощущению потери расползтись. Он знает, что она все еще с ним. Она всегда будет рядом. Она обещала. Он не видит того, кто обрабатывает ему раны. Ему все равно. Боли слишком много, и постепенно она теряет значение и больше не мешает думать. Нужно выбраться. Найти решение головоломки, которая никак не хочет складываться. «Выход есть всегда, - говорила мама, - но порой нужно позволить загнать себя в угол, чтобы найти выход». И он ищет. Тот, другой, возвращается. Он что-то говорит, но парень его не слушает, не позволяя чужим словам забраться глубже, чем можно, и пустить корешки сомнений. Он больше не сопротивляется. Он вообще никак не реагирует, легко маскируя жгучий яд ненависти страхом, противным липким страхом жертвы перед хищником. Здесь главное не заиграться. Его мучитель снова его бьет, не получив должной реакции, а парень только скулит в ответ и плачет. - Это отвратительно. До чего же легко ломаются такие, как ты. Ты больше нравился мне, когда сопротивлялся. Палач уходит, получив свое, и уже не видит, как ему вслед улыбается окровавленными губами его жертва. «Таких, как я, ты еще не видел». Он проезжает еще восемь миль под дребезжащий стук в моторе и останавливает автомобиль - не потому, что вода все-таки закончилась, а потому, что слева, на другой стороне дороги, он видит поворот. - Поворот не туда, - бормочет он, вспоминая вдруг старый ужастик. Ну, тот, где компания каких-то подростков не там свернула с дороги, и в конце концов всех сожрали какие-то уроды. Парень крутит в руках карту, но на этом отрезке шоссе нет никаких пометок о съездах или проселочных дорогах. Он колеблется всего несколько минут, а после снова заводит кабриолет и сворачивает налево. В конце концов, хуже не будет. Хуже уже некуда. Ему действительно страшно, и он ненавидит себя в такие минуты. Он ненавидит быть слабым, потому что это до отвращения легко получается. И приходит осознание того, что так намного проще, и он бы даже смог привыкнуть к такой жизни. Идти-то ему все равно некуда. У него не осталось ничего, кроме той боли, которая его окружает. И появляется мысль, что, может быть, если дать палачу то, что тот хочет, станет легче. И он дает. Насмешка и презрение в чужих глазах его не волнуют. Его сейчас нет здесь. Это лишь оболочка, жалкая тень, но тот, другой, разницы не видит и думает, что победил. Стать сильнее. Он вкладывает в удар все силы. Проволока, уже вросшая в кожу, срабатывает как оружие. Острый конец обломанного металла впивается в чужую кожу, оставляя глубокие борозды. Его палач допустил ошибку, выпустив из внимания тот факт, что любая проволока имеет свойство ломаться. Нужно лишь время и терпение. И того и другого у него было достаточно. Он бьет методично, не размениваясь на злорадство и ненависть. Для этого еще будет время. Ему трудно идти - мышцы почти атрофировались за время его заточения, но это не так важно. Он нашел выход. Единственное, о чем он жалеет — что не удостоверился, насколько мертв его палач, но сил спуститься в подвал уже нет. Значит, нужно двигаться вперед. Первое, что он делает, выбравшись из дома — подставляет лицо внезапно налетевшему порыву ветра. «Ты можешь справиться с чем угодно, или позволить чему угодно справиться с тобой». Страх. Страх не отпускает его ни на минуту, расползаясь липкой плесенью вдоль позвоночника, но парень отмахивается от него, как от назойливого насекомого. У него нет на это времени. Слишком многое нужно успеть. Он останавливается через пару кварталов, чтобы убедиться, что его не преследуют, и перевести дыхание. Сидя на мерзлом асфальте за мусорными баками, он отдирает проволоку с запястий, чтобы затем намотать ее на костяшки пальцев. От боли мутнеет в глазах, и снова теряется ощущение реальности. Кровь стекает по пальцам. Мокрые пальцы скользят по металлу, цепляясь за ошметки кожи. Облачко пара от дыхания оседает на окровавленную ладонь микроскопическими кристаллами. Холодно. В зеркале заднего вида облако пыли. Сухая дорога. Сухая трава. Сухой воздух. Из-под капота валит пар. Он уже и сам не понимает, куда и зачем едет, но что-то продолжает гнать его именно в эту сторону. Через несколько миль становится легче дышать. Причиной этому он считает небольшую реку, которой тоже нет на карте. Если верить карте, то тут вообще ничего нет - ни реки, ни моста, ни большой кованной арки сразу за мостом. И парню кажется, что это все ему просто мерещится, но мост он пересекает. Он останавливает кабриолет на обочине за мостом и проходит несколько метров до арки пешком. Земля под ногами никуда не уходит. Да и красиво переплетенные завитки металла в конструкции вполне реальны на ощупь. Металл горячий от солнца, но не обжигающий. Парень осторожно проводит пальцами по вплетенным в узор рунам, восхищаясь искусностью работы, и возвращается к машине. Он какое-то время держит руку на ключе зажигания, но потом достает одну из пластиковых бутылок с заднего сидения и спускается к реке. Он не знает, будет ли мотор работать на той воде, но все равно набирает бутылку. Вода почти ледяная и обжигает пальцы, но ему не удается удержаться от соблазна, и он разматывает недавний ожог и сует руку в воду, чтоб охладить. Боль отступает почти мгновенно, уступая место приятному ощущению холода. И неважно, что будет волдырь. Зато кисть больше не печет изнутри. Когда он вваливается в двери госпиталя, в приемном покое мгновенно наступает гнетущая тишина. Он криво усмехается. Конечно, такую «красоту» не каждый день увидишь. К стойке регистрации парень идет под звук своих нетвердых шагов, оставляя за собой кровавые лужицы. Можно подумать, что крови у него море, вместо положенных нескольких литров. Учитывая, сколько уже из него вытекло, он давно должен был умереть. И что? Его кровью уже полгорода заляпано, а он все какого-то хрена живой. Пытаясь сфокусировать взгляд на медсестре, он думает о том, что умереть прямо сейчас, в общем-то, не такой уж и плохой вариант. Он закончил свои дела. Перед глазами тут же встает перекошенная морда его опекуна, того самого, что проиграл его в карты как вещь; и испуганные глаза его дочери, когда та застает парня над еще не успевшим остыть трупом. - Он тебя больше не тронет. Он никого больше не тронет. Он знает, что благодарности не будет. Сейчас его объявят чудовищем и натравят собак и копов. Месть не приносит облегчения. Никогда. Только лишние проблемы. Но девчонка вдруг кивает в ответ и шепчет: «Тебе надо уходить». Она отвозит его в другой конец города и высаживает у старого госпиталя, что числится при церковной миссии. Там не брезгуют принимать бродяг и нищих. Ему сейчас самое оно. - Эк тебя угораздило, - вздыхает какой-то бомж возле стойки, и приемный покой отмирает, а время продолжает свой бег в обычном ритме. - Доктор Серый, срочно подойдите к стойке регистратуры, - в голосе внешне спокойной медсестры панические нотки. Наверное, новенькая. Время играет с ним, выпадая осколками. Вот он проводит ладонью по стойке, оставляя красную полосу, а уже через секунду он смотрит, как мелькают над головой больничные лампы, и слышит чьи-то голоса. - Множественные гематомы, вероятны внутренние кровоизлияния... - Срочно в операционную, - командует высокий пожилой мужчина. Взгляд скользит по испачканной кровью робе, на секунду замирая на бейджике с именем, цепляется за седые волосы доктора, как утопающий за соломинку, и неожиданно именно это помогает остаться в сознании. - Готовьте наркоз. - Не надо наркоз, - запекшиеся губы едва шевелятся. - У меня непереносимость. - Уберите наркоз. Придется шить так. И снова темнота. Только в этот раз пульсирующая красным. Болезненные вспышки яркого света. Обрывки фраз, смысл которых ускользает, как и они сами, растворяясь в боли. - ...давление падает... - ...большая кровопотеря... - ...общее истощение... - ...три кубика... - ...мы его теряем... - ...разряд!.. Нет никакого света в конце тоннеля. Нет никакого тоннеля. Вокруг туман. Плотный, вязкий, молочно-белый. Но он рассеивается, как только появляется она. И он снова видит ее такой, как когда-то давно. Ее лицо. Он помнит. Она улыбается. - Я так устал, мама, - шепчет он, обессилено опускаясь на колени перед ней. - Куда это ты собрался, парень? Это не ее голос, но он не сразу понимает это. Она целует его в лоб, и в следующую секунду его снова выбрасывает в то самое море боли, из которого он пытался удрать. - Ишь чего удумал. Э, нет. Не смей помирать в мою смену. - Давление в норме. Пульс выровнялся. - Никто еще не уходил от доктора Гэнди, - он отчетливо слышит смех в ворчливых нотках голоса своего спасителя. - И ты исключением не будешь. Ты ведь еще не видел Эребора, гном. - Я не гном, - шепчет парень, засыпая. - Как знать, как знать, - улыбается доктор, снимая перчатки. Под открытым капотом все еще клубится пар, а от воды веет такой манящей прохладой, что парень сдается без боя. Течение спокойное, а вода такая чистая, что видно дно до середины реки. Он соскальзывает в воду прямо в одежде, сняв только обувь. Под ногами песок и речная галька. Забавно. Обычно бывает что-то одно, насколько он знает. Вода гасит остатки боли, легко подхватывая худое тело, и он забывает обо всем. Нет ни страха, ни ненависти. Есть только покой и дикое желание смеяться в голос. На целых полчаса его мир перестает существовать. А после, развесив мокрую одежду на ближайших кустах, он сидит на траве и улыбается; и впервые за долгое время его глаза сияют озорными звездами, как когда-то раньше. Но сам он этого не видит. Зато он видит надпись на кованной арке. Аккуратные металлические буквы, красиво оформленные узорами из завитков.

«Добро пожаловать в Эребор».